Подари мне солнечный свет

      За несколько дней Влад прочно вошёл в жизнь Яна. Он издевался, бесил, насмехался, но… как-то совсем внезапно с его уходом квартира словно вымирала, пустые комнаты навевали даже не тоску — странную сосущую тревогу, будто пытаешься вспомнить, чего тебе не хватает, и никак не можешь. Влад не оказался добряком и шутником, не был он и рубахой-парнем, он приходил утром, не соизволив выяснить, а нужен ли он с утра, и колотил в двери, пока ему не открывали, или горланил песни, чтобы услышали и соседи, если открывать не спешили. Уходил он поздно вечером, даже если днём надо было отлучиться — всё равно возвращался.       — Ты у меня поселиться решил? — не выдержал как-то Ян.       — Мне просто скучно у себя, — невозмутимо ответил Влад, с кряхтением умащиваясь на полу. Была у него такая странность — время от времени парень просто растягивался на полу, даже если кровать или диван были свободны, лежал он минут по пять-десять, потом вставал и принимался доводить Яна, впрочем, на полу он тоже не молчал.       — Ну так поехал бы к друзьям.       Влад осклабился, будто Ян сказал что-то забавное.       — Это обычно друзья ко мне приходят.       — И почему же они теперь не приходят?       — Ну, у Тёмки конфетно-букетный период, даже звонить мне перестал, гадёныш. С Олей у нас ссоры не прекращаются последнее время, у неё родители, оказывается, разводятся. В общем, я не умею с женскими истериками уживаться. А Димка… хм… Дима это Дима, он никогда ко мне не приходил, а уж я в его болото тем более не сунусь. Кстати, тот хмырь, что тебе мордашку подпортил в клубе, — это его старший братец. Так что сам понимаешь, какая там семейка.       — А остальные? Ты же в университете всегда в толпе.       — О, ты за мной наблюдал?       — Придурок.       Тихая усмешка.       — Обычно мы в клубе зависаем. Ко мне мало кто из ребят приходит, я не люблю шум под боком.       — Потому что ты сам — бесконечный источник шума.       Опять усмешка.       — Зато у тебя даже тараканы вымерли от тишины.       Апельсинами пропахла вся квартира. Не важно, приходил Влад и торчал безвылазно или уходил и возвращался — с собой он всегда притаскивал апельсин! А Ян не мог удержаться и обязательно его съедал, потом ненавидел себя и злился на подколы Влада. Не выкурили настырного гостя ни ужасный кофе, ни хозяйская стряпня. Кофе и турку Влад приволок в свой следующий приход и сам повадился его варить, а с готовкой Яна он смирился ещё быстрее, после того, как несъеденное ему пообещали отправить за шиворот.       — Как ты можешь это есть?! — при виде коричневой массы стенал Влад.       — Не нравится — вали в ресторан!       Картошка как назло немного пригорела и чтобы скрыть брак, в неё щедро добавили пару яиц. При пережарке она вышла жутковатого коричневого цвета, но вкусной быть не перестала, а в паре с томатным соком так и вообще объедение.       Влад долго стенал, вздыхал и всячески морщился, пока наконец не стрескал свою порцию за пару взмахов вилкой, после чего молча выгреб со сковородки остатки и умял ещё и их. После этого он ел молча, но повадился торчать над душой, пока Ян готовил, и не важно — чистил он картошку, промывал гречку или уже колдовал над плитой. «Ищет, откуда еда такой грязный цвет принимает», — думал про себя Ян, мрачно давая готовке поджариться посильнее. Сам Влад не готовил и, наверное, не умел — когда Ян попытался заставить его почистить картошку, на выходе получил жалкие останки клубней, покромсанные, будто над ними издевались в застенках гестапо, а Влад ещё и палец порезал.       Ко всему выяснилось, что этот неугомонный тип нахамил Наташе — в ночь, когда телефон после клуба оставался у него, сообщения приходили не только от тёти Маши и Заряны, она тоже звонила. А Влад снял трубку и наговорил ей гадостей, да видать таких, что даже всепрощающая мягкая Наташа обиделась. Ян как мог извинился, но что конкретно ей наговорили, девушка так и не призналась. И Влад отбрехивался с видом целомудренной монашки.       Наглый, ехидный, безжалостный… единственное святое, что было в его жизни — это тот самый пацан, который помог отбить Заряну от школьной гопоты. Артём. Хотя Влад его называл только Тёмкой. И постоянно улыбался, даже когда рассказывал, как они в начале лета попали в аварию из-за него.       Но стоило ему стать чуть человечнее, как он тут же стремился наверстать упущенное какой-нибудь гадостью: принёс апельсин — пока Ян его чистил на кухне, стёр номер Наташи из телефона, пообещал прийти чуть позже, чтобы Ян успел выспаться, зато вечером выкрутил в квартире пробки и абсолютной темнотой чуть не довёл Яна до нервного срыва, увязался за Яном в квартиру тёти Маши, но вместо обещанной поливки цветов закопался в тумбочку Заряны, отрыл там нежные розовые трусики с сердечками и час носился с ними по комнатам, весело гикая и хохоча. Идиот…       Зато за день до Нового года Влад приволок настоящую ёлочку и, пока Ян сонно топтался в коридоре, не зная, ругаться на раннего гостя или вытолкать его взашей (а потом всё равно ругаться), быстро освободил в спальне угол и установил деревце. По квартире тут же потёк тягучий еловый запах. Ёлка, настоящая живая ёлка, стояла в его спальне, притягивая к своему углу взгляд как магнитом. У Яна никогда не было ёлки. В детском доме, в школе — не в счёт, там она была общая: облезлая, с голыми ободранными боками и чахлыми самодельными игрушками из цветной бумаги, потому что нормальные игрушки давно побились, да и эти висели недолго. В общем, с ёлкой, как и с апельсинами, у Яна не сложилось, в сознательном возрасте он знакомился с этими вещами в детском доме, где взрослым было не до детских желаний — лишь бы сбыть запланированное мероприятие, а потом он подрос и просить у папы не отважился, не маленький. А Влад тем временем покопошился в принесённой вместе с ёлкой коробке, аккуратно извлёк переложенные ватой стеклянные игрушки, и принялся развешивать.       Ян долго смотрел на эти игрушки. Шарик со снегирём, космонавт, Снегурочка при близком рассмотрении оказавшаяся эскимосом в шубе, еловая шишка, лисичка, снеговик, рыбка с хвостом-дождиком — краска на них облупилась и местами полностью стёрлась, но в колючей зелени они смотрелись куда уютнее современных аляповатых пластиковых фигурок.       — У тебя дождик есть? Я забыл прихватить.       Влад даже не понял, какое чудо он принёс. Ян отважился заглянуть в коробку, но на дне лежала только старая гирлянда из таких же линялых от времени разноцветных шишек.       — Нету.       — А серпантин?       — Нет, я же говорил, что не праздную.       — Ты что, в пещере жил?       «Нет, в детдоме», — хотел огрызнуться Ян, но прикусил язык.       Влад посмотрел на него долгим задумчивым взглядом, словно услышал последнюю мысль. Наконец отправился к шкафу, покопался в вещах и перекинул хозяину.       — Одевайся.       — Куда это?       — Как куда? Идём на рынок выбирать дождик.       — Вот ещё, тебе надо — ты и выбирай. — Не то, чтобы Ян не хотел, он просто никогда этого не делал. Там же от дождика глаза разбегаются, какой нужен, он же и не найдёт… И не хватало ещё при Владе опростофилиться, он и так рядом с ним пещерным человеком себя чувствует.       Влад просто молча его скрутил, стащил домашнюю рубашку и натянул сверху футболку, не слишком заботясь, чтобы руки попали в рукава.       — Эй, что ты творишь вообще?       — Со штанами тоже помочь?       Его крутанули от себя лицом, прижали спиной, отпечатывая на ней рельефный торс Влада. Спина от жара чужого тела покрылась мурашками. Руки мягко легли на талию, пальцы своевольно скользнули к бёдрам. Ян и хотел бы побарахтаться, освободиться от сковавшей его футболки, но для этого надо было ещё сильнее прижаться…       Влад любил такие шутки, он словно напоминал об уговоре, хотя ни словом, ни делом не шагнул дальше. И всё же Ян каждый раз тушевался, сглатывал сухой комок в горле и ждал… чего-нибудь. Дима был младшим братом его ночного кошмара, и Влад знал, что Вите что-то нужно от Яна. Он мог спокойно заложить его через того же Диму, и оба это отлично понимали. Влад не шантажировал Яна, но Ян от природы не доверял людям, а Влад никогда и не был доброй феей, чтобы верить, что от него можно так просто избавиться.       — Опять ждёшь, что я тебя поцелую?       Ни Влад не убрал рук от Яна, ни Ян не пошевелился. Они стояли так минуту, пока один наконец не решился потревожить звенящую тишину.       — Я жду, когда ты наконец наиграешься.       Руки разжались, Ян выскользнул на свободу.       — А вдруг не игра?       — Пф, намекаешь, что я тебе… нравлюсь?       Влад усмехнулся.       — А вдруг?       Ян расхохотался.       — Ты и любовь? Это как слепой, который говорит, что видит солнечный свет.       — Балда, кто говорит о любви? Её вообще не существует, это просто романтичный бред, чтобы девчонок заваливать.       — Но я не девчонка!       — Ну так я тебе лапшу на уши не вешаю. Ты мне нравишься.       — Бабе Зое с первого этажа я тоже нравлюсь — она в меня святой водой зарядила, а я не испарился. Тремя литрами из банки окатила, между прочим. Ты, кстати, когда там идёшь, на лестничной площадке потише будь, она тётка нервная и в прихожке у неё целая армия банок с водой. И нравятся ей далеко не все.       — Хватит мне зубы заговаривать, да или нет?       — Да, мы идём за дождиком. Заодно подарок Зорьке выберу.       Он явно ответил не на тот вопрос, но Влад спокойно вышел в прихожую, давая ему возможность одеться. Уже в коридоре Ян догадался, что этот дурацкий разговор был ещё одной глупой шуткой.              …Уже ночью, когда Влад уехал домой, Ян воровато спустился во двор, накопал в заброшенной детской песочнице немного песка, пересыпал его в цветочный горшок, позаимствованный из квартиры тёти Маши и Заряны и переставил в него ёлочку, чтобы дольше простояла. Выкопал под кроватью удлинитель, протянул к деревцу и, поколебавшись, включил гирлянду из шишек. В супермаркете они с Владом купили современную гирлянду, длинную и целую, без перегоревших лампочек и замыкающих сегментов, но для ёлки она оказалась слишком большой.       Минут пять Ян помедитировал на пульсирующую красками ёлку, на блестящие в свете гирлянды игрушки, искрящийся дождик.       Вздохнул.       И пошёл мастерить из оставшейся гирлянды ёлку на окно.       Той ночью он чувствовал себя невероятно глупо, но, засыпая, был бесконечно счастлив.