Бернардо: Что, Горацио с тобой? Горацио: Кусок его.* Уильям Шекспир. "Гамлет, принц датский" (пер.М.Лозинский)
(*Популярная шутка у молодых людей того времени. "A piece of him", - отвечает Горацио, слово "piece" в обороте "a piece of" или даже само по себе могло выражать презрение, насмешку, шутливость).
***
Для lina.ribackova. С тоской по сонету №8.
***
Оно всегда получается как-то странно - влюбиться в кого-то, да так, что зубы сводит от чего-то такого темного, что вместе с этой влюбленностью в крови растворяется. Про странность эту Джон хорошо знал, но отчего-то ему казалось, что это все не так, точнее, с ним точно не так и не в этот раз, ведь он совершенно точно, ни в коем случае, определенно не влюбился. Врать Джон не умел - это он понял, хмуро разглядывая свое отражение в зеркале, пока обдумывал за утренними процедурами тот прискорбный факт, что он влюбился, да еще и со странностями. Более того, намертво влюбился в человека с самым большим набором странностей, которые ему только доводилось видеть. Шерлок. Порою Джону казалось, что одного только этого имени хватит, чтобы выразить все то, что смешано в этом человеке в пропорциях, не известных ни Богу, ни Дьяволу. Просто потому что когда влюбляешься с этим темным, густым от спутанных в нем чувств и обломков, ощущением в самом центре груди, то объект этой любви становится непередаваемо, невозможно, невообразимо совершенен. Он становится совершенным даже в том своем дурном расположении духа, когда существу разумному надлежит спрятаться где-нибудь, пережидая летящие во все стороны колбы, баночки, реагенты после очередного неудавшегося опыта. Он совершенен даже тогда, когда мечется по гостиной, заваленной тут и там документами, чем-то важным, чем-то ненужным, при этом разговаривая так, будто он принц Датский и внемлет призраку, соглашаясь с ним, споря, или же требуя клятвы верности от неотступно следующего за ним Джона. И Джон клянется, снова и снова, раз за разом он идет на новое место, двигаясь за увлеченным, одухотворенным, неземным в своем совершенстве гениальной мысли Шерлоком, которому предписано совершить что-то такое великое, что навсегда войдет в историю. Ужасная любовь, такой меньше всего сам себе желаешь. Джон не желал себе такой точно. Но Джон влюбился и все-таки признал это, хотя бы перед собой. О том, чтобы признать этот факт перед Шерлоком и речи быть не могло. Что Гамлету, когда Горацио тревожится о нем? Ничего. И Джон понимал это, понимал так же хорошо, как и то, что с каждым днем это что-то темное, то самое, что такое темное в этой странной его влюбленности есть, сжирает его изнутри, оставляя все меньше от того прежнего Джона Ватсона, каким он привык быть, каким он себя считал, но пока что (слава Богам!) все тем же, каким его привык распознавать Шерлок. Как ни странно, но перемену в Джоне первым заметил инспектор Лестрейд. В ходе очередного расследования (отвратительное промозглое пасмурное утро, все еще полное предрассветных сумерек и с небольшим количеством типичного Лондонского тумана), когда Шерлок умчался в неизвестном направлении, узрев во всей неразберихе огражденного полицейскими желто-черными лентами участка на месте преступления, инспектор устало потер шею и вдруг вздрогнул от какого-то звука позади себя: - Джон? - Шорох повторился, и в переулке, где был найден труп, показался Джон, сдирающий с себя то ли паутину, то ли еще что-то более мерзкое. - Кусок его, - с мрачным смешком отозвался он и тут же улыбнулся уже более привычной улыбкой, - здравствуй, Грэг. Инспектор тогда поддержал беседу, покивал слегка озадаченному пропажей Шерлока Джону и проводил его взглядом, интуитивно понимая, что невольно процитированный Шекспир вместо привычного ответа - не совсем то, чего стоило бы ожидать от бывшего военного врача, предпочитающего все-таки успевать домой на пятичасовой чай и читать по утрам газету за неспешным завтраком. Инспектор задумался, но списал все свое подозрение на недосып, раздраженность на Шерлока, тонну других факторов и далее по списку. Джон продолжал растворяться, неотступно следуя за Шерлоком, помогая, поддерживая, находя совершенным и достойным существования любой проступок, который совершал последний. Разумеется, все еще отыгрывая ту партию, которую отыграл бы привычный Шерлоку Джон Ватсон, тот, который был нетерпимым ко всяческого рода неоправданным рискам жизнями других людей. Врать Джон не умел - повторно он это понял, когда пришел домой вечером со смены в госпитале и наткнулся на Шерлока, что сидел в его кресле и держал на ладони череп, вдумчиво вглядываясь в провалы пустых глазниц. - Что с тобой происходит, Джон? - спрашивает Шерлок, метнув на него неожиданно еще более пронзительный и острый взгляд, чем сам Джон привык видеть на допросах, учиненных детективом жертвам, свидетелям или кому угодно еще, а самому Джону при этом слышится «Быть иль не быть?». Джон облизывает губы, прикрывает глаза и решается - как прежде, как и всегда до этого - отвечает только так, как привык: - Быть. Череп в руках Шерлока насмешливо скалится - он точно не был бедным Йориком, в нем нет и капли доброй шутки верного шута. Шерлок задумывается, хмурится, бросает взгляд в сторону черепа, понимающе хмыкает, отставляет череп в сторону и встает, подходит ближе и внимательно оглядывает Джона, смотрит на него так вдумчиво и старательно, что Джону немного неловко (влюбленность в нем, та самая, что со странностями, вдруг оглушительно будоражит в нем все - и сердце, и ум - и тянет совершить какую-нибудь непростительную глупость, поцеловать, например, объект своей такой слепой, отчаянной, но совершенной любви). - Мне надо сказать тебе на ухо слова, от которых ты онемеешь**, - говорит Шерлок и улыбается, как-то совершенно невообразимым образом поняв и саму влюбленность, распознав ее в отчаянном и жадном взгляде, в молчании, в обрывках фраз, в несвойственном поведении и спешке успеть за ним, за Шерлоком, везде и всюду, чтобы уберечь, и все те странности, что есть в этой любви. Шерлок улыбается и наклоняется к неверяще приоткрывшему рот, замершему на полувдохе Джону и шепчет на ухо, хрипло и ласково, - Тот, о ком ты знаешь, что он твой, Гамлет.*** Джон не умеет врать - это он знает точно, как и то, что, если он знает, что со всеми этими странностями в его любви этот человек напротив - его, то ему совершенно не о чем беспокоиться. В конце концов, Горацио все равно следует за своим Гамлетом, не спрашивая, не отвечая, а просто зная: его. __________________ ** Цитата из письма Гамлета к Горацио, акт IV, сцена 6. Уильям Шекспир. "Гамлет, принц датский" (пер.М.Лозинский) *** То же.