Поделись мечтой

       Я совсем позабыл, как звучит настоящая глубокая тишина, которую не караулит угроза. Она не таит в себе ничего, кроме успокоения и полной свободы. Наверное, умирая, каждый погружается в эти волны бесконечного ничто, на языке богов шепчущего тебе о том, что наконец-то все страдания закончились.        Я вдруг различаю среди кромешной пустоты вокруг шелест листвы. Я даже пытаюсь протянуть руку вперёд, чтобы ощутить, как трепещут листья на ветру, но острая боль тут же сковывает мои движения.        - Не шевелитесь, капрал, - голос Петры звучит совсем близко. Даже не открывая глаз, я понимаю по её тону, что опасность миновала.        - Я, что, не умер? – наигранно недовольно выдыхаю я и облизываю высохшие губы. Солоноватый привкус собственной крови тут же заставляет меня прищуриться, а потом и вовсе открыть глаза.        Ночное небо, усыпанное огромным количеством звёзд, нависает надо мной серебряной паутиной. Кроны деревьев, словно пойманные в ночные сети гиганты, замерли ужасающими чёрными пятнами. В тусклом лунном свете мне всё кажется нереальным. Даже спасённая жизнь Петры и моё покалеченное тело с трудом вписываются в происходящее. Мы посреди непроходимого леса ночью и до сих пор дышим.        - Мы живы, благодаря вашему безумному поступку, - с неприкрытым восхищением отвечает Петра. Мне приходится напрячь мозги, чтоб восстановить в памяти произошедшее после того, как титан меня проглотил.        - Что произошло? – спрашиваю я Петру, теряясь в обрывах воспоминаний.        - Капрал, вы вспороли глотку титану изнутри и поразили его в уязвимое место. Это было так потрясающе, - рассказывает она, а у меня мороз по коже, словно это вовсе не обо мне. Сколько раз я слышал истории о безумных героях и никогда не верил, считая, что это просто помешательство перед лицом смерти. А Ханджи? Навряд ли ею двигал страх. Что же заставило меня так отчаянно хвататься за любую возможность? Почему я до сих пор не могу поверить, что тоже безумен? Что в какой-то момент холодный рассудок отступает и человека охватывает жажда жизни ради чего-то дорогого сердцу, ради кого-то…        Ладонь повреждённой руки жжёт так сильно, что хочется надавить на неё, но я продолжаю лежать на спине и слушать Петру. Она всё ещё рассказывает о произошедшем, теряя нить повествования. Внезапно я понимаю, что Ралл бредит. Её голос то и дело прерывается короткими судорожными вдохами.        - Тебя сильно лихорадит. Видимо, рана загноилась, и инфекция попала в кровь. Нужно как можно скорее добраться до чистой воды и лекарств, - начинаю рассуждать вслух и приподнимаюсь. Петра тут же пытается руками меня остановить. Слишком подозрительное улучшение в её состоянии и вернувшиеся силы не на шутку тревожат меня.        - Нет, не двигайтесь, капрал. Ваша голова… - Петра не успевает договорить, как у меня перед глазами всё начинает плыть. Видимо, удар титана не прошёл для меня бесследно, и я что-то себе повредил.        Я инстинктивно хватаюсь здоровой рукой за Петру и делаю глубокий вдох. Жар, исходящий от неё тут же ударяет мне в лицо обескураживающей волной. Картина перед моими глазами снова становится чёткой. Я впервые за долгие годы не тороплюсь кого-то оттолкнуть от себя, а наоборот, жадно притягиваю к себе. Мой взгляд прикован к белоснежной коже шеи Петры, а рука придерживает её за талию.        - Капрал, вам плохо? – её обеспокоенный голос ласкает слух. Кажется, что даже ветер притих вместе со мной, боясь упустить хоть одно её слово. Что-то вокруг и во мне резко меняется. Я больше не ощущаю слабости, боли и земли под ногами…        - Нет, уже всё хорошо, - шепчу ей на ухо. Петра вздрагивает, когда я словно нечаянно касаюсь губами её шеи. Со мной точно не всё в порядке, ведь я так страстно желаю именно поцелуя, а не скорейшего избавления от наших бед. Моё безумие никуда не ушло. Оно стало частью меня и толкает на очередные сумасшедшие поступки.        Мои губы жадно впиваются в каждый миллиметр такой дурманящей кожи. Горячей, как огонь, и нежной, как лепестки роз. Петра прижимается ко мне ближе, пряча лицо от моих резких и беспорядочных движений. В меня словно вселился бес, жаждущий лишь одного – слиться с ней в едином страстном поцелуе. Я забываю обо всём на свете, когда Петра невольно оборачивается, и наши взгляды встречаются. Война для меня заканчивается в этот самый момент. Все пережитые ужасы, реки крови невинных и многолетняя борьба растворяются в карих глазах Петры Рал. Она плачет, улыбаясь мне смущённо и оттого так пленительно.        - Что-то не так? – спрашиваю её, а моё сердце словно обезумевшее бьётся о грудную клетку. Впервые боль мне доставляет неземное удовольствие.        - У нас нет ни единого шанса выжить и добраться до стен, но меня это совсем не волнует, - признаётся Петра и дотрагивается до моего лица прохладной рукой. Я не в силах больше ждать…        - Почему? – на выдохе спрашиваю её и накрываю губы Петры своими. Следующий вдох уже до краёв заполнен нашим прерывистым дыханием и долгим поцелуем. Ответ мне не нужен, ведь я сам, как она, уже вне войны и сердцем, и разумом. Теперь мои глаза будут помнить лишь её улыбку, а губы шептать только её имя. Всё остальное потеряло смысл, словно никогда и не существовало.        - Поделись своей мечтой, Петра. Что тебя делало все эти месяцы сильной и такой прекрасной? – прошу её, когда поцелуй резко обрывается, а я выжидающе смотрю на неё. Внезапно я понимаю, что лишь этот вопрос я так долго носил в своей голове.        - Я мечтала стать однажды вашей целиком и полностью, капрал, - её ответ лишает меня последних крупиц самообладания. Единым порывом я наваливаюсь на неё, задевая раненное плечо. Лицо Петры тут же сводит немая судорога боли. Внутри меня всё ещё идёт ожесточенная борьба, но я понимаю, что решающее слово за ней.        - Я по-прежнему капрал Леви. Невозмутимый и расчётливый в своих действиях, но тебе разрешено повлиять на их ход, - как можно серьёзней говорю Петре. Наверное, со стороны всё это выглядит довольно комично в такой нестандартной ситуации.        - Разве простой солдат и по совместительству влюблённая девушка может возражать строгому капралу? – копируя мой тон, уточняет она и гладит меня по заросшей щетиной щеке.        - Но твоя рана и мои неоправившиеся мозги – плохая компания, да и время против нас, - предупреждаю, но сам тут же смело и без промедления расстёгиваю рубашку на Петре.        - Но ведь любить хочется вопреки всему, - отзывается она и крепко обнимает меня за шею. Я сжимаю её упругую и такую соблазнительную грудь. Не в силах размениваться на томительные ласки, я почти на автомате освобождаюсь от ремней на своей талии. Петра заворожено следит за мной. Её губы возбуждающе приоткрыты, а пальцы пытаются стянуть края рубашки в надежде прикрыть наготу девичьей груди.        Я учащённо дышу, незамедлительно принимаясь за форму Петры. Её стыдливость красноречиво говорит о невинности, а приступы скромности разжигают во мне страсть, о существовании которой я и не подозревал. И всё же Рал послушно ожидает неведомого ей ранее процесса. Я медлю, стаскивая с неё брюки. От каждого прикосновения к бархатистой коже Петры в моё тело ударяют тысячи импульсов. Я на пределе и вот-вот сорвусь. Но как прекрасны эти мгновения, причиняющие еле различимую физическую боль. Видимо, всё в этом мире пропитано болью и даже вспышки экстаза.        Петра закусывает губу и закрывает глаза, когда я оголяю её бёдра и прижимаюсь к ней. Мой член словно обжигает, когда я направляю его в лоно девушки. Напряжение моей плоти возрастает, стоит мне только ощутить, как сильно хочет меня Петра. Она выгибается и тянет меня ближе к себе, соблазнительно раздвигая стройные ноги. Моё сердце отчаянно колотится, а ладони уверенно сжимают бедра Петры. Я делаю едва ощутимое движение вперёд и мой член входит в неё. Медленно, словно желая впитать все её соки, я начинаю продвигаться всё глубже. Она издаёт стон, когда моя плоть встречает преграду. На долю секунды Петра приоткрывает глаза, и в них вспыхивает неприкрытый страх. Впервые я вижу её такой. Она не боится ни войны, ни титанов, ни смертельных ранений, а меня, жаждущего доставить нам наслаждение, боится.        - Отставить, Рал, эта боль ничто по сравнению с нашей жизнью, - говорю ей и усмехаюсь. Мне нравится, как она тут же покрывается румянцем и покорно кивает. Мои ладони вспотели, а раны горят как под раскалённым железом. Я крепче сжимаю Петру и одним мощным толчком полностью вхожу в неё. Ни единого звука не срывается с её уст, и только побелевшие губы и щёки дают понять как ей больно. Я целую Петру и шепчу, что здесь отвага неуместна. Мы больше не капрал и солдат, да и война осталась в другом мире.        Не в силах дальше медлить и оставаться без восхитительных мгновений, рождающихся при взаимном трении наших тел, я начинаю задавать ритм. Двигаясь как можно медленней, я ощущаю, как мой член сжимает со всех сторон волнующая влажная плоть Петры. Узкая и горячая, она сводит с ума и заставляет жаждать бешеного темпа. Глухой стон вырывается из моей груди, когда Петра приобнимает меня ногами за талию и начинает двигаться в такт. Мои руки опираются о сырую землю, а пальцы рвут жесткую траву. Резкий запах пота, смешиваясь с ароматом зелени, ударяет в нос и превращает меня в настоящее дикое животное. Я рычу от возбуждения и со всей силой очередной раз вхожу в Петру. Её стоны проникают в каждую клеточку моего напряженного тела и оглушают своим сладострастием.        Я обхватываю ноги Петры руками и тяну её ближе, чтобы ещё больше ощутить себя единым целым с ней. Она от неожиданности замирает, но с новым толчком моего члена в её лоне вновь забывается в пронзительных стонах.        Волна экстаза сметает всё на своём пути. Воздух вокруг нас пульсирует нашими учащёнными движениями. Кажется, вся жизнь - в этом безумном соитии двух истерзанных тел. Наших тел, которые рождают новые желания вопреки тому, что разум где-то далеко, как и наше спасение…        В момент кульминации, когда я замираю после неистовых толчков, а мой член извергает горячее семя, в моей голове вспыхивает картина реального мира. Холодный рассудок сжимает в тисках, прогоняя прочь былой огонь.        Обессиленный и оторванный от рая, я откидываюсь на спину и понимаю, что смертельная угроза никуда не исчезла, просто нас на миг ослепило желание. Просто мы предались мечтам.