«Подует ветер — и встает волна. Стихает ветер — и волна спадает. Они, должно быть, Старые друзья, Коль так легко друг друга понимают!» Ки-но Цураюки
— Что с ней?! — не сговариваясь, все хором выкрикнули друзья. Улыбка лекаря казалась вымученной, но ободряющей и спокойной. — Все хорошо. Я не знаю, какое чудо совершил мастер Пакку, но он его совершил. Мастер Катара в порядке. Пока она без сознания, ожоги очень тяжелые, но через несколько часов она должна будет прийти в себя. В то же мгновение раздался ликующий вопль: это Аанг подпрыгнул так высоко, что, казалось, к нему вернулась магия воздуха, и торжествующе взмахнул кулаком: есть! Она жива, с ней все будет хорошо! Мальчишке захотелось немедленно подхватить кого-нибудь на руки и покружить, но не Зуко же, Аанг его может и поднимет, но выглядеть будет на редкость нелепо! — Тоф, иди сюда! — в одно мгновение маленькая (только сейчас Аанг понял, что девочка ниже его ростом, а ведь это он привык считать себя самым маленьким в команде) маг земли оказалась у него на руках — и оглушительно взвизгнула. — Ай! — в воздухе так и мелькали черные от грязи пятки, прилетая и по Аангу, и по Сокке, и по Зуко, и по всем, кто оказался рядом. — Твинклтос! Что это за штучки, отпусти меня сейчас же! Твинклтос! — Ай! — возмущенно вскрикнул Аанг: в отросшие темные пряди зарылась небольшая, крепкая ладошка, зарылась... и с силой дернула. — Тоф! — мальчик спустил ее с рук и обиженно потер затылок. — Так и знал, что нужно было обратно побриться... В следующую секунду он оказался рядом с лекарем. В глаза мужчине заглянули сразу четыре пары разномастных глаз: серьезные и взволнованные янтарные, горящие синие, радостные лиловые и полные надежды темно-серые. — К Катаре можно? — скрывая дрожь в голосе, тихо спросил Зуко. — Пока нет, — лекарь покачал головой и, увидев, как в одно мгновение помрачнели лица ребят, поспешил объясниться: — Ей необходимо отдохнуть. Радость от встречи с вами только лишний раз вымотает ее. — Тюлений рог! — Сокка с силой ударил себя по лбу. — Совсем нельзя? Совсем-совсем? — с надеждой затараторил он, перепрыгивая с ноги на ногу. — Может, хотя бы одним глазком? Ну пожалуйста? — Сокка... — голос Суюки звучал тихо, но настойчиво. Она дернула своего возлюбленного за рукав и, когда это не сработало, требовательно развернула его к себе. Теплые ладони властно легли на смуглые щеки, заставляя юношу смотреть ей в глаза. — Ты слышал, что сказал лекарь. Катаре нужно отдохнуть, — девушка мягко улыбнулась и ласково очертила пальцами высокие скулы воина. — Лучше давайте все вместе наберем ей цветов, фруктов, сладостей. Как раз то, что надо после тяжелой болезни. — Ты гений! — просиял насупившийся было Сокка и порывисто чмокнул своего девушку-воина в губы, а затем щелкнул пальцами и показал на Аанга: — Так! Ты — за фруктами, ты знаешь, где тут что! Тоф — за цветами! — Отли-ичная идея, Сокка, — саркастично протянула Слепой Бандит, закатывая глаза к потолку. — Ой, прости! Ладно, Зуко за цветами. Мы с Суюки найдем ей побольше подушек! Все, за работу, ребята, у моей сестры все должно быть по высшему разряду! — Команда Бумераанг стала командой персональных слуг? — хихикнула Тоф, но послушно последовала вслед за Аангом, рассудив, что урвать для себя пару яблок с королевской кухни будет более выгодно, чем слоняться по саду с влюбленно вздыхающим юношей, который опять забудет об ее существовании, как в тот раз. И потом — может, Царевне действительно будет приятно?..***
Катара узнала это место, едва увидев знакомый овраг и деревья кругом, проклятую корягу, о которую она когда-то споткнулась... Тот самый лес в стране огня, лес, по которому они с Зуко во весь дух убегали от подручных Азулы. Сейчас здесь тоже было темно, как тогда, и даже еще темнее. Деревья бесконечно изменялись, тянули к ней кривые, черные лапы, больше походя на каких-то ужасных монстров из сказок, которые рассказывала когда-то Пра-Пра, и даже от сырости кругом не становилось легче. Наоборот, воздух казался тяжелым, она лишь с большим трудом могла протолкнуть в горло очередной вдох, и при этом — ей было необходимо от кого-то сбежать... — Приве-ет, деревенская дурочка! — голос Азулы, громкий, издевательский и насмешливый, шел казалось бы ниоткуда — и отовсюду, отражался от стен, хотя стен здесь не было вовсе, заполнял сознание, отдаваясь тяжелым эхом. — Как насчет поиграть в салочки? Попробуй-ка скрыться от моих новых друзей! Катара вскрикнула от испуга: прямо из-за деревьев вышли высокие, смутные фигуры в черных плащах. Их лица были скрыты глубокими капюшонами, но Катара и не желала их видеть: довольно было огромных мечей и каких-то других приспособлений у них в руках. И с этими приспособлениями они шли прямо на нее... Закричав от страха, девушка попыталась убежать, но ноги предали ее — и взвыли чудовищной болью. Крик страха сменился болезненным воплем, и Катара упала в тот самый овраг, пытаясь держаться за ноги обеими руками. Ей казалось, что они горят. Скуля и плача от боли, девушка сжалась в комок на холодной земле. Больно, больно! Кожа слезала с ног огромными клочьями, Катара всхлипывала и пыталась приладить лоскутки кожи обратно, но ничего не получалось. Нужна иголка с ниткой, она пришьет, она всегда хорошо шила, но поблизости не было даже ничего похожего, сколько бы обезумевшая от боли и страха девушка не шарила вокруг руками. Комья сырой земли, какая-то веточка... мех? Меховое одеяло? Подушка, пахнущая ее собственными волосами и вяленым мясом в соусе из водорослей от Пра-Пра?.. Она дома! Слава всем духам, она дома! Страх и боль ушли, словно не было, и даже по ногам словно потекло что-то успокаивающее, холодное. Счастливо рассмеявшись, Катара зарылась в одеяло лицом. Как она скучала по этому запаху. Сколько она уже не была дома? Подумать только, уже больше года... ничего. Теперь она вернулась домой, она — снова маленькая, добрая девочка в меховой шубке, и сейчас придет мама, подует на ожоги, и они никогда больше не будут болеть... А вот и она! — Мама! — на глаза девушке навернулись слезы радости. Она всем телом потянулась к красивой молодой женщине, вошедшей в иглу, схватила ее изящные, тонкие руки... на ощупь они почему-то оказались не мягкими, а грубыми и морщинистыми, но это не помешало Катаре смотреть на нее из-за пелены радостных слез. — Мама, подуй... болит... — Конечно, дорогая... Катара вытянулась на постели и блаженно закрыла глаза. Первое прикосновение было легким и нежным, и от него действительно сделалось легче, но дальше... чем дольше мама гладила ее ноги, тем больнее ей становилось. Катара морщилась, хмурилась, наконец, даже решилась отодвинуться, надеясь, что не обидит этим маму — и вскрикнула в голос, открывая глаза. В руках у мамы был нож, а сама она превратилась в Мэй. — Опять ты! — Катара так и взвилась с постели, пытаясь оттолкнуть девушку от себя. — Оставь меня в покое! Дрянь! Что тебе от меня надо?! На секунду все словно заволокло туманом, лишь равнодушное лицо Мэй в нем оставалось болезненно четким. А когда туман рассеялся — Катара увидела вокруг роскошную, всю украшенную ярко блестящим золотом комнату. Под потолком мягко покачивались кроваво-алые флаги со знаком огня, а рядом с Мэй, нежно положив руку ей на талию, стоял Зуко в роскошной мантии с короной Лорда Огня в волосах. Катара хотела было кинуться к нему, но... со всего маху налетела на прочные прутья позолоченной клетки. Что происходит?! Почему она здесь?! Да еще и... обнаженная?! — Дорогая, смотри, какая милая зверушка, — с совершенно несвойственной ему интонацией протянул ее, ее, ее принц огня и нежно поцеловал девушку рядом с собой в щеку. — Она будет отличным подарком нам на свадьбу, правда? — Конечно, милый, — мягко улыбнулась Мэй. В руках ее вместо ножа поблескивал золотой ошейник, украшенный крупными, будто чьи-то слезы, сапфирами. — Надень это на нее, ей очень пойдет. — Нет! — во все горло закричала Катара, пытаясь забиться в угол клетки. Прутья врезались ей в спину, холодили обнаженную кожу... духи, какое унижение: она еще и обнаженная! Перед ним! Впервые, в таком ужасном сне! — Нет, Зуко, пожалуйста! Ты же любишь меня! — Что? — принц недоуменно поморщился. — Конечно, я тебя не люблю. Я всегда любил и буду любить Мэй. Но ты можешь прийти ко мне ночью, если захочешь... По коже ее пополз липкий холодок отвращения. Он не может так говорить, это не ее Зуко, ее Зуко не может быть таким ужасным, таким развратным и злобным человеком! Зуко, что ты делаешь, не надо, убери ошейник, убери от меня руки, дай мне закрыться, пожалуйста, духи, как это все унизительно, перестань, перестань!.. Прикосновение теплых пальцев к ее горлу, когда юноша застегивал на нем ошейник, оказалось неожиданно нежным. — Нет, дядя, я не устал. Что? Какой дядя? Почему устал? Катара вздрогнула и растерянно огляделась по сторонам, словно пытаясь найти адресата этих слов. — Нет, не надо, спасибо. Я хочу быть здесь, когда она очнется. Очнется... Духи, ну конечно же! Это все сон, это просто дурацкий, долгий, кошмарный сон, а на самом деле все совсем иначе, и ее вовсе не привезли как свадебный подарок в страну огня, а ее мама не превратилась в ее главную соперницу! Это все сон, и теперь ей просто нужно очнуться... — Зуко! — она думала, что вскрикнет это во весь голос, но получился лишь хриплый от долгого молчания, сорванный шепот. Катара открыла глаза и попыталась было резко сесть на кровати, но поняла, что почти не может пошевелиться, буквально спеленутая по рукам и ногам толстым байковым одеялом. Вокруг было очень светло, по полу ползли светло-золотистые пятна солнечного света. На одном из столиков возле ее кровати стояла деревянная рамочка со вставленным туда рисунком: Катара сразу узнала «технику» братца, нарисовавшего ее в окружении друзей с торчащими в разные стороны волосами. Рядом с рисунком стояли какие-то флакончики, мази, лежали свежие бинты... а остальные три столика украшали огромные разноцветные букеты цветов, такие яркие и душистые, что даже глаза заболели. К одному было прикреплено «Выздоравливай, Сладость! Аанг и Тоф» (этот был самым большим, даже с яркими осенними цветами), к другому «Выздоравливай, сестренка!» (из этого букета явно попытались сделать какую-то фигуру, вроде бы даже человеческую, но какую именно разобрать было невозможно), к третьему, аккуратному и утонченному, «Скорейшего выздоровления, дорогая Катара», и только один был без подписи, но Катара и так поняла, чьими руками был собран разномастный, но скромный букет. — Зуко... — девушка немного вымученно улыбнулась. Все ее тело наполняла вязкая слабость, а ноги под одеялом почему-то сильно чесались. Не отводя от осунувшегося лица мага огня нежного взгляда, она нашарила его руку рядом на одеяле и как могла сильно сжала. — Привет, — пока это было все, на что ее хватило. — Катара? — едва услышав голос девушки, принц огня словно очнулся от забытья и бросил на нее взволнованный, пытливый взгляд. Катара выглядела бледной и уставшей, словно это не она провела в постели последние сутки и даже больше, и от этого что-то в груди у принца екнуло... и в следующее мгновение девушка оказалась в его объятиях. От ее спутанных волос, в которые Зуко уткнулся лицом, пахло лекарствами и ожогами, но это было неважно, главное... — Как ты? Ты в порядке? На мгновение задохнувшись от резкого движения и крепких рук, сомкнувшихся вокруг ее тела, словно крепкие цепи, Катара тут же выдохнула и тихонько прижалась виском к чужому плечу. Зуко был теплым, таким же теплым, как и всегда, и почему-то теперь ей казалось, что она ужасно по нему соскучилась. По нему — настоящему. Живому. Еще слабые руки уже искали соприкосновения с его кожей: тихонько поползли вверх по рукам, лианами оплели шею, немного робко зарылись в растрепанные черные пряди... — Все хорошо, — Катара вымученно улыбнулась. На самом деле, все было совсем не хорошо: все тело наполняла омерзительная вязкая слабость, кружилась голова и отчего-то сильно чесались ноги, но ей не хотелось омрачать радость своего возлюбленного. Погладив его по щеке, девушка спросила: — А ты?.. Я ничего не помню... — между ее бровей пролегла морщинка. Лес... злобные слова, выкрикиваемые самым мерзким на свете голосом... лихорадочные голубые отблески, а потом... Тонкие руки вцепились в одежду Зуко с неожиданной силой, и Катара с невнятным «ох...» уткнулась лицом ему в грудь. — Помню только до своего ранения, а дальше... — чуть невнятно пробормотала она, упрямо не желая отстраняться от юноши. — Со мной все хорошо, — выдохнул маг огня, а затем, помрачнев, сильнее прижал Катару к себе. Девушка бессознательно ответила на это требовательное движение: прильнула к нему теснее, крепче обвила плечи обеими руками, машинально скользнула ладонями по шероховатой ткани его одежды. От его объятия делалось теплее, а мерзкая слабость сменялась такой же слабостью, но на этот раз удивительно приятной. — Я отбился от Азулы... я плохо помню, что дальше было. Кажется, я опять принес тебя к воде... я не знаю, как это сработало, но ты немного залечилась. А потом мы вернулись в Омашу. За тебя все волнуются. Катара улыбнулась, бросив взгляд на букеты цветов кругом. Никогда прежде не видела столько. Может, только на той поляне с ликорисами, где Хама обучала ее магии воды... но это ведь было совсем другое! Мысли Катары оказались оборваны резким выдохом, сорвавшимся с губ Зуко, и его горячими ладонями, стиснувшими запястья девушки. Столкнувшись с его потемневшим, отчаянным взглядом, Катара почувствовала, как побежали мурашки по спине под тонкой одеждой. Что с ним? Почему он так смотрит? — Прости! Это я виноват, ты пострадала из-за меня... — пальцы Зуко стиснулись крепче. — Я должен был понять, что у нее на уме! — Что?! — в слабом голосе девушки звучало искреннее возмущение. — Зуко, ты не виноват! — порывисто высвободив одну руку из его хватки, Катара вновь провела ладонью по его лицу. Горячая, гладкая кожа, а волосы — жесткие и густые, как всегда, растрепанные... Катаре показалось, или по его телу действительно прошла легкая дрожь? И уж точно не показалось — Зуко обнял ее крепче, ладони скользнули на талию... прерывисто вздохнув, Катара прижалась к нему теснее. — Ты же знаешь Азулу... — возмущение сменилось глубокой, мягкой нежностью. Смуглые пальцы зарылись в его волосы, принявшись ласково перебирать короткие прядки, поглаживать кожу головы. — Она просто сумасшедшая и опасная огненная стерва. С ней никто не может знать что-то заранее. Все хорошо... — улыбнувшись, девушка вновь прильнула к своему принцу, прижалась щекой к его груди чуть ниже ключиц. От него пахло травами, как всегда. И он был очень, очень теплым. — Ты ни в чем не виноват, — пальцы ее высвободились из прядей Зуко, и ладонь мягко упала куда-то ему на шею. — Но я знаю Азулу, — Зуко упрямо покачал головой. — Я должен был... Юноша не договорил, только горячие губы плотно прижались к щеке Катары, и кожа под его прикосновением мгновенно вспыхнула. Горячее дыхание прошелестело дальше, горячо защекотало ухо... — Мм... — слабо протянула Катара, непроизвольно запрокидывая голову так, чтобы Зуко было удобнее. Пальцы вцепились в ворот его рубашки на спине, скомкали, немного задирая, с каждым мгновением сильнее: кожу за ухом снова и снова обжигали горячие губы. — Что ты делаешь... — прерывисто выдохнула она, со стыдом ощущая, как прокатилась по телу волна волнующей, сладкой дрожи. Да что с ней? Она едва-едва очнулась после тяжелого ранения, а теперь сердце стучит так горячо и волнительно, и Зуко так близко, его губы, руки... Руки, скользящие выше по спине. Не прикосновение, а теплая, даже жаркая волна, отозвавшаяся горстью мурашек где-то на шее и выше по затылку, когда юноша зарылся в ее волосы горячими, жесткими пальцами. — Катара... — горячим выдохом на ее шее, новое прикосновение, еще, еще... то ли простонав, то ли тихо ахнув, Катара вновь запрокинула голову: целуй, касайся, сколько захочешь, тебе можно, можно! Податливая, будто домашняя кошка, будто теплая, прогревшаяся на ласковом солнце чужих янтарных глаз, вода, она прижалась к Зуко теснее, отвечая на его объятие, сделавшееся особенно крепким. — Катара... Катара... — Зуко... — как-то бессильно выдохнула девушка. Ее прохладные руки неуверенно заскользили по его спине, задирая рубашку, оказываясь под ней... да что она делает, это же неприлично! Горячая, гладкая кожа под ладонями, ощущение сильных мышц под ней... духи... что-то в животе у девушки сладко сжалось, отзываясь жаркой волной, а на глаза словно накинули горячую, плотную пелену. В эти тягучие и в то же время лихорадочно-быстрые мгновения ей казалось, что она в жизни не ощущала ничего приятнее, чем гладить ладонями горячую спину, касаться подушечками пальцев каждой клеточки мягкой кожи, надавливать, чтобы ощутить силу под ней, и — духи, как стыдно, это же совершенно, абсолютно, катастрофически неприлично! — прерывисто и жарко вздыхать под его поцелуями. А они продолжались: дождем сыпались на ее лицо, касались скул, щек, подбородка и носа (Катара по-детски зажмурилась и даже тихо засмеялась, почувствовав этот поцелуй), так много, что Катара даже не заметила, как оказалась прижатой к подушкам. — Зуко?.. — сердце у нее вдруг испуганно екнуло, но легкий укол страха утонул в волне мурашек, когда она поймала его взгляд. На нее никто раньше так не смотрел. Так... влюбленно, потемневшим, глубоким взглядом. Катара резко выдохнула и бессознательно, слепо потянулась к нему всем телом, чуть приоткрытым и влажным ртом. Зуко не мог не ответить. Его дыхание на приоткрытых, словно в ожидании, губах Катары было горячим и влажным, таким же, как прикосновение настойчивых и в то же время осторожных губ. Катара то ли прерывисто вздохнула сквозь поцелуй, то ли тихонечко застонала, обвивая его шею обеими руками, вновь — но теперь требовательно и сильно, сжимая пряди меж пальцами — зарываясь в его волосы, и с неумелой, подростковой жадностью отвечая на поцелуй. Горячо и влажно, и Зуко касается там, внутри, и его губы и язык кажутся раскаленными. Неужели у всех магов огня так? Нет, нет, это вовсе не магия, это просто... Зуко. Катара целовалась неумело, но отзывчиво и жадно. Прихватывая его губы своими и пытаясь отвечать на прикосновения языка, пытаясь спрятать зубы поглубже, чтобы не сделать ему больно. Зуко же казался ей очень опытным, казалось, он знает, как коснуться, как провести, как прихватить ее губы, чтобы она задрожала в его объятиях и обмякла, часто и жарко дышащая, распаленная, подспудно желающая обнять его еще и ногами и невольно краснеющая от мысли о таком неприличном жесте. Но запылавший на щеках румянец не умалил этого желания и вспышки невольного раздражения на бинты, плотно охватывающие ее ноги, не дающие толком пошевелиться. Поэтому, когда Катара поймала вопросительный взгляд Зуко и почувствовала его руку на одеяле, она закрыла лицо руками — сквозь проемы между пальцами можно было разглядеть вспыхнувшие алым щеки — и кивнула головой. Стыдно... Зуко ведь не лекарь, он парень, ее парень, и сейчас он снимет повязки, увидит ее ноги совсем обнаженными... он, конечно, уже видел их, когда они были на Угольном Острове, но это было совсем другое! Чувствуя его легкие прикосновения, когда Зуко бережно снимал бинты дрожащими руками, Катара зажимала себе рот рукой, чтобы ничего не испортить болезненным вскриком (бинты отходили неожиданно легко, но все-таки больно), и в то же время молилась про себя, чтобы он не заметил, какая дрожь пробирает ее. Волнение: а вдруг ему не понравится? Вдруг там будет что-то уродливое, ожоги всегда ужасно выглядят? И в то же время — сладость. Ощущать на коже прикосновения горячих, чуть вздрагивающих ладоней было иррационально и жарко приятно. Но это ощущение уступило место волне ужаса, когда Катара увидела свои ноги. Ее явно лечили профессионально и тщательно и, кажется, с магией воды, потому что раны уже затянулись, оставив на коже свежие шрамы. Если бы не ужас, не оставивший в душе Катары места для других чувств, она бы удивилась, зная, что кроме Пакку магов воды здесь быть не может, а исцеление традиционно считается на Северном Полюсе сугубо женским занятием, неужели Пакку поступился ради нее своими принципами? Но сейчас она физически не могла думать о чем-то подобном. Вдоль ее ног от щиколотки и почти до середины бедра шли уродливые, извилистые, глубокие отметины, темные на смуглой коже. И они выглядели ужасно! Катаре всегда нравились ее ноги, стройные, здоровые, сильные, способные занести ее туда, куда она пожелает, а теперь они изуродованы! И сможет ли она ходить? А если Зуко сейчас скрывает отвращение?! Конечно, скрывает, как такое вообще может кому-нибудь нравиться?! — Не смотри на меня! — с отчаянием взвизгнула Катара, торопливо набрасывая на себя одеяло. — Не смотри, это ужасно выглядит! — на глаза ее навернулись слезы и покатились по щекам, обжигающие, горькие. В груди, где еще недавно трепетало что-то сладкое и горячее, свернулся горький, тяжелый ком. — Я уродина... теперь ты точно никогда не захочешь... — не договорив, что именно «не захочет», Катара с невнятным всхлипом уткнулась лицом в уголок подушки, боясь даже поднять взгляд на своего принца. Зуко планировал сменить повязку и заодно посмотреть на состояние девушки (он слишком хорошо помнил, какая багровая отметина красовалась на плече его дяди). Увидев свежие следы, обещавшие в скором времени стать шрамами, он невольно вздрогнул, а кулаки сами собой сжались в злобном отчаянии — Азула! — но, услышав болезненный вскрик Катары, отчаяние сменилось сильной дрожью где-то глубоко-глубоко внутри. — Ты не уродина! — тут же выпалил юноша. — Мне неважно, как ты... то есть... — слова путались у него в голове. — Я волнуюсь за тебя, но мне неважно, есть у тебя шрамы, или нет! Захваченный порывом, он смахнул с ног Катары одеяло. Гладкая, чуть прохладная, мягкая кожа под его ладонью, ноги такие стройные, что он может обхватить ногу рукой чуть повыше колена... смуглая кожа, растерянный взгляд синих глаз, направленный ему в лицо... прерывистый вздох — и его губы жадно прильнули к коже ее колена. В то же мгновение он почувствовал, как напряглись мышцы под его губами, и даже хотел смущенно отстраниться, но тут... — Зуко... От того, каким низким, чувственным голосом было протянуто его имя, юношу пробрало жаркой дрожью. Его руки — осторожно, насколько вообще могли быть осторожными его грубоватые пальцы — провели по коже Катары от колена и вверх по бедру, а сам он продолжил оставлять на ней пылкие поцелуи, чувствуя при этом необъяснимый жар на щеках и быстрое, обжигающее сердцебиение. До него как сквозь вату доносились откровенные стоны его мага воды, только распаляющие его еще больше, заставляющие желать большего. Мягкая, гладкая кожа, делающаяся все горячее под его прикосновениями, плавный изгиб бедер, словно просящий, чтобы его обхватили обеими ладонями, одуряющий, терпкий запах, светлая ткань нижнего белья... — Зуко! — на этот раз не прерывистый, томный шепот, а испуганный вскрик — и Зуко резко поднял голову. Его словно окатили ледяной водой, руки мгновенно отпрянули от округлых бедер любимой, скомкали простынь так сильно, что пальцам даже сделалось больно: словно в наказание за этот испуганный, лихорадочно блестящий ярко-синий взгляд. — Зуко... — он тут же смягчился; страх смешался со смущением. Щеки Катары пылали, и она вся дрожала, будто сжигаемая лихорадкой. — Не надо... пожалуйста, — робко, почти как ребенок, попросила она и сдвинула ноги, до того так податливо раздвинувшиеся под его лаской. Зуко готов был разбить собственную голову о стену. Дурак! Идиот! Извращенец, в конце концов! Чем ты только думал?! Она даже не целовалась до тебя толком, а ты куда полез?! И что бы ты потом делал, если у тебя самого... идиот! Конченный придурок! Всеми силами стараясь если не задавить, то хотя бы не обращать внимания на возбуждение, отзывающееся сладкой тяжестью внизу живота, Зуко поспешно отстранился от Катары и отсел так далеко, как только смог, хотя на самом деле ему хотелось снова стиснуть ее в объятиях. — Прости... — хрипло пробормотал он, остервенело сминая в пальцах край одеяла. — Прости, я идиот. Я... — в груди его что-то больно вздрогнуло. Боясь поднять на нее глаза, юноша почти прошептал: — Я тебе противен? Наверняка противен. А как может быть иначе? Теперь она посчитает его озабоченным, которому только одно и нужно. И бросит. И ему еще повезет, если она не будет его ненавидеть. А когда ему в последний раз везло? Именно из-за этих быстрых, больно бьющих его по сердцу мыслей, Зуко и вздрогнул, когда вдруг почувствовал порывистое, крепкое объятие. Отрывистое дыхание взъерошило ему волосы на виске, тонкие руки оплелись вокруг шеи, изящное тело неловко, но так крепко и искренне прильнуло к его собственному... — Нет! — Катара не смотрела ему в глаза, более того: прятала лицо где-то у него на шее, так, что Зуко видел только часть покрасневшей щеки и пылающее ухо. Кажется, девушка все еще дрожала, и Зуко решился на то, чтобы провести по ее спине в попытке успокоить. Ему показалось, что сейчас он расплывется по кровати лужицей облегчения, потому что Катара не отстранилась и не вздрогнула от отвращения к его прикосновениям. Напротив, прижалась к нему теснее и тихо прошептала: — Это ты меня прости... я просто... ты так касался, что я подумала, что ты хочешь... а у меня этого никогда не было! — она вынудила себя отстраниться и теперь решительно смотрела ему прямо в глаза, хотя все в ней: и дрожь, и румянец на щеках, и бешено бьющееся сердце, и испуг в глазах выдавало смущение. — Ты мне не противен... — нежные пальцы ласково провели по его щеке. Зуко непроизвольно прижался к ее ладони, с облегчением прикрывая глаза. Не противен... слава Агни. Не противен. — Я х-хотела бы этого... Глаза юноши в изумлении распахнулись. Хотела бы?! С ним?! Агни, одна эта мысль заставила его содрогнуться от волны смущения и возбуждения одновременно! — ...но только после свадьбы. Зуко ошарашенно заморгал — и Катара тут же принялась оправдываться. — То есть, необязательно с тобой! Или... духи, Зуко... — она нервным, резким жестом зарылась обеими руками в свои волосы, растрепала их, взбила, и вновь решительно подняла на него глаза. — Я не тащу тебя в храм прямо сейчас! — с ее губ сорвался нервный смешок. — Просто... я боюсь. Понимаешь? Это важный шаг, и я хотела бы, чтобы это было с моим мужем. С человеком, с которым я проживу всю жизнь, — прерывисто и глубоко вздохнув, девушка снова прижалась к его груди, коснулась щекой теплой красной ткани. Зуко машинально обнял ее в ответ и зарылся лицом в буйные каштановые локоны, словно надеясь спрятаться там от всего на свете. Они оба сейчас прятались от всего на свете в объятиях друг друга. Он чувствовал, как Катара постепенно затихает в его объятиях, как ее дыхание становится все ровнее и глубже, и это помогало ему самому справиться со смущением. Свадьба... он никогда прежде не думал об этом. Он знал, что почти все люди из его круга заключали браки исключительно по расчету. Его собственные родители впервые встретились только за пару недель до свадьбы, и это им еще повезло: зачастую невеста и жених знакомились только в сам день бракосочетания. Наверное, в будущем, если бы не изгнание и все дальнейшие события, ему бы тоже выбрали невесту, не осведомившись об его собственных чувствах и желаниях. А теперь... возможно, он возьмет в жены девушку, которую любит по-настоящему. Добрую, сильную и храбрую. Преданную и красивую. Любимую. Любимую. Безумно, до звона в ушах, любимую. — Зуко? — послышался ее робкий голос, в лицо ему заглянул дрожащий, чуть испуганный взгляд. — Пожалуйста, скажи, что ты не обижаешься, — тонкие ладошки сложились в молитвенный жест, брови смешно и в то же время ужасно трогательно изогнулись. — Нет, нет! — тут же смущенно выпалил Зуко и сжал ее в объятиях еще сильнее. Щеки его пылали, но он надеялся, что Катара этого не заметит. — Конечно... Он хотел сказать что-то еще, но договорить ему не позволили: дверь в комнату с оглушительным, как показалось принцу, звуком распахнулась, и в интимную тишину, до того нарушаемую лишь их голосами и прерывистыми, жаркими вздохами, вломился громкий голос Сокки. — Эй, Зуко, ну как тут Ка... Катара!!! — во все горло завопил парень, и девушка в то же мгновение оказалась нахально вырвана из рук своего возлюбленного, чтобы очутиться в удушающих объятиях не менее любимого, но иногда появляющегося ну очень не вовремя старшего братца. Растерявшись было в первое мгновение, Катара тут же весело рассмеялась и крепко обняла брата в ответ... а затем услышала быстрые шаги, и ее обняли еще одни тоже мужские руки, теплые, с чуть шероховатыми, ласковыми ладонями. — Катара, ты в порядке! — послышался звонкий, счастливый — она давно не слышала его таким счастливым — голос юного аватара, и в затылок ей прилетел его порывистый поцелуй. — Сахарная царевна! — радостный возглас, и ее обхватили уже снизу, за талию, в живот уткнулась знакомая черноволосая маковка. Рассмеявшись, Катара погладила ее по гладким черным прядям и попыталась смущенно обернуться к Зуко, извиниться за то, что им так беспардонно помешали (хотя вместо виноватой на ее лице сияла искренне счастливая, чуть смущенная улыбка), но тут ее обняли еще одни, тоже женские руки, так похожие на руки матери или старшей сестры. — Мы так все волновались за тебя! А-ай! Суюки нарушила и без того хрупкое равновесие всей этой конструкции, и вся эта куча-мала оказалась на кровати. Теперь даже Зуко не ушел от всеобщих объятий: его обняли сразу несколько дружеских рук, а Катара вновь оказалась на своем законном месте: прижатой к его груди. Правда, теперь Зуко пришлось делить ее одновременно со всеми друзьями, но, судя по смущенной, но искренне радостной полуулыбке, возникшей на его губах, он не был особенно против. Было непонятно, кто кого обнимает, но главное: все дружно обнимали Катару, так, что она даже начала задыхаться и принялась в шутку отбиваться, давая понять, что можно и поубавить всеобщий пыл. Дольше всех от нее не хотел отлипать Сокка: он то ли прижимал сестру к себе, то ли висел у нее на шее, овладев навыком висения даже в лежачем положении, порывисто целовал ее то в макушку, то в щеку, то в нос, и что-то сбивчиво-радостно тараторил, пока Катара, наконец, не выдержав, не схватила его лицо в ладони. — Сокка, я тоже очень-очень тебя люблю! — рассмеявшись, она чмокнула его в нос. — Я вас всех очень-очень-очень сильно люблю! Но... — Но ты ничего не хочешь сказать Зуко? — на плечо юноше настойчиво легла тонкая рука мага воздуха, в синие глаза заглянули серьезные, несмотря на сияющую на лице Аанга улыбку, серые. Друзья вокруг закивали и принялись подталкивать Сокку к огненному принцу. Тот, напротив, попытался было начать отпираться, но Тоф заткнула его красноречивым ударом кулака под ребра, после которого он не то, что что-нибудь сказать, а даже вздохнуть толком не мог. — Ну ла-адно... — Сокка показательно скривился и закатил глаза, но в следующую секунду его лицо сделалось искренне виноватым. Поглядывая на Зуко исподлобья, он скороговоркой пробормотал: — Огненный придурок, прости меня за то, что я считал тебя огненным придурком. Все? Катара недоуменно переводила взгляд с Зуко на Сокку и обратно, не понимая, что между ними произошло, но Зуко улыбнулся и легонько махнул рукой — и девушка с облегчением улыбнулась. Кажется, не было ничего серьезного. Счастливо рассмеявшись, Катара порывисто обняла за шеи одновременно и своего брата, и возлюбленного и поцеловала каждого в щеку по очереди. Сокка просиял широкой улыбкой от уха до уха, а Зуко немножечко покраснел — хотя, возможно, румянец был вызван слишком тесными дружескими объятиями. Выпустив их, Катара немного встревоженно обратилась к другому своему другу, такому же любимому — особенно в это мгновение — как и все остальные. — Аанг, — она сложила руки под подбородком в молитвенном жесте: — Что с картой? Мы привезли карту, она пригодилась? Лицо мальчика осветила широкая, искренняя улыбка. — Да! Мы ее расшифровали, и... — И уже слетали к храму?! — сердце Катары заполошно заколотилось в радостном предвкушении. Неужели один из самых ужасных дней в ее жизни перенес ее в один из самых прекрасных? Может быть, Аанг уже вернул себе магию воздуха, и до победы в войне осталось всего-ничего, рукой подать? — Нет, — Аанг немного посерьезнел и смущенно взъерошил себе волосы на затылке. — Я не хотел отправляться, пока ты не пришла в себя. Это было уже слишком! Они так волновались о ней... они так ее любят, они все... и Зуко, и Сокка, и Аанг, и Суюки, и Тоф! Ее самые лучшие, самые добрые, самые чудесные друзья на свете! — Катара, ты чего? — встревоженно кинулся к ней Сокка. — Катара, ты в порядке? Что-то с ногами? — Аанг испуганно взвился с кровати. — Я сейчас сбегаю за лекарем! Суюки уже потянулась было за лекарствами, Тоф схватила Катару за руку, чтобы пощупать пульс, а Катара все никак не могла прекратить поток радостных слез по своим щекам и сказать, что с ней все в порядке, просто она так любит их всех, так любит, что сердце разрывается. Необходимость сделать это взял на себя другой человек. Айро вошел в широко распахнутые двери комнаты с сияющей улыбкой на губах и таким же сияющим подносом в руках. Комнату тут же заполнил ароматный пар, поднимающийся из нескольких чашек, которые стояли на подносе, а сам маг огня весело сказал: — Не стоит беспокоиться, друзья. Полагаю, слезы Катары были вызваны совсем не болью... верно, Катара? — ласково обратился он к девушке. Она поспешно закивала, и улыбка на ее губах сияла так же ярко и нежно, как слезинки, блестящие на ресницах. Улыбаясь, Айро раздал каждому по чашке с чаем, а сам присел в кресло напротив кровати и обвел друзей веселым, сияющим взглядом. Молодые люди тоже улыбались, по-прежнему сплетенные в тесном объятии вокруг своей практически вернувшейся из мертвых подруги, и от счастья у всех немножечко кружилась голова. — Обычно в таких случаях я говорю небольшую красивую речь, — благодушно посмеиваясь, начал Айро, — но, признаться, сегодня меня настолько переполняет радость, что я хочу сказать только одно: за Катару! — За Катару! — радостно отозвались ребята, а потом комнату огласили разноголосые вопли: от сокрушительного удара кружек друг о друга они расплескали на себя половину горячего чая.