Серые слёзы. Серая кровь

Йоль сидела в приюте мадам Сондры и учила Арло драться. Точнее, сидела и глядела, как старший и младший брат мутузят друг друга. И командовала. Ногу вправо, ногу влево, руку не там оставил. Это помогало забыться. После того, как они принесли Насуаде лорда Велверина на блюдечке, она приказала выступать. Шпионы Хальфреда сообщали, что имперские войска направляются к Пылающим Равнинам, и предводительница варденов решила, что там состоится грандиозная битва, поэтому вся Сурда теперь копошилась, собирая пожитки и снаряжая солдат в надежде прибыть на место сражения раньше противника. Значит, смерть. Впереди смерть, крики, завывания и кровь, кровь рекой, все так же, как и в Фартхен Дуре, но только не против чудовищных ургалов, а против своих же, таких же людей из плоти и крови, таких же обычных людей, которые и драться, может, не хотят вовсе, но дерутся, убивают, потому что приказ, потому что испугались и не сбежали вовремя… – Арло, – позвала Йоль, оторвавшись от угнетающих мыслей. Мальчик подбежал, преданно заглядывая ей в глаза. Что ни говори, а именно в нем она не сомневалась ни на секунду. – Арло, что там с Морин? Ты нашел её? Мальчик только покачал головой. – Я нашел дом, где они жили. Её зовут Морин Соловушка, она – внучка этой… ну… тетки, которая всем бельё стирает. – Прачка? – Ага. Йоль вздохнула. Ей не давали покоя слова, что произнесла женщина-лето. Что-то там про бабушку Агату, которая пророчила ей, Йолле, то, чего она хотела больше всего, если ей удастся выбраться. Дочь Спайна всегда хотела семью. Стаю. И получила. Если не пойдет по пути труса – она не сбежала из Фартхен Дура, когда туда ринулись полчища ургалов. Она выкарабкалась – после того, как перерезала себе вены на обеих руках. Поэтому все эти предсказания её очень волновали. Создавалось такое ощущение, что каждый встречный-поперечный так и норовит ей что-нибудь да предсказать. Особенно старался Солембум, при этом вещал он по большей части что-нибудь противное. – А Агата? – Бабка её. Вроде как травками всякими людей лечит. О, еще одна травница! – А лечит как? Хорошо? – если хорошо, то Анжела должна её знать. Обмен знаниями никогда не претил сей загадочной даме, конечно, если это относится к делу. Чужими тайнами она предпочитала не разбрасываться. – Да, вроде неплохо так. Ну, мне говорили. Люди всякие. Только ты их в городе не найдешь. Они всем семейством пропали куда-то. И никто не знает, куда. Я там сказал всем вокруг, что болею, и мне срочно полечиться нужно, но никто все равно не знал, где они. А дом купили давно, там теперь какой-то старикашка живет. Только богатый, писульки всякие пишет. Йоль только вздохнула. Вот мерзкое проклятье, и чего им на месте не сиделось? Хотя, кто знает, может, они куда подальше перебрались, не всем ведь хочется этой войны. По правде говоря, никому не хочется, но они должны. Они сделают, что должно, и либо победят, либо умрут. Можно, конечно, разослать людей в провинции, ведь много кто знает менестреля по имени Морин Соловушка, но Хальфред скорее Йоль голову оторвет, чем позволит растрачивать ценные человеческие ресурсы в такое тяжелое время. Ладно, остается только надеяться, что рыжеволосая певица скоро объявится, а с ней и её пророчествующая бабка. – Я пошла, вечер уже, – она поднялась с бревна, которое валялось тут вместо лавочки с незапамятных времен, и хотела уже уходить, как её окружила толпа мальцов, верещащих, чтобы она осталась. – Арло, что у тебя тут за бардак? – ледяным голосом поинтересовалась она. Парень со своей ватагой тут же распинал всех в разные стороны, приговаривая, что к сестренке Энн можно подходить только с её разрешения. Йоль ухмыльнулась и кинула всем по денежке. Она не хотела кого-то выделять, не хотела, чтобы они потом сидели и думали, что никому не нужны. Но и времени с ними возиться у неё не было. Хватало и того, что Дес тут проводит каждую свободную минуту. …Это была Талика. Снова она. Йоль выдохнула, но скорее по привычке, ибо не нуждалась в воздухе – у неё не было тела. А у Талики было. Догорающий костер мирно тлел посреди занимавшегося рассвета, едва освещая красивую девчушку. Её солнечные волосы едва отблескивали, одежда, старая и грязная, балахоном висела и грозилась загореться от пролетавших мимо искр. А по лицу катились слезы. Йоль знала, что у девочки внутри – всепоглощающая пустота. Ничего. Ни-че-го. Всё просто – она только что убила человека. Он лежал в луже собственной крови, а прямо из сердца торчала лёгкая абордажная сабля, вся заляпанная грязью. Появилось сожаление. Всепоглощающее. За что? Или это саможаление? Или и то, и другое? Почему именно я? Почему именно он? Я видела, как он захлёбывался своей кровью, потому что я пронзила ему лёгкое. Я – бездушное мерзкое чудовище, я просто ужасна, как я могла отнять чью-то жизнь? Не зря меня называли бастардом, не зря! Нет, нет, все вовсе не так, не так! Он – чудовище, он хотел меня обворовать, изнасиловать и убить! Это он – убийца и разбойник, а не я! Он – подлец, что убивает просто так, я же только защищалась! Я не убийца, не бездушная! Всё не так! Но как он кашлял, а изо рта все лилась и лилась кровь, а потом как он стонал, а я сидела в стороне и плакала, а потом, а потом… А я всё сидела и смотрела. Будто каменная. И руки не двигались, ноги не двигались! Пусть он и убийца, но я – точно бездушная! Бездушная убийца! Нет, нет, что же это такое! Я не убийца! Неправда, неправда! Она дрожала, и слез уже не было, все исчезли, и она плакала без слез, и страшные судороги сводили её лицо. Она долго сидела и мучилась, и Йоль, с трудом отделив себя от неё, молилась о том, чтобы вернуться в реальный мир… Когда она открыла глаза, то поняла, что все лицо у неё мокро, что она рыдала. Нос тут же забился, и дышать было нечем. Шумно высморкавшись в какую-то тряпку, Йоль загнанным псом заметалась туда-сюда, пытаясь поймать какую-то вечно ускользавшую мысль. Так значит, её тело делало то же, что и дух, находясь в Видении. Так, это уже хорошо, значит, они не разъединяются, они остаются вместе, и если кто-то прервет Сон Серых, то Сновидец не умрет случайно. Зато это дает подтверждение еще одной теории… Йоль покачнулась, так сильно что-то укололо в голове. Поморщившись, она присела на кровать – перед глазами все плыло. Нужно немного отдышаться, слишком плохо она себя чувствует. Однако необходимо записать всё, до чего она додумалась. Йоль давно завела себе маленькую книжку, куда старательно заносила все крупицы знаний о Сером Народе, которые ей удавалось добыть опытным путем на своей собственной шкуре. Так, второй вывод – Видение активно пожирает её энергию. Магию. И пожирает тот самый дух: вот почему он прикреплен к телу – он просто выкачивает оттуда все силы, будто пиявка. Но вот вопрос – что если кровь кончится? Тогда пиявка убьет носителя, да? Возможно ли заранее создать амулет, наполненный энергией, который во время приступа будет эту энергию передавать в тело? Интересная идея… Я – бездушное мерзкое чудовище… Йоль опять пошатнулась и завыла. Лихо придумано – спрятать за рассуждениями чужую боль, с которой срослась. Лихо, Йоль, но мир не обманешь. Бастард, бастард,– вот что неслось ей вслед. Ты помнишь, Йоль, ты ничего не забыла –выкормыш, волчий выкормыш? Разве такое забывается? И неважно, что именно кричат – бастард ли, выкормыш или еще какую-нибудь гадость, главное, что они там, позади, толпа, безликая и серая, но сильная, ибо сила их в количестве, и какой бы ты не была, толпа сметёт тебя, затопчет, крича «бастард, бастард», хотя эти чудовища куда отвратительней, чем ты, выкормыш.Но их много, слишком много, и никак с ними не сладить, можно лишь сбежать, подальше сбежать, в лес, в горы, под дождем с отцовским мечом за спиной, скрывая боль и уверенность, что да, ты такая ущербная, выкормыш и бастард. И кто бы ей сказал, что враньё это все, бредни воспалённого завистью мозга, ложь, клевета. Никто не скажет. Никто, кроме тебя, Йоль. Спаси её, спаси! Тебе приказывает мир, он велит тебе, он – твой настоящий господин! Спаси хорошего человека, отчаявшегося, униженного, но хорошего! И Джо Рида спаси, маленького баронета, убитого горем, и его тоже спаси, ибо ты должна, ты – Серая, что видит правду, и ты не можешь просто так отмахнуться от этой правды, ты будешь помнить о ней, а она – о тебе. Так что ты спасешь их. Просто у тебя нет выбора. Ты спасешь их. В дверь постучали, и Йоль вздрогнула. Она почти слышала его, шёпот, неразличимый в этом гуле чужих сердец, почти слышала, почти… Голос мира, огромного и такого беспомощного перед смертными, давным-давно вышедшими из-под контроля. – Кто там? – устало спросила Йолле, зажигая пару свечей. Магией, разумеется. К огню она давно не приближалась. – Это я, Гэльти! Надо же, как коротко он объяснился. Такое случается только в очень редких случаях или ночью. Отпрыск Джормундура сам признавался ей когда-то, что ночь давит на него одиночеством и неизвестностью. Слишком уж много неизвестности в его жизни, ещё капля, и он утонет. Так что факт, что он пришел к ней именно в темное время суток, чрезвычайно её насторожил. – Что такое? Случилось что-то? С Джормундуром? – взволнованно спросила Йоль, распахивая дверь. До чего она стала беспечной, даже не удосужилась проверить, есть там кто-то кроме этого пакостника. Конечно, там никого не было, но в следующий раз стоит вести себя осторожней. – Да, нет, – тут же затараторил альбинос, протискиваясь в её комнату. – Понимаешь, все дело в выступлении этом, меня папа брать не хочет, а мне до смерти этот глупый дворец надоел, хочу отсюда хоть на немного смыться, а то вечно одно и то же, я уже не выдерживаю, тоска смертная, а чего-то новенького хочу, ну, понимаешь, доблесть, сражения, благородство… – Так, стоп-стоп-стоп! Гэльти, ты вообще в своем уме? – Конечно в своём, а в чьем же мне ещё быть, я ж не призрак какой, в чужие умы вселяться, ну, так что, ты возьмёшь меня с собой, я-то тебя везде с собой брал! – Нет. Парень чуть не поперхнулся её отказом: – Как нет? Она потёрла больную голову. Пусть все это закончится. Сию же секунду. Но нет, придется объяснять этому малолетнему герою, что просит он совершенно невозможного. – Гэльти, послушай, не будет там никакого благородства, ясно? Доблести не будет. А знаешь, что будет? Кровь, мясо, БОЙНЯ. Вот что. Люди будут резать друг друга просто так. Умирать будут. Тебе там не место. Хочешь чего-то новенького – попроси маму переехать в другой город. – Думаешь, я смерти боюсь? – тихонько прошептал он. Обида смела всю его веселость, и Йоль снова захотелось заплакать, потому что она знала, что он скажет. – Да я и так каждый день умереть могу. А так хоть увижу настоящих воинов. – Дурак ты, Гэльти! – чем спокойней говорил он, тем больше злилась она. – Дурак круглейший! Круглей тебя никого нет! Да смерть там не самое страшное, страшней то, что люди не людьми умирают, а безликими тварями в бешеной толпе! Ты не пойдешь туда! Ты слишком хороший человек для этого! У тебя слишком светлая душа, и нельзя, чтобы она запачкалась всей этой мерзостью! – Ты не будешь решать за меня. Йоль закусила щеку и уставилась на шрамы, чтобы не разрыдаться. А все от недосыпа и истерик этой проклятой Талики, это они пошатнули её самообладание. Нужно взять себя в руки. Помнишь, ты же плакала, когда резала кожу на своих руках. – Да, не буду. Это сделает твой отец. И он уже решил, а так как он мой начальник, я не собираюсь ему перечить. И я давно уже не твоя нянька, Гэльти. Так что не проси меня ни о чем. Он глядел на неё так ошарашено, и такая боль промелькнула у него в глазах, какой Йоль никогда ни у кого не видела. Слишком мало ей попадалось таких вот чистых душой людей, доверчивых и добрых, которых предавали в первый раз, и стало трудно дышать оттого, что это она – предательница. – Ты же мой друг, – убито прошептал он, сжимая кулаки. – Ты же должна мне помочь! – Я? Тебе? Гэльти, у меня есть дела поважнее, чем участвовать в твоих пакостях, которые только осложняют жизнь нормальным людям! Я же сказала, что не буду тебе помогать! Мне не нужны проблемы с моей работой, потому что я с таким трудом завоевала доверие Насуады и Джормундура, а ты хочешь все разрушить. Не притворяйся таким обиженным, я-то знаю, что через пару часов ты задумаешь очередную глупость! Уж я-то знаю! Последняя фраза была для него особенно обидной, потому что Гэльти всегда утверждал, что невозможно познать другого человека полностью, и в нем всегда останется черта, плохая или хорошая, которую он, Гэльти (или кто-то другой) не сможет уловить и понять. Поэтому парень взорвался. Ну, по-своему, конечно: когда другие кричали, он начинал шептать и чем тише он говорил, тем сильнее обижался. Сейчас же он ответил на грани слышимого звука: –Ты меня никогда не узнаешь. Больше никогда. Дверь прикрылась тихонечко, так что могло показаться, будто это всего лишь легкий сквозняк, и шаги в коридоре – лишь эхо, а Йоль стояла и не дышала. По-другому нельзя, убеждала она себя. Ответь она просто «нет», он приставал бы к ней несколько дней, а потом просто спрятался в какой-нибудь повозке, и решил, что это смешно, это шутка такая. Глупый мальчик, начитавшийся всяких героических рассказов, ты не был в Фартхен Дуре, где землю уже нельзя было увидеть из-под слоя покрывавшей его крови. Надо еще Джормундуру сказать, что его отпрыск задумал, пусть посадит парня под домашний арест. Вздохнув, Йоль улеглась в кровать, но еще долго смотрела в окно, пока там не начал заниматься рассвет. И только с исчезновением последней звезды ей, наконец, удалось забыться тревожным сном. Впрочем, когда она проснулась, настроение её было ещё более отвратительным, чем прежде. Появилось стойкое ощущение, что ей чего-то надо, только непонятно чего, и она решила поесть. Она ожидала, что это и есть та самая вещь, которую она так страстно желала заполучить с самого своего пробуждения. Оказалось, что она ошиблась. К испорченному непонятно чем настроению прибавилась ещё и тошнота с головокружением, в горле пересохло, а голова будто налилась свинцом. В результате Йоль превратилась в растрёпанную злую чупакабру, которая рявкает на всех, кто появляется в поле её зрения. Поэтому несчастному Джарше, которого прислала Насуада, досталось капитально и по полной программе. Перед дверью предводительницы варденов она стояла и долго пыталась отдышаться, все сильней и сильней ощущая ту неведомую злость, которая пробуждалась в ней ранее. Откуда она? Отчего является ей? Может, это Дес? Но с чего ему злиться? Хотя, найти его стоило просто для того, чтобы проверить свою догадку. Только бы не сорваться. – Здравствуй, – приветствовала её Насуада, отрываясь от какой-то бумаги. – Спасибо, здравствую, – съязвила Йоль и тут же пораженно замолчала. А ведь обещала же держать себя в руках! Насуада пронзительно взглянула на неё. – Причины твоего недовольства? Йоль смутилась и попыталась оправдаться, запихивая свою злость и раздражение куда подальше. Какими бы они с Насуадой ни были дружными, она в первую очередь вождь, а таким грубить себе дороже. – Нет, все в порядке, честно. Я… извини. Знаешь же, бывает… – Бывает, но не с предводительницей варденов. Не ходи по лезвию, а то порежешься. Йоль кивнула и села на кресло. Жара как всегда припекала, но у посетительницы было слишком мало сил в запасе, чтобы делать воздух прохладнее. – У меня тут еще одно задание есть… Внезапный приступ головокружения появился так резко, что Йоль схватилась руками за столешницу, потому что перестала понимать, где верх, а где низ. Ей вдруг показалось, что она висит вверх ногами, а в горло ей течет собственная кровь, и она захлебывается ею, захлебывается… Голос пришел будто изнутри, таким далеким он казался, но, быть может, она его знает. Голос кричал её имя. – Йоль! Йоль, ты как? Посмотри на меня! Она с трудом разлепила каменные веки и посмотрела. Оказалось, это Насуада обеспокоенно на неё глядела, присев на колени рядом с креслом. Какая забавная ирония – предводительница варденов на коленях. Интересно, а прежде она хоть раз так сидела? – Как ты себя чувствуешь? Йоль не хотела говорить. Не хотела, чтобы её кто-то трогал. Вообще ничего не хотела. А крови в горле не оказалось. – Не очень хорошо. – Я вижу. Знаешь, лучше я с Хальфредом поговорю, а ты иди-ка отдохни. Сдаваться тоже не хотелось, хотя Йоль и чувствовала себя так, будто бы только что выползла из могилы. Потому что если она сейчас будто подбитая собачонка хромает и падает в обмороки, то что же будет потом? Когда именно это потом настанет, она не уточняла, ей хватало самого факта его иллюзорного существования. – Нет. Что за задание? – Я сказала тебе отдохнуть, и это приказ, – Насуада встала и переместилась на свое обычное место. А потом еще назидательно добавила: – И позови доктора. Трианну, например. – Ты меня прямо в душу ранила этим предложением. Думаю, она меня добьёт, если я её позову. Но ладно, раз приказ, я пойду. И пошла, пошатываясь, держась за стены, и кое-как разбирая дорогу. Потом вдруг сообразила, что понятия не имеет, куда идет, и вокруг почему-то не знойный полдень, припекающий всех людишек будто мясные пирожки в печке, а сумерки, тихие и обволакивающие, как кленовый сироп. Вокруг та самая темнота, когда предметы еще видны, но уже не совсем такими, какими являются на самом деле, и разум, обманутый сумеречным сиропом, сам дорисовывает картины ускользающей в темень реальности. Почему-то ей казалось, что это – комната Деса, и что это всё правильно, что именно здесь есть то, чего она так страстно желала весь день. Хотя это и днём-то назвать нельзя, так, какие-то обрывки и ошмётки. Не помня себя, она подошла к широкой кровати и наклонилась. Протянула руки, ухватилась за две кованые ручки и вытащила на мрак божий средненький сундучок. Оно там, оно там! Что за «оно» Йоль не знала, но главное, что оно есть и совсем рядом, и скоро она до этого доберется! – Ládrin*! – приказала она замку, и он тихо щелкнул, освобождая путь. Там лежали маленькие скляночки, пузыречки, наполненные разными жидкостями. Была одна, с мутно-белой водой, от которой шел сладковатый запах сырой земли, и Йоль даже вздрогнула. Вот оно! Нашла! Да, нашла, она молодец, большая умница, а теперь осталось только вынуть пробку и… В комнату влетел Дес. Он ощутил, что Йолле хозяйничает в его комнате, и решил разобраться, но, увидев в её руках сундучок, даже опешил на секунду, а потом одним прыжком преодолел расстояние от двери до кровати и вышиб ненаглядную склянку у непрошеной гостьи из рук. Та с противным звуком разбилась. Йоль ощутила безмерное разочарование, зато назойливое желание выпить странную жидкость тут же как рукой сняло. И пришел ужас оттого, что она готова была проглотить эту бурду, даже не задумываясь. А вдруг там яд был?! Вдруг она тут же и умерла бы? Или забыла бы слова Древнего языка? Или её неделю тошнило желчью? – Дура! – рявкнул Дес. Йоль вспомнила о его существовании и взглянула наверх. Его лицо выглядело растерянным и испуганным одновременно, и она поняла, что имеет полное право на объяснения. Это ведь он её во все это втравил! – Что это? Что это такое было? – Слушай, – он заметался по комнате будто загнанный зверь. – Ты только пойми… Я имею ввиду, ты только дай мне объяснить… Потому что на первый взгляд всё действительно гадко, но на самом деле не так уж и плохо, ясно? Да, эти странные ощущения от меня шли, но я могу все объяснить… – Ты повторяешься, – резко прервала его Йоль, поднимаясь с пола. Она уже начинала раздражаться. Раз это Дес виноват, то пускай побыстрей всё расскажет, чтобы она могла придумать наказание пострашнее. Он, разумеется, её настроение тоже почувствовал, и его растерянность ещё больше увеличилась. – Дес, отвечай, что это такое? Что было в той баночке, а? Может, я чуть не померла тут от твоей мешанины! – Дура, чего ты вообще туда полезла!? – Это ты меня заставил! А теперь говори уже, или я отдам всё это алхимикам короля Оррина. – Ладно, ладно, ладно, – он замахал руками, призывая её остыть. – Ладно, скажу. Он вздохнул, потер переносицу и будто выплюнул: – Фриата это. Наркотик.