От Человека Разумного к Человеку Влюбленному - единственная эволюция, которую действительно стоит признать. Впрочем, на деградацию это тоже похоже. (с) («Разговоры», Б.А.)
***
Для брата. Все будет. Небо у нас в долгу.
***
Шерлок задумчиво перебирал струны скрипки, устроив шейку ее грифа на плече, а нижний порожек уперев в бедро. Замерев в данном положении уже как пару часов тому назад, он с глухим раздражением понял, что его Разум (да, именно так, с заглавной буквы) никак не может дать ему хоть сколько-нибудь логичное объяснение Происходящему (не менее важный момент в настоящем Шерлока, поэтому тоже с заглавной буквы). Происходящее было слегка нелогичным, немного странным, чуточку нервирующим и ужасно, невыносимо, нестерпимо глупым, раздражающим. Идиотским, если не сказать, Андерсоновским. Но такой эпитет в отношении своей собственной жизни Шерлок пока применять не хотел. Впрочем, не то чтобы Происходящее было и впрямь так ужасно, как оно казалось Шерлоку, но пугающие тенденции были (множественное число чего-то переменившегося в устройстве психики и взглядов на жизнь - это плохо, в том плане, что редко когда хорошо). Но Шерлока нервировало: а) то, как он невольно замирает, когда в поле его зрения оказывается Джон; б) то, как он начинал говорить еще быстрее и умнее, чем того требовала ситуация или возможность даже его, гениальной, дикции; в) то, каким сильным в нем было желание покрасоваться (см. пункт «б») и, наконец, г) то, как сильно в нем, оказывается, может разгуляться ревность. Ревность в Происходящем раздражала особенно сильно, ведь, с какой стороны ни глянь, а желание покрасоваться, или же стремление быть особенным в глазах кого-то, непривычно-сильная (даже для него) сосредоточенность на ком-то определенном - все это можно было подогнать под уже существующую систему ценностей и взглядов на события, спаси Королева, внутреннего мира. Ревность под эти устои ложиться не желала. Она, как гордый, строптивый жеребец не поддавалась контролю. Она, как кошка, вздыбливала шерсть, выгибалась и шипела, стоило лишь только попытаться унять ее горячечный шепот, когда Шерлок видел, слышал, знал, догадывался, предполагал (какой угодно глагол), что в окружении Джона есть кто-то, кто чисто гипотетически проявит к нему слишком сильный интерес, который будет в состоянии заметить даже сам Джон, и, что еще хуже, он ответит на этот интерес, а там... Что это за загадочное «а там», которое почему-то заставляло крепче стискивать в руках любой предмет, скрежетать зубами и огрызаться на любого, кто будет рядом в тот момент, Шерлок старался не думать, подспудно понимая, что его не устраивает ни один из трехсот двадцати восьми вариантов развития событий этого «а там». Самое обидное в Происходящем было то, что оно, в принципе, не должно было с ним случиться. Шерлок начал было обдумывать причины такого развития событий и попытался следом представить, что было бы, если бы с ним это все и правда не случилось - и тут же понял, что неверно классифицировал «самое обидное». Как выяснилось, предположить, будто он никогда не знал такой тяги к Джону, желания ему понравиться, желания знать еще больше мелочей и крупных фактов, а если нужно, то и вызубрить их, выточить, выписать на самом себе - огорчало еще больше, заставляя чувствовать себя нерационально пустым, нецелым, неполным. Ненужным. Хотя, еще менее рационально было бы предположить, будто он со всеми этими своими желаниями, что отчего-то кипели в нем, как химические реагенты в колбе, будет нужен (особенно Джону). И вот это уже стоило классифицировать как «самое обидное». Просто потому что Шерлок не собирался заводить в своем словаре омерзительных ему слов еще одно «смертельная тоска - см. безответная тяга» к «скука - см. всю классификацию данного термина». И, наконец, пункт, из-за которого Происходящее удостоилось столь длительного времени на осмысление детективом: д) Джон нашел человека, реакцией на которого является Происходящее, но уже, разумеется, для самого Джона. Все признаки были на лицо: и задумчивость (не всегда ему свойственная), и какая-то рассеянность, и долгие взгляды в сторону Шерлока (очевидно, что пытается подобрать слова, чтобы объяснить свой скорый переезд - как и предусмотрено вариантом шестьдесят четвертым из трехсот двадцати восьми), и попытки начать этот самый разговор, которые Шерлок малодушно (и кто упрекнет его в этом?) пресекал на корню, не желая, чтобы все это между ними, чем бы оно ни было, заканчивалось вот так вот ... по-Андерсоновски. Шерлок, в раздражении от мыслей и всей этой нелогичной массы чувств в груди, в душе, или где там еще они обитают, особенно эти чертовы бабочки, стоит лишь Джону прикоснуться, или встать чуть ближе, провел смычком по струнам, извлекая из своей любимицы особенно жуткий звук. На кухне что-то разбилось, привлекая внимание Шерлока к окружающему его миру. В дверном проеме появился слегка мрачноватый Джон (разбитая любимая чашка, вполне очевидно), вытирающий руки полотенцем (уже переоделся в домашнее, вернулся около пары часов назад, заканчивал убираться на кухне после утреннего эксперимента Шерлока с любовными зельями средневековья - не отвергая невозможное, так сказать): - Шерлок, ради Бога, прекрати мучить бедный инструмент, пока в нашем доме есть еще хоть сколько-нибудь целая посуда! Детектив чуть заметно вздрогнул и от присутствия в поле видимости Джона, и от того как приятно по слуху прошлось это «в нашем доме», но, видимо, сегодня Происходящее все же взяло над ним верх, потому что в необычайном приступе раздражения он выпалил: - Будто стоит переживать о чем-то столь кратковременном, как наше совместное проживание под одной крышей в свете последних событий. Джон замер, Шерлок механически отметил неясную бледность, с которой тот незаметно почти оперся на косяк дверного проема, а после, чуть выдохнув, уточнил: - Что?.. О. Так ты знаешь. Шерлок закатил глаза: еще бы ему не знать, когда это Происходит с ним. - О, и как давно? - Джон отводит взгляд, но потом весь как-то собирается и выпрямляется, встречая выпяченным в показной решительности подбородком безразлично упертый куда-то в противоположную стену взгляд. - Около месяца, плюс-минус пара дней, - Шерлок в раздражении махнул рукой, - неважно. Я надеялся, что это пройдет, и что нам не придется с этим разбираться, но, как видишь, Происходящее все же вышло из-под контроля. Джон тихо и как-то даже горько рассмеялся, что привлекло к нему внимание Шерлока, решившего было постараться воздерживаться от возможно обвинительных взглядов и реплик Джона в свой адрес: - Месяц... О, Боже мой, месяц!.. Я еще сам ничерта не понял, а ты уже строил предположения?! - Джон подался вперед, сведя брови к переносице и старательно вглядываясь в непривычно бледное (даже для Шерлока) лицо своего соседа и друга. Шерлок напрягся, с раздражением на собственную медлительность и нерасторопность, даже, можно сказать, тормознутость из-за Происходящего, приказал себе думать - и перед ним замелькали с небывалой скоростью догадки, факты, практически голословные обвинения во взаимности, которые он отмел в самом начале своего разбора в Происходящем; в самом начале взаимность Джона была отвергнута и отложена в папку с пометкой «Невозможное», и, судя по наклону головы Джона, участившемуся пульсу, ширине его зрачков, пальцах, нервно стискивающих полотенце, он сделал это совершенно зря. И впервые осознание собственной грубой ошибки вызвало в нем не столь горечь разочарования, сколько необъяснимый, почти детский, ничем не затуманенный восторг, заставив вдруг привстать и отложить скрипку в сторону, широко улыбаясь, в несколько шагов преодолеть расстояние между ним и таким его, таким ему нужным в этом Происходящем, Джоне и обхватить ладонями его лицо, как тогда, когда давно, в том деле о «Слепом банкире», как окрестил его Джон, и сказать: - Джон Ватсон, я - идиот, но уж это ты точно как-нибудь стерпишь. И Джон стерпел. В конце концов, все Происходящее ему объяснили полным нескрываемой нежности и любви поцелуем, а со всем остальным Джон окончательно смирился месяц, плюс-минус пару дней назад.