«Гнетущая жара. Мой помутненный рассудок слышит Раскаты грома.» Масаока Сики
Был тихий, пасмурный день, уже постепенно клонящийся к вечеру, хоть это и было почти незаметно за плотными, низкими тучами. Тихонько накрапывал дождь, будто серая плотная занавесь от самого неба и до земли. Дождь был по-осеннему холодный и нудный, нагоняющий сумрачное, меланхоличное настроение. Чего хочется в такую погоду? Конечно же, забраться под теплое одеяло с кружкой чего-нибудь согревающего или даже горячительного, взять в руки большую книгу, потрепанную от частого чтения, и погрузиться в нее, слушая тихий шелест капель за окном и улыбаясь от ощущения тепла и уюта, окружающего тебя. Да, наверное, чего-то в этом духе. Но уж никак не сидеть на голой земле в заброшенном сарайчике около сожженной фермы и не греть озябшие руки о костер, заворачиваясь в насквозь грязную накидку. Однако Зуко, Катаре и Аангу не предоставлялось возможности выбора, и им оставалось только беспомощно жаться друг к другу и смотреть то на пламя, то на плотную завесу за приоткрытой дверью. В этом куцем домике она вовсе не закрывалась, держась на одной петле, а подпереть ее было нечем — и от проема постоянно тянуло сыростью и прохладой, от которой по коже ползли неприятные мурашки, похожие на липких насекомых. Однако это было лучше, чем кольцо огня и раскаленный воздух с запахом гари, поэтому никто не жаловался. Они вообще старались не говорить, будто боясь, что через рот выпустят тепло. Магам все-таки удалось выбраться из этого проклятого леса. Когда первая волна паники схлынула, Катара разлила вокруг себя и своих спутников всю воду из бурдюка и создала небольшое водное ограждение. Оно дало им несколько минут на размышления и приход в себя. Немного отдышавшись, молодые люди собрались с мыслями и поняли, как могут уйти от неожиданной напасти: как оказалось, солдаты окружили их не со всех сторон, сбоку было небольшое свободное пространство, и через него вполне можно было уйти незамеченными. К тому же, там было немного поменьше огня, поскольку гореть было нечему: огонь полыхал на голой земле, когда как вокруг вовсю горела трава. Нужно было только оставить что-то из своих вещей, как сказал Зуко, иначе солдаты поймут, что они не сгорели дотла, и будут преследовать их снова и снова. Огромных трудов Катаре стоило разжать пальцы на своем бурдюке. Это нехитрое приспособление, хранилище ее магии, прошло с ней весь этот путь: от самого южного полюса, укрытого блестящим снегом — до этих ненавистных для нее мест, где даже солнце сечет, как плеть, и вовсе не является другом. Впрочем, и Зуко было нелегко: кинжал, подарок дяди… Да еще и полезное оружие, которое куда легче пронести куда-либо незамеченным, чем те же палаши. Однако и бурдюк, и кинжал в итоге остались лежать на земле — а Зуко с Катарой и Аангом, кашляя и задыхаясь, пробрались сквозь огненное кольцо и поспешно скрылись в лесу: быстрее, быстрее, чтобы вновь не заметили, не начали эту безумную погоню! И вот теперь они здесь: в крохотном сарайчике неподалеку от разоренной — должно быть, мародерами — фермы. Едва перешагнув через порог сарая, молодые люди упали наземь, как подкошенные, и мгновенно провалились в сон. Катара машинально обнимала Аанга сквозь дремоту, будто боясь, что мальчика снова похитят у нее из-под носа, но юный аватар не отвечал на крепкое объятие. Напротив, он свернулся в позе зародыша и не шевелился. Дыхание его было глубоким и ровным, но спина до странности напряжена, поэтому неизвестно, спал ли Аанг хотя бы несколько минут. Катара проснулась первой и почти сразу же вскочила на ноги, как ошпаренная, и со смущением обнаружила, что во сне прижималась спиной к Зуко. Объяснение девушка нашла быстро: маг огня был очень теплым, а в сарае было отвратительно промозгло, однако это не помогло ей согнать румянец со щек. Маг воды хотела было пойти поискать пищу, но вскоре поняла, что готовить ее было бы не в чем. Котелок, небольшие, но все-таки запасы провизии, теплая одежда — все осталось там, в пещере, в которую они больше не вернутся. Растерявшись, Катара тихонько притулилась где-то в углу и стала неподвижно дожидаться, когда проснутся ее спутники, но когда это произошло, в сарае не стало ни веселее, ни шумнее. В гробовом молчании Катара обработала себе, Зуко и Аангу ожоги, оставшиеся после побега через огненное кольцо (для этого пришлось использовать дождевую воду) и замерла, обнимая их обоих и глядя на костер, созданный принцем огня из ничего — магическое пламя парило в воздухе само по себе. Девушка с какой-то надеждой ждала, чтобы кто-то заговорил… В особенности Аанг. Прежде он всегда мог развеселить ее, но сейчас мальчик молчал, угрюмо повесив голову и глядя на свои пальцы, сжимающиеся на посохе. Аанг так его и не бросил. У мальчика было выдрано несколько ногтей, и Катаре не хотелось думать, как и кем они были выдраны… Но не думать не получалось. И постепенно поток мыслей переместился от ногтей к куда более тяжелым и страшным вещам. Что с ним вообще произошло? Где он был все это время? Почему вернулся таким пасмурным и тихим, как этот треклятый дождь за дверью? Прежде Катару всегда восхищало это качество в мальчишке: даже после своей собственной без пяти минут смерти от руки Азулы он не опустил рук и уже через несколько дней освещал все кругом задорной улыбкой и сияющими глазами. А сейчас?.. Катара тихо, но тяжело вздохнула. «Нам все равно не уйти от этого разговора», — подумала она, судорожно сглатывая. — Аанг? — девушка осторожно коснулась его лопаток. Мальчик молча поднял голову и взглянул на нее — все теми же угольно-черными глазами и без тени улыбки на исхудавшем лице. «Ему нужно поесть, — с тоской подумала Катара, — просто необходимо, а мы сидим здесь, посреди разоренной деревни и без денег. Скорей бы прошел дождь». — Аанг… Скажи… Что с тобой случилось?***
Сильный удар — и Озай как-то неловко, почти беспомощно взмахнул руками и полетел вниз. Спустя несколько секунд свободного падения, Лорд Огня со всей силы впечатался спиной в камни и покатился вниз. Его тело швыряло так, будто это был не сильный мужчина сорока лет, а хлипкая, дурно сделанная кукла, которой ничего не стоит оторвать руку или ногу. Ушей аватара достиг болезненный хриплый крик, потом непечатное ругательство, снова крик, и Озай, наконец, остановился. Он лежал на земле, раскинув руки, полностью раскрытый, весь в неглубоких, но явно кровоточащих царапинах, ссадинах и ожогах, с болезненно искривленным ртом… «Это он? — недоуменно подумал молодой аватар. — Это действительно он?» Аанг, конечно, не был удостоен тесным знакомством и дружбой с Лордом Огня, но он всегда виделся ему величественным, сильным, властным, возвышающимся над всеми остальными людьми на голову, а теперь этот человек лежал там, внизу, беспомощной куклой и казался не опаснее беззубого щенка. Что-то внутри говорило Аангу голосом Сокки: «Стой, нельзя действовать так бездумно, это же Озай, он наверняка задумал какую-то подлость!» — но принципы, эти проклятые принципы пацифизма, тщательно взращенные в нем монахами велели молодому аватару безбоязненно спуститься вниз и склониться над сильным — поверженным… поверженным ли? — телом. Озай с трудом приоткрыл глаза и трудно вздохнул. — Тебе… Меня… Не победить, — прохрипел он, и Аанг почувствовал, как он судорожно напрягся, пытаясь встать. Мальчик тихонько покачал головой и слабо улыбнулся. Наверное, можно было бы даже восхититься упорством этого человека: поверженный, ослабший, в минутах от потери всего, к чему стремился, он продолжал на что-то надеяться. По мнению Аанга, это действительно была надежда. Пусть извращенная, исковерканная, неправильная, но надежда. Пальцы аватара ощутимо подрагивали от волнения, когда он положил их на лоб Озаю, а вторую ладонь — на его грудь. Закрыв глаза, мальчик сосредоточился и… И получил сильный удар в грудь. Он не издал ни звука, только беспомощно раскрыл рот, прорезая обнаженной спиной горячий воздух. Он лишь хрипло вскрикнул, врезавшись лопатками в скалу. Он сполз по ней, пытаясь цепляться за камни пальцами, но лишь сорвал себе несколько ногтей — захотелось по-детски засунуть их все в рот и зализать, но для этого не было времени. Озай приближался к нему: торжествующий, с гордо вскинутым подбородком, с широкой ухмылкой на точеном лице и безумно горящими глазами. Ухмыляясь, мужчина нанес еще один удар. Рефлексы сработали «на отлично»: Аанг прижал руку к скале, заковывая ее в каменную перчатку, и закрылся от огня, но тот был достаточно сильным — по конечности вплоть до самого плеча прошлась волна омерзительного онемения, и в тот же момент последовала новая атака — в живот. Аанг закричал, болезненно выгнувшись дугой и по-детски зажмурив глаза. По вискам прочертили широкие серебряные дорожки две крупные слезы. Пускай с трудом, но Аанг медленно разомкнул веки. Весь мир покачивался и плыл в мутной светло-серой пелене, и только фигура Озая, нависающая над ним, виделась четко и ясно. Почему-то ему вдруг вспомнились глаза Тоф — их тоже застилала такая же мутно-серая пелена, иногда сверкающая неожиданно нежным, пусть и жутковатым, жемчужным блеском из-под густой челки. — Ты… Подлец, — выдавил из себя Аанг, пытаясь хотя бы прикрыть ожог на животе ладонью. — Трус… Честная схватка не… — Честная схватка — для доверчивых мальчишек вроде тебя, аватар, — ухмыльнулся Озай в ответ и насильно поднял его голову за подбородок, заставляя заглянуть в лицо. — Ты вступил в войну, не имея о ней ни малейшего понятия. Ты знаешь, что такое война? Это хитрость, обман... — Подлость! — выкрикнул Аанг и сильно дунул на Озая мощным потоком воздуха. Его немного отнесло назад, он почти упал, но… Но схватился за чужое плечо. Их окружал полукруг из вооруженных до зубов солдат. Судя по обмундированию, отличавшемуся от тех, что Аанг видел прежде, это было какое-то элитное подразделение. Лиц мужчин не было видно, лишь отблески от сфер, что они держали наготове, танцевали на забралах их шлемов. «Засада! — запоздало понял Аанг. — У него все это время было прикрытие!» Мальчику захотелось зарычать от нахлынувшей на него отчаянной, бессильной ярости. Он стукнул кулаком по скале, пытаясь высечь из нее каменный куб и направить его вперед, но лишь тихо заскулил и разжал обмякшие пальцы: движение руки отдалось болью в обожженном животе. Однако коснуться его Аангу не позволили. Его руки схватили два солдата. Еще двое держали за ноги — распятым, беспомощным, таким, каким казался Озай недавно… Он мог только дышать и метать в Лорда Огня молнии взглядом, но ни то, ни другое не помогало. Мальчику было слишком больно, чтобы он мог выдохнуть огонь или хотя бы мощную струю воздуха, он ни на чем не мог сосредоточиться, только гудело, гудело в висках, в затылке, бешено билось сердце — и безумно болели ожоги. А Озай уже приближался к мальчишке снова. И смеялся: — Глупый доверчивый ребенок, — улыбаясь, он небрежно похлопал Аанга по щеке, за что тут же поплатился: в воздухе звонко клацнули зубы. Озай еле успел отдернуть пальцы. Раздраженно нахмурившись, мужчина снова взял аватара за подбородок. — Ты до сих пор не понял? Никому нельзя доверять. Тем более, своему врагу. Честные поединки один на один, которые решат исход войны, бывают только в сказках. Так может, тебе пора из них выбраться, мальчишка? Ты проиграл, — с этими словами Озай ударил его снова. На долю мгновения у Аанга побелело в глазах. От него прошла мощная волна света, стрела на голове на мгновение ярко вспыхнула белым сиянием — и погасла, а Аанг так резко уронил голову себе на грудь, будто у него переломились шейные позвонки. Половина солдат, что окружали Озая, были опрокинуты наземь, многие скинуты со скалы, а те, что держали молодого аватара, были мертвы — в последние секунды перед тем, как потерять сознание, Аанг ощущал на щиколотках их стремительно похолодевшие руки. Но в них, по сути, уже не было необходимости. Озай подхватил упавшее прямо ему в руки хрупкое тело и устало прислонился спиной к скале, к которой только что был пригвожден Аанг. Его тело он держал небрежно и чуть неловко, как сломанную куклу. Впрочем, сейчас Аанг очень напоминал ее. Лорд Огня бросил мальчика одному из оставшихся в живых солдат и сказал: — Его — в бункер. Мне — лекаря. Живо. Солдат молча отдал ему честь рукой.***
Как бы нелепо это не звучало, Аанг вынырнул из сумбурных и смазанных сновидений оттого, что у него безумно чесался позвоночник. После того, как его ранила Азула, на его спине остался уродливый багровый шрам, похожий на дырку с рваными краями, и время от времени он начинал чесаться так сильно, что Аанг готов был кататься по земле, лишь бы хоть немного смягчить эти ощущения. Обычно мальчику удавалось дотянуться до шрама пальцами благодаря природной гибкости, или ему помогали ловкие лапки Момо, но сейчас… Сейчас Аанг был закован в колодки. Холодный металл плотно прилегал к тонкой коже, и колючие, морозные мурашки так и бегали по всему телу, скапливаясь там, где железо находилось особенно близко к коже. Все тело сильно затекло. Особенно сильно ныли плечи, спина и позвоночник, рук и ног Аанг не чувствовал вовсе, и безумно, безумно, безумно чесалась спина. Окинув взглядом помещение, где он находился, Аанг подумал, что хочет, чтобы спина у него чесалась всегда. Тогда он смог бы сконцентрироваться на этом неприятном, жарком ощущении, спрятаться за ним от осознания реальности. Его заперли в небольшую комнатку с голыми стенами. Не было ни лежанки, ни письменного стола, ни окна — ничего. Только голые металлические стены, холодные, как руки магов воды. Аанг невольно вспомнил северный полюс, город ледяных дворцов… Там тоже было холодно. Там тоже были ледяные стены. Но в этих стенах жили люди с горячими сердцами, а здесь… Здесь был только он сам: закованный в колодки, подогнанные, очевидно, специально под него (иначе Аангу не составило бы труда выскользнуть из них) мальчик тринадцати лет с гудящей головой и мутными серыми глазами. Аанг с трудом приподнялся и, чуть пошатнувшись, даже встал на ноги. Колодки казались очень тяжелыми, но мальчик догадывался, что вскоре привыкнет и почти перестанет их замечать. Если бы только не этот холод… — Эй? — хрипло позвал аватар. — Здесь кто-нибудь есть? Стоило этим словам сорваться с его губ, как последний маг воздуха тут же мысленно огрел себя по голове собственным планером. Что он за балбес?! Нужно было обойти камеру, все ощупать без посторонних глаз, возможно, он нашел бы выход, а он… Но отступать было поздно. Дверь, которую Аанг сперва даже не заметил, распахнулась. На пороге выросла фигура среднего роста, закованная в тяжелые доспехи. Аанг тут же набрал воздуху в легкие и изо всех сил дунул, сметая стражника с ног. Мужчину отнесло куда-то вглубь небольшого коридора и сильно приложило об стенку — послышался громкий лязг, какой бывает, когда опрокидывается целая полка железных банок. Аанг весело рассмеялся и хотел уже с ликующим хохотом промелькнуть мимо оглушенного солдата, дернулся вперед и — упал на колени, как подкошенный. Его приковали к стене. Цепи крепились к колодкам на ногах и были очень прочными даже на вид. «Еще бы ошейник на меня надели!» — раздраженно рыкнул Аанг про себя и попытался встать, но на сей раз у него не получилось. Стражник вновь приближался к нему, и мальчика сковал леденящий, не дающий даже пошевелиться ужас. Мужчина — по голосу чувствовалось, что это мужчина — негромко посмеивался. — Какой ершистый мальчишка, — с издевкой протянул он и схватил Аанга за затылок, чтобы тот поднял голову и посмотрел в прорези шлема, что заменяли солдату глаза. — Его Величество Озай предупреждал, что ты упорный. Ну, ничего, — утешительно хмыкнул стражник, — мы из тебя это выбьем. Не беспокойся. Пугливый холодок пробежался по коже Аанга — будто не доставало ему зябких мурашек по всему телу. И вместе с этим в груди бешено и жарко билось сердце, как перепуганная пташка. «Успокойся! — приказал себе аватар. — Нужно перевести дыхание и узнать, что теперь со мной будет и где я вообще. И главное: что произошло, пока я лежал без сознания. Неужели Озай победил? А где ребята?» Вместо глубокого вздоха получилось лишь судорожно сглотнуть. — Что вы со мной сделаете? — стараясь говорить как можно спокойнее и тверже, произнес Аанг. — Убьете? — Я же говорил — глупый мальчишка! Конечно, нет! Наш Император слишком мудр и проницателен для этого! Он знает, что ты задумал, паршивец… Если тебя убить, ты переродишься снова, не так ли? И тогда тебя придется искать и побеждать заново, но нет… Нет. Ты не умрешь. Но поверь мне, ты этого захочешь. С этими словами Аанга сильно ударили в лицо. Его голова мотнулась в сторону. Колодки врезались в шею от этого движения, оставляя на тонкой коже глубокую багровую борозду, и Аанг не сдержал громкого, болезненного вскрика. Наказание последовало незамедлительно: новый удар. И снова в лицо. По подбородку потекла кровь пополам со слюной из беспомощно открытого в попытках вдохнуть воздуха рта, ее захотелось стереть, но руки мальчика были прочно скованы. Мужчина продолжал яростно избивать аватара. Аангу хотелось бы представить, что там, под шлемом, скрываются страдальчески изломанные брови, и за каждый удар воин просит прощения, ведь люди не могут, не могут быть настолько жестокими! Но с каждым чавкающим звуком кулака, врезающегося в лицо или в живот, Аанг все больше и больше разубеждался в этом. Мальчишка не кричал. Не потому, что блистал выдержкой, отнюдь нет. Просто не хватало воздуха на то, чтобы кричать, да что там, его не хватало даже на то, чтобы просто вдохнуть без боли и плавающих перед глазами кругов. Поэтому Аанг завалился на бок, согнулся, пытаясь рефлекторно прикрыть живот, и стал ждать, пока все это закончится. Сначала он хотел хотя бы немного отрешиться и начать медитацию — монахи научили его погружаться в нее практически в любых условиях — но вместо размеренного и неторопливого счета вдохов или ударов сердца Аанг рвано считал удары и с каким-то жутким спокойствием отмечал про себя алгоритм: Раз! — сильный удар, такой, что звенит в ушах. Два… — слабый, почти поглаживание по щеке, если сравнивать с предыдущим. Три, — нанесенный с таким расчетом, чтобы Аангу стало больно не от самого удара, а от того, как мотнется из-за него закованное в колодки тело. Но постепенно и этот рваный счет прервался. Аанг даже подумал, что теряет сознание, его мозг окутала плотная пелена, но мальчик был из нее вырван громким и немного резким мужским голосом. — Хватит! Аанг с удивлением приоткрыл глаза, незаметно наблюдая за новым действующим лицом в своей камере — а в том, что это камера, не возникало никаких сомнений. Это был другой мужчина, тоже в доспехах, но без шлема. Волосы у него были очень короткие, жесткие на вид, они топорщились во все стороны, как щетина у дикобраза, но лицо у него было до странности мягкое, со смешными пухлыми губами и веснушками на носу. Однако, несмотря на внешнюю детскость, на своего товарища, так и не снявшего шлем, он смотрел жестко и остро. — Ты забьешь его до смерти, это всего лишь ребенок! — Всего лишь ребенок? Всего лишь ребенок?! Это аватар! Он едва не погубил все, к чему наша страна шла больше восьмидесяти лет! Он едва не победил самого Озая! Это чудовище, ты слышишь меня? Опасное чудовище! Подпаленные брови веснушчатого стражника сошлись на переносице. Он опустился на одно колено рядом с Аангом и грубо поднял его за плечи — мальчик сдавленно охнул и вновь ощутил, как безвольно мотнулась голова, как врезались в шею колодки. Аватар попытался раздраженно убрать голову, когда его затылок стиснула горячая рука мага огня — да что они все обращаются с ним как с тряпичной куклой?! — но у него, конечно же, не вышло. Тюремщик поднял голову мальчика так, чтобы его озлобленный товарищ видел залитое кровью лицо Аанга. Но он не открыл глаз. Видеть этого человека у него не было никакого желания. — Посмотри на него, Дрой! Хорошенько посмотри. Этому пареньку едва ли дашь пятнадцать лет. А ты избил его, как… — Прекрати читать мне морали, пока я не… — мужчина не договорил, но над его рукой вспыхнуло небольшое пламя. Аанг не видел этого, но тюремщик, что держал его, зло прищурился. — Ах, не читать морали? Хорошо. Аанг был достаточно грубо брошен наземь. Тихо заскулив от боли, мальчик снова сжался на полу, пытаясь прикрыть избитые особенно сильно участки тела, но выглядела эта попытка откровенно жалкой. Несмотря на ломоту во всех конечностях, Аанг достаточно отчетливо воспринимал все происходящее. В основном потому, что каждый звук, будь то шаг, лязг доспехов при движении, или чужой голос болезненно врезались ему в уши. Хотелось заткнуть их и истошно закричать, чтобы не слышать ничего, кроме собственного визга на одной ноте, да и то через ладони на ушах, но Аанг не мог. Он сейчас вообще ничего не мог. Тюремщик встал на ноги и, подойдя к Дрою, грубо ткнул его пальцем в грудь. — Я запрещаю тебе избивать этого мальчишку, если тот не попробует сбежать. — Что?! На каком основании?! — Я все еще старший по званию, капитан Дрой, — нарочито отчетливо проговорил тюремщик и добавил уже немного помягче, будто бы стараясь объяснить, или даже оправдаться: — Какая бы тварь не жила у него внутри, тело у него мальчонки тринадцати лет. Аанг нахмурился и попытался повернуть голову к мужчинам в доспехах: может быть, он ослышался? «”Какая бы тварь”? Кого они имеют ввиду? Неужели в стране огня аватар считается тварью?.. А как же аватар Року?» Только сейчас, только сейчас Аангу захотелось сжаться в уголке и заскулить, а может быть, даже заплакать. Он и сам не знал причины, просто… Это было так унизительно. Так больно. И так страшно. А тюремщик тем временем продолжал — теперь его слова доносились до Аанга как через толщу воды, будто он лежал в ледяной ванне или тонул в холодном, бушующем море: — …У меня, Кох тебя раздери, внук — его одногодка! Так что хоть пальцем его тронешь — я с тобой поквитаюсь, понял? А теперь иди отсюда и остынь. Ему еще руки сломать надо, если ты не забыл. «Руки?» — растерянно промелькнуло в голове у Аанга. Дверь с громким стуком захлопнулась. Аанг услышал, как к нему подходит второй тюремщик, как вновь присаживается рядом, почувствовал, как его усаживают прямо и аккуратно стирают с лица кровь. Когда платок из грубоватой ткани коснулся губ, они предательски задрожали, как будто аватар невесть сколько времени пробыл на морозе. — Вы… Сломаете мне руки? — сдавленным голосом спросил Аанг и с трудом приоткрыл глаза. Мужчина молча кивнул. Он старательно не смотрел на Аанга, и это убедило аватара в том, что он чувствовал себя виноватым. — Прости. Я постараюсь не больно. Ты пойми, это нужно… Чтобы ты не сбежал. Та тварь, что в тебе сидит, может уничтожить все, чего мы добились за столько лет войны, и тогда получится, что она будет напрасной. И мой сын напрасно погиб. И жена его тоже. Все было впустую. Ты понимаешь? — мужчина почти робко заглянул в серые глаза мальчика. Тот покачал головой. Хотелось сказать что-нибудь обнадеживающее, мудрое, правильное, что-то о том, что аватар несет в себе равновесие, а война его нарушает, что война это низость, подлость, гнусность, но едва ли Аанг смог сейчас выдавить из себя больше десятка слов. Поэтому лучше было использовать их с умом. — Что произошло? Озай… — Победил, — улыбнулся тюремщик. — Сейчас он в Ба Синг Се. Теперь там новая резиденция. — А страна огня… — Ею правит принцесса Азула. Вы проиграли. Резким и хлестким движением ему сломали первую руку, затем, не дав опомниться, и вторую. И Аанг закричал, но он отнюдь не был уверен, что это было от боли в сломанных конечностях. Тюремщик так же вывернул ему оба колена, но этого Аанг почти не почувствовал: боль в сломанных костях застилала все. Сквозь густую пелену аватар услышал, как тюремщик покидает камеру, затем (Аангу показалось, что всего лишь через секунду) возвращается с какой-то миской и тряпкой в руках. Ему подняли голову и накормили с ложки какой-то едой (ее вкуса мальчик не почувствовал), но как только он проглотил последнюю ложку, как ему завязали рот. Аанг догадался, что это сделали для того, чтобы он не смог воспользоваться магией воздуха, но сейчас ему было почти все равно. В голове все еще звучало: «Вы проиграли. Вы проиграли. Вы проиграли.» Как он мог?! Он подвел их, подвел их всех. На него возлагали такие надежды, а он сломался под их тяжестью. Ему всегда было трудно выносить ее. Надежды, ожидания… Они давили на плечи и голову, заставляли метаться по ночам в кошмарах, а наутро ободряюще всем улыбаться: у меня все хорошо, мальчик-надежда снова с вами, хей-хей! Да, ему было трудно, но он всегда хотел оправдать все, что на него возлагали. Победить. Подарить им новый, чистый мир. Выполнить долг аватара. А теперь он сидит здесь, с переломанными конечностями и завязанным ртом и ничего, ни-че-го не может сделать. А где-то там, далеко, страдают его близкие люди. И зовут его на помощь. Так же, как звали монахи, его друзья. Так же как, умирая, звал его Гиацо. Аанг был уверен, что звал, у них двоих никогда не было никого, кроме друг друга. А он не может им помочь! Бесполезная кучка костей и мяса! Переломанных костей и избитого мяса. «Ну и что?! — в бессильной ярости подумал Аанг. — Ну и что?! Да, мне сломали кости, да, избили, но это не оправдание, я должен был им помочь! Я и сейчас должен! Но я не могу… Не могу, ничего не могу…» Судорожно всхлипнув, Аанг позорно упал на колени и уткнулся лбом в холодный металлический пол. Вскоре его украсила россыпь соленых капель. В тусклом, холодном свете светильника под самым потолком они были смутно похожи на драгоценные камни: алмазы слез и темные рубины грязно-алой крови. И потекли размеренные дни. Наверное, их можно было бы даже назвать по-своему спокойными. Аангу приносили еду дважды в день. Кормили с ложечки, как маленького, но очень быстро, буквально набивая рот съестным, а потом грубо, зажав нос пальцами, заливая питье — чтобы он не успел сдуть стражника с места. Порции были очень маленькими, поэтому у аватара почти всегда кружилась голова от голода. Из колодок его не высвобождали даже на ночь, поэтому вскоре совершить малейшее движение или даже просто напрячь мышцы Аангу было невыносимо больно. Переломы, кажется, и не думали срастаться. И было холодно. Всегда, каждую секунду было ужасно холодно. Но со всем этим еще можно было мириться. Аанг привык к жесткой монашеской аскезе и вполне мог бы скрыться от физических мытарств в своих мыслях, в медитации, в конце концов, но… Конечно, у него не получалось. Аанг пытался представить себе тихое и спокойное место. Высокий, крутой холм, украшенный низким, но развесистым деревом, солнце кругом — куда не глянь, всюду медовый, ласковый свет, прохладный ветер, ласкающий кожу. Он представлял, как сидит под деревом и играет с малышом Момо, или тихонько насвистывает какой-то танцевальный мотивчик, представлял себя умиротворенным и счастливым — а потом мысли переставали ему повиноваться. И небо чернело, Момо испуганно слетал с его колен, а после Аанг находил в траве его крохотный трупик, и кровь заливала траву, и дерево горело и обугливалось, превращаясь в какое-то подобие скрюченных пальцев, торчащей из земли. А потом приходили люди огня и… Аанг пытался представить себе своих друзей. Всех вместе. Широкую, веселую улыбку Сокки, его забавно торчащий хвостик, возмущенный вопль: «Это — волчий хвост воина!». Веселый голос Тоф: «Эй, Твинклтос, ты где застрял?». Зуко — их нового друга, глядящего на них всех с немного застенчивой улыбкой. Суюки. И Катару. Да, конечно, Катару… Которая извивается на земле, всхлипывая и закрывая руками изуродованное пламенем лицо. И Сокка кричит ему в лицо: «Это ты виноват! Ты убил мою сестру!» — хотя на самом деле это сделала Азула, Аанг не видит ее, но чувствует присутствие рядом, ее леденящий душу взгляд, но Сокка прав: это он — первопричина. Он должен был отправиться путешествовать один. Он не имел права подвергать их опасности. Это он виноват в том, что они теперь могут быть ранены, убиты, искалечены! Он, он, он один! Аанг пытался спрятаться в своих мыслях, но они в итоге выкидывали его в реальность. Он лишился своего последнего пристанища. Порой он пытался храбриться. Когда Дрой приходил к нему и начинал издеваться словесно (раз уж ему запретили делать это физически), Аанг отвечал ему, пусть и только в мыслях. «Ты ничтожество. Озай растоптал тебя, как жалкую мушку. Ты жив лишь по его милости.» — «Я жив, потому что если погибну, то возрожусь снова, а Озай этого боится. Да, боится! Все, что нарушает равновесие, боится аватара.» «Ты обыкновенный пленник, такой же, как и все, просто чуть более опасный. Хотя о чем это я? Ты не опаснее мышонка.» — «И именно поэтому вы заковали меня так, что я не могу даже шевельнуться или вдохнуть полной грудью. Вы боитесь каждого моего свободного движения, каждого жеста.» «Ты умер для всего мира.» — «Я уже умирал один раз. И воскресал. Воскресну снова, мне не впервой.» «Ты проиграл.» — «Значит, возьму реванш!» Но в последнем Аанг сомневался с каждым днем все больше и больше — потому что все больше и больше выматывался как физически, так и морально. Из-за холода и боли он почти не мог спать и лишь изредка проваливался в тяжелое забытье. Он не смог бы сказать, сколько лежал в бессознательности: здесь он полностью потерял ощущение времени и даже не знал, сколько дней прошло после битвы с Озаем. Впрочем, мальчик был лишен не только чувства времени, но и многого другого: чувства уверенности в себе, в своих силах и безопасности своих друзей… Но, пожалуй, самым страшным было то, что он не мог хоть чем-нибудь себя занять. Он сутками сидел неподвижно в пустой комнате, и развлекали его лишь время от времени появляющиеся в ней тюремщики. Извращенное понятие о развлечениях. Аанг пытался спастись песнями, которые прокручивал в голове, пытался решать примеры в уме, вспоминал правила арифметики и рецепты тортов, которые ему в огромном количестве зачитывал Гиацо, но все эти мысли в итоге исчезали, и в голове крутилась лишь одно слово: «Проиграл, проиграл, проиграл», «Ничтожество, ничтожество, ничтожество», или, что было еще хуже: «Помоги, помоги, помоги» — голосами его друзей… В последних случаях ему хотелось истерично выть и кататься по полу, пытаясь заглушить эти навязчивые мысли, похожие на первые симптомы психической болезни, но он не сделал бы этого, даже если бы не было колодок. Не позволила бы гордость. Тяжелее всего ему стало после визита Азулы. Она пришла всего один раз, заглянула словно бы мимоходом, но Аанг заметил на ней дорожный плащ и немного запачканные в грязи сапоги и понял, что это было отнюдь не так: она приехала к нему специально. После нескольких суток (недель? месяцев?) в пустой камере мальчик готов был жадно впиться глазами во что угодно, даже в самое омерзительное — лишь бы новое. Вот уж не подумал бы он, что будет жадно разглядывать своего кровного врага, почти любоваться разводами грязи на ее дорогих изящных сапожках и слушать ее голос, как нежную музыку… — О, аватар… — насмешливо усмехнулась девушка, склоняясь во псевдо-вежливом поклоне. — Добро пожаловать в мою страну. Знаешь, если не брать в расчет войну, то народ огня славится своим гостеприимством. Аанг сжал зубы до ломоты в челюсти. Он помнил об этом. О, как он помнил об этом. Он помнил то время, когда каждый житель страны огня приветствовал всех своих соседей по очереди, глубоко кланялся и с солнечной, веселой улыбкой желал всех благ. Помнил то время, когда гостю готовы были отдать последнюю рубашку, а дорогому гостю — хоть собственную жизнь. Помнил то время, когда отовсюду слышались веселые голоса, крики, смех, когда любой житель огненных островов, видя дорогого человека, подбрасывал в его честь сгусток пламени в воздух и кричал: «Пламенное ура!». Помнил то время, когда не было войны. И сейчас ему отчего-то казалось, что наследница королевской династии страны осквернила все это своим голосом, своими губами, своим ядовитым дыханием. — Надеюсь, тебе удобно в такой большой камере? — послышались тихие, но отчетливые шаги: Азула начала ходить вокруг Аанга кругами. Мальчик прикрыл глаза, чтобы не видеть этого: у него начала кружиться голова. — Я не хочу показаться плохой хозяйкой. Аанг всей обнаженной кожей ощущал на себе ее взгляд: внимательный, изучающий, как будто ученый рассматривает препарированное животное. Впрочем, именно так аватар себя и ощущал. Он не мог повернуться, но морозные мурашки на теле подсказали ему: Азула остановилась за его спиной. — Я думаю, ты знаешь, что Зузу и твоя подружка хотели меня свергнуть? — негромко прозвучал ее голос. — Если ты такой мудрый, тебе стоило отговорить их от этого. «Я не мудрый, — с тоской подумал Аанг и хотел сжать кулаки, но побоялся боли в переломанных руках. Он вообще в последнее время боялся двигаться: движение стало синонимом боли. Впрочем, сейчас для него все было синонимом боли. — Я глупый, доверчивый мальчишка.» Голос Азулы упал до шипения. — Когда мы встретились, произошло кое-что ужасное… Крик был задушен повязкой: два пальца с острыми ногтями ткнулись в обнаженную спину там, где зияла рытвина багрового шрама. Будто воткнули нож. Аанг тяжело выдохнул, и в его дыхании почти утонул шепот Азулы над самым ухом: — Угадай. «Нет! — глаза Аанга резко расширились. — Нет, этого не может быть! Она не могла умереть, Зуко защитил бы ее! Азула блефует, это ложь! Катара жива. Я бы… Я бы почувствовал, если она умерла.» Пускай это было ужасно глупо, но Аанг искренне верил в то, что любящие друг друга люди чувствуют, если с возлюбленным происходит что-то плохое. Он не был уверен, любит ли его Катара так, как он ее, но… Но ему нужно было цепляться хоть за что-то, чтобы верить, что Азула лжет. Аанг вздрогнул всем телом и, не выдержав, попытался обернуться, когда из-за его спины прозвучал громкий, раскатистый смех Азулы. — Не бойся, твоя подружка не пострадала. «Спасибо! Светлые духи, спасибо тебе огромное! — захваченный таким непривычным в эти дни чувством радости, Аанг широко улыбнулся под повязкой, и глаза его счастливо вспыхнули. — Она жива… Хотя бы она жива!» — Она даже пыталась тебя найти. Но я нашла ее раньше. …и чувство радости обернулось ужасом. «Нет…» Насмешливый и внимательный взгляд золотистых глаз встретился с мгновенно потухшим, потерянным взглядом черных. «Нет, нет, нет…» Аанг уже не воспринимал, почти не слышал, как Азула с издевкой попрощалась с ним, как с маленьким ребенком, не ощущал, как она погладила его по голове, уже обросшей темной щетиной, не слышал, как за ней захлопнулась дверь. Спустя несколько долгих часов, Аанг в очередной раз провалился в тягостное забытье. И тогда они пришли к нему впервые. Первой была Катара. Она появилась в его металлической камере, пошатывающаяся, мертвенно-бледная, но с темными от крови губами. Ее красивые, пышные волосы, которые всегда так нравились Аангу, были всклочены и даже подпалены, а одежда вся изорвана — мальчик видел обгорелый бинт, скрывающий грудь. Она закрывала ладонями обожженный молнией живот и тихо всхлипывала: — Аанг, я хотела тебя найти, я хотела тебе помочь, Аанг, Аанг… Она цеплялась пальцами за его плечи, сжимала его истончившиеся руки, целовала его лицо, а его держали колодки. Даже во сне его держали колодки. Он безумно хотел обнять ее, успокоить, вытереть слезы с ее лица поцелуями, но не мог. Снова — не мог. И постепенно она перестала плакать. Она встряхнула его обеими руками за плечи и закричала до сорванного голоса: — Почему ты не помог мне?! Ты был мне нужен! Почему ты не помог?! Ты не спас меня! И теперь я мертва! Смотри! Смотри на меня! И Аанг смотрел. Он не мог оторвать взгляда и смотрел, как ожог на ее животе становится все больше, как заполняет все тело, как она падает и умирает — умирает возле его ног. Вторым был Сокка. Он тихонько вошел в камеру, немного пошатываясь на подгибающихся ногах. Одежда его была вся изорвана и выпачкана кровью и хлопьями гари. Он устало прислонился плечом к стене и смахнул со лба пот, но не рукой, а запястьем, потому что в ладони он сжимал обугленный обломок бумеранга. Натолкнувшись на черный от ужаса взгляд Аанга, Сокка чуть улыбался и неловко трепал себе волосы. — Да ладно, Аанг. Ты ни в чем не виноват, честно. Я тебя не виню, ты сделал все, что мог, — улыбаясь, он положил руку на его плечо, и она была холодна, как лед. Сначала ладонь лежала расслабленно, но затем Сокка сжал пальцы так, что они впились в плоть, как вороньи когти. — Только зачем мы пошли за тобой? А? Я же говорил, не надо было тебя спасать! Пусть Зуко доставил бы тебя Озаю уже тогда и все! Мы с Катарой были бы в безопасности! Это ты виноват, что мы каждый день живем как на бочке с порохом! Без тебя у нас все было бы хорошо! Это твоя вина! Твоя! Твоя! И синие глаза, когда Сокка наклонялся к его лицу так, что почти касался лбом его лба, становились сначала черными, а затем наливались сияющим янтарем. А вот у Тоф — она была третьей — глаз не было вовсе. Она просто стояла у самого входа в его камеру и беззаботно насвистывала какой-то мотивчик. Звуки отражались от стен, превращаясь в мистическое эхо, в чей-то безумный хохот, и Аанг почти орал, стремясь перекричать их: — Тоф! Что с тобой случилось?! Она подняла бледное лицо и отвела с глаз черные пряди. И на месте глаз оказались два окровавленных провала. — Т-тоф… — прошептал он дрожащим голосом. — Не волнуйся, Твинклтос! — отозвалась она с широкой улыбкой. — Мне все равно, есть ли у меня глаза, я же слепая, слепая, слепая… Она хохотала и водила перед своим лицом ладонью, и ее хохот становился все громче и громче, пока не заполнил собою все. И она тоже была повсюду: бледная девочка с провалами вместо глаз и широкой, безумной улыбкой. Четвертой — и последней — снова была Азула. Она пришла к нему с большим блюдом ароматного жареного мяса, и там, во сне, он почему-то безумно хотел есть. Он жадно, захлебываясь слюной, глотал куски, практически не жуя, а потом Азула мягко склонилась к его уху и тихо-тихо прошептала, почти касаясь его щеки губами: — А знаешь, кого ты сейчас ешь? Своего зубра. Проснулся Аанг в собственной рвоте.***
— Аанг… Скажи… Что с тобой случилось? — Катара осторожно, даже по-матерински нежно коснулась ладонью его спины, и Аанг вновь судорожно дернулся: проклятый шрам! Несколько секунд он устало, как-то совсем невыразительно смотрел в чужое лицо. — Хорошо, — наконец, хрипло выдохнул аватар и устало опустил ресницы: так было легче рассказывать. — Озай притворился побежденным. Я поверил ему и приблизился. Он атаковал меня снова. Потом оказалось, что у него было подкрепление. Отряд солдат. Он ударил меня, и я потерял сознание. Очнулся в камере. Мне сломали ноги и руки, чтобы я не мог использовать магию. Как долго я был там — не знаю. — Две недели… Немного больше, — почти прошептала Катара. — Прости. Несколько минут маг воды молчала, только растерянно мяла в ладонях свою юбку и неглубоко, поверхностно вдыхала в себя влажный воздух. Глаза у нее были сухие, и даже не хотелось плакать, только дышать все равно было тяжело. Наконец, девушка медленно подняла голову. — Но как же ты выбрался? — тихо спросила она.