Серые слёзы. Серая кровь

Вам нечего бояться, если вам нечего скрывать. Джоан Роулинг «Гарри Поттер и Дары смерти: Часть 1» — Я хочу добраться до варденов, — спокойно ответила Йоль. Он пораженно на нее уставился. Пожалуй, такой сумасшедшей просьбы аберонский купец не слышал ни разу за всю историю шантажа в своей жизни. Это ж надо додуматься — вардены. Это алмаз Сурды, её тайна, её дар, надежда и проклятие. А она вот так просто хочет до него дотянуться. Хотя Йоль была уверена, что в голове у Болли бродят куда более приземленные мысли — либо он подсчитывает, во сколько это ему обойдется, либо думает, как её устранить. Будь она на его месте, то больше бы склонялась ко второму варианту, хотя еще неизвестно, какой из них более затратный. — Я понятия не имею, каким способом можно добраться до варденов, — после долгого молчания выдавил он, кидая на девушку убийственные взгляды. Она знала, что он лжет. Слишком напряжен, глазки бегают туда-сюда, руки вспотели и сжались в кулаки. Он хорошо умеет злиться, но к вранью не имеет абсолютно никаких способностей. Это даже Йоль увидела. — Врешь, — резко бросила она. Болли аж вздрогнул. — И это печально. Для тебя, конечно. Я-то всего лишь подожду Ширака и все ему расскажу, а ты останешься без своего прикорма. Но это уже не мои проблемы. Он снова пронзил её взглядом, но Йоль только ухмыльнулась. Воистину, после графа ей было ничего не страшно, ибо он был физическим воплощением опасности, хладнокровия и еще чего-то жуткого. Вот его взгляды проникали в самую душу, заставляя внутренности сжиматься в комок ужаса, вот рядом с ним все её инстинкты в один голос орали, чтобы она бежала куда подальше без оглядки. А Болли… что Болли? Просто раскормленный свин со стадом охранников, не более. Но Йоль уже избавилась от вредной привычки недооценивать противника, причинившей ей столько вреда. — Зачем тебе это? — снова задал сторонний вопрос купец. — Имперская шавка? И в эту секунду ей захотелось броситься на него и разорвать ему горло зубами, тем более что кожа там нежная, мягкая, и подобное особого труда не составило бы… Перспектива оказалась столь заманчивой, что вкупе с отвращением к Болли грозилась перерасти из плана в действие. Так, стоп! Что ж за день сегодня такой, все её за собаку Империи принимают?! — Заткнись, или я тебя загрызу, — злобно рявкнула она. — И больше никогда ничего подобного при мне не произноси! Я хочу к ним присоединиться, а ты меня оскорбляешь! В этот момент она и правда поверила, что хочет этого. — Что ж ты с Шираком-то и не ушла? — ехидно поинтересовался аберонец, снова стараясь перевести разговор в другое русло. Йоль заметила, как умело он меняет и направление беседы, и способ общения, подстраиваясь под ситуацию и собеседника — видимо, было много практики. — Просто не успела. Он уехал раньше, чем я прибыла в город, — она солгала, но совсем немного. — А так бы он ничего не узнал? Йоль пожала плечами и отрицательно помотала головой. — Я не могу тебе доверять, — не спрашивая, а уже сразу утверждая, заявил Болли. — Ты вполне можешь предать меня, как только получишь свое. Опять он выпендривается! Как же ей это надоело! Пора переходить к более действенным методам. — Ты не понял, — прошипела Йоль, нависая над мужчиной, — это я здесь диктую правила игры, ясно? Я могу разрушить всю твою жизнь. Я могу рассказать о тебе такое, что никто, даже последняя собака не захочет с тобой знаться. Ты не в той ситуации, чтобы выбирать. Он затаил дыхание, шумно сглотнул и, трясясь от злобы, заявил: — Да и ты тоже! Сначала Йоль не могла сообразить, что он имеет в виду. Потом, наконец, додумавшись, громко рассмеялась, хотя вот именно этого делать ей совсем не хотелось. Оставалось лишь уповать на то, что купца она действительно переоценила. — Ты угрожаешь мне? Ты настолько наивен, чтобы полагать, будто я пришла одна?! — она постаралась добавить в её голос столько насмешки и самоуверенности, сколько смогла. — Думаешь, наймешь пару доходяг из Воровского района и избавишься от меня? Он вперил в неё настолько злобный взгляд, что она его почти почувствовала. — Если со мной что-то случится, Ширак узнает обо всем сразу, стоит ему только вернуться в город. Но скорее уж что-то случится с теми глупцами, которых ты за мной пошлешь, в этом уж не сомневайся. Что-нибудь кровавое, и прямо перед твоим чопорным безвскусным домом. Клянусь. А теперь… мне надоела эта игра. Решай сию же секунду — поможешь мне и обезопасишь свои темные делишки от разоблачения или же рискнешь в попытке от меня избавиться. Но тогда… кто знает, что может случиться. — О, поверь, у меня достаточно людей, чтобы отваживать таких наглецов, как ты. Вы шныряете повсюду, что-то разнюхиваете, высматриваете, а потом заявляетесь и начинаете меня шантажировать. Для того я и нанял лучших мечников, чтобы таким как ты руки отрубать. Или еще что. — Лучших?! Не обманывай себя! Они все умрут. — Это ты себя не обманывай, идиотка! Это мне надоела твоя игра! Думаешь, пришла сюда и получила все, что хочешь?! Она усмехнулась. Нехорошо это. Ей и правда уже все надоело. Где смысл этой проклятой игры? Почему он не может сдаться? В Бездну все. В Бездну. Барзул, как она могла вообще ввязаться в такие дрязги? Когда успела вступить в спор с такой гадкой самоуверенной свиньей? Он молчал, и тогда Йоль поняла, что от него ничего не добьешься. Конечно, она могла бы продолжить угрожать ему, но это ничего не дало бы. Вдруг она резко развернулась, бросила: «Что ж, как пожелаешь!», и быстрым шагом устремились у двери. Только она хотела коснуться ручки, как услышала самый властный тон, на который купец был способен: — Стоять! Йолле ненавидела, когда ей приказывают, а потому крепко ухватилась за ручку и дернула. И тут же купец перешел на визг. — Стой! Подожди! Девушка обернулась. Болли весь аж раскраснелся от злости. Йоль была уверена, ненависть сейчас буквально распирает его изнутри, грозясь порвать полное тело на маленькие кусочки. Но хотя аберонский купец и был жадным самовлюбленным эгоистом, дураком точно не являлся. Угрозы девчонки звучали весьма убедительно, да и не стоила она того, чтобы рисковать своей репутацией, состоянием и доходами, а потому после нескольких минут серьезных размышлений он вынес вердикт: — Что ж, ладно. Я не желаю терять то, что приобрел долгими годами упорного труда, хотя до сих пор не могу понять, откуда тебе стала известна данная информация. Но я не дурак. Я помогу тебе добраться до варденов, но так вот верить на слово не имею права. — И что ты предлагаешь? Купец пожал плечами: — Ну, во-первых, я требую с тебя простую клятву, а во-вторых, ты скажешь мне, кто напел тебе о моих делах. «Клятву?! — изумилась Йоль. — Что, на Древнем языке? Если я дам ему такую клятву, то буду связана. Он не посмеет это сделать! Не желаю я клясться такому червю на языке, за который мой народ уничтожил сам себя тысячи лет назад!» — Что за клятва? — с деланным безразличием поинтересовалась она. — Особая, магическая. На другом языке, эльфийском, на коем никто лгать не смеет. Дашь такую, и уже навсегда, потом не отделаешься. Йоль только хотела крикнуть «нет», но успела остановиться. Однако, её собеседник все же увидел проявившиеся на её лице эмоции. — Без неё я тебе все равно не поверю, — категорично заявил он, видимо решив, что ситуация вновь в его руках. — Или так, или мы никогда не придем к соглашению, но виновной уже будешь ты, не я. Немного поразмыслив, Йоль все же поняла, что купец прав. В конце концов, что еще могло даровать ему уверенность в том, что имеющиеся у неё в распоряжении сведения больше ни к кому не попадут? — На клятву согласна, в вот информатора не сдам. Я не идиотка. Тут сам выкручивайся и скажи еще «спасибо», что я не требую с тебя денег. — Спасибо, — издевательски произнес Болли. Он говорил, а она повторяла, что никто и никогда не получит эту информацию от неё, и в конце послушно добавила «Otherúm*», делая вид, что не понимает значения этого слова. После маленькой церемонии Болли объявил ей, что завтра в полдень её будет ждать его человек прямо у Ворот Скорпиона, затем ясно дал понять, что аудиенция окончена. Йоль не возражала. Можно даже сказать, обрадовалась этому событию. Она забралась на крыши и смотрела на заходящее солнце. Сердце сжималось и гулко стучало, эхом отражая эмоции триумфа, бурлившие в её крови. Она это сделала! Она нашла проводника! И теперь, наконец, сможет попасть туда, куда так давно стремилась. Именно там, она была уверена, сокрыты все тайны её прошлого, обрывки которого она собирала по всей Алагейзии. Ночь спустилась на Аберон плавно и почти незаметно. Казалось, что она, тайно влюбленная в дневной свет, которого ей не достигнуть никогда, хотела еще чуть-чуть побыть рядом с ним. А улицы, давно поджидавшие прохладу тени, постепенно менялись, хотя шум никуда не ушел, но теперь был иного рода — теперь по городу разливалось веселье. Гнетущая жара просто не позволяла людям вздохнуть спокойно, но теперь они, уставшие, но довольные, способны были на время забыть о своих заботах и почувствовать вкус жизни. Он лился как сок, как кровь земли, смешиваясь с голосами и музыкой там, под крышами, и Йоль смотрела на них сверху вниз и чувствовала, что все они живые, что она живая и снаружи и изнутри, и что один из тех тяжелых камней, придавливающих её душу наконец-то свалился. Нет, это она его столкнула. Сама. И ей хотелось стать частью этой толпы, в буйной радости бесновавшейся там, на тесных улочках, хотелось глотнуть крови земли, ибо крови человеческой она уже наглоталась вдоволь. «Быть может, — подумала она, — они не найдут меня там, где так много людей? Быть может, я успею ненадолго перестать быть собой для того, чтобы потом окончательно не потерять себя? Быть может… Стоит ли рисковать?» Тут она снова услышала музыку, красивое нежное звучание лютни. Люди в толпе радостно завопили, схватились за руки и принялись танцевать. Движения их были лишены изысканности, но обладали особым очарованием, когда важны не повороты и изящные взмахи руками, а то, что танцоры были вместе, они делали одно и то же и мало чем отличались друг от друга, они были единым целым. — Хочу… — страстно прошептала Йоль. — Тоже хочу когда-нибудь быть с кем-то единым целым. Лютня снова переменила мотив, и девушка услышала женский голос, который под стать инструменту был необычайно мелодичен и нежен, и слова произносил с чувством осторожной и бережной любви. Звёзды падают с неба, цепляясь за старые кроны, Растворяясь и тая на глади зеркальных озёр. Полнолунье целует с улыбкой ночные бутоны, Полнолунье лучи между веток сплетает в узор. Оно пляшет, едва прикасаясь к проснувшимся травам И смеётся, увидев своё отраженье в воде. Тихим шелестом Лес потакает подобным забавам, Песни листьев вверяя подруге — белёсой Луне. Лес слагает стихи на наречиях дикого ветра, Лес поёт птичьим криком и дышит следами лисиц, Корни он запускает в земные глубокие недра, На ветвистых руках держа край полуночных зарниц. Лес укроет под сенью высоких раскидистых елей, Шёпот звёзд, синь небес и Луны незапятнанной лик. Полнолунье баюкает в звёздной своей колыбели Тишину, что средь веток и шума застыла на миг.** «Стоит», — решила Йоль, криво улыбнувшись. Она видела её — ту, что пела. Она казалась девушке странно знакомой, будто они встречались раньше, когда Йоль была не той, кем является сейчас, когда она думала, чувствовала, решала, все делала по-другому. Эта загадка все сильнее мучила её, и Йоль все же решила сойти вниз и выяснить, что же она опять упускает. Прорываясь сквозь восхищенную толпу, окружившую женщину с лютней, она заметила копну рыжих волос, старательно заплетенных в тугую косу. Воспоминания замелькали перед ней. — Пой, Морин! — крикнул кто-то из толпы. Теперь понятно — менстрель из прошлой жизни, той самой, что была до. До тюрьмы. Йоль даже улыбнулась, вспоминая то время, когда была до ужаса наивной. Эта женщина и её спутник, которого сейчас рядом с ней не было, впервые познакомили её с настоящей музыкой. Она даже помнит ту легенду, что они пели тогда — о Солнце и Луне, влюбленных богах, которым не суждено встретиться. Морин, заулыбавшись, крикнула, что ей необходим перерыв, и попросила воды, и сразу же какой-то мужчина, взирая на неё преданными глазами, поднес ей большую кружку, в которую обычно наливают пиво. И внезапно рыжеволосая певица заметила Йоль. Не просто скользнула по ней взглядом, как делают все, на кого взирает большая толпа людей, а именно пристально посмотрела. Той это, разумеется, не понравилось. Подозрения, которые она так успешно замяла, вновь всколыхнулись в её душе, и Йолле стала срочно искать отходные пути, уже развернулась, чтобы со скоростью ветра скрыться в проулках большого города, как краем глаза заметила, что кто-то к ней приближается. Это была Морин. — Здравствуй, странница, — улыбнулась она, делая приветственный знак рукой. — Я помню твое лицо. Ничье другое я так хорошо не запомнила, как твое. Йоль не нашлась что ответить, но теплая улыбка менестреля приглушила разбушевавшуюся было тревогу. На время. Видя её замешательство, Морин улыбнулась еще шире. Её покрытое веснушками круглое личико все буквально засветилось, ведьмовские зеленые глаза заблестели молодой листвой, и Йоль увидела лес. Он жил в ней, летний радостный лес, нежащийся под жарким солнцем. Перед Йоль стояла женщина-лето с голосом соловьев. — Не волнуйся, — сказала Морин. — Бабушка Агата сказала, что время еще не пришло. Она сказала, что ты обязательно получишь то, что всегда так хотела получить, но если не побоишься и выберешь другой путь, не тот за которым прячутся трусы, и если сможешь выбраться. А еще она велела тебе передать, что мы обязательно с тобой встретимся, но позже. Йоль замотала головой, шепча: «Я тебя не понимаю», но рыжеволосую женщину, кажется, это не сильно огорчило. Слушатели снова позвали её, и она уже собралась уходить, но на прощание весело и легко сказала: — Да и не надо. Все это случится потом, а сейчас… Просто слушай! И она расхохоталась, а потом вновь запела одну из своих дивных баллад, и все больше и больше людей собирались вокруг, чтобы услышать её чудный голос, а Йоль стояла в замешательстве, не понимая, что же могут значить эти слова. Кто такая эта Агата? Что значит «другой путь»? Откуда она должна выбраться? Может кто-то решил пошутить? Если так, то это чрезвычайно глупая шутка, совсем не смешная. Появилось странное ощущение, что за ней кто-то наблюдает, причем очень долго и пристально. Йоль взглянула на Морин, но та была занята игрой на лютне и сидела, зажмурившись от блаженства. Появилось страстное желание побыстрее отсюда уйти, что она незамедлительно и сделала. Негоже долго дразнить судьбу, которая и так оказалась чрезвычайно терпеливой. *** В Абероне, окруженном высокой крепостной стеной, было три выхода — Врата Скорпиона, смотрящие на пустыню Хадарак, Врата Леона, обращенные к озеру Леона, и Южные врата, смотрящие прямо на юг. Такое простенькое название могло иметь место по двум причинам — либо люди не знали, что там, за океаном находится, либо имели преотвратное воображение. Вполне возможно, что и то и другое, хотя никто бы в собственной глупости не сознался. Врата Скорпиона были массивными и впечатляющими, все покрытые красивыми узорами из кости, которые рассказывали разные истории и легенды страны. Некоторые даже говорят, что над ними поработали ювелиры кочевников из пустыни, когда Сурда заключила с ними политический союз, в результате которого одна из Сурдийских принцесс отправилась жить среди песков. Йоль, однако, это мало волновало. Она не была принцессой, не собиралась заключать политические союзы, да и вообще всю жизнь держалась подальше от этих благородных лордов и леди, напыщенных самоуверенных дураков. Она усердно выискивала в толпе проводника и уже начинала злиться. Неужели, Болли соврал? Что ж, тогда ему дорого придется заплатить за свою ложь, и за то, что он обманом заставил её произнести клятву. Жара все усиливалась, от назойливых криков торговцев у Йоль разболелась голова, Ночной Кошмар тоже злился и пытался укусить кого-нибудь из прохожих, так что вокруг них образовалось мертвое пространство, пересекать которое никто не решался. И тут Йоль его заметила. То, что это был именно проводник, не оставалось никаких сомнений: он шел прямо на неё, пристально разглядывая её лицо. Это был сухонький маленький старичок из тех, кто может выдержать любую напасть, лицо у него было все в морщинах, так что казалось, что он либо постоянно улыбается, либо насмехается над прохожими. Глаза и вообще любая мимика скрывались под густой седой бородой и мохнатыми бровями, делавшими его голову на вид гораздо больше тела, так что невольно на ум приходил вопрос, почему она не перевешивает? Подойдя, он представился как Ирох и тут же заявил, что у него с собой плохая новость. — И какая же? — спросила Йоль, умирая от жары и проклиная все на свете. Ей хотелось побыстрей отправиться в путь, покинуть, наконец, этот проклятый город, который скоро расплавит её, дома, мостовые, и все утонут в бесформенной массе из плоти, крови и камня. — Тоннель, госпожа, по которому все ходют, завалило. Совсем. Пока гномы тама усе разберут, недельки две пройдет. Так что обождать надобно. А как тама почистят, так и пойдем. Завалило? Как завалило?! Да она столько старалась, столько времени угрохала… И это еще пустяки по сравнению с тем, что Черная Рука вот-вот схватит её за горло, а уж за две недели-то они точно с этой задачей справятся! Ей показалось, что проводник криво усмехнулся, и она взбесилась еще больше. — Нет! — рявкнула она, топая ногой. — Ну, уж нет! Должен быть другой путь! — Но под землей никак боле не пройти, — принялся оправдываться Ирох. — А как тогда? У вас тут что, одна-единственная дорога что ли? Старичок замотал головой и ответил, что можно еще по верху идти, но это очень опасно. — Плевать, пойдем через горы. Так даже проще, чем по темной кишке ползти. — Но… — Ирох попытался возразить. — Что еще? — Разбойники, госпожа. Усе заполонили, гады такие. Как схватют, так в рабство сразу и продадут. А мене низя в рабство, у меня внученька, Мирочка, одна-одинешенька совсем останется. Йоль вздохнула. Этого ей еще не хватало. Будь с ней Клык, она бы без раздумий сорвалась с места, даже, но вот так одной идти… Старик не в счет, все равно в драке от него толку никакого. — Везде разбойники, Ирох? — спросила она. Проводник задумался, потирая подбородок. Видимо, вспоминал что-то важное. Наконец, после минутной заминки он ответил: — Ну, есть одна тропа, она, конешна, подлиннее будет, но и ротозеев всяких там поменьше будет… — И что это за «тропа»? — уже теряя терпение, спросила Йоль. — Да через какой-то там гномий город, давнехонько этими коротышками и брошенный. Да как же кличут-то его, запамятовал… Ах, ну, да, дурья башка! Ортхиад!