Верно ты мое наказание, Словно демон, терзающий дух. © («Мне казалось, что все уже кончено», автор: Miss_Сatherine)
***
Miss_Сatherine. Запоздалое поздравление с дебютом
***
— Святой отец, я согрешил. — Никогда ранее эта фраза не вызывала у отца Филиппа столько дурных предчувствий относительно исповеди прихожанина. Голос исповедующегося за ширмой мужчины был мягким, переливчатым и с легким ирландским акцентом. — Покайся, сын мой, исповедуй сердце свое перед Господом, и, какими бы ни были грехи твои, Он обелит их, если раскаяние будет искренним. — Стандартная, в общем-то, фраза перед обычными грехами, которые доверяли прихожане ему на протяжении вот уже десяти лет его службы в церкви Святого Бенедикта. — Знаете, святой отец, — говорящий усмехнулся, — я никогда бы не подумал, что приду в церковь, что буду искать убежища под ее сводами, но некоторые люди просто не оставляют мне выбора. — Мужчина, видимо, начал злиться, потому что послышался звук удара руки о колено, а голос сочился такой яростью, что Филипп покосился на перегородку с некоторым сомнением уже в собственной безопасности. — Они рушат мои планы один за одним, влезают во все мои дела, чинят мне препятствия на каждом шагу, и, что особенно раздражает меня, как ирландца, не понимают моих шуток. Филипп вздохнул и успокаивающе проговорил: — Господь создал нас по образу и подобию Своему, не стоит делить нас на тех или иных лишь по тому, откуда мы родом. В чем же прегрешения твои, если жертвой чужих уловок являешься именно ты? Признаться, святому отцу совершенно не хотелось этого знать. Впервые за столько лет он хотел, чтобы исповедь закончилась, так толком и не начавшись: незнакомец за тонкой стенкой говорил общими фразами, и лучше не знать всех тех тонкостей, что определенно в скором времени всплывут на поверхность. — Ох, я тако-о-о-ой непостоянный, святой отец, разумеется, у них есть небольшой повод на меня злиться. Помните тот чудный взрыв в Лондонском бассейне? Филипп вздохнул чуть слышно и перекрестился, да, предчувствие его никогда не подводило: Очень Плохая Исповедь. Мужчина за ширмой рассмеялся и подался чуть ближе — одним рывком, так, что в мелкую сетку ширмы был виден лихорадочный блеск практически черных глаз, что не мешало ему продолжить говорить — быстро, громко, постепенно понижая голос до угрожающе-тихого шепота: — Это был чудный взрыв, но совершенно не такой, как я планировал. Вот скажите, святой отец, называть меня изящным, мою деятельность — блестящей, а потом рушить мои планы, оставаться в живых и радоваться жизни — ну разве это по-христиански? Филипп вздохнул, мысленно прося у Бога мудрости и благословения на этот разговор: — Око за око, сын мой. Будь честным и скажи, не был ли ты причиной того, что им пришлось вмешаться в твои планы и остановить тебя, возможно, их действия — не плод злого умысла, а проявление добродетели? С той стороны перегородки, казалось, задумались, а потом говорящий хмыкнул: — Нет, ни разу, святой отец. Не думаю, что это было вежливо, наставлять на меня армейский браунинг. А мне казалось, что мы прекрасно друг другу подходим. К тому же, меня променяли на жалкого калеку с посттравматическим синдромом, это очень, очень-очень неприятно, святой отец. За перегородкой что-то шуршало, постукивало — возня была непропорционально размерам исповедальной кабинки громкой, но упрекать в ней Филипп не стал, чувствовал, что не стоит. — Измена партнера часто делает нас озлобленными, но это все потому, что сердце человека глупо и более всего подвержено сомнениям и соблазнам. — Филипп смотрел на распятие, маленькое распятие из красного дерева, которое украшало четки, подаренные ему отцом Патриком из монастыря Святого Лукреция, и молился, чтобы Господь был милостив и послал к нему спасение. Потому что Филиппу было страшно только от интуитивного осознания того, что человек за перегородкой словно демон — хитрый, опасный, безжалостный. — Измена, точно. И про сердце тоже очень точно, я ему тоже так сказал, — мужчина засмеялся, — нет, не так, конечно, но пригрозил, что выжгу ему его глупое сердце, если он продолжит быть таким глупцом! — Говорящий сорвался на крик, затих на мгновение и мурлычаще-успокаивающе продолжил: — В общем, я согрешил, святой отец, но мне пора бежать, мой милый изменник порой слишком догадлив. Кстати, можно попросить Вас передать ему кое-что? — И что же это? — О, сущая безделица, но Вам понравится. — Даже не видя его, Филипп понимал, что собеседник нахально скалится в похабной, самодовольной, злой улыбке. — Все вполне в Вашем духе. Пожелайте им, … — По решетке между кабинками скользнули губы, от тихого угрожающего шепота Филиппу стало совсем не по себе. — Только не говорите, что это я попросил. — Ступай, сын мой, — Филипп зажмурился, когда раздался скрип сидения — мужчина встал и открыл дверцу, и лишь с его уходом святой отец открыл глаза и потянулся к ручке двери, чтобы и самому выйти, как она рывком распахнулась, а внутрь заглянул взъерошенный мужчина с невероятно агрессивным выражением лица. — Шерлок! — Подбежавший к дверям исповедальной мужчина окликнул первого, а, заметив сидящего в кабине святого отца, вежливо кивнул и перевел взгляд на уже рыскающего по соседней кабине, видимо, Шерлока. — Что, черт возьми, ты творишь на это раз? Боже, Лестрейд нас по головке не погладит, в лучшем случае, он засадит тебя в чертову камеру на всю ночь, чтоб неповадно было. Филипп опомнился и вышел, поправил рясу и обратился к говорившему в данный момент мужчине средних лет, но его перебил первый посетитель, который уже ползал на коленях у сидения и что-то искал при помощи маленькой лупы: — Джон, не выражайся, ты все-таки в храме Господнем. Тот, которого назвали Джоном, вспыхнул, замолчал, перевел взгляд на святого отца и сказал: — Простите, святой отец, эээ… У нас тут очень щекотливая ситуация. Скажите, был ли здесь человек примерно моего роста, чуть выше, с короткой стрижкой, темными волосами… — Джону тоже договорить не дали. — Был, это я могу сказать точно, вопрос в том, зачем ему понадобилась церковь. — Думаешь, еще одна его игра? — Нахмурившись, спросил Джон, а Шерлок кружил, сложив ладони у лица, как если бы молился, отчаянно и со всем смирением, но Филипп не тешил себя тщетными надеждами о чужих молитвах, впрочем, мысль о молитве его несколько отрезвила, и он все же поинтересовался: — Господа, не могли бы вы мне объяснить причину вашего вторжения столь грубым образом в церковь и в комнату для исповеди? Шерлок в два быстрых шага преодолел расстояние между ним и священником, схватил того за плечи и крепко сжал: — Что ему было нужно в церкви? Филипп немного растерялся, но все же ответил, чувствуя, что Господь услышал его молитвы сегодня, наделив и смирением, и терпением, и мудростью: — Исповедаться, я полагаю, и обрести убежище от мирских забот под сенью Господа нашего. Святой отец бы счел выражение шока на лице спросившего его мужчины за повод усомниться в реальности происходящего, если бы сам не понаслышке знал, сколь далеки современные люди от религии и веры в спасительную силу проповедей. Мужчина отпустил его и сделал шаг назад, развернулся к смотрящему на него с выражением доброй усмешки Джону, потом посмотрел снова на Филиппа и снова на Джона: — Это по твоей части. Джон по-доброму усмехнулся, похлопал мужчину по плечу и повернулся к Филиппу: — Больше Вы ничего не можете нам сказать? — Совет вам да любовь, дети мои. — Сказал Филипп, немного смущаясь от необходимости давать свое благословение двум мужчинам, состоящим в отношениях, но так попросил тот загадочный исповедывающийся мужчина, хотя именно заставило сказать другое: было слишком очевидно, что Шерлок и Джон искренни друг с другом в своей заботе, а потому Филипп решил проявить смирение и внимать высшей добродетели Христовой — любви. «Воистину, пути Господни неисповедимы», — думал святой отец, глядя, как двое мужчин выходят из церкви, все еще шокированные его благословением.