Серые слёзы. Серая кровь

И он говорит ей — сестра, я слишком давно на этой войне, Когда вы пьете это ваше вино, я нёбом чувствую кровь — В ней хватает и серебра, и стали, и соли, и гари огней, И наши парни лежат в траншеях под гусеницами облаков. Мельница «Война» Свет от костра такой яркий и ослепляющий, что Йоль невольно зажмуривается, но перед глазами предстает совсем другое пламя — бушующее дикое, окружающее со всех сторон, а потом лес, мертвый, черный, страдающий… Мурашки бегут по всему телу, и такое дикое желание сбежать охватывает её, что она резко разворачивается и отходит куда подальше. Люди… Везде вооруженные люди, которые сейчас напряженно ждут своей смерти, потому что ничего больше нет. Нет надежды, нет сил… У неё нет ничего. Снова. Внутри — там пусто, выжжено, опять. Она опять все потеряла, в который раз хоть что-то, что она обрела, оказалось подделкой, пустышкой, старым пожухлым листом, развалившимся после первого же прикосновения. А у них есть Всадник. Вот он, почти рядом с ней, гордо проходит мимо, облаченный в сияющие доспехи, а рядом его восхитительная спутница — дракониха с ярко-синей чешуей, тоже надежно защищенная сталью. Йоль испытала вдруг неожиданный порыв подойти к нему и сказать, чтобы он берег её, берег так яростно, так заботливо и так нежно, как никто и никогда прежде, потому что терять что-то такое крепкое, теплое, ясное и родное… терять это невообразимо больно, будто сердце с кровью и мясом выдирают из груди, выворачивая кости, и дышать уже невозможно, потому что легкие лопнули с глухим булькающим звуком и превратились в лёгкие лоскуты… Но она просто отвернулась. Куда пойти? Кажется, справа отряд Джормундура? Вот туда она и отправится. Больше некуда, больше она никого не знает. И она побрела, не глядя под ноги, пока не налетела на какого-то человека, который смачно выругался. Йоль подняла глаза. Сначала он показался ей просто знакомым, но чем дальше она ворошила память, чем больше слоев поднимала, тем яснее вспоминала, кто он, и где они встретились. — Муртаг. Он подозрительно глянул на неё, одергивая все норовившую куда-то отвернуться лошадь, сузил глаза и недоверчиво поинтересовался: — Мы знакомы? Я с тобой… эээ… — он замялся, но после небольшой паузы вдруг принялся оправдываться. — Ты только не пойми меня неправильно, но большинство из тех, кто может меня опознать… ну, не очень живы… — Ни те, ни другие. Лес, перерезанные сухожилия, лагерь разбойников-наемников. Лицо его просветлело, но он явно куда-то торопился, хоть и был обрадован встрече с одной из тех немногих, кто не пылал желанием его убить. — Так это ты! Точно, та, которая меня в лесу нашла! Мда, ну и неприятная ситуация тогда вышла. Хотя, потом было не лучше. Но в любом случае, ты-то что здесь делаешь? — Стою, как видишь, — пожала плечами девушка. — Могу я задать тебе тот же вопрос? — Я пришел с Эрагоном. Да и к тому же… Не притворяйся. Скорее всего, ты прекрасно знаешь. Она снова пожала плечами. Эта история ходила по всему военному лагерю, а отпираться не было смысла, да и сил тоже, если уж быть честной. — Знаю. Ты — сын Проклятого. Её собеседник покривился и положил ладонь на рукоять меча. — Гадко звучит, да? По правде говоря, все уверены, что это какое-то страшное преступление — быть чьим-то сыном. Как будто я вот взял и захотел родиться именно у него. И все мне этим тыкают. Если ты тоже собираешься это делать, я тебя разочарую — мне все равно! Волна раздражения прошлась внутри Йоль. Трагедия, о, да, у несчастного мальчишки трагедия! Папочка оказался не тем, кем должен был оказаться! Он такой же, как она — терял, получал, терял, счастье, призрачное, ненастоящее, ускользало из его рук, но вовсе не потому, что он такой невезучий, а потому что он что по определению, по своей сути не мог быть счастлив. Как она. — Мне все равно, кто ты. Мне плевать, кто твой отец, кто твоя мать, твой брат и твоя любовница. Я не осуждаю тебя, потому что понимаю, что значит иметь не ту семью. И не думаю, что твоё происхождение является преступлением. Знаешь, мой отец подставил отряд лучших воинов варденов и чуть не сдал Империи весь Фартхен Дур, а мама разнесла половину Тронжхайма. Но в любом случае это миг искупления — эта бойня, которая тут скоро случится. Мы все заплатим кровью за своё прошлое, за родителей и их преступления, которые навешивают на нас, и я только надеюсь, что твоя цена не будет слишком высокой. Она развернулась и ушла. Пусть думает, что она сумасшедшая, пусть считает как угодно — ей все равно. Только бы спасти Тронжхайм, только бы заплатить свою кровавую цену, вернуть земле её кровь, её жизнь, чтобы больше она ничего у Йолле не отнимала. Ряды лучников среди воинов Аджихада приняли её с распростертыми объятиями, тем более что оружие она принесла свое. После коротких переговоров и объяснений кто, куда и откуда, все успокоились, и снова потянулось то ожидание, которое с головой захлестнуло всех сидевших. Только шепотки позади заставили Йоль отвлечься от дремоты, в которую она и её соседи неизменно погружались раз за разом после того, как мимо пробегали обеспокоенные гонцы. Йолле обернулась и увидела, как двое о чем-то яростно, но очень тихо спорят. Она пригляделась к одному из них, закрывшему свое лицо, пригляделась к глазам, которые никогда не врали, и поняла. — Здравствуй, Насуада. Да, день определенно полный интересных встреч. Дочь предводителя варденов испуганно обернулась и сжала лук. — Ты ошиблась. Я не она. Йоль только хмыкнула и отвернулась. Не прошло и минуты, как темнокожая девица подсела к ней, поправляя неудобную мужскую броню. — Послушай, не говори моему отцу. Он хотел, чтобы я ушла, знаю, но я так не могу! Я не могу бросить Тронжхайм, не могу оставить его на растерзание ургалам! — Я и не собиралась, — ответила Йоль, проверяя тетиву. — Ты, в общем-то, права. Надеюсь, что твоя сила, которая живет внутри тебя, поможет тебе выжить. И я помогу. Я прикрою тебя, если что. Хотя бы тебя, если уж себя не получилось… Насуада нахмурилась и забавно дернула головой. — Что ты имеешь ввиду? — немедленно поинтересовалась она. Йоль придвинулась к ней совсем близко, не желая быть услышанной кем-то еще, и с непонятной горечью, собирая последние остатки сил, прошептала: — Послушай меня, Насуада. Послушай и запомни, даже если считаешь меня «всего лишь…». Никогда не проси у человека правды, не поняв прежде, что именно ты хочешь услышать — действительно правду или красивую ложь, в которой отчаянно нуждаешься. Йоль отклонилась назад и закрыла глаза. Нужно заснуть, нужно не думать, нужно отключить свои мысли, нужно… *** Вбегает какой-то человек и трясет её за плечи, а она отчаянно пытается вдохнуть, проклиная баронета и его фобии. Воздуха, воздуха, только бы сделать еще один вдох! — Йоль! Йоль! Поднимайся! — кричит Джормундур прямо у неё под ухом, сжимая руку так, что казалось, сейчас её переломит. — Нам нужны твои навыки! Что с тобой, во имя всех Богов? Она покачала головой и громко втянула живительный воздух, заполняя легкие. Получилось. — Что происходит? — Ургалы! Ургалы уже на подходе! Давай, ты хороший лучник, ты нам пригодишься! Собирайся, я тебе доставил доспехи в твою комнату. Доспехами оказалась легкая кольчуга и кожаный шлем, созданный специально для лучников, не закрывающий обзор. А еще поножи, наручи и отличные кожаные сапоги. Когда готовая Йоль вышла из комнаты, вооружившись всем, что попалось под руку, люди бегали и отчаянно кричали, собирали свои пожитки и сбегали, а какая-то старуха прижимала к себе маленькую черноволосую девочку со странным знаком на лбу и завывала: — Ургалы! Ургалы идут! Да спасет нас Всадник! *** И вдруг все вскочили. Крики, ужас, холодная решительность — все смешалось, образовав что-то неестественное и страшное. Люди приготовились, вытащив оружие. Йоль наложила стрелу на тетиву, заметив, как Насуада проделала то же самое. — Как хорошо ты стреляешь? — поинтересовалась она. Дочь предводителя варденов поджала губы и резко ответила: — Достаточно, чтобы защищать мой дом! Она волновалась — её голос и руки дрожали. Йоль же было все равно, сейчас смерть казалась ей лучшим исходом — жизнь оказалась такой сложной и ранящей штукой, что смертельно ей надоела. Она устала. Устала от всего на свете, устала терять сразу поле того, как нашла, терять, даже не получив, испытывать боль внутри и снаружи, видеть кошмары и бояться спать по ночам. Смертельно устала… Крик: «Я слышу их!» И вопли ургалов. Сначала воинственные, потом переполненные агонии от горящей смолы. И тут Йоль поняла, что вот оно, все это реальное, настоящее, и все, кто здесь есть, все они будут убивать, убивать, убивать… И она тоже. И пришло оцепенение, холод внутри закрутился вихрем, морозя чувства и ощущения, мышцы и сухожилия превратились в ледышки, и не двинуться, ни вдохнуть. Но кто-то кричит под ухом, трясёт, зовет — очнись, от тебя зависят их жизни! Первая её стрела вонзилась противнику в шею. Вторая, третья. Только и слышалось, что «Залп! Залп!» Ургалы налетали на колья, топтались по своим сородичам, устремляясь вперед с такой звериной яростью, что ужас возникал даже у самых бравых защитников Фартхен Дура. Они пытались перепрыгнуть преграду, и Йоль как в воде услышала глухой возглас Насуады, дрогнувшей, шагнувшей назад. Стрелы кончились, и лучники отступили, прикрывшись шеренгой пикенеров, которые вскоре были смяты. Воины дальнего боя сложили свое оружие и взялись за мечи, потому что существовал высокий риск попасть в своих. Но не для Йоль, только не для неё. О, она могла стрелять даже в самой гуще боя! Схватив столько стрел, сколько могла унести, она крикнула Насуаде, и они обе взобрались на какое-то возвышение, навал камней. Насуада должна была прикрывать Йоль, пока та прикрывала кого-то еще. Раз, и решивший бить со спины ургал свалился, два, и еще один упал со стрелой меж рогов. Йоль стреляла, полностью отдавшись ритму боя, когда «либо ты, либо тебя», она слушала струну внутри себя, мертвую и живую одновременно, порванную, но звенящую каждый раз, когда нужно было отпустить тетиву. Запас обычных стрел оказался истощен, и Йоль схватила эльфийские. Всего десять. Это означало десять выстрелов, десять смертей. Звать обратно она их не будет, слишком много сил на это надо. Да и незачем это. И настоящие произведения искусства нашли свою цель, одна за другой вонзаясь в тела врагов. Сбоку вскрикнула Насуада, тоже истощившая свои запасы, — на неё наседал огромный ургал. Йоль отшвырнула златокрылый лук и бросилась ей на помощь. — Jierda! — рявкнула она, и шея врага с хрустом сломалась.— Осторожно, Насуада! Ты слишком ценна для варденов! — Уж ты-то меня этим не попрекай! Йоль пожала плечами и бросилась в толпу убивающих, калечащих, режущих и рвущих на куски друг друга разумных существ. Она заходила сзади — кортик в спину, выискивала промежутки между доспехами, благо, у ургалгра они были не слишком искусны, и била в спину, била как предатель, как трус. Но выбора не было, не время разыгрывать благородство, потому что тысячи людей сейчас умирают, и она тоже умрет, когда падет Тронжхайм. Их слишком много, но пока есть еще огонь в них, в людях, есть пламя, ревущее и бушующее, и кровь кипит, и они… они будут жить до того самого момента, когда в угасающем сознании бьется лишь одна мысль «Нет, это не правда, это не со мной происходит. Неправда, я не могу умереть!» До самой последней мысли. Краем глаза она заметила Муртага, увлеченно рубящего окруживших его ургалов прямо с коня, а сзади к нему подкрадывалась еще одна рогатая тварь. Йоль, даже не раздумывая, бросилась вперед, всадив врагу кинжалы прямо в поясницу, где было сочленение доспеха. Тот завыл и повернулся, но девушки перед ним уже не было, она поднырнула под руку и воткнула кортик в подмышку, а когда её противник упал на колени, то клинки устремились в глаза. «Либо ты, либо тебя». Таков закон гор. Таков закон войны. *** «Тебе надо уходить!» — Уходить? Что? О чем ты говоришь, Роу? Неужели ты, ТЫ, который не хотел оставлять даже Язуак, решил убежать? Он покривился, сжал кулаки, но говорил терпеливо и без спешки: — Послушай, эту армию не победить. Она огромна, так огромна, что ты и представить себе не можешь. То была всего лишь жалкая горстка по сравнению с тем, что грядет! И я не хочу, чтобы ты погибла. Я не хочу… не хочу тебя потерять! Послушай, я знаю, что ты мне не рассказала и половины того, что с тобой случилось, и мне больно, что ты мне не веришь, но это все не важно, если ты погибнешь, понимаешь? Сердце её сжалось от этих слов, душа всколыхнулась, но это ничего, совершенно ничего не могло изменить, тем более что она уже давно все решила, еще в тот момент, когда тащила раненного гнома на себе. — Я не уйду. Роу разозленно засопел и уже приготовился произнести вторую душещипательную тираду, но не учел, что Йоль еще не договорила. — Я не уйду, потому что раньше у меня не было ничего. Теперь тоже, в общем-то немного, но все-таки есть. У меня есть история моей семьи, принесшая мне много разочарований, но моя тетя меня любила и любила это место, и я не хочу предавать её привязанность. У меня есть цель — борьба за свободу, потому что при Гальбаториксе мне никогда не будет свободы, он найдет меня и убьет. И у меня есть… Тут она замялась. Признать, что у неё есть Роу — значит, признать, что у неё есть слабость, чего она позволить себе не могла. Но не признать этого означало наврать самой себе, что являлось для неё преступлением почище слабостей. Нельзя обманывать себя, иначе ты никогда не сможешь на себя положиться в полной мере. — …есть ты. Может, и нет, я в таких вещах не разбираюсь, но… Я хочу защитить то, что у меня появилось. Он застонал и потер виски. — Уходи, ну пожалуйста, уходи отсюда! Это самоубийство! — Эй, ты же знаешь, что я хороший воин. Может, именно меня варденам и не хватает? — Ты сама сказала мне там, в Язуаке: «Лучше бесславно выжить, чем со славою сдохнуть!» Ты забыла свои слова? Да что с тобой такое? Где твое желание выжить? — Моё желание выжить, Роуэл, побеждено всеобщей идеей свободы, которой пропитаны стены Тронжхайма. Ты не переубедишь меня. Ты не сможешь. Он шагнул к ней, угрожающе нависая, и сквозь сжатые зубы произнес: — Ты все равно уйдешь. И я не собираюсь тебя переубеждать, я просто возьму и… Он не успел договорить, Йоль вскинула правую руку в попытке защититься и нечаянно задела его левое плечо. Роу взвыл. Это было как прозрение, как понимание известной, но давно позабытой истины, это странное чувство… — Покажи мне руку! — вскрикнула она, отступая назад. Ноги уперлись в кровать. Он недоуменно смотрел на неё, даже не двигаясь, но Йоль волновалась всё сильнее и сильнее, струна её натягивалась, предупреждающе звеня… — Руку, Роу! Сними эту проклятую рубашку немедленно! — Эй, сейчас не время… — Покажи. Мне. Руку.Сейчас! Он вздрогнул как от пощечины, но подчинился и стал медленно стягивать рубаху. Левое плечо оказалось забинтованным, а из-под белых тряпок тянулись полоски черных от яда вен. — Lerept rifa! — дрожащими губами произнесла Йоль, приказывая тряпке разорваться, хоть совсем не желала видеть того, что там, под ней. Но она смотрела. На уродливую рану, гноящуюся от яда, заключенного в эльфийской стреле. Роу ходил к магам Дю Врангр Гата, иного пути избежать страшной смерти от отравленной Ирзис Йоль найти не могла. Вот почему его не было целый день. В голове все смешалось, но сцены, раньше казавшиеся неправильными, оторванными друг от друга теперь складывались в один узор. Почему он так настаивал, чтобы она не следила за Аджихадом? Он хотел убить его. А она выстрелила в него, помешала, обрекла на смерть собственными руками. Почему маг графа так заинтересовался личностью Роу? — Ты один из них, — убито прошептала она, чувствуя, как грудь сжимается, а дышать становится все труднее. — Ты. Ты! Ты, Роу! Не может быть! Нет! Нет, я сплю! Он шагнул к ней, но она вскинулась и закатала рукава. — Вот! Вот что они сделали! Что сделала Черная Рука! Твой граф Элистар! Ты знал, кто он такой, когда посылал меня туда, в Белатону? Знал?! Да, знал, и все равно отправил! — Йоль, послушай… — Они пытали меня! Они залезали ко мне в голову! Знаешь, как мне было больно? Нет, нет, ты не знаешь, ты никогда не узнаешь! Ты — мерзкая тварь, ты заодно с ними! Это из-на них я пошла в тот пожар, из-за них обгорела до костей! Из-за них не могу спать по ночам, потому что просыпаюсь от кошмаров! Я кричу во сне, Роу, и мне страшно! А ты… Она кричала, и голос её срывался на хрип, а каждый вдох, казалось, был величайшим подвигом на свете. — Йоль, я не знал! Йоль, пойми… Она уставилась на него, с трудом унимая клокочущую ненависть внутри, боль и страх, которые так долго жили внутри неё. — Ты переспал со мной, чтобы я не пошла следить за Аджихадом? Это такое знакомое чувство… Откровение. — Что?! Нет, конечно, Йоль, что за бред ты несешь?! — О, нет, — она злилась все сильнее и сильнее, ощущая, как ярость закипает внутри, заставляя кровь в венах бурлить и клокотать. — Все верно. Все сходится. Как мозаика. Поздравляю тебя, Роу, ты — холодная расчетливая сволчь! — У них моя сестра! Они убьют её! — в отчаянии взвыл он. — Они просто перережут ей глотку! Мне плевать на варденов, просто пойдем со мной, прошу тебя! Что?! Он просит её пойти с ним? С НИМ?! Она ненавидела его, ненавидела их всех, тех, кто преследовал её наяву и во сне, когда она не могла отделить реальность от выдумки, а он просит её пойти с ним?! — Я убью тебя! — тихо ответила она и схватилась за кортик. Рванула вперед, но тут же упала. Воздух. Его не было. Она не могла дышать. Раскрывала рот как выброшенная на берег рыба, но безрезультатно. Ноги и руки онемели, и кинжал выпал на пол, а за дверью уже слышались крики: «Он здесь! Скорей! Скорей!» Роу бросился к Йоль, прижал её к себе, поцеловал в лоб и прошептал: «Я вернусь за тобой, родная!» И исчез. Куда, как, она уже не помнила. Только боль. Предательство. Она плакала. А может и нет, она уже и не помнила, только размазанные картинки, и стук сердца, и вдох, вдох, вдох, снова, снова и снова, Джейлин, беги, Йоль, беги, я придушил её собственными руками, он предал варденов, она не хотела ребенка, только магию, ты — выродок, волчий выкормыш… Вбежал Джормундур и поднял её, оглушенную, заплаканную, полумертвую, со сведенными руками и еле дышащей глоткой. — Поднимайся! Нам нужны твои навыки! Она живая. Зачем? К чему все это? К чему ей жить, если она даже не может удержать то, что есть? Если каждый считает своим долгом оказаться не тем, кем является, предать её и оставить умирать? Но она поднялась. «В последний раз, — шуршали обрывки сожженных мыслей. — Клянусь, это в последний раз, а потом я отдохну, потом все будет в порядке. Только бы умереть. Только бы заплатить ту цену, которую просит кровь земли». *** Огромный. Гигантский. Бежит на неё и замахивается. Йоль уходит в сторону, но сталкивается с другим, вонзает кортик в спину, видит благодарный взгляд. А потом снова и снова, кто-то пытается убить её, кого-то она. Вдруг рядом возникает Всадник на сверкающе-синем драконе, разносит всех ургалов и исчезает снова. Йоль убивает покалеченных, но все еще живых врагов. Снова. Снова. И снова. Они все идут и идут, они повсюду, уничтожающие, калечащие, и ей хочется выть от ужаса, от усталости. Бок страшно болит, а правая нога вообще превратилась в месиво мяса и крови, и даже нет времени сесть и подлечить, потому что ургалы повсюду, окружают, бьют… Кричит Насуада, и Йоль бросается к ней сквозь гущу боя, хромая, выплевывая боль и ругательства вперемешку, но бежит, сама пораженная этим упорством. Оказывается позади темнокожей воительницы, которая с трудом защищается, обходит ургала и всаживает кортик прямо под лопатку. — Ты как?! — кричит ей напарница. Но Йоль не успевает ответить, потому что на них мчится кулл. И она замерла, пораженная, и время растянулось будто смола, секунды стали веками, но что-то кричало ей: «Ты успеешь! Ты успеешь!» И Йоль очнулась, резким движением оттолкнула Насуаду… Успеешь! «Не могу…» Все ближе… «Больше не…» Замах. «…могу!» Удар. И тьма.