Серые слёзы. Серая кровь

Это как бы некая игра, в которую все мы постоянно играем, хотя командуют в ней очень и очень немногие, и вскоре тебе тоже придется принять участие в этой игре. (Арья) Кристофер Паолини «Эрагон. Возвращение» «Как странно, — думала Йоль, прорываясь сквозь толпу. — Как всё это странно. Почему Дес так кричал от боли, а Талерика даже не заметила? Серые знают правду… Так говорил ворон. А что если о Серых тоже знают правду? Но кто? Кто знает?» Наверное, никто. Наверное, она так и будет блуждать в потёмках, скрупулёзно записывая новые сведения в маленькую книжицу. Хотя, нет. Есть кое-кто чертовски умный и в такой же степени молчаливый. Мир. Мир вокруг них. Мир, который повелевал всем этим парадом. Йоль не была уверена, что это так, быть может, это был лишь сон, и ей показалось в полудрёме, в ночном бреду… Быть может. Но правду она видела во сне. Всегда во сне. Значит, в них есть часть этой правды, ведь ничего не бывает случайно, особенно связанное с магией, нужно лишь собрать по кусочкам эти маленькие случайности, собрать и сделать шаг назад. Мозаика состоит из тысяч мелких камешков, но чтобы её увидеть, следует отойти подальше. — А ну вон отсюда, дурак несчастный! — рявкнуло что-то из глубин шатра. Следом за криком выбежал тощий молодой человек, но не успел отойти на безопасное расстояние, как был метко сбит огромным сапогом, кое-где подкованным железом. С некоторой опаской Йоль вошла внутрь. Её взору предстали: стенд с оружием (один), кучки самого разнообразного барахла повсюду (много) и стол (точнее, некоторые его признаки), заваленный бумагами, оккупированный бумагами, зараженный бумагами, и зараза эта постепенно заполняла все окружающее пространство. И Хальфред, разумеется. Он был низкорослым коренастым мужчиной, уже лысеющим, но лысеющим с честью, никогда не прикрывая уже проступающей лысины оставшимися волосами. Он прикрывал её шлемом. — А, это ты, — пробормотал он, шевеля пальцами на голой ноге. Вторая была обута в такой же сапог, как и тот, который недавно оставил какому-то бедняге знатный синяк. — Я, — на всякий случай подтвердила Йоль. А то мало ли, боеприпасов у Хальфреда было предостаточно. — Насчет Фейнстера. Мне нужны все сведения, которые имеются. — Так это тебя Насуада посылает в самую Бездну. А я слыхал, что здоровьице у тебя барахлит. — Я в полном порядке. Отдай документы. С Хальфредом нужно терпение. Уйма терпения. Он исполнит любой приказ, но только когда распробует его, разжует и проглотит. Вместе с нервами, разумеется. Это ведь самая что ни на есть вкусная пища. — В полном? А я что-то не уверен. Глянь, какие под глазищами за-а-алежи. Мало ли, слегнешь там, и кто тогда будет всю работу делать? — Хальфред, я никого лягать не собираюсь. Все будет в порядке. Документы отдай. — И доберешься ты туда как? Как доберешься,а? И внутрь как пройдешь? Вот! Никак! Йоль вздохнула. Это всегда её убивало. — Это секретно. Как-нибудь доберусь. Это уже не твоя головная боль, а моя. Мне нужны только документы. — Головная боль? Голова побаливает, да? — Да Хальфред, в конце-то концов! — взвыла Йоль. Это теперь, когда она повсюду таскает с собой печать Насуады и тыкает ею всем недовольным в лицо, она может вот так орать. О том, что было раньше, когда Йоль находилась в ранге подчиненного, упоминать не стоит. Ему всегда надо поиздеваться для начала. Что-то вроде разминки или попытки испытать терпение собеседника — иногда Йолле казалось, что он и сам не определился. — Ладно, ладно, — пробурчал он, вытаскивая засаленные бумажонки. — Вот, держи. Тут план города, список доверенных лиц и парочка таверн, где ты проснешься с тем же набором органов, что и заснула. На воротах скажешь, что приехала в гости к Гэрри. Тебя пропустят. Но только особливо оружием не сверкай, знай меру. Вот здесь, — он тыкнул пальцем в середину трущоб, — в пивнушке «Крысиный смех» найдешь Моза Утопленника. Это наш, покажет тебе кое-что занятное. И еще Берг Буль. Он не выходит на связь. Раньше мы всегда получали от него донесения, а теперь уж как три недели молчит. Скорее всего, кукует где-нибудь в темнице. Тебе все ясно? — Я должна открыть ворота. Насчет этого есть какие-то мысли? — Хмм… так, секунду… Они окованы железом. Высокие стены, хорошо охраняются. Вне города — жилища нищих, жалкие развалюхи. С западной части доки. Механизмы, открывающие ворота, находятся в сторожевых башнях. Они-то уж точно хорошо охраняются. Вряд ли у тебя получится. Йоль пошуршала картой, рассматривая улочки, и язвительно ответила: — О, ну спасибо, ты меня очень подбодрил! — Я и не собирался. Ты не орущее войско, которому нужен огонёк, чтобы вспыхнуть и загореться радостью подвигов. Говорю, как есть — я сам и не надеюсь, что ты это сделаешь. Либо будешь сидеть в городе, поджав хвост, и дожидаться, пока мы его возьмем, либо помчишься сломя голову и, опять же, поджав хвост. — Э… да. С ним лучше не спорить. — Да?! То есть как это?! Уже готова хвост поджимать? Никак не терпится? Хотя и эта стратегия не срабатывает. С ним вообще ничего не работает нормально. — У меня еще один вопрос, — повысила голос Йоль, не обращая внимания на выпады Хальфреда. Внутри что-то замерло. Вряд ли, вряд ли... Но попробовать стоит, не так ли? Попробовать всегда стоит. — Здесь был граф. Не знаю точно, где, но он подослал убийцу, чтобы тот избавился от меня прямо во время сражения. Хальфред нахмурился и бросил играться. Черная Рука была головной болью не только у него — у всех, однако все как-то справлялись, кто как мог. Но граф… граф — нечто иное, это источник заразы, выше которого разве что сумасшедший император. — Не помню, чтобы он вообще хоть где-то светился. Или вылезал из своей норы. Ты уверена, что он был тут? Как узнала? Это довольно щекотливая игра. Самый простой ответ — всё дело в магии. Людям, с ней никоим боком не связанным, все равно можно наплести любую белиберду. — Это… ну, ты знаешь… Если бы кто-то его увидел, Хальфреду давно бы уже доложили. Он подослал раззака, который за полчаса добрался до неё сквозь орущую и режущую друг друга толпу людей — значит, был неподалёку. Но всё равно остался в тени. Что называется, профессионал. — Одно из твоих провидений? — Именно. Не стоит примешивать сюда Деса. Для Хальфреда, который интересуется всем и вся, достаточно того, что у Йоль порой случаются подозрительные «прозрения». Им нельзя верить. Можно словам преступника, вырванным угрозами, можно — следам крови, контрабандному оружию, запискам и много чему. Но кто с абсолютной уверенностью возьмется утверждать, что Йоль сказала чистую правду? — И что там было конкретно? Йоль послушно пересказала то, что ей не менее послушно поведал Дес. — Что с убийцей? — еще больше нахмурился Хальфред. — Синге с ним разобрался. — О, правда? Ты в этом уверена? Он убил его на твоих глазах? — Эм… Нет, я в тот момент была немного занята. Вокруг меня носились орущие перепачканные кровью люди и пытались порезать друг друга, — ответила Йоль, внутри вся съёживаясь. Она знала, что он спросит дальше. — То есть ты не видела, как он его убил? У Хальфреда всегда имелись особые подозрения насчет Синге. Хотя бы потому, что тот никогда не рассказывал о своем прошлом. Он вообще ничего никогда не рассказывал. Но и не предавал. Ну, или по крайней мере делал это настолько виртуозно, что ему можно было только поаплодировать. И самое странное во всём этом недоверии заключалось в том, что сначала-то Хальфред ему доверял. Глубоко и беспросветно. Он знал их с Денсеном истории и рассказал их Йоль ровно настолько, насколько это было необходимо, он рассеял её подозрения, заверив, что бояться нечего, а потом... Что-то накопилось. По каплям, по крупицам накопилось, сплетаясь в ком недоверия. Что-то случилось, но Йоль пока еще не знала, что. — Я абсолютно точно уверена, что он убил его. Могу тебя заверить. Она не спросила об этом. Проклятье! Она была настолько поражена Гильдией Убийц и всеми этими раззаками, что просто не спросила! С одной стороны, мало кто мог выжить после поединка с Синге, особенно когда он кидался в бой первым. Это как аксиома. А вот с другой, это был не кто-то, а старый знакомый, а у таких всегда наблюдается некое преимущество. — Вот барзул! Мне не нужны твои заверения, девчонка, мне нужно точно знать, убил он его или нет! Быть может, они были заодно! Быть может, он не захотел убивать своего! Ты что, забыла тех троих? А потом еще и четвертого? Этот будет пятым, уж поверь. Теперь, когда ты чувствуешь спокойствие, он появится, и кукушеньки, я снова перережу тебе глотку, тем более, наметочка уже имеется! Йоль неосознанно схватилась за шрам на шее. Нужно бежать. Нужно ретироваться. Это единственный выход — из числа разумных, по крайней мере, ведь всё необходимое она уже получила, так что задерживаться нет смысла. Йоль быстро кивнула, но только слегка, так что со стороны могло показаться, что ей просто свело шею, и полетела к выходу. Она знала, что он не сдержится. Скажет,что она глупа, невнимательна, что надо выяснять каждую деталь, а не хлопать ушами, а не то схлопочешь по ушам. Или он скажет что-нибудь этакое, мол, глупая дура, не следишь за своими. Но если следить за своими, то есть, за самыми настоящими, близкими, то какой тогда смысл делать их «своими»? Можно просто отнести в разряд «чужих», что равно «почти врагам», и смело подозревать в чем угодно. — Ты это… Поосторожней там, — раздался позади неуверенный голос. Хальфреду редко когда доводилось подбадривать, и она удивленно обернулась. — Ну, сама понимаешь, город готовится к осаде, все перепуганы до уср… до ужаса. Так что… просто поосторожней. Она кивнула. Лучше не говорить, лучше ничего не говорить. На выходе она нос к носу столкнулась с молодым щеголем из числа тех, что носят золоченые доспехи и тоненькие усики. Рефлекс сработал мгновенно. Недолго думая, Йоль прыгнула влево, приземлившись боком на вытоптанную землю. Поймала презрительно-насмешливый взгляд. А через секунду в лоб бедняги с противным хлюпом врезался второй сапог. — Опять вы, слизняки поганые! — рявкнул Хальфред из глубин шатра. — Я не собираюсь с вами сюсюкаться! Йоль довольно хмыкнула. Порой ей и самой хотелось наподдать этим напыщенным идиотам, которые считали, что их мнение определяет устройство мира. Но только у Хальфреда имелось в запасе достаточное количество концентрированного раздражения и самоуверенности, чтобы сделать это. — Маркиз Дори будет страшно зол, когда узнает, как обошлись с его сыном, — прозвучал знакомый голос откуда-то сверху. Йоль бросила ухмыляться и вскочила. Подлатанный Эцур стоял в белой шелковой рубахе, расшитой всякой золоченой гадостью. Проклятье, белое невероятно гармонично сочеталось с его смуглой кожей, так что Йоль даже пришлось мысленно одернуть себя. — Чем обязана? — поинтересовалась она, скрестив руки на груди. Эцур Дауттский, ну надо же, какая высокопоставленная персона соизволила её навестить! Интересно, он хоть поблагодарит её или сразу перейдет к делу? — Король Оррин приглашает тебя на закрытую аудиенцию. — Оу! — как можно многозначительней протянула она. «Да что ты говоришь, — звучало в этом восклицании. — Я так сильно польщена, что король внезапно обратил внимание на мою персону. У меня нет ни одного важного дела, я вот прям сейчас готова бежать и бить поклоны человеку, который не может даже обуздать собственный Совет». — Закрытую, — подчеркнул Эцур. — Не стоит отказываться, это неразумно. Знакомство с королем еще никогда не бывало лишним. Ведь король — очень влиятельная личность, и повлиять он может как на хорошее, так и на… плохое. Йоль прищурилась: — Угрожаешь? «Скорее подкупает», — поправилась она. — Подкупаю, — не моргнув и глазом, подтвердил он. Она была почти уверена, что он ухмыляется или что ухмыльнулся бы, если бы не провел всю жизнь за Игрой. Она никогда не хотела вступать в Игру или, если говорить прямо, дворцовые интриги, заговоры и перевороты. Каждый выбирал себе роль по вкусу и притворялся. Она не желала притворяться кем бы то ни было, достаточно сестрёнки Энн, которая захватила половину головы и половину жизни, поэтому ей не понравилось столь внезапное приглашение, которое вполне могло означать как простое любопытство, так и начало очередной партии. Но, как заметил рыцарь Даута, отказываться весьма неразумно. Он сделал приглашающий жест рукой, и Йоль, вздохнув, пошла рядом. — Держу пари, он сказал что-то вроде «Хочу видеть её сейчас же!», да? — Всё, что я могу сообщить — он выразил такое желание. Не будь столь дерзкой во время аудиенции. Ему просто любопытно. Это значит, что началась следующая партия Игры, и королю зачем-то требуется сестрёнка Энн. Ведь будь это действительно простое любопытство, ни один король бы в этом не признался. Он бы выразил свое любопытство такой интонацией, по которой сразу становилось понятно, что причина кроется в чем-то другом. Здесь важны полутона, в которых Йоль ничего не понимала. Виртуозным игроком была лишь Насуада, которая со словами и полутонами управлялась так же лихо, как бывалый бард со струнами своей старой преданной лютни. У дочери Спайна была лишь одна струна, да и та периодически рвалась. Главное не забыть, что она — сестрёнка Энн, охотница за Чернорукими, а вовсе не Йоль, желающая лишь сохранить стаю и, наверное, отомстить. Особого смысла сестрёнку скрывать не было, раз Черной Руке уже давно всё известно, но всё же стоит попробовать отболтаться . Самодовольная стража возле королевского шатра нахмурилась, когда подошла Йоль, но тут же расслабилась, заметив Эцура. Он кивнул и что-то прошептал одному из них, вероятно, капитану, что тот немедленно исчез в жерле цветастых тканей, и через пару минут оттуда повалил народ. Стройной толпой выходили сурдийские вельможи, обряженные в парчу и шелка, обвешанные звенящими украшениями, они бросали презрительные и недовольные взгляды на Йоль, которая могла похвастаться разве только что пыльной рубашкой и штанами. Ах да, и двумя кинжалами на бёдрах, так что взгляды были не слишком враждебными. На всякий случай. В Игре всё всегда делается «на всякий случай». — Надо же, — пробормотала она, опустив глаза, чтобы не встречаться с липким взглядом высокопоставленных особ. — А я думала, что он меня пригласил. А тут еще куча народу. Видимо, у нас разное понятие «закрытой аудиенции». — Считаешь себя настолько важной? — немедленно отозвался Эцур, обманчиво спокойно переминаясь с ноги на ногу. Вот оно что. Прощупывает. Проверяет. Когда Насуада сидела с закрытыми глазами в кресле, осторожно потягивая холодный кофе, она предупреждала — однажды ты будешь втянута в Игру. У богачей много разных способов выведать правду, тайна не держится долго. Это морок, а никто из людей не в силах создать вечную иллюзию. Люди тоже знают правду. Возможно, не такую кристальную, как правда Серых, но знают. Догадываются, домысливают. Однажды Игра затянет тебя, и тогда, говорила она, будь осторожна. Используй только те слова, которые нельзя истолковать двояко. Или можно, но подловить не получится. Ты слишком плохой игрок, чтобы заставить их толковать слова так, как тебе угодно, потому говори туманно. Не подставляй меня, потому что когда они поймут, что ты ко мне приближена, ты станешь еще одним камнем в моей стене, камнем, который надо выбить. И никогда не выдавай своих секретов. И испытывай. У всех есть больное место, то, что нарывает где-то внутри, не дает спать по ночам и воет, отдаваясь эхом в глазах. Выскребает плоть из души. Найди это место и помни, что нажать сможешь только один раз, потому что чем чаще нажимаешь, тем быстрей к этому привыкнут. Тут всё как с охотой — ты ищешь следы, ходишь осторожно, без шума, а потом тихо и терпеливо ждешь. А как дождешься — вжух! — и все кончено. Если нет — то бежишь, рвешься, торопишься, стараясь угнаться за удирающим зверем. Вот так. Это и есть Игра, и она продолжается вечность. — Ничуть. Я считаю, что если уж назначаешь кому-то встречу, то не забиваешь потом свой дом толпой других людей. — Они весьма благородные господа. — Но от этого не перестают быть людьми. Эцур глянул ей в глаза, усмехнулся (так самоуверенно, что с легкостью мог бы переплюнуть стражей у входа) и заявил: — Обращайся к королю на «вы». Он давно пытается ввести эту привычку в высших кругах. Ему будет приятно. Эм… как тебя представить? Энн? — Да. Это моё имя. Всего лишь имя. — Как пожелаешь. Оррин сидел на высоком троне, золотом и отделанном всякими камешками, а слева от него стоял рабочий стол, заваленный бумагами. Значит, установил себе специальный стульчик, чтобы приветствовать возлюбленных подданных своих? Ну-ну. Он оказался высоким и красивым, этого не отнимешь, но в лице его не было той жесткости и резкости, что присуща Насуаде — Йоль поймала себя на том, что невольно сравнивает двух лидеров — хоть он и пытался выглядеть грозным. Он не создан для войны, лишь для спокойного тихого правления, когда умиротворенная страна со смирением принимает новые реформации, которые столь изобретательный человек с умом претворяет в жизнь. Он не создан для войны, но вокруг война, а он — король, и тут уж ничего не поделаешь. Действуй или умри, и он действовал. Не блестяще, но действовал же! Эцур представил её как «Энн, варден», потому что до «леди» она еще не доросла, и встал справа от трона своего повелителя. Король кивнул Эцуру, как кивают слуге, когда он хорошо исполняет свою работу, и вновь уставился на Йоль, чего-то ожидая. Чего? Что ему нужно? Ох… поклон, точно. И она низко склонила голову, а потом резко подняла её, не продержав и секунды. Мысль о том, чтобы кланяться кому-то, убивала её хотя бы потому, что Насуаде она никогда не кланялась, а Насуада для неё была выше любого в лагере объединённых сил варденов и Сурды. В глазах короля загорелось неудовлетворение. Оно зашевелилось и предупреждающе зарычало, но Йоль видела слишком многих бестий, чтобы испугаться. — Признаться, я поражен, — начал Оррин, вольготно расположившись на троне. — Женщина на поле боя — редкое явление. — Я сделала то, что должна была, милорд, не больше. «Изображай глупую, изображай глупую и преданную дуру», — твердила она сама себе, но ей так отчаянно хотелось быть умной, доказать всем этим заносчивым ублюдкам, что она не хуже, так что сдержаться было сложно. Как и понять, что она не должна быть лучше них, она должна быть вне. Он оставил милорда без внимания (чего еще ожидать от необразованной девки?), но кинул недовольный взгляд на Эцура, который тут же пробуравил Йоль. Кажется, ему нужно было обучить её, вместо того чтобы болтать. — И что же ты должна была? — Помочь варденам, разумеется. Эм… милорд? — Да? — Могу я спросить? Она услышала тихий стон королевского помощника. — Хм. Да, пожалуй. Но отвечать я не обязан, учти. Йоль вскинула брови. — Зачем я здесь, милорд? Да, я женщина на поле боя, но кроме меня были и другие. Я не одна такая. Так чем же я заслужила ваше внимание? Была еще Талерика, но Йоль молилась, чтобы король никогда не обратил внимания на эту болтливую балду. Он сложил руки домиком и улыбнулся: — О, мне просто… любопытно. Вот оно! Вот! Насуада говорила о таком. Что-то вроде… если он сделает паузу и выделит «любопытно», значит это Игра, о которой он явно сообщает. Если паузу делать не будет, значит и правда любопытно, но тщательно скрывается, или это партия, о которой знать не стоит. Только вот зачем сообщает ей, что Игра началась? Или, быть может, не считает, что она поймет его? Да, скорее всего. С Насуадой он вел бы себя осторожней. С Насуадой все будут вести себя осторожней, как с черной пантерой, чья угольная шерсть переливается на солнце, обнажая литые мышцы. Если захватит такая лапа, зацепит острыми когтями, то уже никогда не вырвешься. Охотница с черной как ночь шкурой. — Что ж, надеюсь, смогу вам помочь, — проговорила Йоль, тихонько усмехнувшись. Эцур бросил на неё пристальный взгляд. — Твоё имя — Энн, — продолжил король. — И, верно, тебе известно, что по лагерю ходят слухи о некой сестрёнке Энн, тайной помощнице Насуады, выполняющей для своей предводительницы разные поручения. «Интересно, скольких женщин с именем Энн он проверил? Глупо было разбрасываться именем. Да и тайную помощницу стоило бы обозвать как-нибудь по-другому. Вроде Крылатой тени или Ночной волчицы. Получилось бы здорово — Ночная охотница и Ночная волчица». — Всего лишь слухи, милорд. Люди любят разные сказки, которые помогают скоротать длинные вечера, милорд. Вспомните, сколько было историй о ложном Всаднике, по крайней мере, пару раз в год появлялась. А имя — это просто имя, милорд. Да и к тому же, если бы у госпожи Насуады и правда был помощник, о котором вы говорите, милорд, то он, как мне кажется, специально взял бы женское имя, чтобы отвести все подозрения. Она чувствовала гордость. Выдала такую длинную тираду, не сказав ничего определенного, и втиснула столько «милордов», сколько смогла, так что повод появился на вполне законных основаниях. — Мужчина никогда бы не унизился до того, чтобы назваться женщиной, — возразил Эцур, вскинув подбородок. Куда более волевой, чем у короля, как заметила Йоль. — Такой, как вы, мессир, разумеется, но не все мужчины похожи на вас. Мир — это не большая копирка, каждый человек словно книга, написанная уникальным почерком. Есть и такие, мессир, кто не обладает благородной кровью, зато парой полезных навыков — вполне. И если для достижения цели ему будет нужно назваться Энн или Мари, или вообще Энн-Мари, он не будет долго думать. Она вдруг представила Роу, хихикающего оттого, что его будут звать, например, Милдред, и кокетливо примерявшего какой-нибудь цветастый платок. И сама не удержалась от маленького смешка. Оррин тоже широко улыбнулся: — Что ж, это весьма интересная идея. И меня она хм… позабавила. Мужчине притвориться женщиной, ха, это ж надо такое придумать. В любом случае, я весьма доволен, что поговорил с тобой. — Я тоже, милорд, это большая честь для меня, — немедленно заполнила паузу Йоль, задерживая дыхание перед прыжком в пропасть. — Если уж быть честной, я ожидала награду, милорд. Эцур ухмыльнулся, поражаясь наглости, перемешанной с глупостью. Оррин вскинул брови, а в уголке рта тоже затаилась усмешка. — В конце концов, я вытащила вашего брата с поля боя. И они оба оцепенели, источая смертельный холод, застыли, покрываясь трещинами, а Йоль чувствовала себя так, будто бросила камешек в давно засохший колодец, и теперь ждет звука, возвещавшего, что дно достигнуто. Шлеп! — Что ж, ты её получишь. Никто не скажет, что король Оррин не умеет быть благодарным, — процедил он сквозь зубы. — А теперь иди, у меня нет больше времени. Йоль немедленно поклонилась и вышла так стремительно, что пологи шатра еще долго покачивались из стороны в сторону. Значит, он ненавидит своего брата и тем не менее позволяет ему стоять по правую руку от себя даже в тот момент, когда в рядом больше никого нет. Как выдрессированной собаке, очень хорошо, можно даже сказать, идеально выдрессированной. Это сразу становилось понятно, стоило только заметить, как резко реагирует Эцур на все мало-мальски оскорбительные намеки, брошенные в адрес венценосного брата. Отчего так? Оррину противна мысль, что его отец переспал с другой женщиной? Или что Эцур может свергнуть его? Нет, это вряд ли. Насколько Йоль знала, он не имеет никаких прав на трон или титулы, и борьба (в случае смерти короля) будет проходить мимо него. А может, Эцур намного лучше своего брата? В чем-то конкретном или во всём сразу. И это вызывает злость. А собачку скорее всего выдрессировал их отец. Йоль потерла переносицу. Проклятье, этот король продержал её до темноты. Уже пора выезжать, а она даже не подготовилась. Слишком много болтовни на сегодня и слишком мало в ней ценного. И к чему ей эти распри между высоко сидящими (и далеко глядящими) особами? Надо зайти к Талерике и проверить, чего она там насобирала…