Серые слёзы. Серая кровь

Когда Йоль открыла глаза, то почувствовала голод. Вот так сразу. Ни отчаянных воспоминаний, ни мыслей о трудностях и всей этой глупой белиберде в осажденном городе. Простой человеческий голод. Утро требовало причитающуюся ему долю, требовало забить тело энергией под завязку. Синге в комнате не было. В той самой комнате, где еще горел ядовитым отсветом «эльфий ублюдок». Прислушавшись к себе, Йоль поняла, что сейчас то самое время. Время тренировки. Но Син не уйдёт далеко, он не оставит её спящую совсем одну, беззащитную и открытую любым ударам. «Этот будет пятым, уж поверь. Теперь, когда ты почувствуешь спокойствие, он появится, и кукушеньки, я снова перережу тебе глотку, тем более, наметочка уже имеется!» — прогрохотал в её голове голос Хальфреда. Нет! Нельзя верить! Нельзя такому верить, он не предатель! Предателей много, она видела их, она отправляла их к въедливо-язвительной Трианне, она заглядывала им в глаза, которые всегда всех выдают, и Синге не предатель! Глаза Синге ничего никогда не выражают. И еще эта Гильдия убийц… И Шиас’х, свой раззак, учитель-раззак… — Проклятье, — выругалась Йоль, рывком поднимаясь с кровати. Она открыла дверь и выглянула — в узком коридоре стрелой скользил Синге, кидаясь в разные стороны. Лезвие золотого меча так и сверкало в полутьме, и не отшатнись Йолле вовремя, её бы задело. Дрожь прошлась по всему телу. Этот будет пятым. Если Синге нападёт, она не выживет. Она не тешила себя иллюзиями, ей достаточно было пары тренировок, чтобы все иллюзии развеялись без следа. С Синге мог справиться разве что Дес, да и то с большим трудом. Как бы он ни хорохорился, всё равно — с большим трудом. — Моз принес оружие? — всё еще хриплым ото сна голосом поинтересовалась она. А, может, это что-то другое? Синге кивнул и указал на вторую комнатушку. Йоль немедленно ринулась туда, подгоняемая каким-то странным возбуждением — быстрей, быстрей, нужно схватить оружие, чтобы была хоть какая-то защита, чтобы на мгновение продлить жизнь. Если она отойдет на достаточное расстояние и пустит стрелу, сможет ли Синге её отбить? — Ты можешь отбить стрелу мечом? Он глянул на неё почти недоуменно. — Я не знаю. Хочешь попытаться... …убить меня? Так он закончил бы это предложение? Они сидели внизу и жевали странное месиво, претендовавшее на звание каши. Синге ел только тогда, когда был голоден, и ровно столько, чтобы этого голода не чувствовать, Йоль ела, когда придется, и про запас. — Как ты попал в гильдию убийц? Она знала их истории. Вкратце знала, потому что подробности ей никогда не требовались. Хальфред всё рассказал, Хальфред им доверял, а вот теперь Хальфред что-то колеблется, и Йоль вместе с ним. — Почему ты никогда не говорил об этом? Она не расспросила тогда, она не успела, потому что после боя голова гудела словно улей, но нет, она не забыла, и сейчас готова услышать историю из темного молчаливого прошлого. Он пожал плечами, пожевал и ответил так просто, что Йоль даже поперхнулась правдой: — Потому что ты никогда не спрашивала. Всё просто — Синге не умеет говорить. И не будет без причины. Ястреб спускается на землю только по сильной надобности. И тогда она спросила. Кто он. Откуда. Как пришел к варденам. Как встретил Деса. И Синге рассказал своими рваными раззачьим способом, так что историю пришлось собирать по крупинкам, сшивать, прилаживать, но, в конце концов, у неё вышло ровное полотно из маленьких лоскутков. Он рассказал ей всё это на Древнем языке, чтобы она не усомнилась в правдивости его слов. Они жили на окраине Кевнона. Они с отцом, почти помешанным художником. Как он встретил мать, Синге не знал, ему никто никогда не рассказывал. Да и к тому же, ему было всё равно. Между людьми творилось что-то странное, чего он не понимал, и спустя много лет бросил попытки разгадать эту головоломку. Куда легче было фехтовать. Эльфы не любили его. Те редкие эльфы, что выходили из леса. Но учили драться и учили языку. Они сами того не хотели, они думали, что обижают его, людского выродка, но он смотрел только на их быстрые движения. К чему слова? Важны лишь движения, они говорят громче и точнее. А вот магия никогда не давалась ему. Магия — всего лишь слова, а складывать слова у Синге не получалось. Он использовал их редко, только тогда, когда движения уже не помогали. Та же история и с магией разума — Синге всегда стремился спрятаться внутри себя, не касаться чужих непонятных сознаний, поэтому открыться всему миру и слиться с чужими мыслями оказалось для него невозможным. Потом мать ушла. Умерла. Исчезла. Вроде бы, случилась война, и там, кажется, были драконы. И отец умер — от старости. И он, Синге, остался один, так и не разгадав законов, по которым живет этот мир. — А потом ты нашел гильдию убийц? — Нет. Они нашли меня. — И заставили убивать? Что он умел? Что умел парень с эльфийской кровью, бурлящей кровью в венах? Ловкий, сильный, бесшумный парень? Он умел сражаться. Конечно, гильдия убийц нашла его. Он спросил у них, можно ли убивать, и они ответили «да», но тогда, стоя напротив этой девочки, имя которой не значилось в списке, он ясно осознал, что спросил не у тех и не так. И что-то сжало грудь, сдавило, размололо на куски, будто жернова проехались, и вся жизнь превратилась в пыль, в муку, мертвенно-белую и очень ядовитую. Понимаешь, Йоль? Нельзя. Чтобы что-то отнять надо сначала что-то дать. В тот момент он понял это четко и ясно, будто вспышка, будто озарение. Что-то дать… Но у него ничего не было, кроме смерти. — А дальше? Что было дальше? Как ты встретился с Десом, как добыл Сингвет? Это ведь меч Всадника, да? Люди таких мечей не делают. Что Арья значит для тебя, и почему ты назвал её королевским титулом? «Не стоит спрашивать. Он не сказал даже Талерике, а ведь ты помнишь, как он смотрел на Талерику. Почему все смотрят на неё так, как никто не смотрел на тебя? Никто, кроме Роу. Но Роу не в счёт… да, Роу не в счёт... он на другом берегу, в другой лодке». — Я устал говорить. У меня кончились слова. Спроси в следующий раз. Слова, слова, глупые слова, он просто уставал от них и замолкал. Движения лучше и точней. Не требуй того, чего у него нет, Йоль. Он и так отдаёт всё, что имеет. Он не предатель. И всё же отобьет ли он стрелу?.. Фейнстер жил как всегда, взбалмошный город, и, в общем-то, глубоко плевал на осаду, главное — выпьем, друзья, и все будет прекрасно, и Йоль всё шла и шла, прорываясь сквозь толпу, и её преследовало странное ощущение, будто кто-то следит за ней. Чьи-то взгляды так и липли к спине, и Йолле постоянно вертела головой, стараясь поймать того, кто так пристально интересовался её персоной. Синге молча скользил позади, и Йоль передёргивалась. Как бы она ни злилась, для спокойствия ей всё-таки нужен Денсен. — Йоль, — позвал полукровок, трогая её за плечо. Она вздрогнула и непроизвольно схватилась за шарф, прикрывавший шрам на шее. Брось! Хватит! Он не предатель! — Я… да, чего? — Я придумал просьбу. Она недоуменно взглянула на него, одновременно уворачиваясь от толпы крестьян, запрудивших улицу. — Какую просьбу? Ты о чем? — В Абероне ты согласилась выполнить мою просьбу. Я помог, когда тебе нездоровилось, сделал твоё дело. Помнишь? Да, она помнит. Когда в неё радостным потоком поступали наркотики. Тогда в приливе вдохновения она наобещала ему все, что он только захочет. Сердце болезненно сжалось. Он же не попросит чего-то плохого, да? — Если я погибну, пусть мой меч заберет Талерика. Йолле облегченно выдохнула. — Что ты такое говоришь? Ты не погибнешь. Уж ты-то точно останешься в живых, из всех нас у тебя больше всего шансов! — Я знаю. Но так сказал Сингвет. Талерика похожа на его прежнюю хозяйку. Быть может, ей удастся снять с него проклятие. Я лишь сдерживал его. Но если отдам его сейчас, кто-то из нас умрет, ты же знаешь. — Хорошо, — задумчиво отозвалась Йоль, — я выполню твою просьбу. Она знала о Сингвете еще кое-что. Что-то плохое, чего она никогда не пожелала бы Талике. Но она обещала. Да и к тому же, Талика достаточно сильна, чтобы управиться с этим проклятием — она его просто-напросто снесёт своим огненным желанием рыцарства. Она всё сносила, даже не взглянув, и весь мир содрогался, потихоньку пряча грязь и начищая блестящие доспехи добра и справедливости; так что снесёт, точно снесёт, можно не сомневаться — стоило только взглянуть, во что она превратила Деса. — Пошли. Она помнила, что сказал Моз: возле часовой башенки, которая стоит рядом с мясными лавками, тебя будут ждать двое — неопрятный мальчишка и большая трехцветная кошка. И правда, они были там. Йолле улыбнулась — ну хоть что-то идёт по плану, как вдруг проходящая мимо женщина резко толкнула её плечом. Быстро обернувшись, она извинилась, и Йоль успела рассмотреть её лицо — покрытое морщинами и хранившее отпечаток смертельной усталости. Йоль отступила на шаг назад и только хотела сказать, что ничего страшного, как вдруг холод пронзил её. Давно это чувство не появлялось — будто кости превратились в ледышки и разрастаются, разрастаются, пронзая заиндевевшую плоть насквозь, и кровь замедляет вечный бег, покрываясь изморозью и трескаясь, и Йоль почти слышала этот треск, так гулко отдавался он в ушах, вытеснив биение сердца… Женщина исчезла, и Йоль, схватив Синге за руку, закричала: — Проследи за ней! Проследи скорее! Он удивленно на неё воззрился, и она, опомнившись, тут же понизила голос — прохожие оглядывались: — Посмотри, где её дом, а потом возвращайся сюда. Синге коротко кивнул и растворился в толпе. Он никогда ничего не спрашивает. Предатель стал бы вызнавать, выяснять, вынюхивать, да и к тому же, разве у полукровка была причина, хоть одна, самая малюсенькая причина менять сторону? Ни страха, ни тщеславия, ни желания что-то заполучить. Если проверить его воспоминания, можно успокоиться полностью… Йоль покачала головой и направилась к провожатым. Трехцветная кошка обладала гигантскими размерами и шикарной шерстью, мальчик оборванец — низким ростом и пушистой серой шевелюрой. Где-то Йоль такое уже видела, где-то уже встречала… — Так вы — коты-оборотни? Мальчишка тут же скрестил руки на груди, зашипел совсем по-кошачьи, обнажил частые остренькие зубки и процедил: — Чего орешь, дура?! Кто давал тебе право разглашать такое всему городу? С котами-оборотнями у неё никогда не ладилось, стоило только вспомнить Солембума, который если и говорил ей что-то, то только гадости. Она аккуратно постучалась в их сознания, и когда они распахнули дверцы, попросила прощения: «Мне очень жаль. Меня зовут… Джина. А вы — посыльные Моза?» «Вррёшь, мрряу, — ответила кошка мелодичным голосом, забавно вытягивая гласные, — не твоё это имя. Коли ты вррёшь, и мы станем вррать». Ошалелая Йоль моргнула — откуда они знают, что она солгала? Впрочем, это же волшебные создания, так что она улыбнулась и ответила: «Ладно, хорошо. Я говорю своё имя, вы — свои, так будет честно!» «Идёт», — произнесли они хором. «Я — Йоль». «Меррэ», — ответила трёхцветная кошка. «Мягкий шаг», — с неохотой признался мальчик-кот и рванул побыстрей за башенку с часами. Там он воровато оглянулся и распахнул малюсенькую дверку, расположенную так близко к земле, что пролезть туда могли разве что кошки. «Прролезай, мрряу», — велела Меррэ, карауля, не появится ли в округе пара ненужных глаз. Йоль вздохнула, скинула с себя всё оружие, куртку, заплечную сумку, побросала в подозрительную дырку и, стеная и ворча, кое-как сама туда пролезла. Сырость и звук капель тут же вдарили по ушам — кап-кап, вдох-выдох, и голова на мгновение пошла кругом от таких знакомых, почти до боли знакомых каменных стен, плотно окруживших её искалеченное тело, и, казалось, через секунду появится граф, чтобы спросить, что ей известно… Меррэ ненароком задела её, и иллюзия разбилась, осколками задев струну, зудящую внутри. Йоль облегченно выдохнула. Это случилось очень далеко отсюда, больше нет смысла бояться. Давным-давно случилось, а теперь у неё завелись новые страхи, со старыми нянчиться уже некогда. Она снова нацепила на себя все свои вещи и пошла за оборотнями. — Мягкий шаг? — переспросила Йоль, едва поспевая за ломанувшимся мальчишкой. — Какое странное имя… — Вот еще! Нормальное оно! Нормальное! Не то что ваши дурацкие обрывки слов, которые и не значат-то ничего! А моё — значит! Мягкий шаг, и шагаю я так мягко, что никто не услышит! «А всё потому, — мурлыкнула Меррэ, проскакивая вперед, — что этот дурак — особенный!» Мягкий шаг зашипел: — Только попробуй, меховая подстилка! Йоль улыбнулась, внезапно вспомнив их перепалки с вороном. Да, спокойное было время, очень спокойное… Каменный коридор превратился в лестницу, тёмную и крутую, но котам-оборотням это не мешало — их звериное зрение вполне справлялось с подступившей тьмой. Йоль вздохнула, решила, что очень не хочет свернуть на этих скользких ступеньках шею, и прошептала заклинание, позволяющее видеть в темноте. Силы истаяли, как весенний снег, и перед глазами запрыгали мушки, тихонько позвякивая. Зато теперь она могла отчетливо видеть, что справа ямка, а слева стена выпирает так, что обязательно треснет по ноге проходящего мимо человека. Магии всё меньше. Менталики всё больше. Она постепенно сжирала энергетические запасы Йолле и перерабатывала их. Теперь у неё не выйдет составить громоздкое заклинание без дополнительной подпитки. Жаль. Раньше она думала, что это просто фокусы, но эти «фокусы» не раз спасали ей жизнь. Она коснулась синего камешка, подаренного Охотником, и впитала в себя часть энергии. Он долго хранился в сундучке а Абероне, но когда пришло время выступать, Йоль отнесла его одному ювелиру, который сделал не слишком изящную, зато прочную подвеску. Что это за вид камня, он так сказать и не смог, так как работал только с золотом и серебром, во всю эту драгоценную суматоху предпочитая не ввязываться. Сказал, что похож по цвету на сапфир, да только издалека. А так пусть она идет к кому поумнее, у него вообще дел навалом, до свидания. Наконец, они достигли конца лесенки и ступили на такой же скользкий каменный пол. Эхо прокричало что-то вдали. Разворочанные, исколотые стены, больше похожие на природные пещеры, чем на творение рук человеческих, уродливыми сгустками выступали из тьмы. — Что это за место? — завороженно спросила Йоль, безрезультатно вглядываясь в темноту. «Ход из донжона прравительницы Лорраны за прределы горрода, — тут же ответила Меррэ. — Только ход этот давно завалило, да и спуск со стен обвалился, так что ни в донжон не прроникнешь, ни в сам горрод. А знаешь, почему? Говоррят, Прроклятые подоррвали его, когда осаждали Фейнстерр. Прросто потому, что им было лень с ним возиться! А потом отстрроили, только не все. А потом опять рразррушили. Смешные они, эти люди…» — Тогда к чему вы мне его показали? Мягкий шаг неохотно зашевелился, проходя вперед. Он вообще был на редкость раздражительным, всё время огрызался и недовольно сопел, и вообще ни в коем разе не походил на тех самодовольных и наглых котов-оборотней, о которых рассказывала Анжела. — Моз попросил. — И отчего вы на него работаете? «Не на него, а с ним», — поправила её кошка. — И вообще, хватит тут разнюхивать! — рявкнул Мягкий шаг. Эхо немедленно подхватило его слова и разнесло по всему ходу — нюхивать-хивать-вать… «Тут рраньше было мнооого ловушек, мрряу, но рразрряжать их оказалось забавным занятием. Осталась паррочка, идем, покажу!» Ловушки и правда были, причем не самые гуманные, рассчитанные на громко орущих и топающих преследователей. Ход строили явно умные люди, потому что куча ответвлений оканчивалась тупиком, в котором наглецов подстерегало какое-нибудь хитроумное устройство. И если сами беглецы забредут по глупости не туда, то обратно уже не выберутся. — Отчего его завалили? Или он сам обвалился? «Не было необходимости — сто лет прроцветания, если поклоняешься сумасшедшему имперратору. Да и к тому же, глупые детишки прравителей горрода как-то забррели в ловушку и померрли, мрряу, и ход уничтожили. С тех порр много брродяг и бездомных тут полегло, потом уж додумались не лазать сюда, мрряу!» — довольно прокомментировала Меррэ, отряхивая запачканную лапу. После того, как Йоль хорошенько изучила путь — на всякий случай, как в Игре — они пошли обратно к выходу, осторожно ступая по мокрым камням. Когда они подошли к проклятой лесенке, Йолле всё же поинтересовалась: — Мягкий шаг, так почему ты особенный? — Заткнись! — прошипел он, сжимая кулаки. — Не твоё это собачье дело, ясно?! И ты, меховушка, не смей говорить, я то я тебе уши надеру! «Он не умеет прреврращаться в кота!» — самодовольно ответила Меррэ. Мягкий шаг с воплем ринулся, но не на кошку, а на Йоль, сшибая её с ног. Он неожиданности та не успела среагировать, упала, натолкнулась на камень лопаткой, но потом включились инстинкты, и она тут же сбросила с себя шипящего и царапавшего её лицо мальчишку. Он отпрыгнул и кинулся в атаку снова, но Йоль лихо увернулась и подставила ему подножку, и теперь уже кот-оборотень катился по полу. — Эй, хватит! Прекрати! — крикнула она, примирительно вскидывая руки. На кота-оборотня это не подействовало, но тут между ними вклинилась Меррэ и прорычала: «Хватит, дуррак!» — Да она просто глупая девка! Зачем вообще она нужна? Она нас выдаст! «Ты — полукот, и не чуешь, а я чую! Так что молчи!» Остаток пути они проделали в гробовом молчании. Йоль так и подмывало спросить, что такого учуяла Меррэ, но после склоки внизу она всё не решалась, опасаясь еще больше усугубить отношения с котами-оборотнями. Когда Йоль снова выползла на свет, то чуть не ослепла. Она совершенно позабыла снять заклинание ночного видения, так что солнце, уже клонившееся к закату, буквально выжгло ей глаза. Пришлось спешно шептать слова отмены, а потом еще долго стоять, прикрыв веки, в надежде избавиться от рези. «Ну, пока, Йоль, мрряу, — мяукнула на прощание Меррэ. — Надеюсь, ты запомнишь мои слова». «Ты тоже собираешься напророчить мне что-то гадкое?» — спросила Йоль уже мысленно, потому как разговаривать с котами, пусть даже и в безлюдном переулке, очень подозрительно, а лишних ушей в ощетинившемся городе — пара тысяч. «И не подумаю! За тобой и так уже прриличный воррох прроррочеств тянется, моё ты не утащишь. Может, потом, когда ты с ними рразберрешься… У всех есть слабости, в которрых мы не можем себе отказать, мрряу, у нас, котов, это прредсказания…» Мягкий шаг развернулся молча, обдав Йоль на прощание обжигающим взором, и неспеша последовал за мохнатой подругой. Синге неслышно возник сзади, и Йоль вздрогнула. — Ты нашел дом той женщины? — спросила она, не оглядываясь. — Да. — Тогда веди. Вечером людей на улицах поубавилось, так что проталкиваться сквозь толпу не пришлось. Под ногами что-то хлюпало, и Йолле с удивлением обнаружила, что скучает по Аберону. Там не было этой… приниженности что ли… Солнце выжигало всю грязь, оставляя запекшуюся корочку и пыль, от которой раздирало грудь, а вардены и сурдийцы все ходили такие гордые, мол, не сломились мы, сильные, хоть горы сворачивай, а горы как стояли, так и стоят. Но лучше уж так, чем это месиво. Домик женщины с улицы неприветливо освещал улицы, собравшись и съёжившись, как большой кот. Йоль подошла к слюдяному окну, стараясь разглядеть, что там внутри, но не смогла, как ни старалась. Тогда она расширила сознание и уловила отголоски девяти человек. Девяти! В таком маленьком домишке! Йолле осторожно сортировала разумы, стараясь отыскать женщину с рынка, проклиная дурацкие окна, заляпанные грязью. И тут госпожа, которой поклоняются все игроки, неожиданно улыбнулась ей — кто-то вышел из двери, чтобы вылить мыльную воду. Йоль прижалась к стене — сумерки надежно скрывали её — и прищурилась. Это она! Явно она, хоть тьма и внесла свои исправления в чужую внешность. Что делать? Поговорить с ней? Что сказать? Как? Не посчитает ли эта женщина, у которой секунду назад была своя, совсем обычная жизнь, что лучше не связываться со всей этой магической белибердой? Женщина замерла, вглядываясь в остатки закатного пожара, и тяжело вздохнула. Пожалуй, посчитает. Не стоит ничего говорить. Подождать до конца войны? Нет, её запросто могут убить во время осады, а Йоль даже и не узнает. Нужно действовать сейчас! Она просто произнесет заклинание, а потом всё объяснит. Потом не будет иного выбора, кроме согласия! И Йоль зашептала. Огненные слова вылетали из её горла, сплетались из ткани мира, сбрасывая пыль тысячелетий, они сияли в звездном небе, освещая застарелый и обиженный мир. Огненные слова кипятили кровь. Ничего не происходит? Вновь, как с Талерикой? Что-то не так. Талерика всё равно впитала в себя заклинание, а сейчас оно ярко сияет на мировом полотне, мечась, и не зная, куда деться. Женщина все так же стояла и вздыхала. И тут мироздание пошатнулось, будто огромный, гигантский колокол зазвонил, предупреждая об опасности. Аура исказилась, полотно пошло стрелками, и Йоль почти слышала этот трескающийся звук. ЛОЖЬ, ЛОЖЬ, ЛОЖЬ! За ложь наказывают! И огненные слова, вспыхнув еще ярче, накопив необъятную силу, заискрились оттого, что некуда им было деваться, некуда идти — женщина оказалась подделкой, совсем обычным человеком, который сгорит, если в него поместить столь мощный ключ. И слова, охваченные злостью, оскорбленные обманом, лишенные пути, разорвались и отступили туда, откуда пришли — обратно в сердце Йоль.