Свой путь

Обычно после ужина, натаскав со стола хлеба, куриных ножек, а иногда и пирожков, крестник отправлял Сириусу сову. Но время ужина прошло, а посылка от Гарри не прилетела. Клювокрыл, засидевшийся на привязи, громко стучал копытом и хлопал крыльями, напоминая об обязательной вечерней прогулке — днём Сириус не рисковал подниматься в небо. А после вчерашних неприятностей решил повременить и с набегами на Хогсмид. Не нужны сейчас лишние проблемы ни ему, ни Гарри. Пустой желудок требовал пищи. Сириус потерпел бы — первый раз, что ли? — но его питомцу с утра даже воды не перепало. — Да уймись ты! — рыкнул Сириус, отвязывая нетерпеливого зверя. — Не бунтуй! Скоро уже. Жажду они утолили, но с охотой не заладилось. То ли Нюхалз внезапно растерял навыки, то ли крысы оказались чересчур проворными. Кое-как удалось поймать одну. Пёс вонзил зубы в плоть, и с отвращением выплюнул: мясо здорово отдавало запахом падали. Нюхалз предложил добычу Клювику, но тот, принюхавшись к «угощению», отворотил морду. Повозив лапой по траве полудохлую тварь и потеряв на том всякий интерес к ней, Нюхалз оставил мысли об охоте. Если в лесу пало какое-то крупное животное, у крыс, понятное дело, пир горой… Ну, их! Клювокрыл неторопливо рылся в земле, докапываясь до лесных червей. Нюхалз наблюдал за ним некоторое время, пока не надоело. Больше всего Сириуса угнетало бездействие. Вот нашёл себе занятие — гиппогрифа выгуливать! А тучи тем временем сгущаются, и Марс продолжает разгораться. Как там написал крестник? Всё началось прямо на уроке с трепотни Трелони: «Марс занял интересное положение по отношению к Нептуну». Знать бы ещё, что сие означает? Если принять во внимание то, чем успел поделиться с ним Люпин «о профессоре Трелони, как о коллеге», можно смело забить на звёзды. И каким образом этой пустопорожней даме удалось выдать злосчастное пророчество — загадка из загадок. Ночное небо, как назло, выглядело удивительно ярким и по-весеннему глубоким. Место было довольно открытое — на окраине леса — так что Сириус без труда нашёл и Марс, и… что это? Нет, Нептун простым глазом не увидишь. Тогда откуда взялось белое пятнышко в центре неба, светящееся и как будто слегка растрёпанное сбоку? Неужели комета?! Пришла по чью-то высокую душу… У Сириуса защемило сердце. Хвостатая — это много, много хуже, чем противостояние Нептуна и Марса. Отношения с астрологией у него были неоднозначные. Родители ещё до школы немилосердно грузили мозги могуществом Юпитера и кознями Плутона (звёздную семейную традицию на кривой метле не объедешь). С другой стороны, мятежный сын рано привык отвергать всё, чему пращуры придавали чересчур большое значение. Да и сейчас, он, Сириус, в который раз плюнул бы и на предков, и на планеты, и даже на вредоносную комету, если бы с прошлой ночи его не подхлёстывало отчаянное желание — действовать! Всё, что угодно, лишь бы не пялиться в потолок грота и не тупить на пару с гиппогрифом. Кто-нибудь разумный хоть что-нибудь стоящее готов объяснить про этот проклятый Марс?! Может, польза будет, какая-никакая… И тут сердце подпрыгнуло от предчувствия удачи. Сириус вдруг понял, кто ему нужен. Кентавры!!! От избытка вдохновения пёс подпрыгнул сразу на четырех лапах. Клювокрыл, встревоженный внезапным шумом, оторвался от своих гастрономических раскопок и посмотрел косо. Но Нюхалз гавкнул Клювику, чтобы тот никуда не отходил («Или будешь на привязи сидеть!») и, в три прыжка преодолев поляну, скрылся в лесной чаще. Скоро пёс унюхал лошадиный след. Сам удивился везению: кентавры редко показывались на окраине леса. План действий обдумывался на ходу. Как разговорить этих непарнокопытных? Сириус был далёк от мысли появиться перед кентаврами в человеческом облике: с людьми эти человекозвери не разговаривают из принципа. Так что остается одно — подобраться поближе и подслушать. Да и подслушать — ерунда. Насколько мог судить Сириус, не раз и не два натыкавшийся на этих лошадок в юности, кентавры частенько почесывали языки о горемычные планеты. А вот разобрать из их витиеватых речей, что там не так с грешным Марсом? Проблема, блин! Но тут уж как повезёт. В нос ударил запах свежего конского «яблока», и Нюхалз резко затормозил. В голову хлынули сомнения. А с чего он решил, что ему повезёт? Он вдруг вспомнил, как однажды Рем поделился с друзьями своими опасениями: «волк» якобы всё время чувствует, что в лесу на него смотрят чьи-то невидимые глаза. Тогда Сириус отправил Лунатика прямиком к фестралам. Но Хвост, обычно помалкивающий, неожиданно встрял в разговор и выложил собственные страхи. Кентавры-де элементарно потешались над засевшей в засаде компанией, изливаясь высоким слогом о «приливах и отливах зла». Сохатый, нахмурившись, посоветовал Крысу заткнуться. Кентавров бояться, в лес не ходить… Может, Нюниуса начать слушаться? Всем четверым? Но вдруг Хвост прав? У говорящих лошадок этих неплохой нюх… Надо держаться наветренной стороны и попробовать… О, Мерлин, только не это! Ладно, не аристократ! Бывали и похуже моменты. «Кентаврийские духи» не шик, а шанс. Изрядно поколебавшись (всё-таки дело непривычное), подсознательно выбрав «яблоко» посуше, пёс повалился на спину и, перепачкавшись в навозе (дядя Альфрад рассказывал, как однажды он охотился на антилоп таким образом), помчался дальше. Запах стал крепче, и Нюхалз сбавил ход. Голодный собачий нос служил верную службу, безошибочно улавливая густеющий дух конского пота. Сириус чётко различал следы двух существ, и это его устраивало. Вскоре до него донесся приглушённый отзвук не то дикого смеха, не то ржания. Нюхалз утроил осторожность и тихо радовался, что лесной мох мягко пружинит под лапами, скрадывая шум. Когда речь препирающихся друг с другом кентавров стала различимой для собачьего уха, пёс припал животом к земле и затаился. Через минуту Сириус различал незнакомцев по голосам: молодой и старый — перепутать трудно. По всем признакам, спор начался давно. Разговор уже перешёл фазу сдержанности и терпимости к чужому мнению, так что жёсткие возгласы сыпались с обеих сторон. Суть проблемы Сириус не улавливал, но внешне всё смахивало на обычную семейную свару. «Старый» призывал одуматься и чтить законы стада, «молодой» взбрыкивал в ответ, и твердил о праве на «свой путь». «Прям как я со своей «благородной» роднёй…» — подумал Сириус, сочувствуя в душе бунтующему жеребцу. — Ты разобьёшь сердце своей матери, Флоренц! — Ты не отстоял мою мать на весеннем гоне! — в сердцах выкрикнул жеребец и резко, словно подавившись собственной выходкой, прикусил язык. Это, похоже, было чересчур. В воздухе повисло гнетущее молчание, и некоторое время ветер не доносил ничего, кроме тяжёлого лошадиного храпа. Потом тетива одного из луков туго натянулась, и воздух разорвал свист летящей стрелы. Сириус чертыхнулся про себя. Что за невезуха! Хотел приобщиться к мудрости древнего народа, а приобщился к семейным передрягам. Или того хуже: к смертоубийству. Он уже готов был признать свою затею провальной и рвать отсюда когти, пока всё стадо не сбежалось. Но разговор кентавров неожиданно возобновился. — Ты даже не попытался, отец! — последнее слово жеребец прибавил тихо, но значимо. — Что делать, сын? Снежная Реба всё ещё хороша и желанна, а старый Флобер одряхлел… — Раненая нога по-прежнему ноет? — участливо справился Флоренц, хотя по голосу чувствовалось, что проблема отца не тайна для него. — И глаз уже не тот, сынок. Я… Зимой я паду. Старый кентавр говорил с такой неприкрытой обреченностью, что у Сириуса встал комок в горле. Флоренц протестующее взмахнул хвостом и хлестнул себя по холке — ветер донёс до Нюхалза звонкий шлепок. — Вчера ночью, в час полной луны, я жёг листья мальвы. Я видел знаки, — подтвердил Флобер и, словно желая поставить точку на своей судьбе, с силой припечатал копытом землю. — Лучше скажи, почему я не лицезрел тебя на весеннем гоне? — Меня не интересуют кобылы! — Я не о кобылах, — Флобер беззлобно фыркнул. — Я говорю о Рыжей Хэйзе. — Отец, ты прекрасно знаешь, что стадо не подпустит к Испытанию «верховую лошадь»! — выдохнул Флоренц. — Срок наказания истекает следующей весной? — зачем-то уточнил Флобер. Ответа не последовало. В Сириусе возросло подозрение, что отцу и сыну нечего скрывать друг от друга, и все эти вопросы-ответы служат исключительно тому, чтобы потянуть время, продлить достигнутое перемирие. — Вооот… — басовито протянул Флобер, подтверждая домыслы Сириуса. — Я не мог поступить по-другому, отец! Человеческому сыну грозила верная смерть. Жеребёнок не нужен был ЕМУ живым тогда! — выкрикнул Флоренц, так странно выделив слово «ему», словно поминал самого Мерлина. Не иначе, как в гневе жеребец поднялся на дыбы. Его передние ноги опустились вниз столь грузно, что земля под животом чёрного пса вздрогнула. — Тише! — предостерег отец и добавил с жёсткой ухмылкой: — Разумеется, звёзды не утаили от стада факт нашего с тобой судьбоносного разговора. Но лучше обойтись без свидетелей. Образовалась пауза. Некоторое время тишину нарушало только лёгкое постукивание копыт и отрывистое лошадиное фырканье. — Это уже былое, отец, — сказал, наконец, Флоренц, прекратив перебирать ногами. — Дела минувшие. В то время как сейчас… — Для начала разберемся с минувшим, — мягко перебил Флобер. — Что двигало тобой три года назад? — Не смог стоять в стороне и смотреть, как убивают человеческого детёныша. Ведь это должно было случиться не где-то за сотню миль… — Флоренц резко осёкся, словно испугавшись невидимых ушей, — а прямо здесь, в Запретном лесу, у всех на глазах! — Так уж у всех? — Ронан и Бейн не поленились отодрать свои холки с подстилок, чтобы поглазеть на… кровавый Марс и ничего не пропустить, — в голосе жеребца сквозило презрение. — Этого достаточно. Разумеется, планеты открыли им тайну того, кто рыскал в лесу в ту ночь, и они, как последние ослы, попёрлись… — Оставим ослов, — вновь перебил Флобер. — Но скажи: планеты не открыли тебе, что человеческий сын попал в лес не по своей воле? Что злодей обитал в замке весь год, а весной, когда единороги не могут оставить новорождённых жеребят, решился на чудовищное преступление? Разве тот единорог был первой жертвой? Или Хагрид не доложил владетелю замка, что в лесу крайне опасно? Особенно для того, кого трижды проклятый убийца считает причиной всех своих несчастий! — Я не знаю, о чём думал старый мерин! — воскликнул Флоренц. — Зато я знаю, — спокойно ответил Флобер. — О неизбежности бытия. О том, что он не вправе препятствовать тому, что должно случиться по воле небес. — Ты шутишь, отец? — Флоренц протестующее взбрыкнул задними ногами. — Какая воля небес? С каких пор небеса распоряжаются наказаниями провинившихся школьников? — Человеческий интеллект, сынок, временами даже само Солнце заставляет покрываться пятнами стыда. — Но он же не кентавр! — Флоренц от изумления перешёл на драматический шёпот. — Движение планет, бывает, истолковывается неверно даже кентаврами. Глупо настолько слепо доверять судьбе! — Он доверяет, — с грустью произнёс Флобер. — Он поклялся? — в голосе Флоренца Сириусу послышались нотки ужаса. — Ну… вроде того, — уклончиво ответил Флобер. — Кому? — Самому себе. Послышалось мелодичное постукивание. Флоренц в задумчивости перебрал задними копытами. — Откуда ты знаешь, отец? — спросил он сурово. — Звезды особенно щедры к тем, кого ждет скорая смерть, — скептически усмехнувшись, ответил старый кентавр. Его сын, издав глубокий вздох, промолчал. — Владетель замка — странный человек, — в раздумье проговорил Флобер немного погодя. — Он стар и одинок, но хорошо знает людские слабости. Он наблюдает за ходом их мыслей, как кентавры наблюдают за ходом планет, и ему нравится это. Флобер остановился, выждал паузу и вдруг заговорил неожиданно жёстко. — Твой визит в замок ничего не изменит, Флоренц! Ты только настроишь против себя стадо. Они… — говорящий словно подавился горькой для себя правдой. — Они в бешенстве отвергнут тебя, сочтут гнусным предателем. Директор и пальцем не пошевелит, и никак не помешает тому, что вскоре должно свершиться. А роковой час уже назначен, и отнюдь не волею небес. — На директоре свет клином не сошёлся… — Пожалей мою седую бороду, сын, — умоляюще прохрипел Флобер. — Само собой, в Министерстве тебя классифицируют, как магическое существо, обладающее сходным с человеческим интеллектом, в строгом соответствии с параграфом… Да, не суть! Министерским тугодумам нужны твёрдые факты, а не малопонятные толкования небесных знаков. Ну и отправят тебя назад. Лесом. Куда тебе уже не будет ходу, — ещё раз безжалостно напомнил старый кентавр. Сириус с грустью отметил, что бородатая кляча весьма красноречиво давит на слабые места. Мятежный жеребец уже достаточно присмирел от его пропаганды. То на ржание срывался, на дыбы вставал, а теперь вздыхает обреченно, наверняка ещё и возведя взор к небу. — Я думал о Беглой комете, отец. Преисполнившийся меланхолией голос кентавра вдруг показался почти неземным. Скрепя сердце, Сириус поздравил себя: верно раскусил симптомы. — Не стоит внимания, сын, — беспристрастно ответил Флобер. — Мохнатая гостья слаба и одинока. Слишком слаба и слишком одинока! — повторил он с нажимом. — Она пройдёт мимо и через год свергнется в бездну. — Мимо… чего? — уточнил Флоренц. — Мимо грядущих событий, — сказал Флобер тоном «чему быть, тому и быть», словно давно уже определился с ответом на вечный вопрос. — Комета находится под сильным влиянием Юпитера. Скоро Юпитер её пленит и погубит. — Это если не вмешается Плутон. — Плутон? — с сарказмом переспросил Флобер, будто не замечая потустороннего тона сына. — Последние годы Плутон чересчур благоразумен, осторожен, и держится на расстоянии. От Юпитера в том числе. — Плутон уже вмешался, отец. — Вот как? — Флобер неопределенно хмыкнул. — Ты уверен, что правильно прочёл знаки? — Не уверен… — натянуто признался Флоренц. — Всё слишком туманно. Он… Он испытывает значительные сомнения. — Погоди, погоди! — вскрикнул старый кентавр. Его явно что-то насторожило в голосе сына. — Уж не вообразил ли ты, что сам способен на козни, достойные Плутона? Не дождавшись ответа, старик разразился пронзительным хохотом, эхом раскатившимся по лесу. Послышался шум копыт, роющих землю. Флоренц требовал объяснений. — Сын мой, — наставительно начал кентавр, но чувствовалось, что говорить ему трудно. Он ронял слова, но, то и дело замолкал, раздумывая, стоит или нет продолжать. — Плутон холоден и рассудителен… А ты открыт и честен… Как твоя мать… У тебя её глаза, Флоренц. — Я знаю. В сдержанном ответе молодого кентавра прозвучало нечто больше, чем спокойствие. Он явно демонстрировал отцу своё послушание и готовность смириться с его волей, но одновременно просил старика помочь убедить себя в мудрости подобного решения. Флоренц, как и далёкий Плутон, всё ещё был полон сомнений. — Ты слишком прямолинеен, сынок, — Флобер заговорил так тихо, что Сириусу пришлось, сдерживая дыхание, напрячь слух. — А звёзды не терпят грубого вмешательства в ход вещей. Три года назад, усадив человеческого детёныша на свою спину, ты избавил его от скорой смерти. Но сделал ли ты благо для мира? Возможно, тому жеребёнку стоило погибнуть в нежном возрасте… Флоренц, протестуя, с силой рассек хвостом воздух, но старый кентавр не обратил на это внимания. — Все мы смертны, сынок. Тогда для мальчика всё закончилось бы в одно мгновенье, в то время, как сейчас… Ты ведь читал знаки его судьбы? Видения ещё достаточно призрачные, но уже сейчас даже мне — старому хромому коню, немало повидавшему в жизни — делается страшно. Его ждут горькие потери, немыслимое отчаяние и одиночество. Прошлой ночью я добавил в огонь молодых листьев падуба, и мои глаза с ужасом разглядели во взвившемся дыму жертвенный камень. — Что ты говоришь, отец?! — Дым поднялся в небо чистой и мощной струёй. Так бывает, когда человеку суждено принести себя в жертву. Разговор вновь оборвался. Некоторое время Сириус слышал только свист раздираемого в клочья воздуха и ряд звонких ударов. Похоже, жеребец в наказание хлестал себя хвостом. — Будет тебе… — миролюбиво произнёс Флобер, выждав, однако, не меньше минуты. — Тебе не хуже меня известно, что никакое знание не может быть абсолютным. — Выходит, надежда есть? — Флоренц явно хватался за соломинку, чтобы хоть как-то восстановить мир в своей душе. — Мы можем уповать на Беглую комету? — Хвост короток у твоей кометы! — осклабился Флобер и добавил насмешливо, почти с издевкой. — Хотя… Если бы ей удалось сменить курс и, помахав хвостом Юпитеру, пропустить сквозь себя красную планету… Это поубавило бы блеска в воинствующем Марсе. — И напомнило бы Юпитеру, что он не центр системы, — вставил Флоренц с ноткой одобрения. — Сын мой! — старый кентавр опять перешёл на поучительный тон. — Ты винишь великана в том, что он родился гигантом? По ночам Солнце не светит, и слабые глаза неизменно упираются в яркую точку, наивно считая, что только она сможет озарить им путь. Флобер многозначаще замолчал. Сириус готов был сожрать на спор ту вонючую крысу, если сейчас обе говорящие лошадки не устремили в небеса свои печальные морды. Он с трудом подавил в себе желание поднять голову и отыскать в небе величественную планету. — Беглая комета из той же породы, — велеречиво продолжил Флобер. — Она слепа. Ей мало что известно о мире, в который она попала. Она не думает о собственном пути и опасается возвращаться туда, откуда сбежала. — Сбежала? — переспросил Флоренц. — Некоторые кометы веками блуждают по замкнутым орбитам. Но эта, уходя от планет-гигантов, за три дюжины земных лет уже три раза меняла свой путь. Благодаря этому Беглой комете ещё удаётся сохранить себя, но она мало что может. Она бездомная и бежит отовсюду, и потому ничего не изменит. Скоро отмеченный злой судьбой отрок увидит фестралов, и это будет только начало. Нюхалза будто окатили ведром ледяной воды. Он вздрогнул всем телом, когти машинально вонзились в землю и потянули на себя лесную подстилку, сдирая мох с древесных корней. Раздался треск. — Здесь кто-то есть, — настороженно произнёс Флоренц. Сириус затаил дыхание. Похоже, его хвалёная маскировка накрылась дырявым котлом, и пора давать обратный ход. Но не пошевелился. Сам не понимал, почему он медлит? — Волк, наверное, — предположил Флобер, шумно потянув носом воздух. — Вот видишь, за мной уже пришли… — Идём отсюда, отец!