Серые слёзы. Серая кровь

Все сводится к одному: вместе с настоящим пониманием, позволяющим победить врага, приходит любовь к нему. (Эндер Виггин) Игра Эндера — Дерьмо! Йоль уселась на кровать, потому что ноги подкосились. — Дерьмищееее! Дес открыл другую баночку с фриатой и сделал глоток. Йоль знала, ему стало легче, потому что и ей тоже. Прошло отвратное головокружение, тошнота и злоба на весь мир. Стало хорошо и прекрасно. И тогда она, в своем отчаянном желании избавиться от этой мерзости, выставила такой мощный блок, что будто отрезала их связь. Рассекла пополам, срубила на корню. Но не обратила на это внимания. Главное — она не чувствует влияния наркотика, остальное не так важно. — Дерьмо, — в третий раз повторила она, и тогда Денсен взвыл: — Ну, может хватит уже, а?! Думаешь, я сам такой радостный от всей этой херни? Думаешь, мне это нравится? — Раз делаешь, значит, нравится. Разочарование. Это было тотальное, полное, абсолютное разочарование, которое она не могла скрыть, и оно просачивалось наружу через лицо, голос, движения, растворяясь в мире и отравляя Деса, который кричал все громче и громче. Йоль снова хотелось заплакать, и она взглянула на шрамики. Помнишь, у тебя тоже был момент слабости? Помнишь, как резала саму себя? Ты ничего не знаешь о его прошлом, не знаешь, каково ему было, и что он испытал. Так узнай. Узнай, и все станет проще. Пойми, отчего все так сложилось. Понять значит простить. Понять значит полюбить. — …так уж радуюсь всей этой херне?! Ни хрена ты не знаешь, строишь из себя умную, а ни хрена не знаешь, понятно?! Самодовольная дура! Думаешь, так все замечательно?! У тебя все прекрасно — прискакала к Насуаде, перед этим тупым уродом задницей повертела, и на тебе, к шпионской ищейке приставили. А знаешь, мне каково было? А? Вот ни хрена ты… — Довольно! Она смотрела на него пристально и зло, поджав губы и развернув запястья к лицу. — Прекрати оскорблять хороших людей. Джормундур и Хальфред тебе ничего не сделали, и это не они наркоманы, а ты. И как видишь, я готова тебя выслушать, а ты сыплешь ругательствами. Я могу уйти, исключить тебя из своей команды и найти кого-то, не зависящего от наркотиков. Ты этого хочешь? — Нет, — убито прохрипел её собеседник. Первый раз он был так краток. Йоль пожала плечами, откинулась на маленькую скрипучую кровать и закрыла глаза. Она пыталась убедить себя, что делает верный шаг. Стала бы она так поступать ради кого-то другого, не связанного с ней древними узами? Почему мир так поступил с ней? Почему вместо благородного сильного верного человека подкинул ей нахального скандалиста-наркомана? Почему теперь ей придется расхлебывать его проблемы вместо того, чтобы заняться собой? — Ну, говори тогда. Дес шатался туда-сюда, не зная, как начать. Он всегда раскачивался из стороны в сторону, когда скучал или нервничал. — Это случилось в той тюрьме. Ну, помнишь, из которой ты меня вытащила. У меня были кое-какие сведения. Важные — как добраться до варденов. Но они терпели сто лет, потерпят еще пару месяцев. Так эти уроды решили. Не знаю, кто у них там за главного, но он решил меня не калечить. Я ведь такой, чем сильнее бьют, тем я злей. Посылал их всех на хрен. Ну, и они стали мне в еду фриату добавлять. В общем, я к ней привык. Сначала было очень непонятно, отчего это у меня голова постоянно болит, и злость эта… А потом мне мой тюремщик рассказал. В общем, они меня подсадили и ждали, когда я дойду до того, что за дозу все им и выложу. Я ведь почти дошел. А потом пожар этот. И дверь внезапно распахнулась, ну, дальше ты знаешь. А дальше она знает… Да, вот оно, застарелое чувство, вернулось, проклятое. Она все помнит, и побег, и пожар, и как назло, на ум пришел баронет, который одарил её неприятным свойством — задыхаться. Йоль поняла, что и сейчас ей трудно сделать вдох. Значит, граф. Ох, уж этот граф, везде она его встречает. Только вот лично никак не увидит, а хотелось бы. Как ему удается каждый раз так удачно ей напакостить? — Так легко свалить всю вину на других, — горько произнесла она. — На Тенуса и его прислужников, на Гальбаторикса, на Черную Руку… — Ты не можешь обвинить меня, что я сам к этому привык! Меня заставили, ясно! — Ладно, допустим. А что ты делал, когда сбежал? Дес нахмурился и буркнул: — К варденам пошел. — Нет, я имею ввиду… — Знаю я, что ты там имеешь. Да, я помчался за новой дозой. Сразу же помчался, как только сумел. Да, я это сделал, но ты сама знаешь, каково это! Ты же сама знаешь! Значит, он не выдержал. Притерпелся к фриате настолько, что был не в силах справиться с собственным телом. Или… просто не хотел. К чему, если так хорошо? К чему? Зачем думать о «потом», если «сейчас» такое приятное? — Почему раньше не сказал? Почему не пошел к магам? — Ооо, прекрасная картиночка вышла бы! Прямо какие Тринка на досуге малюет! — он язвительно выкатил глаза и зашагал взад-вперед по комнате. — Ой, Йоль, я наркоман. Правда, я в твоей команде, ловлю шпионов, но это же не важно! Плевать, что я могу любую тайну достать. Да какая в Бездну разница, а?! — Я бы помогла тебе. — Хрен бы ты мне помогла! — Помогла бы. Или Трианна. — Ах, Трианна! — передразнил её Дес писклявым голосом. — Ну, конечно, Трианночка твоя обязательно прискакала бы сюда, чтобы немедленно меня исцелить! А потом прискакала бы к Насуаде и радостно прочирикала бы ей, что Йо-Йо пригревает всякий сброд! Что я — отброс, а меня вон к каким делам допускают! И вышвырнули бы меня в Бездну! На вшивые улицы пинком под зад! Или вообще пришибли бы, чтобы ничего не сболтнул кому не надо. Хрен бы мне кто помог, ага. Вот Трианне делать нечего, кроме как меня целить! — Лечить. — Да какая разница, смысл один и тот. — Же. Один и тот же. Дес только фыркнул и тоже уселся. На пол. Подальше от Йоль. Она слышала, как он тяжело дышал, слышала, как бьется его сердце, и ощущала дикую пустоту внутри. Ей надо отдохнуть немного от всего, что происходит, надо поспать, побродить по лесу, пристрелить какого-нибудь несчастного зверя, и тогда, может… «Почему я должна ему помогать? — в отчаянии подумала Йоль, ощущая, как от безысходности внутри все сжимается в маленький комок. — Почему я должна это делать? Почему я, а не кто-нибудь другой?» *** Дес валялся на кровати и рассматривал одну из этих уродливых подушек, которыми Трианна заполонила свою комнату. — А ты правда нормальная? Ведьма фыркнула и положила краски. Опять малюет что-то. Дес выдохнул и представил одну из её дурацких картинок, к которым нельзя прикасаться. Он не любил вещи, которые не разрешалось трогать. Было в них что-то фальшивое. — А ты нормальный? — Нет, — радостно гоготнул он. Она заставила его искупаться, прежде чем ложиться к ней на кровать. Вообще-то она была против, но Денсен особо не интересовался, против там она или не против, он просто проходил и плюхался. — Я так и знала. Она не бульдог, нет. В прошлый раз Дес ошибся. Она как куница. Мелкая и наглая, как вцепится, потом не оторвешь, так кусок мяса и выгрызет. А бульдог — это простофиля Джормундур. Насуада ему только приказывает да палочки кидает, а он разинет рот, пустит слюни и вперед. — Так значит, тебе больше нечего сказать? — спросила куница, приближаясь к нему с намерением вышвырнуть вон наглое тело. — Она боится огня. И вены себе резала. Вечно на эти шрамы пялится, когда злится. А еще она с шестеркой все время терлась. Этот Роу. Мерзкий он был, так и хотелось вмазать и подлатать его гадкую рожу. — Роу? — Трианна призадумалась.Дес решил, что задница у неё неплоха. — Я помню такого. Кажется, Роуэл его полное имя. Так у них там что-то серьезное было? — А хрен их знает. Только она эту лживую тварь от дуэли отговорила. А раньше никто не мог. Он вообще мало с кем дрался, но тогда уж на смерть. А она вот так взяла и встала прямо перед ним. Перед обнаженным клинком. Ты представляешь? Да он за такое и её порешил бы. То есть, я так решил. А он взял и слился. Дес услышал довольный смешок Трианны и понял, что проиграл по-крупному. Это так важно — в кого втюхалась эта глупая Йо-Йо? Неужели важно? Он так и не понял. Лично он считал, что куда важнее то, как Йоль сражается и какую магию знает, поэтому, сам не понимая зачем, он об этом старательно молчал. А во всем виновата аппетитная фигурка Трин, на которую он вот уже пятый день облизывался. — Так значит, всё? — невинно хлопая глазками, поинтересовалась она. Всё, как же. Дес вскочил и приблизился к ведьме. Глубокие синие глаза прищурились. Сердце бухало. Жар и холод. Кровать мягкая. Интересно, её сердце такое же бешеное? — Ты не выкинешь меня, Трин? — А ты проверь. Он вцепился в её губы, прижал к себе тонкое стройное тело, и не было никакого сопротивления, только пальцы, запущенные в его волосы, только дыхание, горячее, обжигающее, только хрипы, только они, только сейчас. Была кровать, мягкая, гладкая, как её кожа, темные волосы разметались по белым простыням, руки, ногти царапают спину, снова стоны, хрипы, есть только они вдвоем, они могут спрятаться друг в друге, могут на эти мгновения. Поцелуи жгли, будто раскаленный уголь, как языки пламени лижут кожу, прикосновения оставляли борозды глубже, чем когти, и голос что-то шептал, долго, страстно, отрывисто шептал, ты мой, мой, только мой, ничей больше, мой! «Меолитта». Потом пол, жесткий, горячий, и везде эти проклятые простыни, и глаза, глаза, такие же глаза как… проклятье! Она знает все. Она смотрит. Она ненавидит. Он слышит её плач. Крики. — В чем дело? — резко спросила Трианна. — Ни в чем, — буркнул Дес, резко поднимаясь. Мир еще шатался, но Денсен всегда твердо стоял на земле. — Я не понимаю! В чем проблема? Я не удовлетворяю тебя как женщина? Вот пристала! Проклятая куница. Чего-то хочет от него. Он ничего ей не должен, она первая это начала. Она знала, какой он, так пусть теперь не жалуется. Он не виноват, только не он. — Все нормально, Трин, только отстань. Он почти ощущал, как она раздувается от злости. Для этого не нужно было иметь связь Серых. Он ощущал. — Ах, отстань! — прошипела волшебница, сжимая кулаки. — Отстань?! Знай свое место, ты, жалкий стукач! Ты хоть понимаешь, кто ты такой?! Да никто, ясно тебе! Мне только слово стоит сказать, и тебя вышвырнут вон отсюда! Ну, давай, объясни мне, в чем дело?! А? В чем? В этой гадине, да? — Трин, прекрати это. Её глаза как у… как… Только не вспоминай! Нельзя вспоминать, нельзя! Только не это! Забудь, забудь, ты не имеешь никакого права! — О, все ясно. А я-то думала, что это ты в последнее время такой молчаливый стал. И так странно на неё косишься. — Мы в одной команде. Глупая куница, что ты понимаешь? Ничего ты не понимаешь, только говорить об этом сейчас совсем не хочется. Что у тебя такие же глаза, что щуришься ты совсем как она, что волосы твои, мягкие на ощупь, так приятно пропускать через ладонь, но вспоминается при этом другая женщина. Глупая куница, что ты знаешь? Что ты знаешь о Йо-Йо, маленькой злобной волчице? Она задушит тебя и не заметит. А ему она подаст руку и вытащит из дерьма. Хотя, не из всего. Из какого-то даже она откажется. Он уверен, что откажется. Во всем виноват Ситхри, после Ситхри он осмелился поверить во что-то. Раньше верил в Синге, но потом этот проклятый предатель как встал за спину этой девчонки, так там и остался. Но он тоже не справился бы. Сколько у него было на это времени? Дес закрыл лицо руками и застонал. Отчаянно хотелось принять дозу, но он не шевелился. Нет. Или да. Или нет. Все просто. Два выхода. Есть еще Меолитта, но это совсем край. Синге вытянул его из-за этого края, а дальше не смог. Слишком мало в нем человеческого, чтобы получилось хоть что-то. — Ну, так что, а? Говори! Он схватил её за волосы, её мягкие шелковые волосы, потому что больше хватать было не за что, и прошипел: — Слушай, ты, ничего я говорить не собираюсь! Так что заткнись и сиди молча! Ты меня уже… Кто-то в его комнате. Йо-Йо в его комнате. Что ей там надо? Дес отпустил ведьму. Внутри все закрутилось. Будто живот пронзило клинком. Он знал, что она там ищет. Знал со всей точностью, со всей уверенностью, что эта мелкая стерва ищет его фриату. И если найдет, то это конец. Его вышвырнут. Или вообще казнят. Повесят пару нераскрытых преступлений, назовут шпионом, потом плаха и все, поминай как звали. — Денсен? Трианна выглядела почти обеспокоенной, но он не верил. Небось, хочет вызнать еще что. А вот хрен ей с маслом! Он оттолкнул ведьму и рванул по коридору. Никогда еще он не бегал так быстро. Скорей, скорей, шевелись, ленивое отродье! Если она найдет, если найдет, то все, это конец. Даже она откажется помочь. Эта наивная дура верит ему. Ну и пусть! Пусть верит. Плевать, что он доверия не достоин, плевать, что сдает её. Отчего она верит? Отчего не вышвырнет его? Сколько раз он её подставлял? Сколько грубил? А она не вышвырнула. Но после такого… После такого его уже ничто не спасет. Она сидела на коленях в обнимку с его сундуком и любовно глядела на фриату. И тут Деса охватил ужас. И вовсе не оттого, что его, бедненького, накажут, а потому что… Да просто он не хотел, чтобы и Йоль притерпелась к этой дряни, чтобы она с безумным взглядом орала на торговца, несла последние деньги, умирала без очередной дозы. Он не хотел этого для неё. Знал, как все это погано, и не хотел. Только не она. И он вышиб мерзкий пузырек из её рук. *** Почему она должна спасать его? Почему она должна, хотя он ничего для неё не сделал? Он ненавидит её за происшествие в Ситхри, ненавидит за видения и головную боль, за приказы… За то, что она теперь разбирается в нем лучше, чем собственная мать. Он её ненавидит. Так почему именно она должна вытаскивать его из этого дерьма? Потому что он из её стаи. Потому что он прикроет ей спину. Она хотела в это верить, значит, она будет в это верить. Будет стремиться. Наконец-то ей есть к чему стремиться. Она поднялась с кровати, размяла спину, вздохнула и устало произнесла: — Вот что мы сделаем. Я пойду к Трианне и спрошу у неё заклинание. Ты — выкинешь все эти пузыречки. Я постараюсь избавить тебя от этой дряни. В общем-то, я знаю, что делать, но не совсем уверена, стоит ли это выводить как обычный яд, или нужно какое-то другое средство. Думаю, многие хотят избавиться от зависимости, и у магов было полно такой работы. А для кого это — не их собачье дело. — Да, ну, — язвительно произнес Дес, тоже поднявшись. — Что-то я тебе не верю! Может, побежишь сейчас к Хальфреду докладываться? Она только пожала плечами. Она очень устала, говорить ничего не хотела, а просто открыла свой разум снова. Злоба, недоверие, раздражение. Она с ним связалась и попыталась убедить. Говорить без слов легче, чем могло бы показаться на первый взгляд. Потому что слова — стена. Искусственный путь. Словами можно передать знания, но нельзя полностью высказать душу. Нельзя. Есть руки. Можно сжать плечо, подбодрить. Можно схватиться в попытке спастись и спасти. Можно обнять. Есть улыбка, и она скажет больше, чем самое красноречивое письмо. И есть сознание. Можно открыть его всему миру, чтобы мир знал. Открыть без страха. Сначала идет страх, а потом любовь. Если любовь отвергнут, будет боль, которая рождает страх. Йоль избавилась от страха, потому что понимала, что боль придет всегда. Она везде, её не избежать. Боль — плата за жизнь, а Йоль хотела жить и потому согласна была заплатить. И она открыла душу тому, с кем была связана магией и кровью. Я спасу тебя. Я всегда была одна, вечность. Клык. Волк. Умер за меня. Роу. Человек, которого я, быть может… Предатель. Я одна. Вечность. А потом вы с Синге. И я верю. Тебе, в тебя. Я верю, что ты прикроешь, верю, что не нарочно, верю, что и ты веришь. В себя, в меня. Ты мне нужен, чтобы верить. В себя и в меня. И я нужна тебе для того же. Я прощаю тебя. И прощу, если не буду нужна. Так получается, и люди уходят и предают. Наша роль — простить. Их и себя. Так будет легче. Одиночество не только начинается, оно и кончается. Всегда, будто зима вслед за летом, оно приходит на место людей, что рядом. С этим надо смириться, с тем, что все меняется, что меняются люди. И если ты слишком изменился, я пойму. Я прощу. Хочешь — уходи. Хочешь? Он пораженно молчал, пытаясь вместить в себя её бесконечную усталость, пытаясь сообразить, понять и… поверить. Он глубоко дышал, но сердце колотилось все быстрее и быстрее в попытке разорвать ребра и закричать. Но голос исчез. И руки, покрытые мурашками и мелкой дрожью, отбивали неровный ритм, вторя стуку сердца. И смотрел он так, будто молил. Еще о слове. Хоть каком-нибудь слове, которое объяснило бы все это безмолвие, такое кричащее, такое громкое, такое… наполненное. И тогда, уже уходя, она оглянулась и все же сказала: — Знаешь, почему мы ощущаем только страдания друг друга? Потому что сами этого хотим. Наверное, просто боимся отдать что-то хорошее. А до меня вдруг дошло, что от нас особо не убудет. Возможно даже, что его станет только больше. Осталось только сходить к Трианне.