«Я не могу найти цветов расцветшей сливы, Что другу показать хотела я: Здесь выпал снег — И я узнать не в силах, Где сливы тут, где снега белизна?» Амаба-но Акахито
Катара чуть дрожащей от усталости и пережитого напряжения рукой отвела прядь волос со лба. Аппа дышал глубоко и ровно, нос его снова сделался прохладным и влажным. Даже Момо перестал, беспокойно урча, носиться вокруг друга, пытаясь хоть что-нибудь сделать, и мирно устроился между его рогов, свернувшись уютным клубочком. Значит, теперь с бизоном команды аватар точно все будет в порядке. С облегчением улыбнувшись, Катара нежно погладила пушистого друга и обернулась к травнику, который пообещал им помощь. Старик, седовласый, ходящий только с тросточкой, но с живыми и добрыми глазами, сдержал слово. Оказалось, что в молодости он много путешествовал и хорошо разбирался в ядах — в чем совершенно не разбиралась Катара. За несколько часов они вместе сумели вылечить Аппу. Теперь бизон спал и, по прогнозам лекаря, должен был проснуться совершенно здоровым. Правда, придется некоторое время держать его на диете, чтобы организм полностью восстановился, и не напрягать слишком сильно, но Аанг сумеет об этом позаботиться. — Спасибо вам, мастер Масаши! — Катара почтительно поклонилась травнику. — Вы спасли нашего друга. — Это я должен благодарить вас! — горячо откликнулся травник. Его глаза искренне пылали. — Я в жизни не видел летающих бизонов! А это — бизон самого аватара! Мне выпала честь увидеть саму могучую Катару и всех других прославленных героев! (На этом месте «могучая Катара» густо покраснела и принялась смущенно теребить косичку.) Девушка широко, смущенно улыбнулась. — Не стоит таких слов, мы всего лишь... — Вы всего лишь делаете великое дело! — горячо оборвал ее Масаши. — Спасибо вам всем! Вы знаете, — он таинственно понизил голос, взволнованно блестя взглядом, — из нашей деревни несколько парней ушли, чтобы сражаться в ополчении Линга... Он тоже делает великое дело. «Правда?!» — Катара широко, радостно распахнула глаза. Духи, неужели наконец-то они встретились по-настоящему доброе отношение к себе?! За последние месяцы девушка видела столько страха, столько предательств, что опасалась начать бояться людей. А этот старик говорил так искренне, чуть ли не со слезами благодарности на глазах... Катаре даже захотелось порывисто стиснуть его в объятиях, но, конечно, постеснялась и вместо этого только еще раз горячо поблагодарила травника. Тот в последний раз поклонился ей, кряхтя от боли в спине, и потрусил в сторону деревни: чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, команда аватар не стала располагать Аппу среди домов, а остановилась неподалеку в сосновом лесу, предварительно договорившись с Масаши, что тот никому не скажет ни слова. Катара проводила старика взглядом, полным искренней, теплой благодарности, и порхнула из-под земляного навеса, под которым спал Аппа, в лагерь к друзьям. — Ребята, Аппа в порядке! Ему нужно только немного поспать, и... Сокка! Ты вернулся! Как там Аанг? Сокка бегал к побережью, чтобы проверить, все ли с ним хорошо. — Я его не нашел! — Парень весь засветился широкой улыбкой. — Зато увидел льва-черепаху! Льва-черепаху, Катара! — Брат схватил ее за плечи и потряс от эмоций. — Я думал, их давно не существует! Он огромный! Вот такой! (Руки его разлетелись в разные стороны так широко, как только смогли.) Он уже уплывал куда-то от берега, его почти видно не было, темно же кругом, но он был огромный! У меня мурашки по коже, вот, смотри! — И Сокка продемонстрировал сестре действительно покрытую пупырышками руку. Катара счастливо рассмеялась и порывисто чмокнула загорелую кожу. Измученная, но счастливая, она рухнула на свой спальный мешок и протянула к огню чуть дрожащие руки. Слава духам... Кажется, все налаживается. Аппа в порядке, сильный яд, который наверняка убил бы человека, лишь ненадолго вывел его из строя, а она смогла под руководством мастера Масаши почти полностью его обезвредить. Аанг сумел найти Храм Четырех Стихий и — пожалуйста! Пожалуйста! — скоро вернется к ним полностью исцеленным, а там... Может, там и победа в войне будет не за горами! Катара негромко рассмеялась от счастья и, не зная, куда деть переполняющие ее чувства, порывисто стиснула в объятиях всех, кто оказался рядом: и Суюки, и Зуко, и Тоф, и Сокке тоже досталось. — Я вас всех люблю! Ребята засмеялись от смущения. Переплелись пять пар рук так, что не поймешь, где чьи. Теплое дыхание друзей щекотало кожу Катары, их тепло рядом заставляло забыть, что вокруг — стылая зимняя ночь... Катара с глубоким счастливым вздохом положила голову на плечо Зуко. Какие же они все хорошие! Все-все! И Зуко, ее отважный и благородный принц... Катара думала, что такие бывают только в сказках, а теперь он обнимает ее по-настоящему. И Суюки, храбрая воительница, всегда такая улыбчивая и жизнерадостная. Что бы ни случилось, она не потеряет жизнелюбия и самообладания. За все их знакомство Катара лишь один-единственный раз видела, как девушка сорвалась, а все остальное время она вся светилась улыбкой и заражала ею остальных. Сокка — ее любимый брат, такой надоедливый, дурашливый, невыносимый, но такой храбрый и преданный, он никогда не бросит ее в беде, всегда поддержит, что бы она ни задумала, и она так любит его! Прежде Катара часто злилась на него и думала, что ненавидит, и вообще, за что только духи послали ей такого брата, но сейчас, когда они столько пережили вместе, девушка поняла: Сокка — самый лучший на свете. И Тоф, конечно, и Тоф тоже, она очень хорошая! Преданная и храбрая, и порой такая милая, как маленький ребенок... Катара мягко улыбнулась и мимолетно погладила девочку по волосам. Хотела было сказать что-то о том, что думала, с жаром заявить, что они — самые лучшие, и она благодарна духам, что они встретились... Но тут палатка над их головой вспыхнула веселым пламенем. Ни слова ни говоря — лишь пара изумленных, возмущенных, испуганных криков вырвалось из уст — ребята бросились наружу. Яркое оранжевое пламя сразу с двух сторон алчно потянуло к Катаре жестокие руки, но девушка взмахнула своими собственными, и вокруг образовалась стена из снега. Ненадежное укрытие: Катара не успела обратить снег в лед, и его сразу же растопили. Прямо перед лицом ослепительно сверкнуло пламя, и девушка с криком отшатнулась прочь. Она не заметила, как отделились от нее ребята, все произошло так быстро: сразу двадцать атак, безумный трескучий хохот, который, видят духи, будет еще долго являться ей в кошмарах... Чи Дан. Азула. Они снова нашли их. Проклятье! В своих плащах воины Азулы больше напоминали призраков ночи, чем людей. Катара успела пересчитать тех, что атаковали ее: пятеро, и все они жестко отгоняют все дальше от догорающей палатки, дальше от ребят... Не дождетесь! Катара яростно атаковала в ответ: направила в воинов ледяные ножи из снега под ногами, одновременно тяжело провела ладонями вниз: покатайтесь-ка немножко на льду, любимая забава племен воды! И на какое-то время у нее даже получилось: Чи Дан заскользили на льду, но беззвучно, ни единого изумленного вскрика не вырвалось из их уст, а когда девушка попыталась, воспользовавшись заминкой врагов, прорваться обратно, в лицо ей вновь полетел огненный залп. Катара пыталась пробиться обратно к друзьям, она не даст им оттеснить себя в лес, нет, не даст! Но как сделать это, если они атакуют снова и снова, беспрерывно, и воздух вокруг от этого делается сухим и горячим, словно в пустыне, и... Аааа, проклятье! Катара рванула с плеч шубку, все равно уже взмокла от огня кругом, и швырнула нападающим прямо в лицо. Те растерялись на миг... Быстрей, обратно, к друзьям, они должны объединиться, они сильнее, когда вместе! Но какой-то металлический шар на цепи просвистел в сантиметрах от ее лица, и девушке пришлось с криком уворачиваться... От шипастого шара увернулась, а от двух огненных кинжалов не смогла. Ребра пронзила дикая боль, и Катара с криком упала на землю. Нет! Нельзя! Встать! Сейчас же! Дыхание сбилось от боли, сердце колотилось с сумасшедшей скоростью... Не разбирая дороги, Катара бежала прочь, ведомая инстинктом загоняемого зверя: дальше, глубже, в темноту, зализать раны... и атаковать снова. Она попыталась было взять направление к морю, но ничего не вышло: выросла огромная огненная стена, намекающая, что это очень дурная идея. Ничего, зло ухмыльнулась южанка, вокруг достаточно снега. Как нарочно, лезли под ноги корни и камни, а сзади все нагоняли и нагоняли новые атаки. Несколько раз Катара с криками выгибалась и падала наземь, но тут же перекатывалась и вскакивала, готовая драться или бежать дальше. Ей приходилось беспрерывно уворачиваться, взмахивать руками, пытаясь преградить им путь снежными валами, ледяными дорогами, атаковать в ответ, но все бесполезно. Неужели она ни разу не поранила их? Нет, нет, поранила, конечно, поранила, и сильно, но они все равно бьют ее снова и снова, как будто вовсе не замечая ее ударов... Ну нет, сволочи! Не с той связались, я еще покажу вам, чего стоит Катара из племени воды! Вылетев на небольшую поляну, девушка круто развернулась к преследователям. Плевать на боль, разрывающую ребра и спину, плевать, что она задыхается от бега по лесу, плевать на все! Она прорвется к своим друзьям. Быстрый взгляд под ноги нагоняющим преследователям... Кох, они растапливали снег, по которому бежали! Предусмотрительные сволочи. На деревьях? Нет. И бурдюк у нее почти пустой... Ничего! На крайний случай у нее всегда остается воздух... Глубокий вздох... Отринуть все эмоции... Она спокойна и непоколебима, как огромный айсберг. Равнодушна, как ледяной поток, который несется дальше и дальше, что бы ни происходило на берегу. Напряженно скрюченные пальцы. Жесткий взгляд в лица, скрытые шлемами. Вся влага вокруг по мановению рук волшебницы воды обратилась в ледяные иглы, сотни, тысячи ледяных игл, и они летели в нападающих: в прорези шлемов, горло, во все места, не защищенные доспехами. Да, жестоко, но и они не стали ее жалеть. Но Чи Дан словно знали, что она сделает это. Мгновенно вперед выступили трое и встали плечом к плечу, взмахнули руками, создавая своим товарищам огненный щит, и из сотен игл и ножей осталась какая-то пара десятков, достигших цели. Но и этого Катара не увидела. Снова шипастый шар вылетел из-за завесы пламени... Уклониться! Только не шипы, нет, только не шипы! ...нечем дышать... Катару буквально швырнуло на колени. Холодная цепь змеей обвила ее горло. Задыхаясь, с безумными глазами девушка попыталась призвать немного воды, чтобы перерезать проклятый металл, Кох, была бы здесь Тоф, она бы... но ничего не получилось. Огненная защита Чи Дан обратилась в нападение. Катару окружало пламя, пламя, и ни капли воды. А цепь сжималась все туже... Катара захрипела как можно громче, пытаясь хотя бы позвать на помощь, хотя и знала, что никто не придет. По ее щекам текли слезы от удушья и злости, и девушка попыталась взмахнуть рукой, обратить свою соленую боль, стекающую по щекам, в оружие, но в этот самый миг сухие, горячие руки коснулись ее запястий, и на них сомкнулись тяжелые колодки. Даже пальцы оказались в их плену, и ни одним она не могла пошевелить. «Они люди... Теплые руки... Они люди, все-таки люди...» — было последней мыслью Катары, прежде чем она провалилась в забытье.***
Тоф готова была закричать от ужаса. Это все походило на какой-то ночной кошмар. Впервые за долгое время девочка действительно ничего не видела: Чи Дан, гребанные Чи Дан беспрерывно били огнем около ее ног, то и дело огонь лизал ее тело, и девочка кричала в голос, горячие слезы текли по ее слепому лицу. Не разбирая дороги и потому то и дело натыкаясь на деревья, она бежала куда-то, сама не зная куда. Лишь бы подальше от них! Задыхаясь от плача, Тоф взмахивала кулаками и обожженными ногами, посылая назад огромные булыжники и, кажется, они даже достигали цели... Или нет? Тоф дернула ухом, прислушиваясь: вместо грохота и звука столкновения камня с плотью послышалось шипение пламени, затем стук множества мелких камней... Кох! Они раздробили булыжник огнем! Бежать, Тоф, бежать как можно быстрее, нет времени прислушиваться, проклятье, больно, как же больно... Идея! Ухмылка скривила тонкие губы Слепого Бандита. В начале «карьеры» в подпольных боях девочка часто проигрывала, но после боев, когда уходила обида и гнев, всегда анализировала свои ошибки. Ей хватало одного боя, чтобы понять, как нужно вести себя в следующем, и она разделывалась с теми, кто посмел насмехаться над ней — величайшим магом земли. С Чи Дан уже был такой бой... Вжух! Тоф взмахнула руками, и земля под ее ногами буквально выстрелила вверх, обращаясь в высокий столб. Ха, что вы теперь скажете, ничтожества?! Тоф рассмеялась, хотя на ее щеках еще замерзали (какая же кругом холодная ночь!) слезинки от боли, и послала в преследователей тонкий, острый круглый пласт земли. Поиграем в «выбей кегли»! Еще удар... Ха! Добраться бы до их доспехов, ну почему-почему-почему она не может покорять металл на расстоянии! Она бы сделала из них мясную кашу в консервах! Ну ничего, сейчас она все равно их раскидааАААА! Тоф успела услышать только свист стали по воздуху, а затем такая надежная, такая крепкая земляная опора изменила ей и обрушилась. Кох, что это за оружие?! Тоф хотела было в приступе гнева руками схватить сталь и сделать из нее бессмысленный колобок, но вовремя вспомнила, что лишь изранит себе пальцы, и вместо этого снова взмахнула руками. Земля послушно отозвалась на приказ и обратилась в транспорт, самый верный и быстрый транспорт на свете, как тогда, когда ей нужно было поскорее добраться до Ба Синг Се после плена у этих придурков. Теперь Тоф чувствовала себя намного увереннее, и сразу же бросилась в атаку. Кажется, она успела придавить, как минимум, одного из этих Чи Данцев или как их там, но затем... — АААА!!! Земля под ее ногами буквально взорвалась! Проклятье, среди них что, затесался Спарки-Спарки-Бу-Мэн?! Инстинкты рявкнули изнутри: не пытайся собрать свой «транспорт» обратно, ты не успеешь, тебя поджарят до хрустящей корочки! И девочка рухнула наземь. Земля предала ее, выбив дух из живота. Задыхаясь и снова плача: от боли, от досады — Тоф перекатилась и снова вскочила на ноги. Бежать! Бежать, пока они снова не атаковали! Девочка не заметила, как оказалась по колено в ледяной воде. Как они умудрились загнать ее к морю?! Кох, была бы здесь Сахарная Царевна, она бы им такое устроила! Но ее здесь нет... А Тоф всегда боялась воды, вода делала ее беспомощной... Держаться! Ты сильная, ты самый могучий из всех магов земли, ты справишься! Ни шагу назад, стой тут и посылай в этих тварей одну атаку за другой! Проклятье, ну почему-почему-почему кругом снег, она в этих проклятых сапожках и не может как следует определить, где они, иначе они сами уже оказались бы в море, аааа!!! Огонь, снова огонь... Тоф не оставалось ничего другого, кроме как отступать все дальше в воду, иначе от нее не осталось бы даже угольков. Как же холодно, духи, как же ей холодно... Девочку вскоре затрясло. Ноги скользили по дну, и в какой-то момент — едва слышный вскрик, волна отчаяния изнутри — она оказалась под водой. Поспешно вынырнула, кашляя и отплевываясь, ноги бессильно шарили внизу, пытаясь нащупать дно, но оно то и дело уходило куда-то, и Тоф снова и снова оказывалась под водой. Девочка задыхалась, лицо ее намокло от морской воды и слез, отчаяние скручивало изнутри... Как холодно, как же холодно... Нет, нет, это не может быть конец, нет, пожалуйста, она не хочет умирать так, в воде, в холоде, нет!.. Что-то ударило ее по голове. Тоф вскрикнула, и в это мгновение дно вновь ушло у нее из-под ног, и ледяная, горькая вода хлынула ей в рот... Девочка потеряла сознание. Тяжелая сеть, брошенная врагом, опутывала ее тело, и Чи Дан неторопливо, как ни в чем ни бывало, выловили ее из воды.***
Это походило на повторяющийся из раза в раз, но по-прежнему пугающий до ледяной дрожи кошмар. Ночь. Синеватый тусклый свет. Всполохи пламени где-то там, в темноте, крики звонких женских голосов: кажется, где-то далеко закричала Тоф, вскрикнула Катара... Катара! Зуко обожгло этим болезненным, по-детски тоненьким воплем, все внутри всколыхнулось жгучей огненной волной: бежать к ней, сейчас, немедленно, защитить ее, раскидать этих чертовых Чи Дан по всем углам, бежать!!! Но прямо напротив него — с кривой улыбкой на безумном лице, бледная, словно маска Похитителя Лиц, с разметавшимися волосами и звериным огнем, расплавившим темный янтарь глаз... Азула. Их ночной кошмар. Убирайся отсюда, дрянь! Зуко никогда не умел рассчитывать силы, и сейчас он напал на сестру со всей яростью. Бешенство горело в его глазах, холодное, злобное... Он ненавидел эту девчонку. Ту самую, что научила его сбивать яблоки с деревьев ударом огня, ту самую, которая когда-то невообразимо давно, когда была еще совсем крохой, называла его братиком — а теперь приветствует его с безумным хохотом на устах: — Привет, Зузу! Почему ты убегаешь от меня? — Волна синего пламени, трепещущего и яростного, оборвала его попытку отступить в лес, прочь, на помощь к друзьям. «Она не даст мне. Она хочет сразиться со мной. Взять реванш, снова. Она будет брать его, пока вновь не выиграет...» Зуко зарычал сквозь зубы, отвечая сестре яростным ударом, и услышал в ответ: — Разве так приветствуют любимую сестренку? Любимую?! Да катись ты в логово Коха, сумасшедшая стерва! Азула разводила руками, смеясь, но не теряя дыхания, и огромные волны пламени танцевали вокруг, подбирались близко, близко, но Зуко отгонял их, словно безумных зверей, точными и жесткими ударами. Яркие оранжевые всполохи пересекали стены синего огня, Зуко теснил Азулу дальше и дальше. Нога, кулак, нога, локоть, кулак! Метить в горло, в лицо, чтобы она ослепла от пламени, в ноги, чтобы не смогла стоять, стереть с ее губ эту кривую ухмылку! Нога, кулак, нога!.. «Она поддается тебе! — Пульс азартом стучал в висках, но сквозь него пробивался голос дяди, такой, каким он бывал на тренировках: жесткий, властный, непохожий на его обычную плавную речь, «еще раз», «еще», «держи спину», «следи за дыханием», «еще раз!» — Не дай себя обмануть, сейчас она...» — Не глупи, Зуко! «Ударит!» Зуко не успел отпрянуть, успел лишь взмахнуть руками, хотя бы немного смягчая удар — иначе его отнесло бы назад огненной волной — и пламя жарко лизнуло его живот и грудь, обугливая одежду, оставляя ожог. Вопль рванулся из его уст и смешался с безумным, насмешливым хохотом сестры. Азула перешла в атаку. — Силы неравны! — кричала она, нанося яростные удары. — Вы устали от погони, — удар! — вы слабы, — удар! — и ваша блохастая тварь не сможет помочь вам убежать! — Удар, удар, удар! — Сдавайся и скажи, куда делся аватар! Зуко пригнулся, подобно зверю, и яростно прорычал, посылая вперед полукруг пламенной волны. — Нет! Но Азула легко ушла от его удара, подпрыгнула, словно хищная кошка... Или нет, скорее, как змея, и перевела защиту в нападение. Вновь устремились к Зуко алчные языки пламени, и ему, задыхающемуся, пришлось отступить еще... И еще... Азуле не так-то просто было теснить его, каждый отступающий шаг Зуко сопровождался его яростными, молчаливо-ненавидящими ударами, но все-таки Зуко делал этот шаг, глупый-глупый, слабенький Зуко, ее никчемный братец, ха-ха-ха, это даже смешно! А знаете, что еще смешно? — Какой ты преданный... и какой глупый! — Почти ленивое, изящное движение тонких пальцев, и лента синего огня, будто синего шелка, закружилась вокруг его горла и лица, грозя задушить, обжечь, подарить еще один шрам... Вырвался, паскуденыш! Только ожог, но мог бы быть шрам. — И как такое ничтожество полюбила эта твоя подружка? У Зуко потемнело в глазах от злости. — Хотя... Она из таких мест... Не удивлюсь, если там, среди этих дикарей-вырожденцев, ты будешь на вес золота. Как эта сука умудряется говорить в бою так, будто стоит неподвижно, привычно-издевательски скрестив руки на груди да склонив набок голову?.. Мысль — не мысль даже, а образ — мелькнула в сознании, и тут же ее выжгло бешеное, жаркое пламя. С хриплым криком Зуко бросился на сестру, и волна атак последовала за ним. Еще, еще, еще! Бешеные, сильные, быстрые, одна за другой, огненные шары, дуги, волны срывались с его ног и рук. Будь напротив него кто угодно, кроме Азулы, от него осталась бы только горстка пепла, но это была Азула, его невыносимая сестра, и она привычно-хладнокровно уходила от его слишком сильных, не рассчитанных, не отточенных нападений, и густая тьма вокруг поглощала его огонь. Зуко зарычал от досады: сколько раз дядя говорил ему не терять голову в схватке, ну почему, почему он его никогда не слушает! — Любовь слепа, верно, братец? — расхохоталась Азула. — А еще за нее приходится платить... Жар схватки внутри сменился мертвящим холодом. — Не хочешь узнать, как дела у твоей бывшей подружки Мэй? Зря она помогла вам сбежать... У Зуко все оборвалось внутри, словно Азула загнала его своими атаками на край огромного обрыва. Мэй. Ледяное лицо, идеально прямая спина, глухая боль и любовь в глазах цвета дождя. Мэй, подарившая ему любовь, которую он не просил. Которой он не достоин. Гордая Мэй, отказавшаяся бежать с ними. Благородная Мэй, подсказавшая им путь к побегу... — Что ты с ней сделала?! — взревел Зуко, обрушивая на сестру шквал раскаленного пламени. Острые, тонкие ладони Азулы разрезали его пополам. — Какая разница? Ведь у тебя есть твоя дикарка. Не смей называть ее так! Еще удар — и снова она увернулась. Запыхалась, Зуко видел крупные капли пота на ее лице, от него смазалась помада, но все так же грациозна и смертоносна. Кажется, он все же обжег ее... — Отвечай, Азула! Мерзейшая из ее улыбок скривила алый рот. Из-за размытой помады он теперь напоминал отвратительную раскрытую язву... Зуко хотел, чтобы такие язвы — настоящие — были повсюду в ее теле. Жесткие, сильные движения руками, настолько сильные, что болят сухожилия плеч, удар ногой — увернулась, снова увернулась! «Она позволяет тебе атаковать, — частил в голове голос дяди, — хочет, чтобы ты вымотался. Прошу, соберись, Зуко! Ты осознаешь ее манипуляции, так сопротивляйся!» И Зуко хотел было сделать хоть что-нибудь: нанести другой, более изощренный удар, прекратить так бездарно растрачивать силы, но тут прозвучал насмешливый голос принцессы. — Скажем так: больнее, чем из-за тебя, ей не будет больше никогда... — Мерзкая ухмылка, горящие темным огнем глаза. — Я удовлетворила твое любопытство? Нет... Нет. Она не посмеет. Просто не сможет, Мэй ведь была ее подругой! Она лишь подсказала нам путь к побегу, она ничего не сделала! Азула лжет, Азула всегда лжет! ...но ведь это же Азула... — Сумасшедшая сука! — взревел принц. Сопротивляться манипуляциям не вышло, и более того: Зуко взъярился еще сильнее. Как одержимый, он яростно наносил сестре удар за ударом; какие-то достигали цели — слишком сильными они были, но толку мало: тело ее защищали доспехи — от каких-то Азула уворачивалась и наносила свои, и Зуко рычал, выл, вскрикивал в голос: на его теле оставались жестокие ожоги. Если бы юноша был меньше ослеплен яростью, он бы видел, что сестра тяжело дышит, ее глаза нездорово горят, а в движениях пробивается что-то лихорадочное, хоть и по-прежнему жесткое, по-прежнему поддающееся контролю. Поддающееся слишком хорошо, потому что в какой-то момент... Нечестно!.. Захваченный бешеной пляской пламени, Зуко не уловил момента, когда сестра оказалась слишком близко и с силой толкнула его в грудь обжигающими, как у человека в жестокой лихорадке, ладонями. Запыхавшийся, распаленный, Зуко потерял равновесие, нога соскользнула, запуталась в какой-то коряге... Да твою ж мать! Принц оказался жестко прижат к дереву. Раскаленный пламенем вокруг металл чужих доспехов больно обжег кожу. Зуко хрипло вскрикнул, запрокидывая голову назад в попытке уйти от жара, и тут же раскаленные пальцы сестры впились в его обнаженное горло. Перед глазами все поплыло... Воздуха, воздуха! Проклятая дрянь... Зуко захрипел, попытался оттолкнуть ее, но тут же был наказан жестоким ударом. Жестокие руки сжались сильнее. Острые когти впились в плоть, и Зуко дернулся, чувствуя слабую щекотку капель крови. От удушья слезы выступили у него на глазах. — А ты как думал, Зузу? — шипела Азула. — Она предатель... И ты, мой милый братец, предатель тоже! Лучше бы наш отец убил тебя тогда на Агни Кай! Ты-то была бы этим очень довольна, тварь! Зуко дернулся еще раз: нет, он так просто не сдастся! — но все безрезультатно. Тяжелое дыхание Азулы обжигало его лицо, от девушки несло раскаленным металлом. — Но наш папочка добрый и милосердный... — Чего?! Зуко засмеялся бы, хрипло, в голос, засмеялся бы, если бы мог. — А я — нет. Они были так близко друг к другу, что Зуко мог видеть, как нервически подрагивают ее губы, как они белеют, сжимаясь в тонкую-тонкую ниточку. По лицу ее пробегало нечто вроде волн, каких-то нервических судорог, глаза, кажущиеся сейчас почти черными, горели такой лютой, непримиримой ненавистью, что Зуко стало бы, наверное, страшно на мгновение... Если бы он ее тоже не ненавидел. Всем сердцем. — Ты отнял у меня мать, моих близких сторонников... Хочешь забрать мою корону... Предал нашу страну... — Пальцы сильнее впились в его горло, Зуко захрипел, пытаясь втянуть хоть немного воздуха. Все тело горело и ныло от многочисленных ожогов, его выкручивало судорогой боли... Юноша глухо застонал и дернул головой, пытаясь уйти от этого прочь, хотел было ударить ее ногой — и получил жестокий удар в живот. Спасибо, что не огнем, дрянь! — А я взамен отниму все, чем дорожишь ты! Тело Зуко горело от ожогов, его немилосердно жег раскаленный металл ее доспехов, горло саднило от царапин и ее руки... Но изнутри вдруг дохнуло холодом таким сильным, что юноша содрогнулся. Он вдруг ярко представил себе это: порабощенная или мертвая Катара, и все они, эти ребята, сделавшиеся ему друзьями, мертвые... по прихоти этой суки! — Нашего толстого дядюшку, твою дикарку-подружку, всех твоих друзей, все, что тебе дорого, пока ты... не останешься... — Тяжелое дыхание, обжигающий его лицо, пылающий, как в лихорадке, лоб, прижавшийся к его лбу. Звериные, расширенные до предела зрачки. Глухая, пронзительная ненависть в ее хриплом голосе. — Ни с чем... ...хриплый, страшный вопль пронзил густой ночной воздух. И это кричала Азула, отброшенная назад страшным ударом. Зуко не знал, как сделал это, правда, не знал! Иногда он действовал, полностью повинуясь инстинктам, эмоциям, чувствам... Ненависти! Всепоглощающей ненависти! Катись отсюда, бешеная сука! С его кулаков срывались огненные шары, намного больше и горячее, чем прежде, и тут же следом за ними — чудовищные огненные потоки. Азула силилась извернуться, но огонь все равно настигал ее, огонь непримиримого бешенства в пылающих, как расплавленное золото, в глазах ее братца. «Ненавижу!» — кричали его удары. — Я отнял у тебя маму?! В том, что с ней случилось, виноват наш отец! — сквозь рев огня выкрикнул Зуко. — Лжешь! — Взмах руки и полукруг синего пламени, на миг отшвырнувшее оранжевое прочь, но оно, шипучее и яростное, вернулось снова. И снова. И снова! — Нет! У нас могла быть семья, Азула! — Удар! Сильнее! — Он сделал все, чтобы ее не было! Он думает только о себе! Знаешь, почему ты стала Лордом Огня?! Ослепленный яростью, Зуко уже сам схватил ее за горло — и швырнул прочь, легкую, как пушинку. — Потому что тобой легче управлять! Хриплое, горячее дыхание вырывалось из его пылающей груди. Агни, как будет ломить все тело потом, как сердце будет выламывать ребра! Наверное, он даже встать не сможет... Если выживет. — Замолчи! — взвизгнула Азула, метя ему промеж ключиц пылающим огненным клинком. — Ты когда-нибудь слышала, чтобы Лорд Огня Азулон был у кого-нибудь на посыльных? А Хозяйка Огня Айла? Лорд Созин?! Загнать ее, загнать, Зуко не знал куда, он знал лишь, что сражается с опасным и хитроумным зверем, изворотливым и страшным, и нужно загнать его, вымотать, извести, чтобы она упала на землю, поверженная и измученная, и лишь вяло отмахивалась от него последними гаснущими ударами, а потом... — Только ты! ...Зуко не знал, что будет потом. Смертоносный шквал огня летел прямо в его голову. Пришлось торопливо пригнуться к самой земле, почти ощутив запах обугленной почвы... И тут же изо всех сил ударить ее по ногам. — Заткнись! — Он достал ее? Это крик боли? Нет? Проклятье, не разобрать! — Поймать аватара — это дело... — Первостепенной важности? Я тоже раньше верил в эту чушь! Только наш отец как правил страной огня так и правит, а ты для него только инструмент для достижения целей! Если бы ты была нужна ему как правительница, если бы ты справлялась... Он бы тебя не отослал! Принц захлебнулся воздухом и хриплым, глухим ругательством. В его расширившихся глазах отразился почти первобытный ужас. Он отогнал сестру слишком далеко. Она смогла разорвать дистанцию. И теперь — знакомое, обманчиво-неторопливое движение напряженных пальцев, знакомая жестокая ухмылка, искривившее лицо, черные пряди волос, перечеркнувшие кукольность черт... Лицо девушки сделалось отрешенным, лишь жестокость так и застыла в искаженных чертах, но все другие чувства ушли во тьму. Азула создавала молнию. Лихорадочный электрический пламень рванулся с ее руки. — Не суди других людей по себе, братец! ...нет, нет-нет-нет, он не прав, он лжет, он все лжет, лихорадочно стучало в голове принцессы. Задохнувшись, Зуко перекатился по земле, уходя от удара, но в следующий миг новая молния возникла на кончиках ее пальцев, и еще, еще, проклятье, да сколько она может их создать?! Перекатиться, уйти, скрыться за деревом — нет, молния испепелит его, нельзя! Кох, соберись, Зуко, ты сможешь перевести молнию... Нет, не смогу, не сейчас, слишком устал, слишком страшно, слишком стучит сердце... Не смогу, нужно уворачиваться, ну же... Новый крик — мужской, короткий, совсем скоро оборвавшийся — прорезал ночь. «Я никогда не буду осваивать молнии. — Хриплый мучительный вздох. Тьма, тьма вокруг. Это не ночь, нет, это бессознательность подступает от боли... — Катара, мне нужна Катара, ее прохладные руки... Катара...» Но вместо Катары из тьмы соткалась Азула. Судорожное напряжение скрутило мышцы. Встать! Драться! Я должен... Она ухмылялась, возвышаясь над ним, с прямой спиной и вздернутым подбородком. Насмешливая гримаса искажала черты лица. Растрепавшиеся волосы она откинула назад и от этого казалась такой же аккуратной, как прежде, надменной и... сильной. Сильнее него. Зуко успел сделать ровно один тяжелый вздох, прежде чем прозвучал ее голос, отдающийся эхом в и без того гудящей голове. — Встань и дерись, принц Зуко. Жестокий удар тяжелого армейского сапога прямо в голову — и боль и тьма поглотили его.***
Все плохо, подумала Суюки и сжала горячую ладонь Сокки своей, холодной от страха и снега. Все очень плохо. Откуда-то издалека время от времени доносились приглушенные крики и отблески пламени, в том числе и синего. Значит, Азула тоже там. Духи, только бы с Катарой, Тоф и Зуко все было в порядке! Суюки прекрасно знала, как жестока и ужасна может быть эта дрянь! И только бы все было в порядке с ней и с ее любимым, потому что ситуация, воительница понимала это, близка к безнадежной. Их загнали в бамбуковый лес. Захваченные погоней, Суюки и Сокка даже не сразу заметили, как сосновые деревья сменились бамбуковыми. Темнота сковывала их по рукам и ногам, молодые люди почти ничего не видели, единственным освещением служила неверная луна, на которую то и дело набегали тучи, и блеск снега. Холодно... Снег слегка пригибает бамбук к земле... И они. Чи Дан. Окружают их, постепенно сжимая кольцо, и чем ближе они — тем сильнее сворачивается в животе ком страха. Бег сюда сквозь сосновый бор был сумасшедшим. Чи Дан использовали оружие дальнего поражения: моргенштерн (его хозяин, похоже, был настоящим мастером, если цепь ни разу не опутала ствол дерева, как Суюки его на это ни провоцировала), нагинату, клинки на длинных цепях, и это — против их обыкновенных прямых мечей! У них не было ни одного шанса напасть, оставалось лишь отступать все дальше. Сокка хотел было оглушить кого-нибудь из них бумерангом, но промахнулся, и неудивительно: их гнали, как диких зверей, беспрерывно нанося удары, здесь тяжело было даже обернуться дольше, чем на мгновение, не то, что прицелиться! Бумеранг остался лежать где-то там, в снегу, и их загнали сюда, во тьму, в окружение тихонько покачивающегося бамбука. Суюки судорожно стиснула руку Сокки и облизнула пересохшие губы. Страшно, Кох. Очень страшно. Совсем скоро Чи Дан привыкнут к темноте и нападут... А она до сих пор их не видит. Нужно прислушаться. Суюки замерла, ни один мускул не шевелился, казалось, даже не билось сердце — и тогда до ее слуха донесся чуть различимый свист и скрип... — Сокка, сверху! — крикнула девушка, и этого оказалось достаточно. Сокка всегда понимал ее с полуслова. Как в каком-то жестоком танце, крутануться между деревьями, уворачиваясь от ударов врагов, от стали, падающей с неба. Она просвистели в опасной близости, но в следующий миг лихо свистнул меч в руках Сокки... и вернулся в ножны. Его место в руках юноши занял огромный кусок бамбука. Суюки мгновенно поняла его замысел и тоже отсекла бамбуковый ствол для себя. Теперь они могли атаковать тоже. — Хватит с меня этих Чи Данцев! — весело и зло крикнул ее воин, пытаясь ударить одного из них концом бамбукового ствола, и у него почти-почти получалось, но Чи Дан уворачивался, перепархивая с дерева на дерево, словно маг воздуха... Но тут и Суюки отрезала себе новое оружие и сама нанесла точный и жесткий удар ровно в тот миг, когда враг ушел от удара ее возлюбленного. Нет, мужчина удержался на дереве, хоть оно и прогнулось опасно под его весом, но все-таки выронил оружие — и Сокка тут же бросился его поднимать, но в этот момент... — Сокка, берегись! Суюки оттолкнула его от моргенштерна, целящегося ему в голову, и стальные шипы вспороли шубку на ее спине, оставив там глубокие кровавые полосы. Девушка выгнулась с болезненным криком и тут же услышала вопль Сокки: — Ах ты тварь! — и юноша принялся часто, жестоко наносить новые и новые удары, отчаянно надеясь сбить Чи Дан с деревьев, но они держались слишком цепко. Не выходило ни у Сокки, ни у дрожащей от боли Суюки, но зато — глаза девушки радостно вспыхнули — у них получилось обезоружить врагов! Только, проклятье, она совсем не видит, куда упало оружие... Взгляд лихорадочно заметался по земле: ну где же, где, где? — девушка на несколько секунд потеряла концентрацию, и... Ааа, Кох! Чи Дан сумели сориентироваться: тот, в кого машинально, не отрывая глаз от земли, целилась Суюки, увернулся от удара, тот пришелся в дерево, и бамбуковый ствол в ее руках расщепило. По нему прошла вибрация, такая, что онемели ладони, а в следующий момент безоружным оказался и Сокка. — Бежим! — крикнул он, хватая ее за руку. Синие глаза в темноте ярко пылали, и Суюки пошла за ними, за этим ярким взглядом, за горячей ладонью, сжимающей ее руку, доверчиво и слепо, как никогда не шла ни за кем раньше. У них есть время, пока враги безоружны и не сориентировались для новых ударов. Убегая, Сокка и Суюки пригибали к земле бамбуковые деревья, чтобы те, спружинив, ударили их врагов, но помогло ли это? Слабо. Молодые люди бежали прочь, на головы им сыпались тонкие ветки и снег, слышались негромкие удары стали о дерево, но не было ни мгновения, чтобы посмотреть наверх и узнать, что они делают. Чи Дан неотвратимо следовали за ними, и в какой-то момент — все происходило очень быстро, слишком быстро — в Сокку полетело остро заточенное копье из бамбука. Юноша круто развернулся, вскидывая клинок, и деревянное оружие разлетелось пополам; Суюки по инерции пробежала вперед несколько метров прежде чем услышала свист пригибаемых под чужим весом деревьев, и оказалась в ловушке: два бамбуковых ствола скрестились над ней, и она оказалась точно в их перекрестье. На миг девушка растерялась, машинально схватившись за стволы, но затем короткая ухмылка скривила губы, глаза вспыхнули острым и злым пламенем — и руки ее стиснулись крепче, ноги легко разошлись в разные стороны, у нее с детства была великолепная растяжка, и оглушенные болью от двух ударов прямо в пах воины снова «взлетели» вверх. Суюки торжествующе вскрикнула и, окрыленная успехом, легче кошки взбежала по ближайшему бамбуковому стволу, на ходу обнажая меч. Ярко сверкнула сталь в лунном свете, еще ярче сверкнули наполненные решимостью фиолетовые глаза — и Суюки скрестила клинки сразу с двумя противниками. Приходилось рассчитывать только на руки: ногами она крепко держалась за бамбук. Звонко клацала сталь, девушка беспрестанно отражала удары. Чи Дан атаковали сразу вдвоем, одновременно и практически беспрерывно, так, что у Суюки вскоре заныли плечи от слишком быстрых движений, и немного помутилось в глазах. Сердце колотилось, как бешеное, звонче, звонче клацала сталь, немели руки от отдачи, так, что девушке захотелось всхлипнуть, но из груди рванулся лишь яростный рык... Все трое противников преследовали одну цель: лицо и горло. Чи Дан скинули часть изначально слишком тяжелых доспехов, чтобы взобраться на гибкие бамбуковые деревья, поэтому теперь грудь и живот обоих противников Суюки испещрили глубокие царапины, но и сама она... Сама она тоже истекала кровью. В голове предательски мутилось. Смертельными змеями тянулись к горлу стремительные клинки. Почти поймали в ловушку, почти скрестились мечи у ее шеи, почти она лишилась головы, но — замысловатое движение собственным мечом, настолько сложное, что протестующе заныли кости запястья — и она вывернулась в последнюю секунду. Девушка уже задыхалась: слишком быстро все происходило, слишком жестко приходилось держать концентрацию, и она постепенно все ослабевала... Нет!!! — мысленно закричала Суюки, болезненно-остро ощущая, как немеют от удара и разжимаются пальцы на рукояти клинка. Нет, только не это, нет!.. Ей казалось, что Чи Дан, что выбил из ее руки меч, ухмыльнулся под шлемом. Прежде чем ей пронзили горло собственным же мечом, Суюки с криком боли в раненной спине выгнулась назад, словно кошка, схватившись руками за ствол внизу, и ловко соскользнула вниз — к Сокке. Отступление. Поражение?.. Сокка! О, духи, что с ним сделали?! Суюки захлебнулась болью за возлюбленного. Пока она там едва сдерживала напор двоих, ее любимый, ее желанный, он стоял под настоящим градом из коротких бамбуковых копий! На земле вокруг валялись их разрубленные пополам куски, но Сокка... Суюки вскрикнула от боли и ярости. Он весь был изранен и обливался потом, волосы выбились из хвоста, даже в темноте Суюки видела, как тяжело вздымаются его плечи и грудь. Пошатнувшись, любимый схватил ее за руку. — Ты ранена?! — Это неважно! Бежим отсюда, скорей! Ненавижу ублюдков! — Вот за это я тебя и люблю! Ее воин, он даже сейчас шутил... Под настоящим градом из бамбуковых копий, молодые люди бежали все дальше и дальше, прочь из этого проклятого места. А ведь в детстве Суюки любила бамбук, он обильно рос на острове Киоши, и она любила подолгу читать там или наблюдать по весне, как растут бамбуковые побеги, но сейчас в голову лезла только знаменитая бамбуковая казнь, когда он, заостренный, прорастает сквозь тела несчастных. Интересно, такой же он острый, как эти проклятые копья?.. Убегая, Сокка вовсю махал мечом, обрушивая все деревья позади. К тем, на которые перепрыгивали Чи Дан, их не подпускал град из копий, хотя оба отчаянно пытались пробиться с ножом из голенища, который всегда носила с собой. Суюки была почти беспомощна против атаки с неба, поэтому Сокка прикрывал ее. Меч ярко сверкал в его руках, Сокка казался стеной, надежно стоящей между ней и бамбуковыми копьями. Сам он несколько раз вздрагивал и болезненно вскрикивал, когда обломок или целое копье все-таки достигали цели, но ее не коснулось ни одно. Позже Суюки обязательно будет ненавидеть себя за это и целовать раны Сокки, пока он спит (да, да, думай об этом, думай о том, что будет после боя, думай, только не позволяй себе даже мысли, что этот бой может оказаться последним!), но сейчас... Сокка и Суюки с криком зажмурились, когда в нескольких метрах от них всколыхнулась стена из огня, отсекающая им путь к отступлению. Наконец-то, с каким-то странным облегчением пронеслось в голове воительницы Киоши, а я все думала, почему они не используют пламя... Задыхаясь, воины обернулись к врагам, готовые встретить новый удар, и в них действительно полетели копья... но отражать их не пришлось. Они летели мимо, но сразу со всех сторон. Зафиксировали ноги... протянутые друг к другу руки... раз, два, дикая боль в пальцах, только бы не перелом — выбили у нее нож, а у Сокки меч... Несмотря на горячку боя и жаркий пот по всему телу, сделалось холодно и как-то очень устало, словно огромная удушающая тяжесть навалилась на нее в один миг. Бамбук жестко зафиксировал их обоих, так, что Суюки не могла пошевелить даже головой — лицо бессильно запрокинулось вверх, глаза утонули в небе. Как оно красиво сегодня... Высокое, чистое, с россыпью бриллиантовых звезд.. Немного захотелось плакать. — Суюки... — хрипло прошептал Сокка совсем рядом. Плакать захотелось сильнее, но вместо этого девушка улыбнулась так нежно, что у Сокки защемило сердце. «Глаза, как небо...» — пронеслось у обоих в мыслях, когда они смотрели друг на друга. Темно-синие и темно-лиловые, для них обоих это были прекрасные небеса. Горячие дрожащие пальцы крепко сжали ее ладонь. «Я люблю тебя», — беззвучно шепнули губы, и сердце Суюки забилось быстро-быстро, словно стремясь компенсировать то, что оно уже никогда не сможет отстучать. — Сокка... Чи Дан спускались с деревьев нарочито неторопливо. На лице Сокки плясали отсветы от огненной стены. Суюки отдала бы сейчас всю свою кровь, все, что бы ни попросили, лишь бы дотянуться до его губ и поцеловать. — Суюки, скажи, — в его голосе дрожало волнение, — если бы не это все... в будущем... ты бы согласилась выйти за меня? В любое другое время она бы смутилась, но сейчас отвечать было так же легко и естественно, как сплетать с ним пальцы в последний миг. — Конечно, Сокка... В его улыбке сверкнуло счастье настолько яркое, что даже смерть, наверно, испугалась бы и ушла. Но Чи Дан — нет. Они приближались, спокойные, неотвратимые, словно темные духи из детских сказок, которые внезапно стали реальностью. Дышать было тяжело из-за сдавливающих тело бамбуковых стволов, немного кружилась голова и каждый мускул внутри ныл и болел после схватки (или лучше сказать затяжного побега) и от ранений. Но Суюки только крепче сжала руку Сокки и улыбнулась навстречу врагам. Это будет по-своему красивая смерть.***
Летать... Летать снова, после столь долгого перерыва... Это было упоительно. Аанг счастливо смеялся, раскрывая руки навстречу холодному соленому ветру. Полузабытым движением он замысловато шевельнул пальцами, создавая вокруг себя поток теплого воздуха. Теперь ему снова будут не нужны шубы, чтобы согреться, теперь он снова может летать, летать, сколько ему захочется, рассекать телом прохладу облаков и счастливо смеяться, вот прямо как сейчас! Только ему понадобится новый планер, уже третий за его жизнь... И этот он сделает себе сам, как полагается настоящему воздушному монаху. Ведь он теперь — снова! — воздушный монах! Аанг счастливо рассмеялся этой мысли. Огонек на ладони освещал ему дорогу в холодной ночи. У Аанга все затрепетало внутри, когда он несколькими минутами ранее раскрыл ладонь, готовясь создать его. Иррационально казалось, что не получится. Все время со своего освобождения Аанг каждый день пытался вернуть себе магию и уже успел привыкнуть к равнодушию стихий к его просьбам и приказам, но теперь... Глубокий вдох, волнение, почти страх, наполняющие сердце, выдох... Да! Огонь вспыхнул над его ладонью, и Аанг счастливо расхохотался. Какой он был глупый, думая, что не получится! Оторвался от земли так легко и естественно, словно не было проклятых четырех месяцев несчастья, описал широкий круг восторга, не переставая звонко смеяться, позабыв обо всем на свете. Стихии вернулись к нему! Это было как для художника снова взять в руки кисть, как для музыканта опять почувствовать под пальцами струны, как для калеки, бывшего в прошлом мастером боевых искусств, опять встать на татами! Аанг не плакал от счастья, нет — он смеялся, звонко, заливисто и радостно, и ему казалось, что весь мир смеется вместе с ним. Легкий и стремительный, как стрела, подросток несся сквозь ночь, легко перепрыгивая с дерева на дерево: без планера он мог перемещаться только так. Холодно совсем не было, и дело здесь не в огне, трепещущем над плечом, и даже не в потоках теплого воздуха вокруг, дело в трепетном, жарком пламени радости, согревающем его изнутри. Быстрее, быстрее к друзьям, пускай порадуются вместе с ним, пусть их забрызгает его искристым счастьем! Аанг придушил ладонями новый взрыв хохота, его глаза блестели, как у ребенка, задумавшего новую авантюру: перед лагерем он остановится... да, точно, он остановится, переведет дыхание... войдет к ним понурый и печальный... ребята испугаются, это будет немного жестокая шутка, но потом — пам-пам-пам! — он вытащит из кармана камушки и закрутит их между ладонями! А потом будет смеяться: а раньше вам не нравилась эта шутка, бе-бе-бе! А они тоже будут смеяться и крепко-крепко его обнимут, и он их всех легко оторвет от земли (спасибо магии воздуха!) и каждого расцелует, даже Зуко, и пусть он не пытается отвернуть свою мрачную физиономию, Аанг-то знает, что ему это даже приятно, он просто смущается! Мальчик было рассмеялся вновь, но в следующий момент ноздри его странно дрогнули — и лицо застыло прежде, чем успел отзвучать смех. Тот затрепетал, слетая с уст мертвой бабочкой, и затих окончательно. Запах. Запах обугленной земли и деревьев... Бледнея на глазах, Аанг двинулся дальше, настороженно озираясь по сторонам. Ни звука. Тихо, слишком тихо. Даже в зимнем ночном лесу не бывает такой неестественной тишины. Ступни мягко ступили на землю — и Аанг судорожно дернул горлом. Даже забывшись в собственном счастье, он чувствовал, что что-то не так, хоть и не видел, и теперь понял, что именно. Снега не было. Только обугленная земля. «Нет... — холодом разнеслось внутри. — Нет, нет! Этого не может быть, даже думать об этом не смей, нет! — Мальчик на миг закрыл лицо ладонями, зажмурившись до слез. — Это слишком ужасно, этого не может быть! Нет! Просто иди дальше, и ты найдешь их, они в порядке, должны быть в порядке, не может такого быть, чтобы...» Он не сумел закончить мысль. Огонек в руке трепетал на холодном ветру, и Аангу тоже вновь сделалось холодно, и не помогали потоки теплого воздуха, которые он продолжал создавать на автомате. Тише тени он осторожно ступал по обгорелой земле. Сердце болезненно замирало, раз за разом внутри звучало «Нет... Прошу, нет... Нет... Это... Это слишком жестоко... Нет...» Ни один воздушный монах не должен уметь распознавать следы недавней схватки. Но Аанг был необычным воздушным монахом, и он видел все слишком отчетливо — и от этого горький комок застревал в горле. Каждый раз, когда он видел новую подробность, сердце внутри обрывалось и падало куда-то вглубь, причиняя острую боль, такую же сильную, как тогда, в бункере, когда ему раз за разом ломали руки и ноги. Бамбуковый лес. Почти уничтоженный. На окраине — доспехи... Чужие. Аанг зло ухмыльнулся: значит, и его друзья Чи Дан потрепали! Переломанные, срубленные чьей-то беспощадной рукой прекрасные деревья. Множество следов на снегу, в первое мгновение Аангу показалось, что тут прошла толпа народу, но присмотревшись (Сокка когда-то давал ему уроки чтения следов; Аанг был, конечно, не таким мастером, как его друг, но кое-что начинал понимать) мальчик понял, что следы оставили двое людей, просто они беспрестанно двигались. Валялись на земле два расщепленных бамбуковых ствола и множество заостренных обломков, разрубленных пополам. А еще... Аанг судорожно сглотнул. Нет. Нет-нет-нет, это неправда, этого не может быть, ему кажется, нет! Нет! Пожалуйста, ну пожалуйста, нет! Дрожащими пальцами Аанг поднял с земли бумеранг Сокки. Лихорадочно блестящие глаза скользили вверх-вниз по клинку. Сокка, чистящий бумеранг и каждый раз с трепетом рассказывающий, что его подарил ему отец. Сокка, всегда с улыбкой на губах, шутящий и смеющийся. Сокка над картой, обхвативший подбородок тонкими пальцами, Сокка, шутливо утирающий слезу: «Это самое трогательное, что я слышал в своей жизни!», Сокка, победно взмахивающий этим бумерангом с воплем «Привет от племени воды!», Сокка, его друг, веселый, никогда не унывающий, умный Сокка.. Аанг залепил себе звонкую оплеуху, чтобы не хлынули по щекам горячие слезы. Зло закусил губы, сведя брови к переносице. Соберись, слабак! Твоим друзьям, возможно, нужна помощь, ты не имеешь права сейчас на боль! Иди дальше! Плевать, что ноги не держат, встал и пошел! Быстро! Судорожно сглотнул, но все-таки сделал первый шаг. Ему казалось, что он оказался в ночном кошмаре. Назойливое ощущение нереальности опутывало разум липкими, цепкими нитями. Темный лес обступал со всех сторон, страшный, обугленно-черный, неверный лунный свет только усиливал впечатление... Аанг шел, не чувствуя под собой ног, только огромные черные глаза, в которых четко, как в глине, отпечатывалось все, что они видели, с больной внимательностью ловили каждую новую деталь. Обугленные деревья. Обугленная почва. Причем обуглена не везде, а как бы широкой такой дорогой. Кого-то загоняли, понял Аанг. Но кого? Кого нужно было лишить любой влаги вокруг?.. Аанг запечатал крик во рту, только черты лица болезненно искривились, на миг обращая красивое, уже наполовину юношеское лицо в уродливую маску, какие дети надевают на карнавалы. Что-то смутно чернело на земле. Аанг осторожно, боясь быть увиденным, а может, сам боясь увидеть, зажег над ладонью крохотный огонек и наклонился к предмету. Он источал запах гари. Аанг знал, кто носил такую шубку. Чью талию она так красиво подчеркивала, чьи вьющиеся каштановые волосы чудно искрились на серебристом меху оторочки, чьи узкие, смуглые ладошки выглядывали из рукавов... Цепкие пальцы подростка впились в запястье. Не кричать! Они все еще могут быть где-то здесь. Страшно, так страшно. Так больно, что всего трясет, как после страшного холода. Пальцы разжались на запястье и отчаянно зарылись в обугленный мех. Ее шубка... Катара... Смелая, добрая, заботливая, она никогда никого не бросала в беде, она... Аангу хотелось уткнуться лицом в шубку и содрогнуться в глухом рыдании. Колени у него дрожали. Но вместо этого мальчик бережно сложил шубку, завернул в нее бумеранг, прижал ее к себе и тихо зашагал дальше. Иди, Аанг. Иди, чего бы это тебе ни стоило. Мерно двигались тонкие лопатки под тканью его одежды. Аанг вспомнил, что краем глаза видел вспученную землю, когда летел от моря, окрыленный и счастливый, и сердце сжалось болью, он даже замер на несколько минут, не в силах не то, что сделать еще шаг, а даже пошевелиться. Сердце сводило мукой. Кто еще мог оставить землю после себя в таком состоянии? Кого еще — кого-то, кто совершенно не умеет плавать и боится воды — могли загонять к морю?.. Аанг не выдержал и рухнул на колени. Слезы не хлынули по щекам, кажется, их просто не осталось, только огромные черные глаза, сухие и горящие, смотрели в темноту. Тоф... Для нее у него не было даже слов. А ведь совсем недавно он думал, не принести ли ей цветок с льва-черепахи... Глухой всхлип, бесслезный, страшный, надорвал тишину, но Аанг тут же затолкнул его обратно в горло. Молчать. Не смей произносить ни звука. Ты тень, тебя здесь нет. Молчи. Молчи и утопай в боли. Судорога свела тело, и мальчик с едва различимым стоном уткнулся лбом в землю. Тоф... Блуждающий мутный взгляд ни на чем не мог остановиться, как вдруг его слуха достиг рев. Очень знакомый рев, глухой, болезненный и не очень громкий, он может рычать намного громче, но это был Аппа! Аппа!!! Аанг мгновенно взвился на ноги, его глаза горели сумасшедшей надеждой. Аппа! Он жив, и он совсем близко, его мальчик, его малыш, он жив, он, Аанг, сможет его спасти! Если не смог друзей — сможет хотя бы его! Скорей, скорей туда! Мальчик сорвался на сумасшедший бег. Вскоре между деревьями замелькали огни, силуэты... Послышались голоса... Задыхаясь, Аанг притаился между деревьями, жадно впившись глазами в открывающуюся картину. — О. Азула. — Надсадный смешок. Аанг ни за что не узнал бы сейчас голос Суюки, но это была она. — Не скажу, что счастлива снова с тобой встретиться... — Ну еще бы. — Сокка криво усмехнулся. Аанг едва не закричал от счастья, услышав его голос, пальцы побелели, впившись в рукоять бумеранга. Мальчишку крупно затрясло. — С такой дрянью, как ты, лучше вовек не встречаться. Верно я говорю, Зуко? Азула с силой ударила воина из племени воды по лицу. Дыши, Аанг. Ради всех духов, ради своих друзей — дыши и не срывайся прямо сейчас к ним. Спокойно. Очень-очень спокойно. От твоих действий сейчас все зависит. Глубокий вздох... Положи вещи наземь, вот так. Если повезет — ты за ними вернешься и отдашь друзьям. Если повезет... Аанг судорожно сглотнул и зябко обхватил себя руками, дрожа от волнения. Медленно и тихо, с понуро опущенной головой, он пошел дальше. Вышел в зыбкий круг света, созданный огнем над руками воинов... Краем глаза из-под упавших на глаза волос Аанг заметил, что все они так или иначе были потрепаны, и опустил голову еще ниже, чтобы не выдать ухмылки. Не с теми связались, команда аватар так просто себя в плен не отдаст! А команда аватар... Все внутри Аанга скрутилось болью, когда он их увидел. Аппу сдерживали сотни и сотни веревок, накрепко привязывая его к земле, как бизон ни пытался взлететь. Все его друзья были закованы в колодки, и все выглядели... Просто ужасно. Хуже всех — Зуко, весь в ожогах, с огромным багровым синяком, вздувшимся на пол-лица. Тоф мелко дрожала, на ее щеках пылал лихорадочный румянец, в волосах застрял иней, который мальчику тут же захотелось растопить. Одежду Суюки и Сокки пропитала кровь. Казалось, на воительнице Киоши ее обычный макияж: кожа белая, как снег, губы в крови и страшно искусаны, под глазами глубокие тени, черты лица заострились, она выглядела такой измученной. На шее Катары взбух огромный багровый синяк в виде ошейника... У Аанга чуть слезы не навернулись на глаза, но злость и решимость тут же их осушила. Рядом со связанными друзьями стояла Азула, торжествующая и надменная. Почему-то поверх обычных доспехов она накинула плащ и держала ладонь на животе. — Аанг! — вскричали его друзья хором, все тут же рванулись к нему, но веревки и колодки не дали сдвинуться с места. За ту радость, что вспыхнула в их больных глазах, Аанг готов был перевернуть весь мир и бережно поставить обратно. Не удержавшись, он вскинул голову, отвечая им горящим взглядом и улыбкой, но тут же вновь изменился в лице и с мольбой взглянул на Азулу. — Аватар... — медленно произнесла она со знакомым выражением ленивого торжества. — Мне сегодня везет. Мы ждали тебя... Почему же ты сбежал? Разве тебе не понравилось гостеприимство страны огня? — Издевательская ухмылка скривила губы. — Перестань, Азула... — Аанг болезненно поморщился. — Почему тебе так нравится издеваться над людьми? — Я? Издеваться? — Принцесса наигранно приподняла бровь. — Хм... Кто из нас еще издевается? Ты сбежал из тюрьмы... Из-за тебя пострадали охранники, невинные люди! Аанг смутно помнил те страшные минуты. Помнил, что было много огня... И что там вправду были люди... В животе сделалось холодно и неуютно. Мальчик ниже опустил голову, болезненно закусывая нижнюю губу и словно боясь поднять взгляд на Азулу. — Ты и твои вшивые дружки повсюду ищете мятежников... Наш дядя, по доносам наших разведчиков, объединился с дезертирами и расшатывает тот хрупкий мир, который мы с трудом установили. Омашу взят в осаду... — На губах девушки возникла ухмылка. — А остров Киоши вышел из нейтралитета и вот-вот за это поплатится... Извини, как тебя там? — Взгляд на Суюки, ее кривая ухмылка и плевок кровью на элегантный сапог принцессы. И смачный удар ей в живот, и болезненный крик воительницы, который она тут же постаралась заглушить. — Но это не наша вина... А его. — И вновь янтарные зрачки обратились к Аангу, к его бледному, заострившемуся лицу, в чертах которого, словно зверь в засаде, засела мука. — Тебе не надо было выбираться из тюрьмы, аватар... Аанг низко-низко опустил голову. Прерывистый вздох вырвался из его груди. Ее слова звучали так... убедительно. И так больно. — Ты права, Азула, — сказал он тихо. — Твоя цель — я, так? Только я один. Тебе плевать на моих друзей. Так отпусти их. — Мальчик поднял голову, словно в порыве отчаянной решимости. Его глаза блестели. — А я пойду с тобой. Его друзья протестующе закричали все одновременно. Только губы Катары бессильно шевелились, с них срывался только слабый хрип, но глаза ее и умоляющее лицо говорили громче слов. — Аанг, нет! — крикнул Зуко в отчаянии. Ему был знаком этот прием Аанга, именно с него и началось их знакомство... Но, Кох, это был он, Зуко, человек чести! А это — лживая дрянь по имени Азула! — Она убьет тебя и всех нас! Она никогда не держит слово! Аанг медленно, задумчиво кивнул и перевел взгляд на нее. — Я хочу, чтобы ты поклялась. Тем, что для тебя больше всего важно. Что ты дашь им улететь на Аппе и не причинишь никакого вреда. Со мной можешь делать все, что хочешь. — Ты сейчас не в том положении, чтобы ставить условия, аватар... Ну хорошо. — Азула снисходительно улыбнулась и подняла ладонь. — Я, Хозяйка Огня Азула, даю слово леди династии, что не стану преследовать твоих дружков и это лохматое чудовище, если ты сдашься. Но... Если они попробуют вмешаться и вытащить тебя, то не оставят мне выбора. А что касается тебя... Ты стал слишком прытким за последнее время. Шандзу? Один из Чи Дан, окружающих их, погасил огонь над рукой и шагнул к Аангу. Мальчик хотел было инстинктивно отпрянуть, но подумал, что это могут расценить как бегство... Он не должен так рисковать. Несколько быстрых тычков очень знакомыми пассами... Ци-блок! Обезьяньи перья! Мука исказила лицо Аанга, сдержать слезы сделалось совсем трудно. Он ненавидел, ненавидел, ненавидел это чувство беспомощности. Абсолютной. Он мог только двигать головой, даже стоять не мог сам: его держал Шандзу... Кох, ну за что ему все это... — Не нравится чувство онемения? — посочувствовала Азула. — Не волнуйся, скоро тебе просто переломают руки и ноги. Аанг прикусил язык, чтобы не ляпнуть ничего язвительного в ответ, и вместо этого обернулся к друзьям со слабой ободряющей полуулыбкой. Было горько и стыдно на них смотреть. Почему он вынужден причинять им так много боли? За что в их жизнях вообще встретился такой ужасный человек, как он, и за что такому источнику постоянных проблем, как он, такие потрясающие друзья, как они?.. Простите меня, умоляли влажные серые глаза. Пожалуйста, простите. Я не хотел, правда, мне очень, очень-очень, очень-очень-очень жаль. — Ребята, не вмешивайтесь, — почти прошептал Аанг. — Пожалуйста. Не надо. Вы же слышали, если вы будете нас преследовать... — Прерывистый вздох. — Я там, за деревьями, оставил твою шубу и твой бумеранг... — Глаза Катары наполнились слезами на этих словах. Сокка подозрительно дернул горлом. — И... Позаботьтесь об Аппе, ладно? Кто-то из девочек прерывисто всхлипнул. Зуко и Сокка, оба бледнее инея, смотрели на него темными-темными глазами. Его друзья... Аанг снова изобразил улыбку, но она получилась тоскливой. — Я вас люблю. Азула театрально взмахнула ладонью. — Ну все, хватит этих слезливых прощаний. В дирижабль его. — Что делать с ними? — Один из Чи Дан кивнул на команду. — Оставьте так. И... Дайте денек форы. Если бы Аанг мог пошевелить хотя бы пальцем, то взвился бы в возмущении, но вместо этого только распахнул глаза и крикнул: — Эй! Ты поклялась! Азула будто бы удивленно обернулась к нему и стала объяснять, мягко, как ребенку. — Я сказала, что не буду их преследовать. И вот она я, перед тобой. Но мои люди... Они не давали такого слова. Глубокий вдох сквозь стиснутые зубы прозвучал как шипение. В глазах Аанга, черных, как обсидиан, плескалось драконье пламя, он тяжело дышал, с ненавистью глядя на Азулу. — Какая же ты дрянь... — О, в самом деле? Ты первый, кто говорит мне такие слова! — показательно изумилась Азула. Последний прощальный взгляд на друзей, стоящих неподвижно и растерянно, с болью глядя на него... Чи Дан, волокущий его прочь... И густая мгла, охотно принявшая его в объятия. После ухода Аанга, Чи Дан и Азулы на поляне стояла мертвая тишина, только тихонько тоскливо подвывал Аппа. Крупные, с яблоко величиной, слезы катились по его морде. Ребята молчали. За что этому доброму, храброму, жертвенному человеку такие бесполезные друзья, как они?! И за что таким ужасным людям, как они, такой чудесный друг, как он?! Где-то вдалеке послышались смутные звуки, а затем во тьме небес мелькнул неторопливо поднимающийся вверх дирижабль.