Серые слёзы. Серая кровь

Роу ошалело хлопал глазами, всё еще не понимая, что происходит. С лица его стекала вода, и всё тело покрывали крупные сливовые синяки. — Он действительно не помнит, — проговорил Аркар, качая головой. Воспоминания, страшные, режущие, дробящие, они проникали из прошлого, сочились из потрескавшейся души, и Йоль была безумно благодарна судьбе за то, что в Видениях она по большей части чувствовала того, к кому была привязана. На этот раз к Роу. Который так и не прыгнул. Потому что он прыгнул раньше, когда решился спасти её. Два прыжка в один день — это слишком. Что происходит? За что его пытают? Почему хотят пролезть в его мысли? Он ведь совершенно ничего не помнит, только то, как спустился в подземелья, а потом очнулся с ножом в животе, когда собратья из Черной руки пытались его спасти. Вот и всё. Что там произошло, он не знает, не имеет ни малейшего понятия и почему-то не хочет иметь. Он помнит, как бежал за Йоль. Он помнит, как хотел словить её несмотря ни на что, потому что… Ну, потому что Уна. Потому что сестрёнка Энн принесла слишком много вреда, и, быть может, её поимка что-то исправит… Уна. Боль Роуэла зовут Уна. Жизнь Роуэла зовут Уна. Надежду Роуэла зовут Уна. Он живёт только ради неё, двигается ради неё, дышит, мыслит, желает, просыпается по утрам — всё ради его малышки Уны. Йоль хотелось разрыдаться. — Отчего это может быть? — шипящим голосом проговорил граф, склоняясь к магу. — Думаю, господин мой, он что-то узнал про неё, и она решила это исправить… — Это бред. Если она собиралась его убить, зачем стирать память? Это абсолютно бессмысленно, — граф упорствовал, но его выводы пугали: они рушили всю систему. Непродуманную систему — такие всегда рушатся. Роу выглядел несчастным, Роу чувствовал, что предал кого-то, вероятно, себя, и это причиняло Йоль неимоверную боль. Она безумно хотела дотронуться до него, успокоить, и в то же время столь же безумно ненавидела себя. Этот человек желал схватить её и притащить обратно в темницу, он шёл в подземелье именно с этим намерением, так что поменялось? Что поменялось там, в темноте, пока она сражалась с черноруким? — Как это вообще возможно? Разве ты не накладывал на него защиту от магии? — голос у графа звучал так жёстко, что даже Йоль хотелось вжать голову в плечи и убежать. «Меня тут нет», — ей приходилось напоминать себе об этом, чтобы не запрятаться подальше, желательно, в какой-нибудь очень тёмный угол, где никто и никогда её не найдёт. Вероятно, у Аркара в душе бродят те же чувства, но ему тяжелее — он-то по-настоящему здесь, он смотрит в полные ярости глаза графа, осознавая, что допустил ошибку, и совсем скоро ему придется за неё заплатить. Несмотря на недоумение Роу, внутри Йоль сверкнуло злорадство. — Да, господин мой, то есть… накладывал, господин мой, но я не думал… не ожидал, что кто-то попытается стереть ему память, господин мой… — Ты не думал. А должен был. Ты много о чём не думаешь, Аркар. Это проблема. Проблемы обычно решают — Перестраховка? — предпринял последнюю попытку Аркар. Граф Элистар покачал головой. «Я знаю твою боль, Элассо, — мстительно подумала Йоль. — Я знаю, куда бить. Не смей его трогать! Не смей трогать Роу!» — Нет. Глупая трата сил. Интересно, возможно ли наложить на человека заклятие, которое заставит его сделать что-то? Что-то против нас? Аркар немедленно закивал, словно деревянный болванчик. — Проверь его. Нападение было подстроено. Маг закивал еще сильнее, заикаясь, пообещал выполнить приказ, но от последних слов графа задрожал, будто в зимнюю ночь выбежал на улицу в одной рубахе: — И потом зайди ко мне. Я хотел бы обсудить все твои действия… …Йоль открыла глаза и выдохнула. Больно. Она знала, что так должно быть — все её силы испарились. Над всем этим она подумает позже. Потом. Не сейчас — сейчас она будет лежать и потихоньку умирать. *** То, что Талерика чуть не погибла в Фейнстере, нисколько её не беспокоило. То, что её потом отчитали — тоже, тем более что отчитали её не так уж и страшно. «Ты не подумала о нас!» — ха! У неё не было времени думать. Нужно действовать, а не размышлять по сто лет, а то так немудрено проворонить свой шанс! Недалеко группа сурдийцев о чём-то спорила. Жители жаркой Сурды сами по себе были очень горячими, но воспоминание о брате короля Оррина всколыхнуло в Талерике безумное чувство — рядом с ним она не ощущала себя почти влюбленной. Рядом с ним она точно была влюблена. — Ты хоть понимаешь, что ты натворил?! — медвежий рёв разрезал её мысли, как нож масло. — Ты глупый мальчишка, ты же мог умереть в дороге! Да как тебе вообще в голову такое пришло?! Ты же… ты же… — Полуживой? Или полумёртвый, папа? — Нет, ты — маленький глупый мальчишка, который завтра же отправится обратно в Сурду и не вылезет оттуда до тех пор, пока не закончится война! — Ты не посмеешь, папа. Я всё равно скоро умру, и нет разницы, где, а я хочу умереть здесь, рядом с тобой и великими свершениями, я хочу видеть битвы и победы, хочу чувствовать себя частью судьбоносных побед, хочу говорить с воинами, что принесли нам мир, вот что я хочу, и ты не отправишь меня назад, потому что теперь дорога точно меня убьёт, а если отправишь, я сам себя убью, не знаю как, но убью, так что не смей! «Маленький глупый мальчишка» тараторил как безумный, и Талерика уже на полпути утонула в его речи. Заинтригованная, она пошла на этот голос, похожий на шальной горный ручей, и внезапно наткнулась на Джормундура, командующего войсками, а перед ним в тени шатра стоял совершенно белый парень, такой тощий и хилый, что ну никак не походил на прежних знакомых Талики. Глаза у него были странными, будто подёрнутыми какой-то плёнкой, а белые волосы топорщились ёжиком, неаккуратные и совершенно запущенные. Джормундур горестно вздохнул и потёр переносицу. — Только не брей тут собак, будь добр, — сказал он на прощание. Парень хмыкнул и ещё долго смотрел в спину уходящему военачальнику, а когда тот совсем скрылся из виду, перевёл взгляд на Талерику. Та улыбнулась и шагнула вперёд, но дорогу ей тут же преградили два стражника. — А ну-ка уйдите! Перед смердами так вставать будете! — рявкнула она, трясясь от гнева, но они не шелохнулись. Мальчишка немедленно окликнул их: — Да пропустите же вы её, это же Талика Бранвен, привет, а я Гэльти, ты знаешь Йоль, да, я тоже знаю, она такая забавная, говорят, вы уезжали из лагеря на пару дней, а куда, кстати, красивая сабля. Талерика помотала головой, потому что пропустила половину слов и две трети смысла. — Ещё раз — ты кто? — Гэльти я, сын Джормундура, а ты сбежавшая крон-герцогиня, невероятно, и зачем ты это сделала, хорошо ведь жила, хотя нет, чего я спрашиваю, сам же такой! — А чего ты весь белый? — Болезнь такая, альбинос я, да у меня ещё куча болезней и пара проклятий, а всё оттого, что мою маму взяли в плен, когда она на сносях была, и побили сильно, папа еле её вытащил, а потом я такой родился, а маги у нас, знаешь ли, глуповатые немного, хотя нет, много, так что я весь больной, вот. — А ты умеешь говорить нормально? — Я нормально говорю, дай саблю посмотреть. Талика пожала плечами и с приятным свистом вытащила клинок. Когда она вручила его Гэльти, то заметила, как тяжело ему держать оружие. «Какой слабенький!» — насмешливо подумала она, прищурив глаза. С лёгкостью, даже немного рисуясь, приняла Удачу обратно и милостиво предложила: — Хочешь, пойдём на ристалище, посмотришь, как я фехтую? — Хочу, но не могу, меня солнце сильно обожжёт, и к тому же я ничего не увижу. — Почему это? — У меня зрение плохое. Я почти слепой. Теперь Талика поняла, отчего у него глаза будто дымкой подёрнуты. Но как ни странно, она его нисколько не жалела, потому что таких людей, их нельзя жалеть, они сами себя не жалеют и другим не позволят, потому что начнёшь — и потом уже не остановишься, так много у них всего. У таких людей будто золотой ихор из ран сочится. — Я тебе тогда тут покажу, — заявила она, принимая боевую стойку. — Вблизи. Можешь даже наклонится. Смотри, вот так делают прямой выпад… *** Дес выдохнул пар. Ночи становились всё холоднее, хотя трагизма Йоль по этому поводу он не понимал. Как ему казалось, холодно — ну и ладно, нашла тут проблему. Впрочем, он сюда пришел не рассуждать о бренности жизни. Он сюда пришел по делу, знаете ли. Берг большой, но незаметной тушкой крался в темноте, сжимая воркующий комочек. Не так давно (читай, пару часов назад) ему совершенно случайно попался на глаза документ, который сестрёнка Энн оставила у себя на столе. А затем её совершенно случайно позвали разобраться в чьей-то ссоре. Сейчас. Немедленно. И ей, разумеется, пришлось выйти, ведь она же сестрёнка Энн, поверенная Насуады, да и вообще, это её любимое занятие — в ссорах разбираться. А потом Дес обронил, что вардены намерены сначала разгромить Мелиан, а только затем двинуться на Фейнстер, но вот только людей маловато. Так что они (быть может, это не точно, не думайте тут, что он тайны разбазаривает) собираются послать небольшую группу диверсантов (как в Фейнстере, но только потише и поумнее), чтобы захватить правящие круги (или перерезать им глотки, кто знает), а затем шантажом вынудить город сдаться. Подорвать его изнутри, так сказать. Мелиан слишком мал, чтобы кто-то мог решить, будто он нужен армии, так что с этим трудностей не возникнет. Берг согласно кивал, Берг одобрял, даже советовал послать побольше людей на всякий случай, а потом ночью настрочил сообщение своим друзьям и крался теперь во тьме, чтобы с утра выпустить голубя. Вместе с Десом рядом сидел Кледвин, мальчишка из людей Хальфреда. У него был талант к магии, и Дю Врангр Гата давно пыталось заполучить его, обосновывая это тем, что неслед такому опасному объекту разгуливать без присмотра, но он наотрез отказывался. Те в ответ оказались его обучать, но Хальфред как-то исхитрился и нанял магов из Аберона. Хальфред вообще был мастером исхитрения. — Ну и как там делишки? — поинтересовался Дес, глядя на тёмный силуэт вдали. — Как-как, — проворчал Кледвин, — плохо. Не знаю, откуда, но на нём прорва защитных чар. И это ещё те, что я смог обнаружить! А я, знаешь ли, не эльф, так что обойти их вряд ли получится. Держу пари, тут Трианна поработала или Велгерт, но помочь нам они точно не согласятся — они меня не очень любят. Ну как… ненависть ко мне заполняет их от макушки до пяток, так яснее будет. — Не знаю как ты это устроишь, парень, но я должен прочитать это проклятое письмо! Мало ли что этот старый хрыч там понапишет… — О, ты умеешь читать? — Не нарывайся, малец. Рот заткну, и ничего ты не сделаешь. «Почему не этот малец из Грар’Кин? Почему шавка королька Оррина?» — в каком-то непонятном порыве отчаяния подумал Денсен. Кледвин недовольно заворчал, но больше ничего говорить не стал. Потом предложил идею: вряд ли Берг будет сидеть рядом с голубем до рассвета, скорее всего, оставит его где-нибудь и уйдет. На почтовых птицах навешана уйма заклинаний от хищников, дождя, ветра и прочей ерунды, так что беспокоиться не о чем. — Но нет заклинаний от слепоты и глухоты, — победно закончил маг. — Мы его полностью обездвижим, прочтём письмо и отправим в полет. Дес пожал плечами, вглядываясь во тьму — парень оказался прав, Буль возвращался, но уже без птицы. Разведчик подождал, пока старик совсем не исчезнет из виду, затем — пока Кледвин прошепчет заклинания, подкрался к голубю и аккуратно отвязал письмо. Кратко и ёмко Берг расписал именно то, что утром ему с таким упорством внушали Дес и Йоль. *** Насуада застонала — день был тяжёлый. Она уронила голову на руки и даже не подумала взглянуть на Йоль. В последнее время передвигаться всё тяжелее — после победы на Пылающих равнинах прошло уже много времени, воодушевление солдат постепенно сходило на нет, и лишь удачная вылазка Эрагона хоть немного подняла их боевой дух. Зачем там Всадник шлялся по Империи в одиночку, Йоль не интересовалась и даже не собиралась это делать — этот вопрос её никоим местом не касался, и она даже не была уверена, что когда-нибудь коснётся. — Никого там нет? — почти с отчаянием поинтересовалась предводительница варденов. Йоль выглянула в маленький зазор между тканями, закрывающими вход в шатёр. — Никого. — Слава Улункуну! — Ты уверена, что это хорошая идея — принимать посетителей? — Разумеется. Мне нужно знать, что тревожит людей, нужно решать их проблемы, чтобы они продолжали поддерживать меня. Но вид у неё при этом был такой замученный, что у Йоль сжалось сердце. Нельзя человеку в таком состоянии представать перед целым войском — оно его просто задавит. Предводительнице нужно снять напряжение и немного отдохнуть. Немного — потому что много она всё равно себе не позволит. — Идём, — Йоль подняла лук и закрепила за спиной колчан. — Нам пора. Насуада забеспокоилась — усталость плохо на неё влияла: — Что ты имеешь в виду? — Ты весь день сидела и слушала, как кто-то жалуется. Хватит с тебя. И это я тебе за тебя же и говорю — хватит! Бери лук, и пошли потренируемся, впереди ещё полно сражений, так что лишним не будет. Насуада вздохнула, пробормотала что-то вроде «нет, нельзя, не пойду, еще столько дел», но потом призадумалась, пару секунд глядела в пустоту, затем резко встала и заявила, что действительно хватит. Подозвала Фарику, чтобы та помогла её переодеться в лёгкое охотничье платье, достала из резного сундука своё оружие и уверенным шагом направилась вперёд. Йоль только оставалось удивляться, как после такого тяжёлого дня предводительница может держать идеально прямую осанку и гордо вскидывать подбородок. Искусство, которое прививается Игрой — не показывать слабость. Никогда. Ни малейшего признака. Ночные Ястребы следовали за своей предводительницей с суровыми лицами, ургалы тяжело дышали и производили неприятный запах, но в целом всё было терпимо. Люди оглядывались на Насуаду, та кивала им и отвечала улыбкой будучи даже в момент сильнейшей усталости не в силах перебороть свою натуру. Некоторые старались подойти к ней с очередной жалобой, но останавливались, увидев оскаленные клыки серых гигантов и недовольные взгляды гномов. И только два стражника-человека вежливо, но жёстко объясняли просителям, что приём у госпожи уже закончился, и сейчас у неё другие дела. Когда они подъехали на ристалище, людей там оказалось немного, да и те из уважения к предводительнице быстро ушли. Насуада скинула лук с плеча, красивый, резной, гномьей работы, и прицелилась. Вжух. Не точно. Не в середину, хоть и близко. Ночная охотница сжала зубы так, что они заскрипели. Усталость убивала её выдержку. Хорошо, что тут уже не было людей, иначе они бы заметили, что их предводительница просто человек, а такого допустить нельзя. Пусть лучше она остаётся полуобожествлённой фигурой, которая ведёт их к победе. Йоль всё думала, выстрелить ли ей тоже немного мимо, чтобы расстроенная Насуада не расстроилась еще больше, но та произнесла полным горькой насмешки голосом: — Что раздумываешь? Всегда выкладывайся на полную. И Йоль выстрелила точнёхонько в яблочко. Насуада прицелилась ещё раз и снова промахнулась. Охваченная злостью на саму себя, она стреляла и стреляла, попав в самую середину лишь три из пятнадцати раз. — Я бы никогда не сумела так управлять людьми и Игрой, как это делаешь ты, — зачем-то сказала Йоль, когда они пошли за стрелами. Но Насуада только покачала головой: — Это не оправдание. Я потеряла навык. — Верни его обратно. — Думаешь, это так легко? — Я и не говорила, что это легко. Но возможно. Насуада фыркнула: — Не читай мне морали! Я их выслушиваю каждый день: «мы должны получить оружие, мы хотим», «нам нужно больше власти», «нам нужно это, нужно то»! Она снова фыркнула, вернулась на место и выстрелила. — Знаешь, это на самом деле тяжело… Но есть вещи, которые должны быть сделаны. Никто за тебя их не сделает. Никогда. Иногда я чувствую, как ломаюсь (если ты кому-то скажешь, ты умрешь). Пополам ломаюсь или на три части. На четыре. На десять. Иногда мне кажется, будто это невозможно, а потом я вспоминаю самую невероятную женщину в истории и осознаю — если у неё получилось, получится и у меня. Йоль вопросительно подняла бровь. — И кто же это? — Королева Марельда. Она подняла восстание против Гальбаторикса и проклятых. Ты представляешь? Против настоящих Всадников! Она сделала то, что не смог сделать весь Орден — отвоевала свою свободу. У неё была железная воля и совсем не королевская внешность. Это сейчас в хрониках пишут, что она была стройна словно березка, грациозна как лань, а волосы у неё были цвета заходящего солнца. На самом деле она была маленького роста и абсолютно рыжая. С ног до головы. Знаешь, быть может, она и оскорбилась бы, услышав мои слова, но она была похожа на крестьянку. Я такая же — я не похожа на людей, среди которых живу. И я знаю, что их это волнует и злит, но всё равно иду вперёд, потому что в другое время женщинам не позволяют это делать. И если я всё-таки одержу победу, то сделаю всё, чтобы это изменить! Насуада вдохнула ночной воздух. Сейчас темно. Она имеет право на всё, что хочет. Вообще-то она всегда имела на это право, но редко им пользовалась, иначе всё, что она с таким трудом строила, развалится, будто замок из стекла. Вся её жизнь и была стеклянным замком — одно неосторожное движение, и он рассыпется на куски. — Она была похожа на факел, она горела, когда на Броддринг опустилась тьма. Знаешь на самом деле «сурда» — это устаревшее слово, которое значит «костёр». Символично, правда? Она всегда отличалась железной волей. Когда их замок разрушили, она почти сразу отправилась на поиски верховного священника, который имеет право её короновать. Ни криков и рыданий по погибшей семье. Нет, она начала действовать сразу. Отправилась на юг и собрала сопротивление, и под её флаги стали стягиваться все, кто желал свободы. Знаешь, если честно, я совсем не понимаю, почему Гальбаторикс просто не вылетел на своём драконе и не сжёг их, и, наверное, мы этого никогда не узнаем, но факт остаётся фактом — ей удалось создать свободную страну. Насуада тяжко вздохнула. Закат сиял оранжевым, разливаясь по небу и чем-то напоминая Пылающие равнины. Ветер доносил звуки лагеря — крики, споры, иногда даже смех. А Йоль решалась признаться или нет в том, чего порой сама не понимала: — У меня тоже есть человек, которым я восхищаюсь. Тоже женщина. Она великолепно управляется с людскими чувствами, угадывает намерения, обводит вокруг пальца, но не ради себя, а ради блага других. Она сильная, она смелая, она сделает всё, что в её силах, чтобы достичь цели, она не боится осуждения и принимает трудные решения, которые никто никогда бы не принял. Я восхищаюсь ей больше, чем восхищалась хоть одним человеком в моей жизни. — И кто же это? — Насуада наложила на тетиву последнюю стрелу. — Это Насуада, Предводительница варденов, Ночная охотница. Вжжжух! В самую середину. *** Талерика прищурилась — солнце бьёт прямо в глаза. Синге стоит неподвижно, но она-то знает, какой он на самом деле быстрый, будто ветер, будто молния, будто призрак в ночи. Будто неживой. Его меч, обмотанный тряпкой, всё-таки сверкает, всё-таки пробивается блеск золота сквозь грязную ткань. Такой просто так не скроешь. Она прыгает вперёд, резко так прыгает, быстро, по крайней мере, ей так кажется, но Синге оказывается там первым, куда бы она не направилась. Она делает выпад, он блокирует так, что её отшвыривает. Он атакует обманным манёвром сверху, но Талика знает, что сейчас он ударит слева. Парировала бы, да скорости не хватает, так что она падает на землю, хватаясь за рёбра. — Да уж! — она выплюнула песок и попыталась вдохнуть нормально. — Да уж… И в этом «да уж» звучала и безмерная злость на саму себя оттого, что не успела, не смогла, и разочарование, и побитая самооценка, и страдание от боли в боку. Синге подает руку, и Талика хватается. Благодарность есть (где-то глубоко внутри), ведь фехтуют они уже около часа, но Талерика просто притворяется, что она леди. Она не против побыть леди — они такие красивенькие и изящненькие — только недолго. — И где ты только достал такой меч? Быстрый и красивый? Синге пристально на неё смотрит, и она осознаёт, что он никак не может подобрать слова. Слишком их много, слишком они разнообразные, и как бы их так соединить, чтобы получилось понятно? — Мы были на острове, где раньше жили драконы. И Всадники. Мы пошли туда за сокровищами, а нашли смерть. И этот меч. Я взял его, потом командир отобрал. И я сошёл с ума. Я убил всех, кроме Деса. Сначала — командира, потом остальных, они на меня набросились. Дес не набросился. И поэтому выжил. — Постой, постой… Врёнгард что ли?! Как вы туда попали? Он же мёртвый! — На корабле. — Но… э… как? — Доплыли. Там воздух был отравлен, но с нами был маг. А этот меч торчал в животе скелета. Кто-то убил себя. Всадник. Это и прокляло клинок. Наверное. Так тот маг сказал. — А что за… Но Синге уже качал головой, ясно давая понять, что так тщательно собранные слова закончились. Он принял боевую стойку и сделал выпад вперед, целясь в подмышку, и Талике ничего не оставалось, кроме как защищаться. *** — Что-то я сомневаюсь, что нам тут будут рады, — пробормотала Йоль, оглядываясь по сторонам. Подготовка к свадьбе шла полным ходом, и вокруг столпилось много зевак — еще бы, сам Роран Молот женится! Да на какой красавице! Но поверенная Насуады чувствовала себя неуютно — она ни разу не бывала на каких-то увеселениях, так что не имела ни малейшего понятия, чем тут, собственно, нужно заниматься. Талерика пищала от счастья, сжимая красивую подвеску с эмалью — подарок для Катрины, Денсен где-то раздобыл бутыль отличнейшего эля. — Ты подарок притащила? Знаешь, что я думаю? Что эта свадьба потом плавно перетечет в гигантскую гулянку, и те, кого сегодня отправили в караул, сточат все зубы от зависти. Да и вообще, ты — сестрёнка Энн, тебе уже всё можно. — Не ори, — Йоль оглянулась, но восторженные люди ничего не заметили. — Ой, Йо-Йо, да все уже знают! Больно много ты светишься! Йоль поморщилась. Не нравилось ей всё это, не нравилось, но… Но сколько напряжения она выдержала за последнее время, так ведь и с ума сойти недолго. Нужно немного расслабиться, нужно ослабить струну внутри, а то она действительно лопнет, и что тогда останется? Кто сошьёт её обратно? Столько задач, столько дел — она никогда не называла их проблемами, иначе потом будет тяжелее. То, что можно решить, пусть и долго, пусть и с огромным трудом — не проблема. Всего лишь очередной шаг к цели. Но сегодня можно не шагать, сегодня можно отпустить все мысли. Она подумает об этом завтра. Сегодня у неё есть Синге, который не пьёт и всё время настороже. Ему не сложно, он не человек. Так что он прикроет спину. Он будет её глазами и ушами, пока она никуда не смотрит и ничего не слышит. — Ладно, — прошептала она сама себе. — Ладно. Только сегодня. Ничего плохого не случится, если я на один вечер перестану быть собой… Воздух прорезал звук горна. Второй сигнал разорвал на куски землю. Третий — спалил дотла сердца. Кажется, они успели забыть, что они на войне, и главная гостья тут — смерть. И ещё один интересный факт, не знаю, специально ли Паолини это сделал: CADOC m Welsh Derived from Welsh cad «battle». This was the name of a 6th-century Welsh saint who was martyred by the Saxons. Образован от Валлийского cad (битва). Это имя из 6 века, принадлежало валлийскому святому, которого замучили саксы.