Серые слёзы. Серая кровь

Гальбаторикс. Его лицо, страшное, жуткое, похожее на посмертную маску, вдруг кривится в ухмылке. Вокруг всё расплывчато и неточно — разум вам не картинка, он не может показать каждую деталь. Суть — вот что он отображает, и сейчас суть была в людях, что толпились в тронном зале, и в голосе, завораживающем, пленяющем, и голос этот твердил одно — отдайте вашу душу в обмен на жизни ваших родичей. Человек, в чьей голове застряла Йоль, колебался. Но тут голос принялся расписывать все ужасы войны, боль и страх, что поджидают беззащитных женщин и детей, голод и страдания, которые навалятся на них, потеряй они своего кормильца, и солдат дрогнул. Он представил свою жену, хоть и не красавицу, но добрую и отзывчивую — как такой нежный цветок выживет без него? Представил детишек, двух сыновей и малышку-дочку, которые радостно его встречали, и его сердце дрогнуло. Что ж, это война, а на войне смерть — обычное дело. Будем считать, что он умер. И стала вокруг тьма, а позади — какие-то слова, непонятные, жуткие, на странном варварском языке, какие точно, Йоль так и не разобрала, потому что воспоминания человека, не знавшего эльфийский, всё исковеркали до неузнаваемости. И сознание затянула пелена, не осталось страха, беспокойства, ничего не осталось. Император следил, а потом подошёл и погрузил в руку лезвие ножа, и оно прошло будто сквозь масло, хлынула кровь, но уже-не-человек не ощутил даже малейшего беспокойства, равно как и желания вытаскивать эту штуку, которая нисколько не мешает… Копьё в груди. Ну и пусть торчит, не страшно. Нет боли, нет страха, только желание рвать проклятых варденов, которые виноваты в том, что развязали эту бойню. Так получайте, собаки, получайте! Хотели крови — вот вам кровь. Да только вам, жалкие псы, вам-то больно, вы-то воете, ну и войте дальше, да погромче, чтобы остальная падаль тоже услышала! Другая голова — Йоль перебросило — молодой парень, вспоминает любимую. Ради неё всё это, ради неё и их нерождённого ребёнка. Что с ними станется? Клинок полоснул по горлу, но это мелочь. Броситься вперед, перегрызть глотку. Еще один человек, совсем старик. У него дома тоже осталась семья, старуха да внучата, которых он уже не смог бы накормить да напоить, сын-то погиб в той битве на Пылающих равнинах, а жена его умерла с горя, а у двух других сыновей своей ребятни и забот по горло. Совсем мальчишка (ему выбило один глаз, а второй постоянно заливает кровью, так что он машет мечом, даже не глядя по сторонам). Он — преступник, мелкий воришка. Ночью пролез в дом, но со страху прикончил девчонку, которая его услышала и захотела остановить. Его бы казнили, но пришел посланец Императора и предложил стать воином, не чувствующим боли. Либо смерть, либо это. И он выбрал это. Он выбрал еще несколько дней жизни, да только это не жизнь вовсе — бродит будто во сне, не зная, кто он, чего хочет, когда и зачем. Йоль потянуло в следующее сознание, она уже не контролировала себя. Она уперлась изо всех сил, но какая-то неведомая сила будто затянула её в ловушку, и Дочь Спайна билась, металась, но никак не могла выбраться из бесконечной вереницы страдающих разумов. И кто-то ухватил её и потянул на себя, кто-то подал ей руку (вернее, мысль) помощи, и она уцепилась за эту мысль, которая вытянула её из омута чужих страданий… «Жива?» — поинтересовалась Трианна почти безразличным голосом. Почти. Йоль показалось, или в нем звучали нотки разочарования? «Жива, — она кивнула, хоть колдунья и не могла её видеть. — Ты меня вытащила?» «Мы с тобой были связаны. Меня бы тоже затянуло. Похоже, этот барьер выставило не одно сознание, его кто-то подстраховал. Он тебя и словил. Тоже мне, мастер взламывать мысли!» Йоль была почти уверена, что главная волшебница фыркнула. И разорвала связь. Йолле открыла глаза — рядом Финист и его лучники. — Ближе, ближе, — услышала она его невнятное бормотание. Прямо на него бежал безумный воин, бежал прихрамывая, подволакивая вывихнутую ногу. Когда он приблизился на пятнадцать шагов, Финист выпустил стрелу, и она вонзилась солдату прямо в глаз с такой силой, что вышла с другой стороны. Йоль только скинула лук, чтобы помочь, как земля пошла кругом, будто превратившись в топь, и затянула прямо в себя. …Они поплыли туда в надежде отыскать сокровища. На Врёнгард. Вот глупцы. Хорошо хоть мага с собой прихватили, потому что воздух там оказался отравленным, дома — разрушенными и разграбленными, а леса — полными всяких тварей, не имеющих названия. Вестейн вел их уверенно и смело, будто знал, что да как, и у Синге постоянно возникало ощущение какого-то подвоха, будто их вожак не все им сказал, будто скрывает что-то очень и очень важное. Он помнил тот самый момент, когда Вестейн заявил, что у них появился богатый и влиятельный клиент, который желает поглядеть на драконий остров. И группа наемников, надо бы сказать, лучших в своем деле, радостно заулюлюкала, услышав, какую сумму им собрался выложить Флоси, какой-то умный маг из Белатоны. впрочем, даже окажись он не из Белатоны, этой своре собак было бы все равно. Их кровь сгнила давным-давно, и остров это доказал, объявил во всеуслышание. А Флоси, уже немолодой, но всё ещё крепкий, всё время суетился, а оказалось, что у него и крови-то нет, только одна вода. Он все твердил, что это наследие, великое и непостижимое, а Синге считал, что все тут постижимо — просто один безумец нашел еще кучку таких же и всё уничтожил. Вот и весь сказ. В общем-то нечего добавить, но маг постоянно что-то добавлял, он вообще считал своим долгом вставить лишнее слово в любой разговор. — Как думаешь, — однажды заметил Дес, — а скоро его наши парни прикончат за его тарабарщину? Синге только ответил, что Флоси им еще должен, так что никто его пока убивать не собирается, и лично он, Син, этого не допустит. Правда, куда короче. Когда они взобрались на огромный дом, который, как сказал Флоси, был выстроен специально для драконов, то ахнули. Кто-то цинично рассмеялся, кто-то презрительно сплюнул. Да, все они были самовлюбленными сволочами, но никто не любил самоубийц. Это — всего лишь трусы, которые думают только о себе, которые зациклены лишь на своей собственной персоне. Пронзенный золотым мечом скелет давал недвусмысленное объяснение тому, что, собственно, здесь произошло, потому что руки его покоились прямо на рукоятке, сжимая её так, чтобы вогнать лезвие в живот как можно глубже. — Вот тебе и твои великие Всадники, колдун! — хмыкнул Вестейн. Подал знак Синге, и тот вытащил меч и протянул вожаку. И тут будто молния пронзила — мой. Вот что он решил в ту самую секунду — мой меч. И ничей больше. Син так и не понял этого чувства, потому что Вестейн сразу же забрал клинок. — Ни один Всадник так не поступил бы! — напыщенно ответил Флоси, но кто-то из их парней расхохотался: — Ой, ли! Тоже мне, великие воины! Тьфу, трусы поганые! Хотели разбраться — вот и разобрались бы по-хорошему! Пивасика хряпнули, пару раз в морду дали, повякали, кто там чем бесит, и все, все довольны. — Всадники никогда так не поступили бы! — снова начал свою заунывную песню маг. Дес подошел к нему, заграбастал и доверительно поведал: — А зря, мой наивный друг! Хорошая пьянка и не такие проблемы решала! Той ночью Синге не спал. Он все думал и думал о мече, его золотистое сияние не давало ему покоя, и имя его, Синге точно, бесповоротно, абсолютно знал, что имя его — Сингвет. Iet gul singvet. Он принадлежит только ему! Нет, проклятье, нет! Это добыча Вестейна, так ведь заведено, это правило — то, что он выберет, то его, а он выбирает первый, вожак же! И одно навязчивое желание постоянно появлялось где-то на задворках сознания — взять. Забрать, прикоснуться, снова почувствовать легкость, необычайную балансировку, стремительность… — Что ты делаешь?! Что ты, черт подери, делаешь, придурок гребаный?! Вестейн держался за живот, распоротый живот, но внутренности уже вываливались наружу, Дес прыгал рядом, размахивая клинком, остальные ребята с ужасом глядели на него, Синге. Что происходит?! Что случилось?! Почему все на него так смотрят?! — Предатель… Кто — он?! — Убить его! Дес ринулся к нему, но не успел Синге замахнуться как оказалось тем самым мечом, как напарник увильнул и встал спиной к спине. По всему телу побежали мурашки. — Ну?! — рявкнул Дес, вообще имеющий привычку орать, когда был чем-то недоволен. Правда, сейчас он не просто недоволен, он разъярен. — Ну?! Кто первый?! Кто готов сдохнуть?! …Утро они встречали в крови. Мертвые тела лежали в неестественных позах и блестели от крови. Кровь на камнях, на земле, на траве. Кровь на золотистом клинке, который Синге сжимал со свойственным ему упорством. Кровь на руках. В живых остались только они с Десом и Флоси, который то ли благоразумно, то ли трусливо спрятался подальше от обезумевших наемников. — Это все меч, — сказал Синге. — Ага, меч, — подтвердил маг, подходя поближе. Он смотрел на клинок и смотрел, водил вокруг руками, проделывал какие-то пассы и что-то нашептывал, но так его и не коснулся. — А чего, трогать боишься что ли? — хмыкнул Дес. — Трогать? О, нет, мой друг. Трону — и все, я покойник. Он проклят, я полагаю, и любой, его коснувшийся начнет страстно желать его. Желать им обладать. Если этого не произойдет, проклятье сведет человека с ума. У меня против господина Синге нет ни шанса, как я сегодня убедился. — Я немного эльф. Это не поможет? — О, да ты полон загадок! Нет, боюсь, что даже это не поможет. Проклятья Всадников очень… ветвистые. Сложные. А уж Всадников-самоубийц, кем бы он ни был… Хотя, возможно, он потерял своего дракона… — Это женщина, — прервал их Дес. — Что? — Женщина, говорю. Баба. Оно и понятно, бабы-то они все нервные, чуть что — и в истерику. А эта, видимо, одной истерикой не удовольствовалась, еще и пузо себе вспорола. — А вам, господин Денсен, откуда такие подробности известны? — Оттуда! — огрызнулся Дес и ушел искать воду, потому что кровь уже превращалась в корочку, которая неприятно стягивала кожу. Син тоже это чувствовал, но Флоси не договорил, поэтому приходилось терпеть. — В любом случае, господин Синге, ты за своим мечом смотри. Потому что если кто-то его коснется, даже мимоходом, даже одним пальцем, то он непременно попытается тебя убить, а уж хотеть коснуться будут все, я и сам еле держусь, если позволите, я отсяду немного. Да и вообще, надо бы нам уплывать отсюда. Нехорошее это место. Синге только вздохнул, встал и поплелся за Десом, чувствуя угнетающее желание последовать примеру той безымянной Всадницы и вспороть себе брюхо. И правда, место нехорошее. …Йоль открыла глаза так резко, что мир (а вместе с ним и Финист) поплыли. — Ну и дрянь с тобой творилась, девочка. Вся тряслась, глаза выкатила, — проговорил лучник, прицокивая языком. — Поднимайся, поглядишь на представление. Представление? Пока она валялась в приступе, случилось что-то интересное? Но поднявшись, Йоль тут же согнулась пополам, такая резкая боль пронзила голову. Мир пошёл кругом, а к горлу подступила тошнота. Дочь Спайна схватилась за руку Финиста, чтобы не упасть, дотронулась до подвески и вытащила как можно больше энергии. Тошнота и головокружение прекратились, но в горле всё-таки что-то засело, что-то до коликов неприятное. Йоль попыталась было расширить сознание, чтобы поискать Талику и Деса, но внезапно осознала, что если сейчас сделает это, то её голова просто лопнет. Нет, нет, нет, их надо найти! Надо убедиться, что они в порядке, что они живы! Йоль предприняла ещё одну попытку, но закричала и схватилась за голову. Слишком много ментальной магии на сегодня, слишком много сильных противников голова же она как мышцы — если долго её нагружать, может и отказать. Йоль выругалась. Нужно куда-то идти, нужно что-то делать, а она так устала! Пока они шли, усталость растекалась по телу, словно яд, но по счастью их цель оказалась близко — плотно сомкнувший ряды конный отряд, во главе которого стоял король Оррин и что-то яростно кричал. Ни шагу назад, но как тут не отступить, когда прямо на тебя ползёт такой монстр — окровавленный изрубленный человек, которому давно уже следовало лежать мёртвым посреди множества трупов, усеявших собой поле битвы. А он, вопреки всем законам, всё шёл и шёл прямо на вооружённых людей да ещё и будто назло смеялся, смеялся, смеялся… Оррин был ранен, но никто из заклинателей не спешил его лечить — все как заворожённые смотрели на имперца, что находился в двадцати шагах от них. — Каждому, кто сойдёт с места, я сам голову отрублю! Клянусь короной Ангварда! — рявкнул король, заметив какое-то движение среди воинов. Имперец был похож на ежа, так много стрел торчало из его тела, щит его был пломан, меч погнут, но самым пугающим было вовсе не это, а его жуткий клокочущий смех, от которого по телу пробегали мурашки липкого ужаса. Оррин потребовал у существа ответов, и ещё больший ужас разыгрался среди воинов, когда безумец ответил: — Человек… Я — человек. «Да, — с бесконечной тоской подумала Йоль. — Человек. И это мы сделали его таким. Мы со своей войной. И Гальбаторикс со своим безумием». А король всё выспрашивал и выспрашивал, а жуткий человек рассказывал ему то, что Йоль уже видела в их головах. «Ты не можешь причинить мне боль», «теперь наши семьи будут жить в достатке», «мы никогда не перестанем тебя преследовать… не перестанем убивать», «тебе остаётся только умереть» — он кричал и смеялся, смеялся и кричал, и Йоль всё никак не могла понять, этот смех — ошибка в заклинании, или Гальбаторикс специально его сделал, чтобы врагов мутило от ужаса и отвращения? Имперец схватился за стрелу, торчавшую в его ноге и потянул, и Йоль прямо-таки ощутила безумную боль, которая должна была пронзить его тело, будь он живым. Но он был… хм… полумёртвым, пожалуй. Он наложил стрелу на тетиву, и Йоль только успела шепнуть: — Moi linje*. Что означало «измени направление», и стрела вонзилась одному из варденов в левую руку, а не в сердце. Остановить её полёт с такого расстояния Йолле не смогла бы, слишком много сил для этого требовалось, а вот сместить курс — вполне. Но если бы она совсем отклонила стрелу, то та бы попала в кого-то другого, возможно, задев жизненно важные органы. Так что оставалась только рука. Она не знала, зачем это сделала. Там же полно заклинателей, так к чему именно она должна спасать этого человека? А, проклятье! Зачем отвечать на этот вопрос? Захотела спасти — спасла. Вот и всё. — Пристрелите его! — Оррин кричал, как безумный, он почти стал безумцем посреди всего этого сумасшествия. В тело имперца вонзались стрелы, но ни одна из них, в какое бы место она ни попала, так и не смогла его остановить. Йоль вскинула лук, прицелилась… нет, нужно позволить королю прикончить эту тварь, это будет как символ, как знак — их можно победить. А если он умрёт от случайной стрелы, то о знаках можно забыть. Поэтому она пробила ему коленную чашечку, а второй стрелой, Даут, — шею, попав в центр огромного родимого пятна. Король чуть ли не вопил от ужаса и отвращения, но играл хорошо. Он тоже понимал смысл знаков. Театрально спрыгнул с коня, красиво и резко швырнул в грязь щит и меч, и потребовал у ургала топор. Вот глупец! Если бы он знал, что означает для каждого рогача его оружие, то не сыпал бы подобными просьбами направо и налево. Да Оррина могли просто убить за такое требование, но к величайшему удивлению Йолле ургал поколебался мгновение, а потом подчинился! И Оррин, сам как символ, подошёл к хихикавшему воину, размахнулся и отрубил голову с одного удара. Это очень важно — чтобы с одного, чтобы не мусолить полчаса, чтобы сразу. Он как бы говорил: «так будет со всеми». Йоль смотрела на всё это будто в бреду, ощущая себя спящей. Король что-то говорил, но она не понимала ни слова. Мир потерял свою реальность, потому что вместе с этой отрубленной головой закончилось сражение, закончилась книга. Когда переворачиваешь последнюю страницу и разрываешься от слов, что впитал в себя, от отчаяния, от боли, от понимания, что всё закончилось, и нужно возвращаться обратно, решать чьи-то проблемы, снова бороться, снова выживать. Йоль превратилась в лунатика, который никак не может проснуться или просто не хочет, и, наверное, так бы и стояла посреди уходящей толпы, если бы кто-то не коснулся её плеча. — Эй, Йо-Йо, ты как? Она медленно обернулась. У Денсена уставшее измождённое лицо, рядом — Талерика, вся в крови, и от её вечной энергии не осталось и следа. Живые! Бездна их проглоти, живые и почти целые! Йолле выдохнула, ощущая, как огромный камень внутри превращается в пыль. Но что-то было не так. Что-то в них треснуло пополам, переделав границы души. После такого все меняются, а они оказались в самом эпицентре. Все повстанцы, которые сегодня выжили, изменились навсегда, потому что они встретили тех, кто переступил черту, но при этом остался там, где был. И вардены, они… переступили черту вместе с ними. А тот, кто побывал за чертой и вернулся, уже не совсем живой. Внутри что-то умерло… На самом деле, много чего. — Дело дрянь, — задумчиво проговорил Дес. Он был ранен и потрёпан, но у Йоль не было сил его лечить. Раны не смертельны, так что подождёт, а сейчас надо забрать стрелу. Она направилась к обезглавленному телу, вокруг которого столпились повстанцы, перешёптываясь, не демон ли это или злой дух. Подоспевший Джормундур попытался их разогнать и уверенно остановил Йоль, когда та хотела забрать стрелу. — Я быстро, — она выдернула Даут из шеи, радуясь, что её не задели, пока отрубали голову. Впрочем, на любой эльфийской вещи было столько защитных чар, что стрела бы не пострадала. — Синге где? Талерика была более-менее в порядке: видимо, Дес всё-таки обнаружил её и защищал до последнего, подставляясь сам. Она же «вотбыему…» А, ладно. В Бездну всё. — Он большой мальчик, сам найдётся, — Денсен и правда устал так, что чуть ли не с ног валился и прикладывал невероятные усилия, чтобы не вывалить эту усталость на девушек. — Нет. Нет… Мы его найдём. Или он нас. Тут была страшная бойня, вдруг он ранен, — видение из его прошлого всё не выходило у Йоль из головы. Она помнила, как он убивал всех этих людей, она помнила скорость, помнила нечеловеческую реакцию. Он как эльф, он, быть может, сильнее эльфов, потому что любой эльф распылялся на сотни разных занятий, но для Синге существовало лишь фехтование, он в этом виртуоз. И всё же… его могло придавить, на него могла упасть лошадь, безумец мог вгрызться в ногу — да что угодно. Нужно найти его. Йоль снова попыталась использовать ментальную магию, но голова отозвалась болью. И всё же сознание полетело вдаль, сталкиваясь с разумами имперцев, у которых вместо мыслей — одни осколки, резкие, окровавленные, которые уже не собрать и не склеить в единое целое. Но пришлось вернуться обратно, чтобы не утонуть посреди этого моря сумасшествия. И они втроём пошли по искорёженным трупам вместе с десятками людей и ургалов, которые вытаскивали раненных и добивали безумцев Гальбаторикса. Хохот слышался отовсюду, и со всех сторон смотрели на троих из Kyn'Grar мёртвые глаза. Внезапно Талика вскрикнула — окровавленный имперец схватил её за ногу, и Дес быстрым отточенным движением отрубил ему сначала руку, а потом и голову. — Вот падаль, — с ненавистью прошипел он, пиная труп. — Интересно, он только боль не чувствует или вообще всё? Ну, там, женщин и всё такое… — Нам нужно разойтись, — Йоль потёрла виски. — Будем друг у друга на виду. И смотрите под ноги, мало ли кто выжил. Они направились в разные стороны. Это казалось бесконечной пыткой — смотреть на изрубленные искорёженные тела. Люди просто резали друг друга, как куски мяса. Отвратительно. Ужасно. И это ощущение смерти на руках, когда Син кромсал наёмников на острове — Йоль же тогда не существовало — от него бросало в дрожь, и единственным спасением было просто не вспоминать. Но как вообще можно забыть о таком?.. Йоль вздохнула. Чем становятся её видения? Почему раньше она будто стояла рядом, а теперь исчезает в чужих мыслях и ощущениях? Она сливается с людьми из прошлого? От мыслей её отвлёк долгий протяжный крик. Кричала Талерика. * линия, путь (из норвежского)