«Нежданная весть, Но стоит ли удивляться? И все же, все же… Какой мимолетный сон — Наша земная жизнь». Минамото Санэтомо
Тринадцатый ярус. Очередь Катары «снимать» охранника. Голубой змеей кнут из воды скользнул вперед, обвился вокруг чужого горла, не позволяя вскрикнуть, льдом стиснул и парализовал руки, а в следующее мгновение Буми уже втягивал его в землю. Катара вытянула воду из земли и переместила обратно в бурдюк, всю, до капельки, чтобы не осталось даже маленького влажного пятнышка — воду ей нужно тщательно экономить — и шмыгнула назад, давая место следующей паре. Мышцы на спине, на плечах непроизвольно подрагивали — нервозная, зябкая дрожь. — Все будет хорошо, — негромко шепнул Буми, кладя ей на плечо теплую, узловатую ладонь. — Линг и Айро — сильные воины. Зуко и Аанг — тем более. Заметил! Катара залилась жгучей темной краской, стыдно — почти до слез. — Спасибо, Буми… «Я так за них боюсь!..» Даже идти вперед будто труднее от напряжения. Катара, как и все ее спутники, непроизвольно пригибалась к земле, сжималась в единый комок нервов, стараясь сделаться как можно незаметнее, как можно тише. Ни звука. Говорить — только шепотом, едва-едва размыкая губы. Напряженно вглядываться в полумрак, действовать слаженно и быстро, быть готовым ко всему в любое мгновение. Слушать. Слушать, слушать и слушать — что позади, впереди, что сбоку… Что впереди?.. Леденящий холод пронесся по ее спине. Топот. Топот явно большого количества людей. Бегущих людей. Их раскрыли?! Их преследуют?! Что делать?! Первый рефлекс — броситься в драку, но… Чья-то ладонь властно запечатала ей рот. Катара вздрогнула, уже почти хлестнула по чужой руке, отбиваясь, но вовремя поняла — по запаху, по ощущению — что это всего лишь Буми. И он… Что он творит?! Усилием воли девушка заставила себя не вырываться, но напряглась, как струна, в руках мага земли. Он утянул ее в землю стены. В висках бешено застучала кровь, Катара едва не взвыла, прижавшись к груди старика обожженной спиной. Больно, до слез, до перехваченного дыхания больно, и… Тесно! Тесно, как в гробу. Катаре казалось, что в каждой ее жиле поет боевой барабан. Отпусти, отпусти, отпусти, — стучало в висках, хотя она понимала, что держит ее друг, понимала даже, что он оставил им обоим немного воздуха, но, духи, как же страшно! Катаре остро вспомнился призрачный лес, духа, у которого забрали его сердце, как кричал Сокка, отчаянно разгребая руками землю, которая забрала у него любимую… Вспомнила безумного генерала Фонга, который едва не убил ее, чтобы спровоцировать Аанга… От ужаса голова шла кругом. Тесно… Как же тесно… Гроб, она в гробу, она мертва, ее похоронили живьем, нужно вырваться, воздуха, воздуха! Катару мелко потряхивало, огромного усилия стоило не впиться зубами в ладонь Буми, вырываясь. Спокойно… Спокойней, вдох-выдох-вдох… Она спокойна. Тяжело в груди. Она должна быть послушной девочкой. Перед глазами густая муть. Буми знает лучше. Накатывает паника, но нужно держаться, держаться, держаться. Она не должна все испортить. Вдох-выдох. Спокойствие. Абсолютное спокойствие. Сквозь мутную пелену страха Катара слышала, как приближаются шаги. — Смотри, — едва-едва различимо выдохнул Буми около ее виска, и напротив глаз девушки образовалось крошечное окошко, буквально щелочка. Сквозь нее она видела солдат, бегущих вверх по лестнице. Сквозь толщу земли Катара смутно услышала негромкий, но четкий голос одного из них, видимо, командира — он объяснял на ходу: — Все пункты обошли? Вы видели, что творят эти ублюдки?! — У Катары радостно подпрыгнуло к горлу сердце. — Докладываем Лао Вею. Он знает, что делать. По спине хлынули ледяные мурашки. Катара судорожно пыталась обернуться, пыталась нашарить взглядом лицо Буми, чтобы безмолвно спросить: что они имели в виду? Что хотели доложить? Это что-то плохое? Конечно, плохое, здесь все собрались ради того, чтобы убивать друг друга! Девушка судорожно закусила губу. Кажется, у нее начали сдавать нервы, и как она ни пыталась усилием воли заставить себя вновь мыслить холодно и трезво — ничего не выходило. В ушах только звенело: «Они хотят убить моих друзей, они хотят убить их, убить, я должна помочь!». Ее трясло, и от этой жуткой тесноты сводило живот, и по лицу тек холодный пот, а Буми держал так крепко… Только когда они пропали из виду — царь выскользнул из стены и выпустил ее. Катару все еще болезненно потряхивало, взгляд ее, блуждающий и темный, наполнился лихорадочным блеском. Напряженная, словно струна, она стояла перед царем земли, вперив в него больные глаза, но голос ее звучал хрипло и тихо. Очень тихо. Им нельзя издавать ни звука. Нельзя, чтобы их заметили. Нельзя… Оказывается, тишина может свести с ума. — Их нужно было остановить… — хрипло прошептала Катара и вдруг почувствовала, как ее ладонь сжимает рука Сокки. Брат решительно кивнул: — Они хотели доложить что-то, вдруг это что-то важное? Страшное? — Нельзя, — глухо проговорил царь земли. — Их слишком много. Завязалась бы громкая потасовка. С ними мы бы справились… Но пришли бы другие. Старик провел рукой по остаткам волос, и глаза его жестко блеснули. — Единственное, что мы можем сделать — это опередить их. Члены его отряда переглянулись между собой, и Катара была уверена, что дыхание перехватило в груди не только у нее, но и у всех остальных. Решимость засветилась в их глазах, отражая решимость во взгляде их командира. Сердце жарко заколотилось — сильнее и сильнее, подгоняя в путь. — Идемте!***
Лао Вей сосредоточенно наблюдал за боем, кипевшим под стенами. Жуткое зрелище. Ему уже доводилось бывать в таких боях, в самой гуще, во главе своего отряда, но вот видеть со стороны… Тем более — битву такого масштаба… Лао даже захотелось поежиться. Взмывали вверх громадные валуны и врезались в стену так сильно, что она вздрагивала под ногами; снизу то и дело доносились до него потоки раскаленного воздуха от особенно сильных вспышек, а уши успели устать от чудовищной какофонии: рев огня, крики людей, лязг металла, грохот камней и танковых взрывов. Эти ублюдки придумали, как нейтрализовать их танки, наверняка Дракона Запада мысль… У Лао белели скулы, когда он думал о нем и о Линге. Когда-то в детстве Дракон Запада был для него идеалом. Великолепный молодой генерал, идеальный гражданин Страны Огня, преумножающий ее честь и славу, победоносный и блистательный. Лао Вей даже понял его, когда он вернулся из Ба Синг Се — наверное, и он бы не сумел пережить гибель родного сына, но когда Дракон Запада, великий Дракон Запада, принц Айро, черт побери, предал все, ради чего жили его родители… С тех пор Лао его возненавидел. «Если мне придется выступать с подкреплением… Я постараюсь его убить». Желая отдохнуть от кровавого зрелища под стенами, Лао перевел взгляд наверх, в небо, но и оно не принесло облегчения, лишь еще больше вздыбив напряженные нервы. Драконы… Мог ли Лао когда-нибудь предполагать, что увидит что-то подобное? Два громадных ящера завладели небом, и оно стало для них полем боя. Отсюда, снизу, трудно было рассмотреть аватара и принца-предателя, и казалось, что драконы исполняют какой-то танец ярости и войны, благословляя и проклиная битву под ними, и то и дело поливая ее яростным пламенем. «Ну, хватит поэзии, — усмехнулся бывший предводитель Чи Дан. — Сосредоточься на приказе Ее Величества». Лао решительно кивнул, будто подтверждая свои мысли, и вновь скользнул взглядом вниз. Ему крепко не нравилось то, что он там видел. Каким-то невероятным образом эти дезертиры, эти предатели… Побеждали?.. Они явно доминировали в бою, их армия все ближе прорывалась к стенам… «Возможно, мне только кажется: я, признаться, изрядно нервничаю… Из-за Ее Величества. Я послал разведчиков пройтись по наблюдательным постам… Если они подтвердят мои опасения, и перевес действительно у них — я выступлю с подкреплением. Как Вы и приказали, Ваше Величество». Он не знал, зачем обращается к ней, ведь она его не услышит. Может быть, потому, что он правда хотел, чтобы она победила.***
Семнадцатый ярус. У Катары были сильные ноги. Она способна была провести на них весь день, ни разу не присев, они спокойно доносили ее до вершин самых высоких холмов — лишь немного начинало ломить колени — или позволяли ей плавать часами, но семнадцать этажей, семнадцать многоступенчатых лестниц и длинных коридоров, сопряженных с короткими схватками на каждом ярусе… Сначала ноги слегка ныли, а затем начали жаловаться, словно обиженные дети, умоляя остановиться, дать хотя бы секундную передышку. Катара невольно чуть замедляла шаг, начала цепляться за стену. Она заметила, что многие уже делают так же, даже Буми запыхался, на скулах у него выступили красные пятна — еще бы, нелегко в сто двенадцать лет преодолевать такие преграды! А впереди еще… Сколько? Тринадцать ярусов… Преодолевая головокружение, Катара на мгновение прислонилась к стене, чувствуя, как медленно и тяжело пульсирует в висках и тянет болью икры. Казалось, шрамы на ногах тоже пульсируют, но это только кажется. А еще они почему-то вздумали чесаться, и это медленно сводило девушку с ума: чесать приходилось через ткань (ну не снимать же штаны при всех!), и это не приносило никакого облегчения. Сейчас бы лечь… Лечь на мягкую-мягкую траву, и чтобы ее крепко обнимал Зуко. И чтобы откуда-то издалека доносились веселые голоса друзей, рычание Аппы, треск костра… — Вперед, чисто, — шепнул Сокка — и тут Катара, глуша болезненный визг, выгнулась в спине, будто дуга: раскаленный воздух обжег и без того поврежденную спину, выбивая из головы даже воспоминание о приятной прохладе и расслабленности. Катаре было неуютно от зеленоватого сумрака? Забудьте об этом немедленно, она любит этот сумрак, просто обожает его, особенно сейчас, когда длинный, узкий коридор заполнен ослепительным сиянием пламени! Несколько мгновений девушка не видела никого и ничего, лишь какие-то темные силуэты — ее друзей и соратников — и языки пламени, алчно тянущиеся вперед, к ним. Чей-то вскрик, женский… Суюки! Девушка мгновенно пришла в себя и взмахнула руками, покоряя воду, полная жестокости и сосредоточенности. Горящий взгляд, похожий на взгляд волчицы, вцепился во врагов. Почему сзади, ведь они же убирали всех, кто им встречался? Должно быть, это новые, может, сменщики, или просто несли что-то; поднимались вверх по стене, заметили их, а они, измученные подъемом, не услышали шагов сзади… Это неважно! — Вперед! — гаркнул Буми, и отряд тут же повиновался. Они сориентировались сразу же, едва перестало выжигать глаза огнем, но все же растерянность сыграла свою роль, ведь обороняться всегда тяжелее, чем нападать. Катара видела, что кого-то обожгло, и сильно — обугленная и багровая плоть, катящиеся по лицам болезненные слезы… упрямо сжатые кулаки и готовность атаковать даже в таком состоянии. Отряд Буми собрался — и дал отпор. Одному из солдат огня подрубили ноги «мечом» из земли, кого-то привычно, метко и ловко оглушили, кого-то снесли с ног здоровенным булыжником прямиком в грудь, выбивая из нее дыхание, кому-то на голову обрушили небольшую каменную плиту — короткий вскрик, глухой удар, от которого мурашки по коже, пошатнувшийся и рухнувший наземь мужчина… Почему она никак не привыкнет к этому? Сколько уже было битв — и каждый раз болезненно отзывается внутри чужое страдание. Даже если это враг. За что духи подарили ей такое мягкое сердце? Может быть, дело в Зуко — полюбив его, она поняла, что даже маги огня — такие же люди, как она сама? Или дело в усталости, в огромной усталости от войны, от которой уже просто тошнит и по-детски, слепо хочется, чтобы этого не было?.. Плевать на это. Не сейчас. Боль друзей намного важнее. И она должна их защитить. Девушка как раз швырнула кому-то в глаза ледяным ножом, когда услышала вскрик со стороны своих людей и глухой удар падающего тела. Кто-то погиб?! Катара обернулась — и мертвенно побледнела. Не погиб, но получил самую паскудную рану, какую только можно получить, когда тебе предстоит подниматься еще двенадцать ярусов. Молодому мужчине, бледному, как смерть, от боли, с большими красивыми зелеными глазами, сильно обожгло колено. Мужчина рядом с ним — они постоянно держались рядом, в течение всего пути — злобно вскрикнул и, потеряв голову от ярости, рванулся вперед, словно позабыв обо всем… И громко охнул, получив огненной плетью в ребра. «Сволочи! — пронзительно прозвенело в голове Катары. — Ненавижу!» И она обрушила на оставшихся магов огня шквал яростных атак: водяные кнуты, ножи, иглы били отовсюду, и не было от них спасения даже за огненными щитами. Катара готова были зашипеть, как рассерженная кошка, зарычать, как взбешенный зверь. — На по… — крикнул кто-то из огненных солдат, видимо, поняв, что они проигрывают, но чертом из-под земли рядом с ним выскочил Сокка. Озлобленно оскалившись, схватил за плечо — и приложил о стену со всей силы, так, что даже кровь выступила на разбитом лбу. Приложил еще — и солдат бессильно обмяк, так и не успев вызвать подмогу. Катара с облегчением перевела дыхание и взмахнула руками в последний раз, выбивая сознание из головы последнего солдата огня сильным ударом водяного кнута в висок. Буми тяжело переводил дыхание, вытирая со лба пот, и настороженно прислушивался. То же самое делали и все остальные. Есть ли еще погоня? Услышали ли оборванный вскрик и их — пускай изо всех сил сдерживаемые, но все-таки — возгласы? Тишина. И сумрак, благословенный сумрак… Катара провела рукой по глазам и, не теряя времени, торопливо бросилась к мужчине с обожженным коленом и его другу. Тот тяжело дышал и явно не мог даже встать: ожог серьезный, его товарищ поскуливал, беспомощно глядя на свою бедную ногу. Если бы не жесткий приказ Буми о тишине, от которой сейчас зависела их жизнь и, что важнее, успех операции — парень выл бы в голос. От усилий на висках у него вздулись толстые вены. — Ничего, — ободряюще, мягко улыбнулась Катара, нежно оборачивая его колено сияющей целебной водой, — сейчас пройдет, сейчас… — Ох-х… — парень блаженно откинулся назад. Покрытое потом лицо его светилось от облегчения. — Спа… спасибо, мастер Катара. Помогите Чину тоже… Ты, балбес! — шепотом возмутился, слабо, дрожащей рукой, ударив приятеля по затылку. — Кто тебе говорил: думаешь — делаешь, думаешь — делаешь, думаешь — делаешь, неужели трудно запомнить?! Вот и мастер Катара подтвердит, да? — Да-да, — невольно чуть слышно засмеялась девушка, закрывая рот ладонью. — У меня и парень такой же, его дядя постоянно ему это повторяет. Неожиданно она услышала за спиной очень спокойный голос царя Буми. — Мэк, подойди ко мне. Подошел маг земли, замыкающий шествие. Подошел — и покачнулся, даже схватился за стену, чтобы не упасть, от звучной и сильной оплеухи. — Идешь в середину отряда, — жестко проговорил Буми. — В арьергард идет Лонт. — Есть, сэр… — пристыженно пробормотал Мэк, потирая побагровевшую щеку и пряча глаза. Катара ошеломленно моргнула. Это… Это было неожиданно от Буми. Она видела его в Омашу, но чтобы вот так, с размаху, ударить человека за провинность… Наверное, он прав, ведь из-за невнимательности Мэка они все пострадали и более того — их могли засечь, но разве это не слишком жестоко, неужели нельзя обойтись только словами? «А генерал Айро? — подумала Катара. — Он тоже бил своих подчиненных? А Зуко?..» Буми тем временем, уже полностью спокойный, как и прежде, шагнул к ней и ее пациентам. — Как дела? Ты сможешь идти? — Я очень постараюсь, Ваше Величество! — выпалил парень. — Катара? Взгляд у него был прежний, добродушный, хоть и немного сумасшедший… Катара кивнула, не глядя царю в глаза. — Нога будет немного болеть, но идти он сможет. «А если бы нет?..» Испугавшись этой мысли, Катара машинально погладила парня по щеке, ободряюще ему улыбаясь. — Не волнуйся. Будет немного больно, но ты же потерпишь, да? Ты должен потерпеть. Юноша даже немного зарделся и закивал, как ребенок, которого похвалили. А тем временем Катара слышала, как Буми отдает очередной приказ — вмуровать в стену беспамятных солдат. И то ли дело было в том, что она только что видела, то ли в том, что Буми и ее вмуровывал в стену несколько уровней назад, но у Катары болезненно вздрогнули лопатки, и она подавленно опустила голову как можно ниже, охваченная жалостью и отвращением. Приближался двадцать пятый ярус. У Катары так сильно и взволнованно заколотилось сердце, что она забыла даже об ожогах и боли в ногах — они, ее несчастные ноги, прошедшие двадцать пять лестниц, уже немели и предательски подламывались. Как объяснил ей Сокка, на двадцать пятом ярусе находилась «смычка» сразу нескольких подъемников, лестница вела на довольно просторную, насколько это возможно внутри стены, площадку, вокруг которой — сплошные подъемники. На площадке — сразу два десятка людей, вращающих подъемники, и этого места не избежать. Как не избежать и шума в сражении с таким количеством врагов. Как не избежать и того, что солдаты огня поймут, что они здесь. А значит, дальше им придется прорываться с боем… «Что ж, — постаралась быть оптимисткой Катара, — по крайней мере, можно будет шуметь с чистой совестью. Я устала от… этого». От давящей на уши тишины, в которой гул боя снаружи делался еще более отчетливым, и Катаре даже иногда казалось, что она слышит голоса генерала Айро, Линга, Пакку, отца… но это, конечно, ей только казалось. От бесконечного пути вверх и вперед. От сумрака, от напряжения, от ожидания, от… Катара неслышно скользнула к Буми и осторожно тронула его за локоть. — Мы должны сломать подъемники, — проговорила она решительно. — Если они будут полны камней, мы должны их остановить. Царь согласно кивнул и повернулся к отряду, чтобы распределить, кто будет ломать, а кто — прикрывать. Катара отметила, что среди тех, кому выпало ломать, оказались и Чин, и его друг с обожженным коленом, и в груди у нее приятно потеплело: все-таки Буми, хоть и был, как оказалось, способен на жесткость, оставался добрым человеком и думал о своих людях. Перед лестницей, ведущей на площадку, отряд замер. Все переводили дыхание, дожидались, пока утихнет пульсация и ломота в ногах, все собирались с духом. Дальше — прорываться наверх, что есть сил, а еще дальше — бой на самой стене… Ох, духи… Катара вспомнила Омашу, который, наверное, еще долго будет сниться ей в кошмарах, и постаралась приободрить себя мыслью, что тогда на стены лезли враги, а теперь город штурмуют друзья, и они вместе смогут раздавить магов огня. А еще, возможно, она увидит в небе Зуко и Аанга! И само небо тоже увидит… Сколько они уже так взбираются? Катара не знала, давно уже потеряв всякий счет времени, но казалось, что безумно долго. Легкий взмах руки Буми — и отряд хлынул вперед.***
Сквозь гущу сражения, через тела — вокруг становилось все больше и больше трупов, как своих, так и чужих — под огненным и земляным обстрелом к командирам прорывались разведчики. Перепачканные в крови и грязи, израненные, избитые, тяжело дышащие, многие из них доставляли известия ценой собственной жизни, но это была проза войны, Айро видел подобное не раз и не два и привык относиться спокойно, хоть и жалко, безумно жалко было этих мальчишек и девчонок, мужчин и женщин… Сквозь бешеный стук сердца в ушах прорывались быстрые мысли. К югу успешно сражаются Пакку и его маги воды. Айро пару раз слышал рев водных потоков, однажды видел самого Пакку, который поднялся над армией на водовороте, как сделал это и в Ба Синг Се во время прилета Кометы Созина, и обрушил на солдат вокруг себя всю эту чудовищную водную массу. Айро даже мог представить, как Пакку, чуть задыхаясь, костерит прикрывающих себя учеников на все лады: неумехи! сражаетесь хуже медуз! да не лезь ты туда, идиот! — и вытаскивает своего из-под огня в последний момент, потому что как бы он ни ругался, как бы ни язвил, Пакку, как и Линг, способен был рискнуть собственной жизнью, чтобы спасти чужую. К западу успешно прорывался сквозь гущу врагов Пиандао, укладывая всех вокруг, как колосья. Его подразделение терпело самые большие потери во время атак дракона, потому что среди них было меньше всего покорителей, но сам Пиандао — по крайней мере, в то мгновение, когда видел его разведчик, потому что в бою все меняется быстрее, чем ты успеваешь сделать глубокий вдох и выдох — был жив, даже не ранен (ссадины и царапины за раны здесь никто не считал) и успешно сражался. Все шло неплохо, Айро суеверно боялся признаться даже самому себе, что даже довольно-таки хорошо, насколько вообще может быть хорошо в таком пекле. Только… тяжко. Очень, очень тяжко. Чем ближе армия Линга и Айро прорывалась к стенам — тем ожесточеннее становилась схватка. И тем больше вокруг становилось трупов… Айро коротко прикусил губу, в очередной раз чувствуя под ногой чью-то мягкую плоть вместо твердой земли. Трупы, трупы буквально устилали все вокруг, промежутки земной почвы, где никто не лежал — мертвый, или издыхающий, надрывно стонущий, умоляющий о помощи, плачущий, тщетно пытающийся запихнуть внутрь кишки из распоротого живота, зажаренный в собственных доспехах, изуродованный, едва-едва дышащий, но еще живой, еще чувствующий боль — встречались все реже и реже. Плоть. Человеческая плоть, слишком много человеческой плоти вокруг. Были несколько особенно неудачных минут, когда под ногами вообще не было земли. Только скользкое, мягкое, окровавленное, обожженное человеческое тело. Если бы не необходимость каждую секунду отбивать и атаковать, Айро бы замутило. Вот он наступил на чью-то кисть. Она задергалась под его сапогом, пальцы затрепетали, скользнули по коричневой коже — Айро непроизвольно брезгливо отдернул ногу, но ощущение этих пальцев, уже холодеющих, уже ослабших последней, смертной слабостью пальцев жило на теле еще очень долго. Генерал не знал, свой это был или нет, и умирающий парень даже не понял, кто на него наступил, но Айро все мерещилось, что он просил о помощи… Наступил на чей-то живот. Вывернутые наружу кишки — не исключено, что это Лингов клинок обнажил их влажное нутро. Голову окутало болезненным зыбким маревом, но он лишь сильнее и яростнее ударил очередного противника, отправляя его вниз, к череде таких же. Поначалу генерал машинально пытался обходить тела, когда их еще было не так много, но спустя некоторое время понял, что это бесполезно — или идешь прямо по трупам, или не идешь вообще. И — снова — поначалу у него болезненно екало сердце при виде безжизненно обмякших в грязи тонких мальчишеских кистей, при виде широко распахнутых глаз, в которых отражалось только небо и больше ничего, при виде влажных зевов смертельных ран, но вскоре не осталось и сочувствия — его выжгло тем огнем, который срывался с рук генерала. На смену сочувствию пришло бытовое, мерзкое, грязное: по этим трупам тяжело и скользко идти, это замедляет движения, и сражаться делается все труднее… Айро было тошно от себя самого. После Ба Синг Се он не хотел больше участвовать в битвах. Никогда. При Ба Синг Се были самые страшные битвы в его жизни, и вот сейчас шла одна из них. Казалось, нагрудник доспехов потяжелел оттого, что пропитался кровью. Айро поднял руки… — Н-на! — тяжело выдохнул, посылая вперед жаркую огненную дугу, которая сшибла сразу десяток человек, как мяч сшибает деревянных кукол в детской игре. Тяжело выдохнул, медленно стер со лба пот, немного помутившимися глазами нашарил Линга… Живой? Живой, только избитый уже, хоть это и незаметно в кровавой грязи, покрывающей его лицо, и немного обожженный. Ничего — Айро и самому успели-таки смазать по руке клинком, хоть он и старался не подпускать противников к себе на расстояние удара. Живем! …В ужасающей тесноте, там, где нечем дышать и так жарко, что можно сдохнуть только от этого, потому что в этой жаре, в этой дикой духоте, когда приходится бороться за каждый глоток воздуха, еще и расплавлены ароматы сожженной человеческой плоти, металла, рвоты, наконец, потому что не каждый может выдержать столько изуродованных трупов вокруг… Ничего! Зловеще-высокие, неприступные стены уже нависали над ними, будто насмехаясь: «Прошлый раз тебя ничему не научил?»… Сердце жарко стукнуло в груди. Айро лихорадочно облизнул губы. — Завести буры! — рявкнул он во всю мощь генеральских легких. Несмотря на чудовищную толчею, вышколенная армия Линга мгновенно передала приказ, и вскоре Айро услышал рев заводимых моторов. Рев этот был бы оглушителен, если бы не сотни человеческих голосов, криков и стонов вокруг, а так — он лишь с трудом, отдаленно мог прорваться сквозь густой от запаха крови воздух. Но он прорвался, и у Айро на миг замерло дыхание и сперло в груди. Бурить стену — слишком долго, армия Линга не сможет так долго защищать машину, но они и не собирались так рисковать. Вместо этого они собирались пробурить ход под землю и так прорваться в Ба Синг Се. А там… — Дракон! — надрывно завопил один из нескольких десятков дозорных, чьей задачей в бою, по распоряжению Линга, было в первую очередь — выживать, а во вторую — орать «дракон!», едва завидев, что эта тварь спускается с неба. «Это не тварь, — с глухой и смутной тоской подумал Айро, привычно вскидывая руки и создавая щит. Вены ниже локтей вздувались, как канаты, дыхание спирало в груди: каждый такой щит отнимал у него немало сил, в висках уже начинало назойливо и тяжко гудеть. — Это мудрое и прекрасное создание… Оно подарило мне понимание, что такое на самом деле огненная магия… Что случилось с ними? Неужели моя семья настолько отравляет все вокруг?..» Стоять. Стоять на гудящих ногах и защищать своих, всех, кого только можешь. Тяжелым взглядом нашарить Линга, чтобы убедиться, что тот жив, почувствовать, как непроизвольно сильнее напрягаются мускулы рук… Держать! Держать! И слышать сквозь гул собственной крови в висках, как кричат те, кому не повезло. Этот удар дракона был направлен конкретно на буры; Айро и Линг, будучи в авангарде, были от них неподалеку, поэтому их тоже задело, и тоже пришлось защищаться огненным щитом, но их именно задело краешком огненного потока, тогда как самая жаркая, центральная его часть была направлена на сами орудия. И все вокруг них на несколько минут превратилось в кипящий котел из человеческой плоти и металла. Бур плавился, металл кипел и тек по земле, и люди кричали, так страшно кричали… Айро непроизвольно скривился, чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота. Люди, варящиеся в металле, люди, у которых кровь в самом прямом смысле вскипает в жилах… Айро хотел рвануть к бурам — он сможет их прикрыть, он выстоит, он же Дракон Запада, черт возьми! — но он слишком отчетливо понимал, что не успеет, и его превратят в поджаренный кусок мяса еще по дороге, потому что держать огненный щит под напором такой силы на бегу не сможет даже Дракон Запада. Поэтому его там не было, а у тех покорителей, которые были, не хватало сил, чтобы защититься… «Твари!» — яростно полыхнуло в мозгу, когда драконье пламя, наконец, ушло, и Айро мог с облегчением опустить руки. Ч-черт… Он помнил, как стоял под драконьим огнем тогда, три десятка лет назад, в Городе Солнца. Тогда его окатило драконьим огнем лишь дважды. Сколько раз ему приходилось сдерживать его сегодня — Айро уже сбился со счета, да и не было смысла считать. Здесь все сражались на пределе собственных возможностей. С побелевшими губами, напружиненный, словно большой зверь, Айро взбешенно оглядывался по сторонам. Неужели у этой сумасшедшей девчонки ничего не сжимается в груди от мысли, скольких человек она убила самой болезненной смертью из существующих — сожгла заживо. Даже в лучшие свои годы Дракон Запада не был настолько жесток, ибо невозможно вынести такую жестокость. Тут — или сходить с ума, или… Или убивать! Получите! Яростная огненная волна, рожденная его руками, накрыла солдат вражеской армии. Уши заполнило человеческими воплями, в густом мареве от огня, в его пылающем оранжевом сердце Айро мог видеть, как выгибаются от боли и обугливаются тела его врагов, и мрачная улыбка раздвигала его усы. Волосы и бороду уже давно требовалось промыть и вычесать от гари, пота, пыли и чужой крови, в перерывах между ударами Айро даже успевал думать, как покажется в таком виде Зуко и мечтать о ванне с лепестками роз, но такие промежутки становились все короче и короче, пока не исчезли вовсе. Волна! Вспышка! Еще волна, широкая, жаркая, яростная! Откуда-то доносится крик боли — Айро машинально обернулся, потому что голос показался ему смутно знакомым, и крик доносился с юга, где сражалось племя воды, и Айро боялся, что погиб Пакку… Но это был Бато, друг Хакоды: того сильно обожгло, и мужчина упал, задыхаясь и дрожа, в руки своим друзьям. Двое из них торопливо потащили его куда-то, надеясь спасти, а остальные… У Айро по коже пробежали мурашки. Мурашки торжества. На небольшую гору трупов — таковые постепенно уже начали образовываться тут и там — вскочил взбешенный Хакода. Перемазанный кровью, с искаженным лицом, с копьем в руке и горящими глазами снежного волка, он больше напоминал дикого зверя, чем человека. Взмахнув копьем — капли крови сорвались с наконечника, окропив землю и тела вокруг — он взревел: — За племя воды! И рванул вперед, и его люди, воспламененные тем, что покалечили того, кого в южном племени любили искренне и крепко, бурлящим потоком ярости последовали за ним. Словно второе дыхание открылось в начавшей выматываться армии Линга. С яростным и торжествующим ревом они хлынули вперед, укладывая всех на своем пути — огнем, сталью, копьем, кулаками, землей, всем, чем придется! Айро не сдерживал рычания, вырывающегося из груди, когда создавал огненные волны и вспышки, когда метал огненные копья и кинжалы, шагая впереди всей армии, в авангарде, вместе с полковником Лингом, который в капусту крошил всех вокруг. Получите! Сполна — за все, что вы сделали с этим прекрасным миром! Сполна — за всех убитых вами людей, за всех, кто не вернулся домой, за всех, кто останется сегодня в этой земле, которую не назвать уже даже землей — это смесь грязи и крови… За все! За спиной у Айро и его людей оставалось все больше трупов. Уже не было чистых участков земли — приходилось шагать в прямом смысле по человеческим телам, а иногда еще и использовать их в качестве щитов, когда Айро пытались атаковать огнем. Мерзость? Айро и сам понимал, что мерзость, но война — это и есть мерзость, мерзость концентрированная, жгучая, как самое крепкое вино. Кровь была бы похожа на вино, если бы не смешивалась с грязью и сукровицей из ожогов… Ожогов, которые наносил он сам. Удар! Еще удар, еще! Сильнее, яростнее, быстрее! Только вперед — и ни шагу назад! Глаза горят драконьим, жарким огнем, руки решительно и сильно направляют пламя в одного соперника за другим. Айро уже не чувствовал тяжести боя, слишком опьянев от «второго дыхания». Даже дышать — в прямом смысле — словно сделалось легче, даже будто бы не так давила эта ужасающая теснота и жар, хотя вокруг, напротив, становилось еще теснее, еще жарче, и казалось бы — в таких условиях труднее пробиваться вперед, но Айро не чувствовал этих трудностей! В венах, во всем теле пела ошалелая легкость, жарким огнем пылала кровь. Вперед! — Вы! — гаркнул генерал, показывая на нескольких сражающихся бок о бок магов земли. — Танк видите? Перепачканные в земле и оттого кажущиеся одинаковыми, как близнецы, парни дружно кивнули. Неподалеку от них действительно лежал опрокинутый, обезвреженный танк… Который можно было использовать. — Врагов видите? Кивок. — Землю покоряете? Еще кивок, немного ошеломленный. — Вперед! Парни переглянулись — на чумазых лицах полыхнули улыбки — и дружно кивнули в последний раз. Дружное, синхронное движение — и земля спружинила под танком, превращаясь в трамплин и отправляя его в полет. В полет прямо на ряды вражеских солдат. Послышались крики и стоны, хруст костей, и снова стоны. Звука падения тел не было — они падали мягко. На чужие тела. Спустя минуту отовсюду послышались изумленные и восхищенные крики, и еще несколько танков взлетело в небо — прием повторяли. Айро довольно ухмылялся, сердце билось горячо и сильно, согревая каждым ударом — хорошим, живым теплом. Линг не отставал от него ни на шаг, хотя в бою их немного отнесло друг от друга, но Айро по-прежнему держал полковника в поле зрения. Он орудовал мечом с почти отрешенным выражением лица, лишь изредка верхняя губа вздергивалась, обнажая почти звериный оскал. Быстро мелькал в руках окровавленный клинок, танцуя стремительную, смертоносную пляску, полосуя человеческую плоть. Линг с легкостью отрубил кому-то голову — и тут же плавным, стремительным движением нырнул мечом вниз, по ногам, и тут же — вверх, распарывая живот… Кровью полковника залило по самые уши, и, кажется, часть ее даже принадлежит ему самому — но ран Линг не чувствовал, захваченный горячкой боя. Несмотря на застывшее, отрешенное выражение лица, глаза его горели волчьим, черным огнем, он буквально прорубал себе дорогу, и все внутри вспыхивало сотнями искр: он понимал, что стены совсем-совсем близко, еще чуть-чуть — и единым ударом сотен магов земли они смогут ее обрушить, а может, Буми и его отряд уже добрались до вершины и сами возьмут ее, кто знает? Ведь должно же им когда-то повезти? Или нет. Круто разворачиваясь для очередного удара, Линг успел зацепить взглядом одного из тех парней, которым он приказал выискивать в небе драконов. Парень смотрел уже пустеющими, уже бессмысленными глазами, из его горла слышалось предсмертное хрипение, из широко раскрытого рта лилась кровь — он силился что-то крикнуть, что-то… что… «Драконы! Поднять щит!» — хотел было во все горло закричать Линг, предупреждая своих — но не успел. Обжигающий жар хлынул на них с неба. Без приказа щит не был таким мощным, как раньше: кто-то успел поднять его, а кого-то испепелило на месте. Линг видел, как кривятся в болезненной судороге лица огненных магов, упрямо держащих щит… Но смотреть не было времени. Поток оказался неожиданно коротким… Линг и Айро быстро переглянулись: «Ну нет, не может быть все так просто», — говорили их взгляды. Тут явно есть какой-то подвох… И «подвох» хлынул с неба. Опаленный обжигающе-горячим воздухом и неожиданностью, Линг невольно вскрикнул и отскочил прочь, спасаясь от выжигающего все на своем пути пламени. Полковник — в одну сторону, генерал — в другую, полоса ревущего, раскаленного пламени разделила их, и Линг с невольным ужасом увидел, как выжигающая зрение огненная полоса сменилась полосой угольно-черной… На висках у него непроизвольно выступил ледяной, в противовес обжигающему, от нечеловеческого жара драконьего огня, пот. Черт возьми. От тел, по которым прошлось драконье дыхание (сейчас уже не понять было, кто из них мертв изначально, а кто жив… был жив до того, как на него обрушилось первозданное пламя), не осталось ничего, кроме угля, длинная полоса выжженных, обезображенных, уже не похожих даже на людей, тел — словно ковровая дорожка для принцессы Азулы. Из ледяной пучины ужаса его выдернул крик Айро: — Линг?! Полковник, очнувшись, нашел друга глазами. Его рукава сгорели, и белую кожу рук обвивали багровые ленты ожогов — видимо, не сразу успел сориентироваться и поднять щит. «Дерьмо». — Живой! — отозвался полковник, с облегчением переводя дух. Отовсюду слышалась глухая брань десятков хриплых голосов — ругались от облегчения и пережитого страха огненные маги, снимая щит, потому что дракон вновь пропал в холодных облаках. Как хорошо, что дракон палит без разбору, своих и чужих, и после его атак в себя приходят все, в том числе и их враги… И вдруг — движение слева, вспышка огня — попытался увернуться, уже начал движение, почти, почти! — не успел — и взвыл от обжигающей боли в ноге. Меч он не выпустил только потому, что за время схватки успел с ним срастись; после боя ему, пожалуй, придется насильно разжимать скрюченные пальцы. — Ах ты ж твою мать! — взревел взбешенный болью Линг, наотмашь ударяя противника мечом. Ранить меня захотел?! Ну держись теперь! Взъяренный болью, он бил особенно яростно и сильно, буквально полосуя несчастного мага огня — за яростью не замечаешь боли. Изрубленный в мясо, маг огня повалился в… нет, не в грязь, а на другой труп, и Линг легко перемахнул через небольшую горку тел. Нога отозвалась болью, болела сильно и назойливо, но… но спустя мгновение ему резко сделалось не до того. С неба снова хлынул поток огня. Черт, да что происходит с этой тварью?! Мальчишки там что, совсем ничего не делают, если у дракона есть время так палить по его людям?! На этот раз Линг не смог удержаться на ногах. Маги огня рядом, конечно, тут же накрыли его — командира, и больше того: любимого всеми солдатами командира — огненным щитом, но воздух все равно налился жаром, как свинцом, и Линг с хриплым криком повалился на колени и схватился обеими руками за виски. Лицо заливал пот, от злости и отчаяния его трясло. Нельзя падать! Слышишь?! Нельзя! Упал в такой мясорубке — все равно, что погиб, быстро вставай, ты командир или кто?! Ты должен подавать пример своим солдатам! Черт, как нога болит… И доспехи чуть ли не плавятся прямо на теле… На секунду Линг даже испугался: а ну как правда расплавятся? Как глупо было бы так погибнуть — и сколь многих, вероятно, ждала именно такая судьба в этой кровавой бане? Полковник упрямо мотнул головой — чувство было такое, словно она движется сквозь густое-густое марево. Тяжелый вздох. Медленно, очень медленно, но Линг заставил себя подняться, наступая на здоровую ногу и стараясь по возможности оберегать больную. В висках тяжко пульсировало даже после того, как огонь схлынул. На теле наверняка остались свежие ожоги, но вокруг было так жарко, что Линг их пока не ощущал. Шатаясь, полковник стер с лица обильно покрывавший его пот, огляделся, пытаясь сориентироваться в густом жирном чаде, машинально мазнул взглядом по возвышающимся впереди стенам… И обмер. Сквозь медленно рассеивающийся дым и запах гари Линг видел, как ворота медленно открываются.***
Отряд Буми хлынул вперед — и уши Катары наконец-то, после часов тишины, заполнили громкие звуки. Бежать, в полную силу ударяя ступнями в землю, оказалось наслаждением. Катара даже вскрикнула во весь голос, яростным движением направляя в лицо одному из солдат у подъемника для снарядов на двадцать пятом уровне водяной хлыст. Сильней! В воздух взмыли камни и полетели во врагов — в лицо, в грудь, в живот, в колени, чтобы подрубить ноги… Воздух наполнился вскриками и атакующими возгласами. На Катару побежали сразу двое, но девушка взмахнула руками, заставляя воду плеснуть наземь — и тут же обратиться в лед, и ледяная дорожка эта направила солдат прямо к лестнице, по которой девушка только что взбиралась, а Буми тут же, увидев это, быстро перебрал босыми ступнями по земле, превращая лестницу в каток. Ура! — ликующе сверкнуло в голове Катары. — Теперь снизу до нас точно не доберутся! Сердце ее радостно забилось. Жаркий азарт пел в крови, хотелось атаковать, но ее задачей было перепиливать цепи, и девушка бросилась к ним. По-своему рутинная работа, монотонные движения упругой водяной струи вперед-назад, вперед-назад, слава духам, что это не такой огромный металлический столб, как внутри бура… За спиной — звуки боя, грохот, вспышки пламени, от которых Катара непроизвольно вздрагивала и сжималась в комочек; в ноздри забивался отвратительный, сделавшийся самым ненавистным в мире запах паленой плоти и оплавленного железа. На каждый вскрик хотелось броситься на помощь, но девушка закусывала губы: у нее есть конкретная цель, и она должна ее преследовать, как бы ни вздрагивали внутри болезненно натянутые струны. Прямо над головой просвистел огненный шар, и девушке пришлось торопливо пригнуться… В глаза бросилась вязкая темень внизу, за краем площадки. Духи! Как высоко… На какой же высоте они находятся?.. Голова неприятно, муторно закружилась, тяжело было разогнуться и вновь взяться за работу, но не успела Катара снова взяться за цепи, как позади послышался какой-то шум. Девушка непроизвольно обернулась, глядя огромными испуганными глазами. Подкрепление! Привлеченные шумом, сверху сбегали новые солдаты! Схватка на двадцать пятом уровне вспыхнула еще более ожесточенно. Сердце у Катары бешено заколотилось. Ей безумно хотелось вмешаться, помочь, броситься в бой… Нельзя! Девушка даже судорожно вцепилась пальцами в собственное запястье, будто силой вынуждая себя остаться на месте. Сердце билось и билось о ребра, пульсировало где-то в горле. Духи, от этого можно сойти с ума… Дрожа от напряжения, она лихорадочно перепиливала одну цепь за другой: каждую корзину для камней держали по четыре цепи, и справившись с двумя Катара уже слышала, как сыплются вниз камни, поэтому пилить оставшиеся смысла уже не было, и девушка переходила к другому подъемнику (пригибаясь к земле и напряженно оглядываясь, чтобы не попасть под обстрел, и закрывая уши ладонями, потому что грохот стоял чудовищный). — Катара! — неожиданный возглас Сокки, и запыхавшийся, с обугленными дырками на одежде, брат плюхнулся рядом с ней. — Ты идиотка! — Что?! — возмутилась девушка. — Не пили эти чертовы цепи, а заморозь их и скажи какому-нибудь магу земли разбить! — Сокка легонько ударил ее по лбу. — Девчонки все такие дуры? — Сексист… — обиженно пробурчала Катара ему вслед, когда брата словно порывом ветра снесло с места, но при этом ей самой хотелось хлопнуть себя по лбу: и правда, что за идиотка?! Охваченная радостным облегчением, девушка тут же заморозила часть цепи. Работа тут же пошла быстрее. Одна цепь, вторая — грохот камней внизу, почти неслышный из-за грохота битвы наверху. Сжаться в комочек, закусить губу: спокойствие, нужно сохранять максимальное спокойствие… Черт, лучше драться, чем вот так, это невыносимо! Стараясь не обращать внимания, Катара под прикрытием одного из отряда магов земли, того самого, которому залечила колено, шмыгнула к другому подъемнику, но тут… Тут мага земли сшибли с ног — тот взвыл от боли в своей несчастной ноге, а затем взвыл еще раз, страшнее и громче, оттого, что его хлестнули огнем прямо в лицо и по груди. Катара вскрикнула, хотела было покорить воду… Удар! Высокий, широкоплечий мужчина в доспехах просто ударил ее, соплячку-девчонку, по лицу. Сильно и болезненно, как мужчину. Не ожидавшая этого Катара буквально отлетела назад, в панике взмахнула руками, охваченная паническим пониманием «Я упаду, я падаю!»… Руки нелепо трепетали в воздухе, пальцы судорожно цеплялись за воздух, пытаясь найти равновесие, сердце проваливалось куда-то в живот, нутро стиснуло ледяной рукой… Катара тяжело и хрипло выдохнула, с трудом, как сквозь густое марево, осознав, что, кажется, не падает. Ошалевшие огромные глаза испуганно и влажно блестели, ее что, только что ударили по лицу? Разбитая скула жгла немилосердно, внутри все дрожало — от боли, от того, как это оскорбительно и недостойно, от гнева… Но ей не дали его выместить. Едва Катара покорила воду — уже через мгновение после того, как пришла в себя после удара — как из-под шлема солдата послышалось глухое: — Не выйдет, стерва! И он с силой ударил ее кулаком в живот. Дыхание выбило мгновенно и болезненно, Катара пошатнулась, непроизвольно зажимая солнечное сплетение, чувствуя, как по лицу катятся слезы, и что она не может, не может, черт возьми, дышать, совсем не может… И тут же она получила еще один удар. Этого оказалось достаточно. Задыхаясь, девушка упала наземь, сжимаясь, пытаясь прикрыться, но и этого ей не позволили. Нога в тяжелом солдатском сапоге с силой ударила ее в живот в третий раз, и это было больнее всего. Ногой… Девушка задыхалась и беззвучно — не хватало дыхания на полноценные всхлипы — рыдала навзрыд. Больно, унизительно, снова больно! Воздуха, хотя бы глоточек воздуха! Она пыталась сделать хоть глоток, но из горла рвались только хрипы. Мир вокруг будто исчез, осталась лишь боль и исступленное желание продышаться, и страх, сумасшедший страх, потому что когда вокруг полным-полно того, чего ты даже не замечаешь, а потом это пропадает — только тогда ты наконец-то в полной мере понимаешь, насколько это тебе необходимо… Девушка издала хрипящий, надсадный звук, когда ее грубо схватили за горло. Сквозь мутную, мокрую пелену она увидела маску шлема, словно череп или привидение. Руки непроизвольно обвились вокруг чужих запястий: отпусти-отпусти-отпусти-отпусти, за что так, что я тебе сделала?! — Думала, вечно сможешь убивать наших ребят, сука?! — прорычали из-под шлема. — Ты моего брата убила, мразь! «Я никого не убивала, — хотела всхлипнуть Катара. — Я никого не убивала, я не хотела убивать, это они хотели убить меня, и мою мать, и моего брата сейчас хотят, и папу тоже, и друзей, и даже Зуко, я никого не убивала, я защищала, защища…» Все оборвалось так же резко, как началось. Дрожа и чувствуя себя ужасающе слабой, Катара упала на колени, не в силах стоять. Она ничего не понимала, кроме одного: она снова может дышать! Воздух вошел в травмированное горло с хрипом, с болью, и по щекам ее снова покатились слезы, но она дышала! Какое же это наслаждение — дышать полной грудью… Сквозь жаркую муть слез девушка видела тело того, кто так жестоко, руками, как не делали с ней никогда раньше, ее избивал. Обезглавленное тело и алый круг обнаженное внутренности его горла. И кровь, лужей растекающуюся по земле… Ком тошноты подкатил к горлу. То ли из-за этого, то ли из-за рефлекторного страха, который еще владел ею, девушка даже отшатнулась, когда к ней протянул руки Сокка. — Сестренка, это я… — потрясенно пробормотал он. — Эй! Это я, слышишь?.. Я его убил, все хорошо… — Со-о-окка… — простонала девушка, падая ему на грудь. — Он говорил, что я… — Это неправда, — зашептал брат, торопливо поглаживая ее по волосам. Даже не дослушал. — Все, что он говорил — это неправда, понятно? Ты хорошая, очень хорошая, самая лучшая сестра в мире. Все, не надо плакать, я его убил, все хорошо, ну пожалуйста… То, как отчаянно дрогнул голос брата, заставило Катару встряхнуться. Встряхнуться и вспомнить тот разговор, который она подслушала нечаянно: закат, обрыв, и она прячется в воде под ним, глядя на четыре ноги, свешивающиеся с утеса — Сокки и Тоф… «Тоф…» — болезненно екнуло внутри. «Когда я представляю лицо матери, то вижу только лицо Катары…» — донесся голос из воспоминаний. И Катара порывисто стиснула брата в объятиях. — Все хорошо, — она ободряюще улыбнулась, хотя на скуле уже готовился расцвести огромный багровый синяк, голос звучал хрипло и сдавленно, а глаза еще не просохли от слез, и ее ощутимо трясло. — Все хорошо, Сокка. Я в порядке. — Улыбнувшись, девушка нежно дотронулась до его щеки. — Ты настоящий герой. Давай покончим с этим!***
Ворота раздвигались, и раздвигались мучительно медленно. Напряженно замерли все — и враги, и друзья, никто не знал, чего ждать, кто хлынет из-за этих ворот, кому придет поддержка в виде армии народа огня или сильнейшего мага земли. Ну же, ну, почему так медленно?! Просвет между створками казался слепящим, сияющим, как просвет в воротах Сада Душ. Лингу даже померещился аромат глициний… Ну же?! Сердце екнуло. Сжалось. Прыгнуло куда-то в горло… Линг пошатнулся, и лицо его исказила кривая, почти безумная ухмылка. Он мог бы подарить себе еще несколько минут блаженного неведения. Несколько минут надежды. Он мог думать, что просто не видит. Что этот сияющий свет слепит ему глаза, и он не понимает, кто виднеется в воротах. Мог. Но вместо этого он лишь сильнее стиснул пальцы на рукояти меча и измученно провел рукой по лицу. Как же он устал. Как же его вымотала эта война. Линг ни о чем так не мечтал, как о том, чтобы все это закончилось. Порой ему казалось, что уже плевать — чем именно, лишь бы закончилось, но он всегда встряхивался и жестко возвращал себя к действительности. Он всегда запрещал себе даже минутные слабости, он жил ради этого момента — ради того, чтобы все закончилось… Что ж, может быть, все действительно закончится. Линг глубоко вздохнул. Нечеловеческая усталость навалилась на него, запечатала даже слух — он лишь смутно, как в отдалении, слышал топот приближающейся кавалерии. Вражеской кавалерии. Из ворот Ба Синг Се навстречу уставшей армии неслось подкрепление для воинов огня. Линг почти судорожно улыбнулся. Это иронично, нет, правда. Это почти смешно. Он бросил пару взглядов вокруг, на своих людей. Такие разные лица, и он почти каждого помнит. Все — перемазанные грязью и кровью, и все — такие разные. Его люди. Уставшие, не верящие, что это происходит, озлобленные, яростные, еще готовые сражаться. Разные. Его соратники и друзья. И еще тот мальчишка, что остался в лагере… и те, кто остались далеко в прошлом, за смертной пеленой, на той стороне Пустоши… За них ведь стоит сражаться, так? За них стоит. Линг усталым движением отбросил в сторону ножны. Похоже, сегодня они ему не понадобятся. Чуть качнулся от усталости — и встал покрепче, чтобы не сбили с ног. Поднял голову, встречая готовое к такой-то матери смять их армию подкрепление холодным, горящим взглядом загнанного зимнего волка. Поднял меч, чувствуя ободряющее тепло рукояти. Ухмыльнулся коротко и зло. Подходите, твари! Впереди скакала кавалерия на ящерошадях. Всадники, свежие, умытые, отдохнувшие твари в сияющих доспехах (Линг даже представлял, как воспоют их подвиг в поэмах и балладах, если Азула все же одержит верх: и вонзились отважные воины, словно клинок из огня, во вражьи ряды, и дрогнуло сопротивленье гнусных злодеев…), они просто сминали их бешеным напором. Кто-то побежал… Линг даже не рассердился: мало у кого выдержат нервы, когда на тебя, пешего, несутся ряды кавалеристов, когда ты видишь ощеренные морды ящерошадей, слышишь топот животных, чувствуешь, как под их лапами вздрагивает земля. Но полковник не побежал. Не побежал — и оказался в самой гуще врагов. Вокруг были только враги, враги и враги, ноги животных, по которым он без разбору, с силой ярости и отчаянья загнанного зверя, рубил клинком, ноги людей, которые он жег бы огнем, если бы был покорителем, ну, а так — приходилось метить выше, в бедро, пытаясь нанести хотя бы и малейший ущерб, ранить, убить! Убить их всех, продать свою жизнь подороже! Сердце бешено стучало, виски горели… Рубить! Бить! У-би-вать! Губы пересохли, безумно хотелось пить, но ярость отодвинула это желание куда-то на дальний план. Рубящие удары, колющие удары, меч пел в его руках, но это была не красивая мелодия о победе — это был вопль, надрывный, хриплый, отчаянный, вопль, от которого вздрагивают небеса. «Не дамся!» — кричал Линг устами клинка. «Не возьмете, твари!» — шипела кровь, стекающая по желобу на стали. «Я обещал, обещал, обещал!» — яростно выстукивало сердце. По ногам ящерошади! Отпрыгнуть, чтобы не придавило самого, и с размаху вонзить меч в упавшего солдата, прямо в голову, слушая влажный хруст черепа. Ноги скользят по трупам… Откуда-то справа — яростные, жаркие, багровые вспышки огня. В манере, в цвете пламени, в том, как оно буквально прожигает дорогу вперед, Линг узнает Айро: друг прорывается к нему сквозь бой, чтобы прикрыть спину… Добрый, всегда понимающий, мудрый Айро. Спасибо тебе за все, дружище, спасибо…, но какой же ты иногда наивный. Продолжаешь верить в свои идеалы, несмотря ни на что, словно какой-то мальчишка. Наивный — а может, слишком сильный, чтобы я мог это полностью осознать. Вспорол живот кому-то, кто понесся на него — внутренности выпали наружу, изгадили сапоги. Линг брезгливо откинул от себя бездыханное тело и тут же, без паузы, плавно, почти красиво, рубанул по ногам следующую ящерошадь — Линг укладывал их вокруг себя, словно косарь — траву. Дыхания не хватает. Что это саднит в плече? Его ранили? Когда успели? Ноет нога, ноет назойливо, сильно, больно на нее наступать, безумно хочется приложить лед к ожогу, хочется нырнуть в ледяную воду… Прорывается, прорывается к нему Айро сквозь мертвых и живых, которых он делает мертвыми. «Слишком много трупов», — вдруг подумал Линг, и по спине его пробежал липкий холодок, почти приятный в этой жуткой жаровне при Ба Синг Се. Слишком много. Звери, люди… Поломанная техника. Ноги скользят по мертвым телам, оттого, что приходится идти по трупам — замедляются движения, живые вязнут в мертвых. Вязнут… «Не философствуй во время боя!» — напомнила ему реальность, с размаху ударив в лицо ослепляющей вспышкой огня. Линг закричал, отшатнулся, закрывая глаза: потерять зрение здесь — означает смерть. Кожа на руках словно вскипела, и полковник закричал — страшно, надрывно… Не вижу, ничего не вижу! Навсегда?! Неужели — навсегда?! Что-то холодное вошло в спину чуть ниже лопаток, слева от позвоночника. Одарило на миг благословенной прохладой — и тут же наказало болью, сильной, жгучей… Линг почувствовал, как по спине вниз, по пояснице, по ногам потекла кровь. Воспользовались его минутной слепотой — сейчас зрение уже возвращалось, хоть и мутно было перед глазами от болезненных слез — и подобрались достаточно близко, чтобы не защитили доспехи. Ярость привычно выдернула его из марева боли. Нервы — не струны даже, а стальные иглы, причем раскаленные. Полковник крутанулся на пятках, на ходу занося меч. Никакая боль не в силах была вырвать из его руки верного стального друга. Меч, меч, Зэн все канючил: хочу свой собственный меч, Линг планировал попросить Пиандао выковать маленькое оружие под его детскую руку, у его мальчика должно быть все самое лучшее. Меч… Меч танцует в руках, рубит наотмашь. Удары — привычно точные, жесткие, но все более яростные, от боли. Ошалев оттого, сколько вокруг врагов, Линг все хуже рассчитывает силы, тратит их слишком много, но это не мешает ему с размаху отрубить голову тому, кто его ранил, и с облегчением перевести дух. «Секунду, дайте мне только секунду…» Лао Вей заметил Линга. Он специально искал именно его, командира — Ее Величество будет рада, если он лично убьет предателя. …чтобы сделать пару глубоких вдохов, стереть со лба горячий пот… Шаги ящерошади по чужим телам были почти бесшумными, только слегка… Хлюпающими. А Линг ничего не соображал, у него голова шла кругом оттого, сколько вокруг врагов, со сколькими нужно сражаться. Но все же он слегка вздрогнул, слегка повел плечами: интуиция подсказывала — обернись… …осознать, сколько нанесли повреждений, понять, где свои и куда надо двигаться… Линг резко обернулся, готовый встретить врага, атаковать первым, уже занес меч привычным, доведенным до болезненного автоматизма движением… И не успел. Сталь легко вошла в грудь. Повернулась — Линг охнул, перед глазами все побелело от боли, но он видел склоненное к нему лицо со шрамом, нахмуренные брови, жесткую улыбку, спокойные, полные мрачного удовлетворения глаза… Полковник яростно, из последних сил, уже слабея, полоснул мечом, и Лао Вею пришлось торопливо вытаскивать нагинату и отпрыгивать прочь. Линг зашатался, зажимая руками рану. Лао смотрел на него с болезненным любопытством: сможет? Нанесет еще удар? Меч задрожал в его руке… Полковник шагнул вперед, с трудом соображая, что происходит. Какое же это мерзкое ощущение — когда ноги скользят по трупам. «Давай, — пытался он заставить себя, — ну же, один удар… Давай! Вот же он стоит, вот! Соберись, тряпка, бей!!!» Не смог. Покачнулся. Покачнулся еще раз, поводя руками, будто пытаясь схватиться за воздух… Тяжело вздохнул — и повалился на землю, измученно разжимая налитые слабостью пальцы. Хриплый стон вырвался из груди. Как же она болела, Агни. Слов таких не придумали, чтобы описать боль от такой раны. Последней раны. Лао Вей с уважением склонил голову, хоть Линг этого уже не видел. Что-то шепнули тонкие губы, но Линг этого не слышал. Он смотрел в небо — оно было серебристо-жемчужным утром, но теперь облака потемнели от гари, что неслась на них снизу. Нездоровая легкость поселилась в груди — это кровь с легкостью покидала его тело. И надо же было случиться такой иронии? Война — бессердечная тварь с чернейшим чувством юмора. Буквально в следующее мгновение Айро — волосы дыбом, весь в крови, обожженные руки, безумные глаза, череда трупов за спиной — все-таки прорвался к нему, вынырнул из толчеи кругом — и вскрикнул, увидев друга. — Линг! «Лу Тен!» Его мальчик тоже лежал в крови и пыли, с таким же отрешенным выражением на бледном лице, безвольно раскинув руки, выпустив любимый клинок… Чувствуя, как раздирает грудь горем, Айро порывисто подхватил друга на руки и рванул к ближайшей поваленной катапульте, где можно было обрести что-то вроде убежища. «Скорее, позвать Пакку, привлечь его внимание молнией, скорее, ему нужна помощь!» Руки тщетно зажимали раны на теле полковника, пытаясь остановить кровь, приподнимали его голову, подносили к губам флягу с водой — на дне оставался глоток, Айро хотел победоносно выпить его, когда битва закончится, но, но… — Айро… — послышался слабый голос. Холодеющие пальцы сжались на его рукаве, и у Айро перевернулось все в груди: Лу Тен, его мальчик Лу Тен так же цеплялся за его руку тогда. — Тихо… Тихо, береги силы, — зашептал генерал, выдавливая из себя ободряющую улыбку. — Я здесь. Все хорошо, сейчас позову Пакку, и он тебя подлатает. Тише… — Не… — Хриплое дыхание и металлический привкус во рту. — Не старайся. Слушай. — Лицо Айро расплывалось перед глазами, и при каждом вдохе жгло в груди, но он должен был сказать ему, что… — Вы должны… должны прорваться к воротам. Нужно… нужно пройти под землей. У Айро болезненно екнуло сердце. Кого он пытался успокоить, нашептывая ободряющие слова: его, уже умирающего, или себя, в очередной раз теряющего друга?.. Старик тяжело вздохнул — приподнялась и опустилась грудина — и крепко стиснул руку Линга горячей рукой. Кивнул: слушаю, понимаю. И сделаю. Во что бы то ни стало — сделаю. — И… — Важное. Он должен был успеть сказать ему очень, очень важное. — Айро?.. Позаботься. О… Зэне. — Линг с трудом выталкивал из себя слова, делая паузы между ними и упрямо цепляясь за руку друга, не желая уйти в мир духов раньше, чем скажет все, что нужно. — Он хороший мальчик… Не бросай его одного. Айро?.. Айро сильнее стиснул руку друга. Взгляд его мутнел, почти гас, но упрямо оставался по-прежнему осмысленным, и так же упрямо сжимались на его ладони холодные пальцы. — Не брошу. Обещаю. Будь спокоен, Линг. С ним все будет хорошо, я позабочусь. — Да… — слабая, теплая улыбка едва-едва тронула его губы. — И передай ему, что… — Темный взгляд полковника, до того мутный, неожиданно остро и ясно сверкнул. — Что я правда старался… сдержать обещание. Он дождался кивка. Он дождался кивка, и только после этого его голова измученно и безвольно откинулась назад, только после этого его глаза закрылись, как будто он очень устал после долгого-долгого дня и сейчас наконец-то лег отдохнуть. Даже сквозь слой грязи и крови Айро видел, каким спокойным, каким безмятежным — как никогда не было раньше — сделалось его лицо. Словно одержимый какой-то сумасшедшей надеждой, старик нашарил на запястье полковника место, где должен был яростно колотиться пульс — и нашел там только пустоту. Полковник Линг, один из его лучших друзей, невыносимый по характеру человек, обладатель черного и ехидного юмора, невероятной преданности и огромного сердца, сколько бы он ни отпирался от этого своего качества, прекрасный мечник, полководец и гражданин Страны Огня, был мертв, и Айро держал в руках его начинающее остывать тело. Как когда-то держал тело Лу Тена. Как когда-то держал тоненькое, нежное тело своей жены. Матери. Десятка друзей… За что духи подарили ему доброе, способное любить и привязываться сердце?! Его решили так наказать за грехи его семьи?! Или он сам чем-то насолил всемогущим духам?! Почему он уже в который раз теряет того, кто ему дорог?! Кончики пальцев затрясло. Закололо сотнями раскаленных игл — и пальцы, и руки, и все тело, и особенно — сердце, там, где рождалась магия огня. Огонь гудел внутри, бешеное пламя взметнулось, взревело, обожгло виски, хлынуло в руки силой и яростью… Ну, получите вы у меня, твари! В тот раз я был оглушен и раздавлен, я ушел из-под стен этого проклятого, провалиться ему под землю, города — в этот раз такого не будет! Я не уйду, пока здесь будет жив хотя бы один из тех, кто причастен к смерти моего друга! Очень бережно и осторожно, словно Линг еще мог что-то чувствовать, Айро опустил тело полковника на землю. Напоследок провел ладонью у губ в слабой, но сумасшедшей надежде почувствовать дыхание — но его, конечно же, не было. Не спеша поднялся на ноги, аккуратно отряхнул одежду, провел рукой по лицу, стирая выедающий глаза пот, кровь и хлопья гари и пепла. Вышел из-за катапульты — и огненным шквалом обрушился на врагов.