Imperium ex inferno

«Все глубже осенняя ночь. Млечный Путь разгорается ярче Над черной водою полей.» Хиросэ Идзэн

Её сознание твердило, что всё было по-другому. Всё было до омерзительного горького ощущения на языке просто и повседневно. Повседн­евные быстрые перебранки готовящихся к отплытию мужчин. Повседневное­ ворчание Пра-Пра, что Катара опять засиделась у морского побережья и может застудиться, повседневно-спокойн­­ая улыбка отца, который отправлялся на верную смерть. Повседневно-­привычн­ые и родные лучики морщинок около бледно-голубых глаз и слегка растрёпанные каштановые волосы, украшенные тяжёлыми бусинами. Небольшая ранка на нижней губе, которую он часто облизывал кончиком языка, и на коже оставался влажно блестящий след. Глупый Сокка, неумело раскрашивающий лицо как взрослый воин. Оживлённый гомон деревни, крики детей, песни женщин… Будто ничего не происходит. Будто всё так, как надо. А самое тошное — что отец вёл себя так же. Наверное, это эгоистично, но Катара хотела бы чего-то другого. Прощальных слов, ободряющих, уверенных и мудрых. Строгого взгляда, полного тепла и доброты. Особенно крепкого и долгого — прощального — объятия. Но отец попрощался так просто и естественно, будто уходил в соседнюю деревушку, что за айсбергом, чтобы купить там леску для удочек. Её сознание твердило, что всё было по-другому. Всё было проще, светлее… И рядом был Сокка, крепко прижимающий её к себе. И отец улыбался светло и лучисто, и снег блестел, и солнце сверкало в его глазах. Но её подсознанию не было дела до того, что исступлённо твердила обезумевшая от страха память. Было темно. Порывистый ветер швырял в лицо колючий снег, будто пощёчины: на, на, получи! Снежинки ножами кололи открытую кожу, путались в волосах, ветер рвал густые пряди, будто хотел снять скальп и в истерике швырнуть ей в лицо. И через этот ветер Катара бежала — туда, где угрюмой сталью блистал бушующий океан, туда, где швыряло у пристани корабль отца. Она слышала его шаги, его голос… Он звал её, называл «доченькой» — как тогда, когда она была совсем крохой, а мама была жива. Но чем быстрее бежала Катара — тем глуше и дальше звучал родной голос. И в какой-то момент девочка не выдерживала. — Папа! — кричала она, пытаясь перепрыгнуть через сугроб. — Папа, папа, папа! Ветер рвал с её щёк ледышки слёз, и вьюга зло хохотала в поднебесье. Этот смех казался смутно знакомым: алые губы, злая улыбка, торжествующий, самодовольный темно-золотой взгляд… — Папа! Он медленно шёл вперёд, и казалось: поднажмёшь ещё чуть-чуть, самую малость — и догонишь, но как бы Катара не бежала, как бы не стучало сердце в её груди, как бы не рвалось в клочки дыхание — она не могла поймать трясущейся рукой полу его шубы или горячую смуглую руку. Не могла и всё. А потом он останавливался сам. — Папа! — задохнувшимся всхлипом вырывалось у Катары. Она брала его за шубу и разворачивала к себе. А отец смотрел на неё пустыми глазницами и улыбался той самой любимой улыбкой с морщинками-лучиками­­. — До… ченька… На его губах пузырилась кровавая пена, он обнимал её за плечи деревянными руками, а из-за его спины наступали, наступали, наступали они. Жуткие образы в чёрно-алых доспехах с живым пламенем в озлобленных глазах. Солдаты огня. Убийцы. Монстры­. И мёртвый отец безвольным мешком лежал у её ног, а на её плечах застывала кровь с его ладоней. И хохотала, хохотала, заливалась истеричным хохотом вьюга-Азула... А­ потом Катара резко открыла глаза и села на лежанке, пребольно стукнувшись с кем-то лбами — раздался сухой, забавный звук, похожий на щелчок захлопнувшейся деревянной шкатулки. Катара громко вскрикнула, потирая ушибленное место, и с обидой посмотрела на… — Зуко? Юноша отстранился, тихо зашипев, и на пару секунд прижал ладонь к ушибленному лбу, но потом, забыв о боли, с беспокойством взглянул на девушку. Катара выглядела не лучшим образом: она все еще дрожала, волосы были взъерошены, а щеки мокры от слез. Немного неуверенно протянув руку, маг огня коснулся плеча девушки. — Катара? Ты в порядке? Тебе снилось что-то, ты кричала во сне, — нахмурившись, он внимательно посмотрел ей в лицо. — Я... Не совсем, — тихо пробормотала девушка и виновато опустила глаза. Едва схлынул первый животный ужас после кошмара, как ее настигло другое чувство, не менее сильное и неприятное, а именно — жгучий стыд. Снова она заставила всех волноваться... Пусть даже «все» в данном случае — только Зуко. Зуко, который смотрит с таким искренним, с таким непривычным беспокойством. Пару месяцев назад Катара и подумать не могла бы, что Зуко, принц Зуко, может так на кого-то смотреть, а теперь при мысли о недавней предвзятости хотелось горько усмехнуться и ущипнуть себя за бок, да чтобы побольнее — в наказание за глупость. Но вместо этого Катара только глубоко вздохнула и тихим-тихим голосом спросила: — Можно мне воды, пожалуйста? Я успокоюсь. Кивнув, опальный принц огня потянулся за бурдюком, что Катара всегда носила при себе, открыл его и вручил девушке. Его губ коснулась чуть нервная усмешка: — Сначала я подумал, что на нас напали, — заметил он, пытаясь таким неумелым способом немного развеселить или просто отвлечь мага воды. Катара жадными глотками пила воду, причем так быстро, что холодные капли скатывались по подбородку и шее — девушка запрокинула голову и плотно зажмурилась. Ей казалось, что она никогда не сможет оторвать губ от горлышка бурдюка, но когда прозвучали слова Зуко... Катара сдавленно рассмеялась и грубоватым жестом вытерла рот ладонью. Поднять глаза на Зуко было неловко и даже стыдно, но она все-таки это сделала. — Я так кричала? Прости. Я привыкла, что Сокку не разбудит даже рычание голодного Аппы, — девушка вновь тихо рассмеялась, но затем сжала бурдюк в пальцах и нервно провела по округлому боку самыми кончиками. — На самом деле... Это всё из-за Сокки. Из-за его отъезда... Когда его нет рядом, мне всегда снится один и тот же сон. Катара подняла голову и взглянула куда-то мимо Зуко, в стену, будто бы вновь переживая моменты своего кошмара. — Я вижу папу. Он уходит на фронт. Я бегу за ним, но не могу догнать, а потом, — Катара сглотнула и сжала бурдюк в руках сильнее, — потом я вижу, что он мёртв... А вокруг люди огня, их так много. Они окружают нас, и я одна против них. Совсем одна. Закрыв глаза, девушка глубоко вздохнула и твёрдым жестом положила бурдюк рядом с собой, так, чтобы всегда можно было дотянуться. — Прости, пожалуйста, Зуко. Ты теперь не выспишься из-за меня... Скоро рассвет. Действитель­но, небо уже начало потихоньку приобретать серый оттенок, но Зуко это не беспокоило. Он слушал немного сбивчивый рассказ Катары, и лихорадочно размышлял: «Ей нужно как-то помочь. Но как? Я не умею успокаивать! Обнять? Скорее всего, не поймет или даже оттолкнет, я ведь ей не приятель, а просто один из команды. И не так давно она меня, мягко говоря, недолюбливала… А теперь? Кхм, неважно, это сейчас неважно. Сказать ей какую-то успокаивающую и ободряющую речь? Это уже по части дяди, я не умею. Но ведь нужно что-то сделать! Я не могу просто так сидеть и слушать!» До сознания юноши дошла последняя часть фразы, сказанной магом воды — и внутри у него все закипело от возмущения. «Она еще и извиняется?!» Тихо выдохнув, маг огня покачал головой. — Тебе не нужно извиняться. Кошмары могут присниться любому. Подсев немного ближе, Зуко положил обе руки на мягкие девичьи плечи. Катара все еще дрожала — не то от страха, не то от холода. Помолчав немного, Зуко добавил, ощущая себя так, будто шагает по словесному болоту, шаг влево, шаг вправо — трясина: — Сокка улетел, но ты не одна. Я знаю, что я тебе, наверное... Не очень приятен, — маг огня говорил это, стараясь не глядеть ей в лицо: воспоминания об их прошлых встречах не вызывали у него ничего, кроме стыда. — Но ты можешь на меня положиться. Подняв глаза, юноша слабо улыбнулся и тут же встретился с взглядом Катары, полным искреннего, но мягкого, лишенного какой-либо злости удивления и чего-то еще, чему очень сложно было бы подобрать верное слово. Плечи под его горячими ладонями были несколько напряжены, но это можно было списать на мелкий озноб — тем более что в следующее мгновение она расслабилась и осторожно, будто боясь обжечься о горячую кожу, положила ладони на его грудь. — Я знаю, Зуко, — мягко проговорила Катара, нерешительно заглядывая юноше в лицо. — Я тебе верю. Она набрала воздуху в грудь, будто хотела сказать что-то еще, но вместо слов с ее губ сорвался лишь тихий выдох — Зуко обдало легким ароматом чего-то свежего, каких-то трав (может быть, мяты или лесной хвои?). Юноша машинально вдохнул этот запах и поймал себя на том, что его тянет глупо улыбнуться, а по коже быстрыми иголками бежит щекочущий холодок. Определить, приятное это было ощущение или нет, молодой человек так и не смог, потому что в следующую минуту Катара придвинулась к нему ближе и по-детски уткнулась лбом в плечо. Сквозь тонкую ткань Зуко почувствовал тепло: несмотря на все время прохладные руки, лицо Катары было очень горячим. — Побудь со мной немного, — тихо попросила маг воды и добавила оправдывающимся тоном: — Все равно ложиться уже нет смысла… Судя по изумленно расширившимся глазам, Зуко был немало удивлен поведением Катары, но все-таки мягко прижал ее к себе и молча кивнул, давая понять, что не уйдет. Несколько минут девушка сидела неподвижно, немного неловко обняв парня за пояс и прижимаясь к нему. Дыхание ее постепенно восстанавливалось, становясь глубоким и ровным, она немного завозилась, прижимаясь к Зуко теснее, а это могло означать только одно: магу воды было с ним… Комфортно? На самом деле, Катаре было несколько неловко, где-то глубоко внутри, там, под слоем тепла и странного уюта. Она прижималась к своему недавнему врагу, человеку, который долгое время преследовал ее и ее друзей, а уж о первой их встрече, оставившей о себе просто незабываемые впечатления, и вовсе лучше промолчать. Но ведь… Все это было так давно. Разве можно зацикливаться на прошлом? Она никогда подобным не страдала, только вот почему-то до сих пор было неловко — зудяще, неприятно, как будто мечущаяся под стеклянной ловушкой муха, так и хочется раздавить, но не можешь поймать, и она мечется, зудит, тревожит, не дает расслабиться и закрыть глаза. Может быть, потому что от Зуко пахнет не морским побережьем и не вяленым мясом, а лесом и… И травами. Тоже травами. Горьковатым, но таким родным запахом. Сердце в груди у Катары приятно дрогнуло, распространяя по телу мягкое тепло. — Зуко? — тихо окликнула девушка, детским жестом потянув мага огня за одежду. — А расскажи мне о своей маме? Она не совсем понимала, зачем задала этот вопрос… Может, чтобы как-то сродниться с этим человеком? И эта попытка поначалу поставила парня в тупик. Зуко никому, никому не рассказывал о своей матери, лишь один раз обмолвился о ней… Причем Катаре. Юноша задумчиво взглянул куда-то в сторону плохо освещенной пещерной стены, вызывая в памяти тонкий образ Урсы. Признаться, он уже начал расплываться, становиться слишком… Идеальным, будто это был не живой человек, а какой-нибудь светлый дух, когда-то явившийся маленькому Зуко в сновидениях и запавший в душу. И это иногда пугало: Зуко боялся ее забыть. Память — это все, что ему осталось от матери. — Она была доброй женщиной. И всегда спокойной. Я не помню, чтобы она когда-нибудь повышала голос. По крайней мере, не на меня. Азула внешне очень похожа на нее… — Зуко тихонько усмехнулся. — Но только внешне. Катара понимающе хмыкнула. — Разница лишь в том, что у мамы черты лица были мягче, тоньше. И другая мимика. Мягкие, длинные волосы. Ладони… Я помню, у нее были узкие, теплые ладони. Она привлекала к себе людей. Но при этом друзей у нее почти не было, — опальный принц нахмурился и машинально сжал руки крепче, тем самым сильнее притиснув к себе Катару. Девушка тихонько пискнула, но Зуко этого не заметил. — Это все из-за отца. Он ее всегда контролировал. Ограничивал. Это часть его натуры. Зуко тихо фыркнул и взглянул на мага воды, что по-прежнему находилась у него в объятиях. Это было немного странно, но как-то… Уютно? Стройная и гибкая, Катара была похожа на мягкую глину или теплый воск, она ненавязчиво и, наверное, неосознанно подстраивалась под его неумелые, грубоватые руки, создавая иллюзию, будто Зуко совсем ничего не надо делать для создания уютной атмосферы. — А твоя мама… Какой она была? — тихо спросил он. Катара подняла голову. На ее лице играла легкая улыбка, нежная и благоговейная, словно бы молящаяся. Она машинально коснулась пальцами выемки между ключиц, заставляя и Зуко посмотреть туда — тени тонко очерчивали косточки, и парень вдруг подумал, что этот маг воды, как-то раз заставивший его переночевать в айсберге, на самом деле очень худенькая и хрупкая. А может, так кажется из-за зыбких теней, пляшущих по ее телу, путающихся в волосах… И лишь в глазах теней не было. Глаза были полны внутренним светом, отвергающим всякую тьму. Но сейчас она виновато опустила ресницы и тихо произнесла: — Если честно, я… Я почти не помню. Я была очень маленькой, когда ее убили. Я помню, что она была очень красивой и, наверное, похожей на твою маму, — слабо улыбнувшись, Катара легко коснулась ладонью груди Зуко. — Она тоже была очень доброй, люди тянулись к ней, как к солнцу. Если ты увидел где-то в нашей деревне кучку людей, и все они улыбаются, смеются и будто сияют изнутри — значит, рядом моя мама! Она никогда не сидела на месте, всегда что-нибудь делала: плела сеть, мыла посуду, точила ножи, заплетала мне косы. Она всегда улыбалась. Даже в голодные года, когда нам нечего было есть, она улыбалась. Папа как-то сказал мне, что у мамы самая солнечная улыбка, какую он когда-либо видел… Катара смотрела Зуко в глаза, но видела явно не его, а серо-голубые глаза, чуть пухлые губы и непослушные мягкие пряди на тонком лице. Впрочем, вскоре она, будто очнувшись, сфокусировала взгляд на принце и чуть смущенно произнесла: — Я всегда старалась быть похожей на нее. Стараюсь и сейчас, — немного помедлив, Катара накрутила прядь волос на пальцы и осторожно подняла глаза на мага огня. Голос ее прозвучал так, будто она не была уверена, стоит ли вообще говорить эту фразу, но она все-таки произнесла: — Мне кажется, наши мамы подружились бы. В этот момент Зуко, до этого слушавший мага воды с тенью улыбки на губах, помрачнел. Может быть, тому виной была скудная игра света на камнях, но тонкий призрачный силуэт, на который юноша ориентировался ранее, пропал, поглощенный грузной тьмой. — Но не отцы. Почему-то прикасаться к девушке стало вдруг невыносимо. Разжав руки, опальный принц огня отодвинулся от нее подальше и, положив локти на колени, мрачным, отсутствующим взглядом посмотрел куда-то в темноту. Его бледные губы тронула невеселая усмешка. — Раньше я был верен идеалам отца. Я верил, что всё, что он говорит — это по умолчанию правильно и хорошо. Но сейчас… Мне не стыдно, что я происхожу из его рода. Но я боюсь стать в будущем на него похожим. — Правда? Маг огня с удивлением поднял голову: что означает этот вопрос? Она ему не верит? Или хочет поверить, но пока не решается? Зуко не знал, да и не мог знать, но ожидаемой враждебности в ясных голубых глазах девушки видно не было. Она только обхватила себя руками, будто вновь оказавшись в плену зябкой прохлады, но в остальном ничуть не изменилась: все то же ласковое, мягкое доверие. Маг воды осторожно, будто боясь, что Зуко сейчас на нее кинется, приблизилась к нему и опустилась на колени — совсем близко, так, что плеча мага огня случайно коснулась ткань ее платья... А потом в его волосы внезапно вплелись прохладные пальцы бесконечно ласковым, каким-то семейным — то ли материнским, то ли сестринским — движением. Юноша едва не подпрыгнул, как от ожога. Первым рефлексом было - оттолкнуть, отвести ласково тянущиеся к нему руки, попытаться уберечь эту непозволительно доверчивую девчонку от обуревающих его чувств. Что у нее за привычка кидаться из крайности в крайность?! То ненависть, то полное, безраздельное доверие, которого Зуко, как считал сам, нисколько не заслужил? Что у нее за привычка гипнотизировать его плавными движениями и ласковыми, легкими прикосновениями?.. П­очему он не может воспротивиться, в конце концов?! Тонкая ладонь ласково погладила жесткие, всклоченные со сна волосы. — Ты — не твой отец, Зуко, — тихо, но твердо произнесла Катара, заглядывая ему в лицо. — И если ты боишься... То никогда не станешь. Маг огня как-то расслабился, обмяк под ее руками и слабо улыбнулся. — Катара? Спасибо... Замолчав,­ молодой человек посмотрел на мага воды, что сидела напротив. Странно, но он будто только сейчас смог рассмотреть ее как следует — быть может, это рассвет, что уже торжествовал на небосклоне, очертил мягким розовым светом ее лицо, а может, Катара впервые позволила увидеть себя… Такой. Оказалось, что у девушки теплый и открытый взгляд темно-голубых глаз (хотя голубой сам по себе, скорее, прохладный цвет — таким он всегда казался Зуко). Мягкий овал лица, лишенный точеной резкости черт, что присуща нации Народа Огня, но самое главное — улыбка. Мягкая и искренняя. Ему — искренняя. Еще одно движение ее руки, и щеки Зуко коснулась волнистая прядь ее волос, соскользнувшая с плеча. Чуть жестковатые, но очень густые, и от них исходил тонкий аромат каких-то (должно быть, целебных?) трав и морской соли. И, что больше всего волновало, это был не запах благовоний и духов, характерный для дам высшего общества, а ее собственный естественный аромат, и в том, что юноша жадно втянул его в себя было нечто даже интимное. Кажется, Катара покраснела? На мгновение прикусила губу, окинула его коротким, жадным взглядом — и спрятала глаза, а ладонь как-то бессильно соскользнула с его волос по щеке, на плечо… И, наконец, Катара убрала руку. Зуко испытал облегчение, смешанное с разочарованием. С сердца словно упал камень, но, как ни странно, ему была приятна его теплая тяжесть. А что еще более странно, так это то, что раньше маг огня всего этого не замечал. Наоборот, Катара казалась ему какой-то... Хлесткой, резкой, даже в какой-то степени надменной. А сейчас... Или это сама Катара впервые смотрит на него именно так? Или впервые оказалась к нему так близко? Кажется, Зуко даже чувствует ее дыхание на своем лице. Теплое, чуть щекочущее дыхание. Хочется раскрыть губы навстречу, потому что их начинает как-то странно жечь, будто их смазали красным перцем. Дышать становилось тяжелее, а длинная пауза, повисшая между ними, становилось все более неловкой. Юноша зажмурился и снова открыл глаза, будто очнувшись от какого-то странного оцепенения, и вновь взглянул на девушку — уже тверже и осмысленней. Катара встретила его взгляд несколько растерянно, будто она-то не была готова к этой твердости и осмысленности. Маг огня нервно взъерошил себе волосы и откашлялся, прочищая горло. Казалось, Катара замерла, натянутая, как струна, в ожидании: что он скажет? Зуко набрал воздуха в грудь… — Тюрьма для государственных преступников... Где держали моего дядю. Я не уверен до конца, что Аанга могут держать именно там, но наши поиски стоит начать оттуда. Она хорошо охраняется, и я слышал, что кроме самого здания тюрьмы там есть еще и нижний уровень, где держат наиболее опасных заключенных. Если Аанга держат в этой тюрьме, то именно там — в бункерах. Но… — Зуко вновь нахмурился. — С его освобождением будут большие проблемы. Обычную стражу туда едва ли пускают, только элитные подразделения, а после того как мой дядя сбежал оттуда, там еще больше усилили охрану. Едва ли нам удастся проникнуть туда незамеченными. Это не говоря уже о том, что наши портреты наверняка висят на каждом столбе. Если поначалу Катара слушала его с выражением легкой растерянности и какой-то странной обиды на лице, то теперь от него не осталось и следа. Девушка смотрела на мага огня внимательно и сосредоточенно, она слегка покусывала губу и забавно морщила лоб. Она кивнула и, видя, что Зуко хочет сказать что-то еще, вопросительно подняла бровь и сделала ободряющий жест рукой: ну, говори? Зуко осторожно притронулся к ее плечу. В его голове прозвучал голос Сокки: «Она может кинуться спасать Аанга или тебя. Она совершенно не думает о себе». Сейчас он видел, что это правда. И… Он пообещал. — Будет безопаснее, если я пойду один. — Нет! — дикой кошкой вскинулась Катара, вырываясь из-под его руки и вставая на ноги. — Нет, нет и еще раз нет! Мы спасем его, Зуко. Чего бы нам это не стоило. Руки девушки были упрямо сжаты в кулаки, губы сложились в тонкую ниточку. Чуть щурясь, она посмотрела на солнце, что уже согревало теплыми лучами землю, разбавляло густой сизый мрак минувшей ночи. Солнце отражалось в ее глазах, холодных, точно крохотные льдинки, и теплые, ласковые лучи превращались в острый, полный решительности и готовности к любым опасностям блеск. Зуко устало вздохнул и невесело усмехнулся. Как оказалось, Сокка хорошо знает норов своей сестрицы. Им предстоял тяжелый день.