Напудрив ноздри кокаином, Я выхожу на променад, И звёзды светят мне красиво, И симпатичен ад. (с) (Агата Кристи - Опиум)
***
С любовью, благодарностью и теплом: ты поддерживаешь меня. Спасибо, Кэйтрин. P.S.: Я люблю тебя, Петербург.
***
Просторная гостиная в доме на *** улице в Санкт-Петербурге была наполнена клубами сигаретного дыма и тихим разговором трех мужчин. Первый - коллежский секретарь начальника первой экспедиции Третьего отдела, специальной государевой службы, видный мужчина, одетый по моде, но с некоторою небрежностью, присущей человеку увлекающемуся, преданному своему делу. Второй - мужчина лет тридцати пяти, в высшей степени секретно находящийся в столице по личному распоряжению титулярного советника фон Фока, англичанин с необыкновенно цепким взглядом, на своей родине зарекомендовавший себя как специалист частного сыска. Его темные волосы, уложенные по европейской моде, были немного взъерошены, накрахмаленный воротничок белой хлопковой рубашки потерял свежесть и был расстегнут - сказывалось трехночное бдение, широкий шелковый платок лежал скомканным пятном на его коленях, что выдавало его общую усталость. И, наконец, третий участник этого секретного собрания - тоже англичанин, уже как десять лет живущий в столице, занимаясь частной врачебной практикой после возвращения с Афганской кампании из-за ранения, - доктор Джон Х. Уотсон, единственный из всех троих, кто без особого страху назвал свое имя, едва закрыв за собой двери гостиной. - Господин коллежский секретарь уверяет нас, дорогой Уотсон, что благодаря нашему с Вами вмешательству опасность миновала, - детектив Шерлок Холмс, как он представился исключительно армейскому врачу, проигнорировав правила хорошего тона и протянутую руку советника, поднял взгляд на бывшего военного доктора, ныне врача общей практики, подался вперед, прищурил свои серебристо-серые глаза с немного расширенными зрачками и, вызвав тихий вздох у советника, неожиданно продолжил, - Но, скажите, Вы бы стали доверять человеку, скрывшему свои реальные полномочия в деле, где успех зависел от полноты той информации, коей я владел? Уотсон нахмурился, стряхнул пепел со своей тонкой сигары в подставленную советником пепельницу, покачал головой, уже собравшись ответить, но его перебил секретарь: - Мистер Холмс, при всем моем уважении, Вы должны понимать, что дела государственной важности чаще всего состоят из приниженных полномочий и привлечения лиц, никоим образом не способным повлиять на ситуацию в дальнейшем. Холмс повернул голову в сторону советника и усмехнулся, оглядел его внимательным взглядом и продолжил: - Если это и был намек на мою уязвимость в будущем, то весьма и весьма неловкий. Уотсон поджал губы, глядя исподлобья на сидящего в кресле советника, пытающегося оттереть пятно от чернил на пальцах, его рыжеватый чуб уже изрядно примелькался доктору, и потому его терзало желание раскрыть свой докторский чемоданчик и ножницами для бинтов несколько укоротить стрижку, ровно как и спесь служащего. Видимо, мистер Холмс что-то такое прочел во взгляде доктора и его движении в сторону саквояжа, а потому с едва заметной улыбкой отсалютовал ему бокалом бренди. - И не самый дальновидный, - вставил свою реплику Джон, приободренный одобрением соотечественника. - В конце концов, все мы здесь приложили немало усилий, чтобы предотвратить катастрофу. Глупо было бы рушить столь хрупкое доверие неловкими намеками о будущем. Холмс понимающе усмехнулся и отпил небольшой глоток, после чего поставил стакан на маленький круглый столик у кресла и поднялся, одергивая смятый костюм. Доктор и советник незамедлительно поднялись со своих мест, чтобы попрощаться. Англичанин пожал по очереди руки мужчинам, задержав в своей ладони руку доктора чуть дольше, чем то предполагают приличия и предложил: - Раз уж два подданных Ее Величества оказались так далеко от дома, то предлагаю прогуляться перед моим скорым отъездом обратно в Лондон, что скажете, мистер Уотсон? - С удовольствием, я полагаю, с удовольствием. - Господа, пока вы еще не покинули столицу, я хочу напомнить, что все здесь... - Голос советника внезапно становится размытым и нечетким, куда более громким и грудным, бьющим по ушам, как церковный набат, с той лишь разницей, что пробивался до сознания будто сквозь вату. - ... здесь! Да очнитесь же, Холмс! Шерлок открывает глаза и глубоко вдыхает тошнотворно-прелый воздух, будто вынырнув из-под толщи воды, он дергается вверх, выгибаясь на узкой лежанке с матрасом, набитым соломой и тряпьем, чтобы тут же оказаться прижатым сильными руками обратно. - Тише, друг мой, тише, все в порядке, Вы в безопасности, я нашел Вас, - голос говорящего кажется смутно знакомым, но сфокусироваться на нем, сосредоточиться нет решительно никаких шансов, что безумно злит детектива, заставляя зажмуриться и полностью раствориться во всех ощущениях и выводах, что подсказывает ему затуманенный опием мозг. Джон. Джон Уотсон. Это имя взрывается за закрытыми глазами тысячей индийских огоньков, шрапнелью проходит по обнаженным, растревоженным наркотиком нервам и оседает пленкой на языке. Язык кажется распухшим, неспособным даже на малейшее движение, чтобы произнести хоть слово. Заторможенность, вялость, бесчувственность нервных окончаний на кончиках пальцев рук и ног и легкое, уютное, ватно-мягкое марево, смягчающее, наконец, все те миллионы мыслей, что роем взбесившихся пчел снуют в черепной коробке. - Джн? - Холмс пытается произнести хоть что-то, показать, что узнал своего случайного самаритянина, нашедшего его на краю передозировки в одной из подвальных курилен опия в Ист-Энде. Уотсон помогает детективу сесть на лежанке, поддерживая широкими теплыми ладонями под спину, удерживает его голову ровнее, прислушивается к звуку дыхания и ритму пульса, пытается оценить общее состояние, после чего решительно поднимает безвольного детектива с места и тащит его на себе в сторону узкой деревянной лестницы. Масляные фонари, прикрепленные к перилам, кажутся Холмсу огромными, свернувшимися в клубок, живыми горящими змеями. Лучше, чем мысли. Просто горящие змеи. Глоток чистого воздуха не приводит в чувство, а наоборот, кажется, опьяняет еще больше, вклиниваясь в голову сотней запахов бедности и порока. Холмс впадает в забытье. Следующее пробуждение уже не столь ошеломительно, но в какой-то мере удивительно: детектив открывает глаза, аккуратно, лишь чуть-чуть приоткрывает их, памятуя о том, что дневной свет после потребления опия кажется излишне резким. Шторы плотно задернуты. Он укрыт теплым шерстяным одеялом. Под головой - небольшая диванная подушечка, коих у его домовладелицы великое множество. Запах, обстановка - все говорит о том, что Шерлок Холмс очнулся на диване в гостиной квартиры на Бейкер-стрит 221b, которую снимает чуть больше года один. В коридоре что-то падает с глухим стуком. Не один? Мысли все еще вялые, вязкие, не желающие подчиняться его воле, поэтому Холмс медленно пытается встать, тут же оказываясь прижатым обратно к дивану (ощущение крайне знакомое, хоть и не привычное): - Прошу Вас, полежите еще немного. Над Шерлоком нависает обеспокоенное лицо Джона Уотсона - бывшего военного врача, с которым ему довелось вести одно из его секретных дел в Санкт-Петербурге чуть менее полугода назад. - Я нашел Вас, признаться, с очень большим трудом, и не хочу быть понятым неправильно, но это было немного невежливо с Вашей стороны встретить меня после стольких уговоров о приезде в Лондон в самом отвратительном его уголке. Ист-Энд, знаете ли, не располагает к себе с первого раза. - Уотсон садится на край диванчика, перехватывает пальцами запястье Холмса и считает пульс, достав из маленького нагрудного кармана своего клетчатого жилета часы на цепочке. Холмс смотрит на эту несколько сюрреалистичную картину, после чего закрывает глаза, сильно зажмурившись, и открывает их, решая рассмотреть все это с другой стороны. Джон смотрится до крайности уместно в его жилище без пиджака, с закатанными рукавами рубашки простого крою, нахмуренным и встревоженным. Нахмуренным из-за Холмса и встревоженным за него. Озвучивать свои выводы Холмс не спешит: все может в скором времени измениться. - А теперь, - Джон укладывает руку Шерлока и поправляет сползшее одеяло, - я вынужден требовать объяснений. Ваш гений, мистер Холмс, Ваш ум - все это не давало мне и шанса предположить, что я встречу в итоге не величайшего мастера своего дела, но умирающего в опиумной норе. - Но Вы нашли меня, - Холмс улыбается, чуть пожимает плечами и закрывает глаза. Шестеренки в его голове крутятся быстро, так всегда получается после того как он отпустит контроль за своей мыслительной деятельностью, выбрав для этого порою несколько чуть более разрушительные способы, чем предполагается выбирать здравому человеку. Уотсон досадливо хмурится и складывает руки на груди, все еще ожидая ответа. Ответ становится довольно очевидным, когда к Холмсу частично возвращается память об увиденном в наркотическом дурмане видении, где доктор неотступно следует за ним в самые опасные переулки столицы Российской Империи, то чувство потери, что гнало его в курильни чаще, чем раз в месяц, после возвращения в Лондон, и он говорит: - Знаете, дорогой Уотсон, мне был отчаянно необходим друг. Джон как-то резко разом теряет весь свой воинственный и нахмуренный вид, являя несколько ошарашенного таким ответом человека. Черты лица его смягчаются, и он, без особой на то необходимости поправив еще раз одеяло детектива, тихо улыбается: - Слава Богу, Холмс, что Ваш друг Вас нашел. А теперь спите, необходимо набраться сил. Веки снова тяжелеют, будто тело детектива решило прислушаться к этому пожеланию его личного лечащего врача, а последняя мысль перед тем как окончательно погрузиться в сон прозвучала в голове голосом, подозрительно похожим на голос его домовладелицы: «Мой дорогой, хороший сосед и друг - это большая редкость, хорошо, что у меня как раз имеется еще одна спальня». Джон обернулся на спящего детектива, потом оглядел квартиру, в которой намеревался пробыть до момента полного выздоровления Шерлока Холмса, а после снять неподалеку номер в гостинице на время его пребывания в Лондоне, но что-то похожее на предчувствие, подсказывало ему, что эта квартира, полюбившаяся с первого взгляда, станет ему домом, как недавно один человек, поразивший с первой встречи, стал ему другом.