Серые слёзы. Серая кровь

Победители никогда не говорят о славных победах. Потому что именно они видят, на что потом похоже поле боя. Славные победы бывают лишь у проигравших. Терри Пратчетт «Мелкие боги» Эцур хлопал глазами, не понимая, что происходит, и только глупо пялился на стрелу, болтавшуюся у него в груди. Потом дрогнул и с противным звуком безвольного тела свалился на землю. Ошарашенная Йоль таращилась на замызганного воина в двадцати шагах от неё, который таращился в ответ, чем-то сбитый с толку, но его замешательство длилось недолго. Он попытался выстрелить еще раз, но Йоль вскинула руки в попытке закрыться и закричала: — Jierda! Голова его неестественно вывернулась, но Йоль в это время споткнулась о труп и грохнулась на спину. Мир шел кругом от недостатка сил, страшно тошнило и хотелось плакать. Или смеяться. Истерично смеяться. «Проклятье, — плевалась она, даже не пытаясь встать. — Вот проклятье! Как глупо-то вышло, какая глупая смерть!» Что заставило её использовать магию, которой у неё и так было на пределе? Она не ожидала, не ожидала… Жаль, что так вышло, жаль его. Она совсем его не знала, но жаль. Сколько людей-то умерло, а он выжил. До самого конца битвы дошел и вот так вот подставился, когда все прошло. Она взглянула на Эцура, который, должно быть, не раз спас её от озлобленных имперцев, на ходу придумывая, что бы такое сказать Трианне, чтобы та её окончательно не сцапала, но… Эцур активно булькал, плевался кровью, зажимал рану, но помирать не собирался. — Какого.. Ты жив?! Тебе же сердце проткнули, как ты можешь быть жив?! — Я… ахаха… тьфу, твою ж… ахаха, вот идиот! Все они идиоты! Ахаха! Тьфу! Больно-то как, проклятье! — Эцур! — Йоль присела рядом с ним и обломала стрелу спереди. — Эцур, соберись! Что происходит? Потом перевернула его на бок и резко дернула за древко. Он взвыл, но тут же стиснул зубы. — Я в порядке! — Да ничего ты не в порядке! У тебя же сердце продырявлено! Может, объяснишь, что за барзул тут творится! — Йоль запихивала в рану какую-то тряпку и психовала, даже не замечая, что начинает выражаться совсем как Дес. Эцур только поморщился то ли от боли, то ли от крепких выражений, но ответил, что нужно поскорее осмотреть рану. Йоль согласилась и принялась за дело. — Ты еще булькаешь? — поинтересовалась она, с трудом разрезая кортиком боевой акетон с кольчужными вставками. Жаль, конечно, такой красивый и дорогой, расшитый золотыми и серебряными нитями, но что поделаешь. Ничего, другой достанет, а вот новое сердце нигде не найдет. — Булькаю, — мрачно ответил Эцур, сплевывая кровь. — Тогда булькай от радости — все готово. Жуткая рана. Лучше не смотри. Но надо перевязать. Вся грудная клетка у него была покрыта уже намечающимися синяками, и хотя они были только «зародышами», но выглядели ужасно. С удивлением Йоль заметила, что рядом со свежим порезом находятся еще два таких же шрама. Так что же это получается? Его убивали три раза? А он все-таки выжил? Как это вообще возможно? Кто он такой? Внутри похолодело и скрутилось, и Йоль пристально взглянула на нового знакомого. Эцур откинулся назад и ответил, что пусть перевязывает. Грудь у него сильно вздрагивала, непроизвольно сокращаясь от боли, и каждый вдох давался с трудом. У Йоль не было ничего, чтобы промыть рану, поэтому она просто взяла льняную рубаху, которая была под акетоном, и располосовала. — Ну, я жду, — требовательно произнесла она. — Жди. Йоль мстительно надавила на рану, и Эцур ойкнул. Послышался неприятный ненатуральный хруст. — Ты совсем с ума сошла? Вот пристала! Проклятье! Сердце… оно у меня с другой стороны. Над головой каркнула ворона. — В смысле — с другой? Так не бывает! Это не возможно! — пораженно проговорила Йоль. — Бывает. Вот он я. Меня два раза протыкали. И ничего. Это все маги, они потом мне сказали. Мне легкое проткнули, а не сердце. Ахаха, вот дурак, все на это попадаются! Кхе-кхе… Проклятье, он мне, похоже и ребро сломал… Не трогай! Меня ударили сильно. Щитом. Тяжелым. Но Йоль его не послушалась и все равно потрогала. Так и есть, сломано. И не одно! Они там болтались туда-сюда, как детские качели. Наверное, этот щит размозжил грудную клетку в фарш. Если она сейчас же его не перевяжет, то он тут кровью истечет. Да и поможет тут перевязка? Не станет ли все еще хуже? Бинты только сдавят острые кусочки свободно плавающих под кожей костей, которые немедленно проткнут лёгкие еще в нескольких местах. Йоль огляделась — лагерь слишком далеко. Эцур не дойдет — захлебнется и помрет по дороге. А у неё магии совсем не осталось! Она схватилась за синий камешек, но, валяясь полумертвой после нападения, она даже не позаботилась о запасной энергии. Вот барзул! Зачем она убила того человека заклинанием? — Нужна тугая по… повязка… — говорил он с трудом, каждый морщась и стискивая зубы, и старался дышать мышцами живота, чтобы не было так больно. — Ребра… Чтобы не шата… лись… Йоль схватила рубаху, которая давно превратилась в полоски, и принялась накладывать повязку. Делала она это в первый раз, и Эцуру пришлось много выстрадать до того момента, когда все было готово. Но идти он не сможет. Значит, придется тащить. Было что-то странное в том, что она с таким упорством вытаскивала совершенно незнакомого ей человека, но как она могла его бросить? Он защищал её, а мало кто согласился бы её защищать, даже по чужому приказу. Да и к тому же… Скольких она убила? Сколькие заплатили крови земли, отдав свою кровь взамен? Когда цена столь высока, когда понаделано столько ошибок, не стоит ли до конца бороться даже за одну-единственную жизнь? Йоль огляделась вокруг, но увидела только трупы. Носилки, носилки… где же их взять? Так, а это там что? Она подбежала ближе, загнав подальше разъедающие опасения, что когда она вернется, Эцур уже превратится в холодный труп. Ага, сурдийская кавалерия и её знаменитые пики и палаши. И знамя есть, да какое большое. Чудно. Осталось отыскать пару лучников, и дело почти сделано. Йоль вытащила две более-менее уцелевшие пики, отрезала сине-голубой гонфалон (белый дракон укоризненно на неё взглянул, но она только фыркнула), сняла с четырех луков тетиву (предварительно набив стрелами свой колчан, наполовину опустевший) и принялась за изготовление носилок. Пришлось подточить ножом древко пики, чтобы знамя не сползало, но вскоре все было готово. — Возрадуйся, — заявила она, глядя на едва дышавшего вардена. — Я стану тягловой лошадкой. У Эцура не хватило сил хоть как-то отреагировать, не то что возрадоваться, так что он просто моргнул. Ну, хотя бы не помирает, и то хорошо. Йоль осторожно его перетащила, уложила и тут заметила на лоскутах, ставших бинтами, какой-то рисунок. Что-то сине-голубое… Сурдийский герб? Так парень из Сурды? А если учесть, что у него такой дорогой доспех — не самой бедной её части. Почему она с ним не сталкивалась? Хотя, она специально старалась не иметь с королем никаких дел, так что неудивительно. Она тогда была неопытна, а если ты неопытен — лучше затаиться и следить, наблюдать, изучать, пока не поймешь все законы. Они есть везде, законы, кто-то их придумывает, или они сами придумываются. И пока ты слабей, придется подчиняться. «Ну что ж, хватит откладывать, а то он и правда окочурится», — решила Йоль и схватилась за носилки. Эцур оказался до отвратности тяжелым, и Йоль все тащила и тащила. Она не знала, сколько прошло времени, она не представляла, где она и кто она, её цель — лагерь варденов там, впереди, это все, что нужно знать. Время от времени она падала и блевала кровью и желчью, и голова кружилась так, что приходилось отлеживаться, но потом… Потом она снова вставала и шла вперед. Лагерь варденов. Лагерь варденов. Там Анжела, там Трианна, они вылечат его, она заставит их вылечить. Лагерь варденов… — Если ты помрёшь, то учти — тебе не поздоровится! — шипела Йолле, поглядывая на Эцура.— Я же не зря все это делаю! Не зря! Не смей умирать, ты мне еще должен будешь! — А я думал, ты просто добрая, — послышался слабый голос из-за спины. Йоль только хмыкнула: — Нет, я жадная и меркантильная. От меня не отделаешься, я намерена заработать и очень много. И тут Йоль вдруг споткнулась, и носилки тряхнуло так, что Эцур аж подлетел. И внезапно заорал так, что она дернулась, и перед глазами немедленно замелькали мушки. — Проклятье! Больно! Что такое?! И правда, повязка внезапно окрасилась красным, а кровь хлынула фонтанчиком изо рта, а Эцур только и успевал, что кашлять, тщась сделать очередной вдох, еще один, последний. Он бледнел все сильней, и круги под глазами превращались в настоящие впадины. У Йоль тряслись руки, и единственное, что она не делала, но явно собиралась — паниковать, причем со вкусом и наслаждением, бессильно наблюдая, как у неё на руках умирает человек. Все напрасно! Напрасно! Он умрет! — Ну давай, говори, что я сейчас… кхе… сдохну… — Ты не сдохнешь, — Йоль отвернулась, чтобы он не увидел, как она рыдает. Ему повезло, что она отвернулась, несказанно повезло. — Лежи тут, никуда не уходи! — крикнула она, срываясь с места. — О… кхе… да ладно, полеж… кхе-кхе… жу! Йоль бежала вперед, не обращая внимания на подступающую тошноту и головокружение, на то, что мир периодически темнел и вспыхивал огнями, пританцовывал и переворачивался. Она спотыкалась о трупы, смотрела в мутные, подернутые дымкой мертвые глаза, но упорно вставала снова, перебираясь, цепляясь за искалеченные тела, пока, наконец, не добралась до цели своего забега. — Эй! Помогите! Всадник! Губитель Шейдов! Он поднял на неё усталое лицо, и дракониха позади него раздраженно выдохнула. Ему так тяжело, он столько бился. Но они все тут бились, все — ради него! — Там человек! И он умирает! Его ребра переломаны и они проткнули легкие. Он истекает кровью. Помоги. Пожалуйста! Эрагон смотрел долго и медленно, а время, драгоценное время утекало, как кровь сквозь рёбра Эцура. Наконец, после вечности, заполненной густой усталостью, Всадник двинулся к раненному. Йоль хотелось кричать. Быстрей, быстрей, он же умрёт. Пожалуйста, Губитель Шейдов, поторопись! И она понятия не имела, что прошло ровно полминуты с того момента, как она, задыхающаяся и испуганная, прибежала молить о помощи, до того мгновения, когда Эрагон склонился над хрипевшим окровавленным воином и вышептал для него жизнь. — Прежде чем вставать и идти, полежи немного. Я не все залечил, только разорванную аорту, легкое и переломанные ребра. Кровь в легких осталась. И синяки. Пройдет потом. Или к целителям сходи. — Спасибо, Губитель Щейдов, — прохрипел Эцур, преданно глядя на Всадника. — Никогда этого не забуду. Эрагон только кивнул устало и поплелся дальше, и Йоль еще долго смотрела на его сгорбленную фигуру, то и дело заслоняемую силуэтом гигантского дракона. Потом прилегла рядом с Эцуром, закрыла глаза и заснула. Снов не было. Никаких — ни обычных, ни магических. Ну и прекрасно. Если во сне она вспоминает все, что было в реальности, то лучше бы ей все это поскорей забыть, чтобы воспоминания превратились в затянутые пеленой и пеплом образы, которые уже не вызывают никаких чувств. Как те мертвые глаза. Все останется позади — вся боль, страх, ужас. Пусть останется. Пусть будут только картинки. Так лучше. Намного лучше… Когда она очнулась, закат отпылал свое и скатывал солнечный каравайчик за горизонт, а вороны и грифы слетались на мертвое мясо. Эцур тоже мирно сопел под боком, и Йоль осторожно его растолкала. Два искалеченных полутрупа. Забавная парочка. — Я караулил сначала. Но потом… Йоль только кивнула и подставила ему плечо. Так и шли обнявшись, будто два пьяницы, обессиленные настолько, что уже не чувствовали ничего, кроме усталости. Ради интереса Йоль спросила, а кто он вообще такой, на что Эцур немедленно ответил, что «варден», и замолчал. Потом тоже полюбопытствовал, кем является она. Йоль хмыкнула и заявила: «варден». Довольные друг другом, они молчали до самого лагеря. Какая разница, в конце-то концов? Все тут что-то скрывают. В любом случае, таким вопросом можно заткнуть кого угодно, а это уже немало. Когда они добрались до пункта назначения, куда медленно стекались остатки искалеченных, и откуда выдвигались толпы добровольцев, вызвавшихся искать тяжело раненных варденов, Эцур немедленно исчез. А Йоль присела на травку возле какой-то палатки и немедленно задремала. Сон её был тревожным и тяжелым, везде мелькали окровавленные воины, которые кричали от боли и ненависти, и они все дрались и дрались, убивали, резали, кололи… И тут все вспыхнуло огнем, и она поняла, что окружают её трупы, прогнившие, уродливые, с червяками, выползающими из глаз и рта, а в центре — Джейлин, тоже мертвая, шипит в такт треску пламени: «Ты виновата в моей смерти! Ты — Джо Рид!» Йоль закричала…. — Проснись! Она открыла глаза и увидела нахально улыбающегося Деса, всего перевязанного и сильно потрепанного, а позади стояла Талерика, которая, по счастью, выглядела куда лучше, чем её наставник. — О! Вернулся. Я рада. Денсен скривился и высказал сомнение в её неописуемой радости, но Йоль только ответила, что она смертельно устала, и попросила дотащить её до палатки, раз он, Дес, страдает жизнелюбием и здоровьем. — К тебе наш посыльный успел? — поинтересовался он, взваливая на себя полумертвую Йоль. — Нет. Какой посыльный? И тут благородный Дес, рьяно заботясь о её самочувствии, взвалил на неё информацию о том, что тут, оказывается, побывал сам граф Элистар и более того, натравил на неё того самого убийцу, с которым схлестнулся Син. Тюрьма, боль, Джейлин, шрамы, Клык, пожар… Йоль зарычала от отчаяния, и руки затряслись от бессильной ярости, но поделать она уже ничего не могла. Он опять ускользнул! Надо потом разузнать у Хальфреда, он и его люди хоть что-нибудь заметили… — А кто такой этот граф? Ты его знаешь? — Отвали, Дес. Я сейчас помру, клянусь. Потом всё расскажу, всё, что хочешь, — отмахнулась Йоль, вползая в свою палатку. Раздеться и стянуть с себя кожаную кирасу и прочую амуницию оказалось делом практически непосильным, но Йоль кое-как с этим справилась и завалилась спать прямо в льняной рубахе, пропитанной потом и кровью, нисколько не заботясь о том, что к ней может случайно заглянуть какой-нибудь мужчина. К сестренке Энн просто так не заглядывают, а попробуют своевольничать, не досчитаются пары пальцев. *** Йоль открыла глаза и ощутила жажду. Пить. Пииииить! Она оделась, выползла из палатки и принялась бродить по лагерю в поисках воды. Везде стонущие люди. Везде смерть. Какая бессмысленная бойня! И что у них теперь осталось кроме присыпанного пеплом взгляда? Нашла бочку с водой и окунула туда голову, жадно хватая драгоценную жидкость. Вынырнула — какие-то мужланы насмехаются над ней. Йоль показала им пару неприличных жестов, которым научилась у Деса, и отправилась на поиски места, где можно было бы смыть с себя всю эту мерзость. Палатка, названная громким словом «Походные бани», внутри уже не так голосила о своей исключительности. Небольшая бадейка с холодной водой и огрызок мыла — уже роскошь. Полчаса Йоль усиленно скоблила себя, оттирая кровь и грязь, так что за стенкой уже начинали громко возмущаться и вопрошать, не утонула ли она там, потому как людям тут тоже охота помыться, так что сестренке Энн пришлось вздохнуть и выползти опять на белый свет. Посверкав глазами на недовольных дамочек, она вернулась к своему пристанищу, рядом с которым восседал потрепанный Синге. — Привет. Давно здесь? Он кивнул. — Тогда чего не позвал, когда я выходила? Он пожал плечами. Она присела рядом, улыбнулась и сказала, что рада его видеть. На лице Сина отобразилась глубокая задумчивость, в результате которой он выдал: — Почему рада? — Потому что ты выжил! Он снова задумался и спросил, неужели это так важно? Йоль давно поняла, что Синге не в состоянии сам определить человеческие эмоции, и ему все надо разжевывать, поэтому объяснила, что да, важно, он сам важен, тем более схватился с какой-то неизвестной тварью. — Кто это был? — Са’Шиас’сиа’х. — Кто?! — недоуменно переспросила Йоль. — Са’Шиас’сиа’х. Раззак. Из гильдии убийц. Раззак? Да это же доисторические твари из древних легенд! Как они вообще могут существовать? Смутившись, Йоль вдруг осознала, что она сама вполне подходит под это описание. — Гильдия убийц? Так она и правда есть? Синге кивнул. Он говорил меньше, чем любой пленник на допросе, в основном потому, что не знал, какие слова стоит произносить, а какие лучше оставить в тишине навечно. Каждую крупицу информации из него приходилось вытягивать клещами, но все, что выяснила Йоль — Са’Шиас’сиа’х был последним свободным раззаком. Есть еще, но связанные Гальбаториксом. Шиас’х страшно боялся, что и его император поймает, поэтому прятался. И это он научил Сина убивать. Не сражаться, нет, это дело эльфов, а именно убивать, уничтожать, забирать жизнь и суть жизни - это дело людей, половина которых сидит в полукровке. Мир такого не прощает, суть жизни, кровь земли принадлежит только ему одному. Шиас’х был лучшим и самым востребованным убийцей. Потому что его жертв не находили никогда. Только кости порой, но как по костям определить, кем был человек? Шиас’х любил свою работу. Больше он ничего не любил. В Гильдии его уважали, но боялись. Он радовался этому — ему всегда больше нравилось одиночество и спокойствие, но даже раззак может от этого устать. Синге не боялся. По большей части потому, что не знал, что это следует делать. И в благодарность за компанию жуткое создание научило его искусству смерти. Правда, пожирать своих жертв полукровка отказался. И на том спасибо. *** Горели огни. Везде огни. Людям нужен свет, нужна надежда. Даже в самой страшной тьме они достанут зеркало и лучину и сотворят солнце. Они скажут: «Это — солнце!», и оно станет солнцем, станет светилом, превратит ложь в правду, и люди поверят. Кто-то пел. Йоль тихонько рассказывала Десу правду о тюрьме и Джейлин. Талерика танцевала. Синге стоял в темноте и наблюдал. Все говорили — победа, победа! Не называли цену — называли имена героев. К чему быть героем, если ты мертвый? Быть героем — всегда означает биться, Покрывая достоинство сетью трещин. Быть героем — встречать красноту зарницы, Уповая на то, что сон не был вещим. Быть героем — бросаться в пучину сечи, Оставляя в миру теплоту ладоней. Быть героем — по памяти каждый вечер Рисовать образ близких в окошках дома. Удивительно тонкий голос. Он уносил в небо. О ком ты поешь, голос? О бедном Всаднике, на чьи одинокие плечи взвалили судьбу тысячи людей? Быть героем — познать красоту гнедого, Его скорость и песню копытных стуков. Быть героем — не ждать никого другого, Кто бы спас этот мир без меча и лука. Быть героем — всегда оставаться верным, И неважно — любви или просто долгу. Быть героем — не трусостью жить. Примерно Так описан Герой во многом. Он такой, да? Всадник, который остался живым? И вам не жаль его? Не жаль всех мертвых? Они не герои. Не такие герои, о котором поет этот голос. Они просто мертвецы. …И пусть ветер поймает тебя в объятья И одарит порывистой грубой лаской. Быть героем — всего лишь уметь отдать все — Доля правды присутствует в каждой сказке.* Отдать все — значит, отдать жизнь. Тут уж без торгов. Йоль посмотрела на Деса. Она не хочет быть героем. К чему ей это? Она останется живой, и память о ней истлеет в потоках времени, её будут проклинать и ненавидеть, предавать, забывать, но зато она останется живой. — В этом бестолковом мире есть только две стоящих вещи, — задумчиво протянул Денсен, выковыривая ножом грязь из-под ногтей. — Дети и песни. Остальное — всё фигня. Фигня! А они настоящие. * Автор — Anice Rhine, «Бардовское. Быть героем» https://ficbook.net/readfic/1540625/12149384#part_content