Серые слёзы. Серая кровь

Маленькая Йоль нетерпеливо переминается с ноги на ногу. Они вышли на охоту, на её первую охоту, а вовсе не то, что было раньше, когда она молча ходит за учителем — нет, в этот раз она сделает всё сама, в этот раз она поведёт. — Знаешь, с чего всё начинается? — спрашивает Охотник, прищуривая свои удивительные глаза. — Следы? — спросила девочка, но к её вящему разочарованию ответ был отрицательный. — Нет. Всё всегда начинается с головы. Сначала ты решаешь, кто тебе нужен. Без конкретной цели не будет никакой охоты. Потом, когда решишь, вспоминаешь, как ведет себя твоя жертва. Где любит ходить, где прячется, что ест, и где найти то, что она ест. Затем идешь по следу. Ставишь ловушки и ждёшь — цель сама придет на смерть. Ты вспоминаешь абсолютно всё, что только можешь, и этого должно быть достаточно. Если недостаточно, если у тебя нет нужных знаний, то снова ничего не выйдет. — Так, может, лучше и не начинать, если не хватает знаний? — Может. — И как понять, что их достаточно? — Начать. Девочка вздыхает и закрывает глаза. Итак, сначала нужно представить свою цель… *** Йоль выдохнула. Это был глубокий выдох, попытка вытравить неуверенность в себе — знаний достаточно, у неё получится. Конечно, можно было бы попросить о помощи Хальфреда, но его насмешливый взгляд, его беззвучная ухмылка так ударили по её самолюбию, что теперь она ни за что бы не позволила себе этого сделать. Итак, Берг. Уже стареющий, но всё ещё крепкий разведчик. Очень осторожен, иногда даже слишком. Из-за попыток скрыть следы теряет много времени. Когда ограничен во времени, теряется и много следит, из-за этого они с Эцуром так легко на него вышли — возможно, приказ был послан недавно и требовал скорейшего выполнения. На побег у предателя была ночь и утро. Вполне возможно, что только утро: ему же надо было убедиться, что дело сделано. Куда он побежит? Ближайшие города — Фейнстер и Эроуз, но на Фейнстер готовится наступление, а про Эроуз вообще никаких слухов не было. Он, конечно, мог бы миновать Фейнстер и отправиться в Белатону, но это слишком рискованно — она далеко, и добираться до неё очень долго, а ему надо поскорее затеряться в большом городе — это то, что он умеет лучше всего, это его лес. — Он поедет в Эроуз, — вынесла свой вердикт Йоль. — Ты выглядела жутко, — усмехнулся Эцур, — стояла тут с закрытыми глазами, бормотала что-то. — Идём, нужно взять лошадей. А потом — на южные конюшни, там Берг должен был достать лошадь. Они разошлись, и Йоль помчалась за Ночным Кошмаром. Жеребец будто чуял, что намечается что-то интерсное, а потому брыкался, фыркал и шипел на всех вокруг, но оседлать себя позволил за минуту, смирно перенося все невзгоды. Хитрец знал, что ему предстоит погоня, и он наконец-то сможет размять затекшие мышцы. Йоль вскочила в седло и пустила жеребца рысью, но он метнулся, раскидывая слуг во все стороны, заржал и внезапно встал на дыбы. Йолле вскрикнула и совершенно бесславно ухватилась за его шею. Когда он снова встал на все четыре ноги, она со злостью ударила его ментальной волной, и Кошмар шарахнулся, тихонько скуля от боли. А её мысли говорили: «больше не смей так делать!» И поскакала к южным конющням, где её уже ждал Эцур. Он сменил свой пёстрый наряд на более скромный, так что теперь не сиял, как сотня блестяшек, оповещая о своём присутствии всех вокруг. — Я уже спросил, был ли здесь человек, похожий на Берга. И замолчал. Как мило, он хочет, чтобы она клещами из него слова вытягивала. Чтож, клещи у неё имеются, к тому же ещё и раскалённые. — И? — она постаралась вложить в этот короткий звук всё раздражение, которое у неё имелось. — Говорят, рано утром пришёл кто-то, просил самую быструю лошадь для задания, показал даже бумажку, подписанную Насуадой. И уехал в сторону (кто бы мог подумать!) Эроуза. — Я могла, — огрызнулась Йоль. Эцур усмехнулся: — Ты слышала когда-нибудь про… хм… иронию? — А ты слышал когда-нибудь, что человека в дурном настроении лучше не трогать, иначе он запихнёт тебе твою иронию туда, откуда потом не достанешь? Эцур снова усмехнулся, Йоль фыркнула, вскочила в седло и рванула с места, не оборачиваясь. Она знала, что он пойдёт за ней. Она прошептала заклинание, которое находило следы человека, и последовала за Бергом. В том, что это его следы, она не сомневалась — в руках она держала его медальон, который украла давным-давно как раз для такого случая. Они всё скакали и скакали, солнце припекало сверху, а Эцур, по счастью, молчал. Как назло, в этом монотонном молчании возникали картины прошлого. Они всё никак не могли пробится к ней через весь этот шум в лагере, через мысли, задания, слова, они стучались и кричали, пытаясь вырваться наружу. И теперь меред глазами мелькала не дорога, а лица людей. В основном, это был Синге, который разъедал стену внутри, стену, которой она оградилась от воспоминаний. Тоска становилась всё больше и больше и вдруг так разрослась, что узел в животе затянулся, а грудь заныла, и Йоль почувствовала, что сейчс потеряет сознание от того, как сильно ей хочется выть. Постойте, она и в самом деле теряет… …сознание. Чудно. Чудесно. Самое время! Что она увидит сейчас? О, она чувствует саму себя, уже неплохо. Но вокруг одна тьма, лишь какие-то голоса нарушают небытие. Она слышит их изнутри. Изнутри самих людей. Голосов много, и все они кричат, воют от боли, ненависти, страха. Потом страдание уходит, будто растворяется, превратившись в дымку, будто обрубили его тонким золотистым лезвием. Тонким. Золотистым. Внезапная догадка разрезала темноту, сквозь порезы стали проступать образы, и Йоль закричала. — Нет! Нет! — она отмахивалась и шагала назад, пытаясь убежать. Это легче всего, лучше сбежать, потому что это не победить, это убьёт её. — Оставь меня! Как ты можешь?! Как ты посмел вообще?! — она уже кричала миру, бездушному и жестокому. — За что? За что, что я подсматриваю за тобой? Да только я этого не хотела! Ты же сам знаешь! Но воспоминание неотвратимо накатывало, и голоса обретали форму, и Йоль захлёбывалась в них, потому что знала, чьи это голоса и чего они хотят. Их боль исчезла, потому что её вытеснила цель. Точная и конкретная цель — забрать. Забрать это сокровище, забрать единственно ценную вещь в этом мире, забрать проклятый меч Сингвет! А посреди кричащих солдат стоял Синге и отбивался. Его движения, точные и быстрые, разили направо и налево, но чем больше врагов он задевал, тем больше восставало обратно, и они набросились на него огромной гурьбой, сшибли с ног, и повалили на землю. Полукровок оказался погребён под комком людей, искалеченных, окровавленных, но рвущих его на части. Йоль закричала так сильно, что воспоминание вокруг пошло трещинами, но мгновенно восстановилось. А она бросилась на комок солдат, все пытаяь разбить его, разорвать, уничтожить. Она хватала Синге за руку, дёргала, стараясь вытянуть наверх, но каждый раз промахивалась. «Мои руки походят сквозь него! — в ужасе осознала она. — Я ничего не могу сделать, только смотреть, как он умирает! И, о боги, я никогда не смогу этого забыть!» Она не могла плакать, иначе она рыдала бы и билась в истерике. Она всё кричала «Ну пожалуйста, Синге! Выберись отттуда!», и ей было глубоко наплевать, что всё это — лишь картинка из прошлого. Быть может, ей это всё приснилось? Быть может, она тогда спала, а сейчас она жива? И он раскидает всех врагов в разные стороны и поднимется живой и здоровый? Она перестала различать сон и реальность. Она, похоже, сходит с ума. Опять. *** Берг ударил по Йоль ментальной волной так сильно, что её буквально отшвырнуло назад. Она выставила блок мгновенно, но этого оказалось недостаточно, и она ощутила, как из носа хлынула кровь. Она ожидала второй атаки секунду спустя, но её не последовало, как и через две, три секунды. Его сил хватило только на один удар? Сзади на Берга налетел Эцур, пока Йоль старалась справиться с головокружением. Тактика сама по себе неплохая — снести всё одним ударом, но только если уверен, что твой противник достаточно слаб. Эцур наседал на Берга, и Йоль от злости зарычала и резким движением выхватила Ламэльс и выпустила в предателя. Ей хотелось вытащить Даут или Ирзис, но убивать его было нельзя. Через пару секунд движения Берга стали медленней, он будто застрял в болоте, а потом мышцы совсем одревенели, и он, удивленно выпучив глаза, повалился на землю. — Ловко, — Эцур тяжело дышал и быстро вытер пот, который всё норовил попасть в глаза. — Магия? — Что-то вроде того, — Йоль кивнула и тут же пожалела: только остановившаяся кровь хлынула снова. — Вяжи его и забрасывай на лошадь. Может, мы ещё успеем до казни того несчастного вардена. Насчёт ментальных атак Йоль не опасалась совсем: похоже Берг вложил в первый удар всю силу, которая у него была, и теперь полностью опустошён. Они подстерегли его в лесу, а потом напали. Быстро и без лишних движений. Паук тоже ловко плетёт паутину, но его без труда можно прихлопнуть веником. Так и Берг — прекрасно чувствоал себя в клубке интриг, но против их мастерства (в основном, Эцура) ничего поставить не мог. Всю обратную дорогу они трое молчали — ни к чему предателю слышать их разговоры, даже если он скоро умрёт. Кто знает, какими заклятьями опутан его разум. Разумеется, маги из Дю Врангр Гата в первый же день его проверили и проверяли потом постоянно, но нельзя следить за кем-то круглые сутки каждый день. Йоль проверила ещё раз, но ничего не нашла. Разве что Эцур спросил то, что не успел раньше: — Что с тобой тогда произошло? Ты потеряла сознание, я еле успел тебя схватить. — По голове сильно стукнули, теперь постоянно сознания теряю, — буркнула Йоль и замолчала уже на всю дорогу. Она видела Синге. Она видела его, и это её убивало. В горле немедленно образовался комок, и она как молитву шептала «Пожалуйста, оставь меня. Пожалуйста, не думай об этом, только не думай, только не сейчас!». Нельзя, чтобы кто-то видел, как она рыдает. Никто и никогда. Даже Дес, который её бросил, даже он. «Только не думай об этом!» Но Синге не собирался просто так её оставлять… Лагерь варденов встретил их молчанием и мрачными взглядами. Йоль и Эцур спешились и взяли лошадей под уздцы. Пришла мысль прикрыть чем-нибудь пленника, но это военный лагерь в конце-то концов, а не оживлённый город, где связанный человк определённо вызовет пару вопросов, поэтому делать они ничего не стали — на Берга и так никто не обратил внимания. Но странное чувство, никак не отпускало. Люди говорили шёпотом, злились, хмурились, и Йоль всё пыталась понять, что же случилось в её отсутствие. — Что происходит? — она оглядывалась, и внутри гнездилось ощущение, что она попала в страну призраков, такими мёртвыми и застывшими казались вардены. — Я думаю, вот что, — Эцур указал куда-то вдаль, и Йоль уставилась на тело, качавшееся на столбе. Тело Отмунда. Во рту пересохло, внутри всё сжалось, и появилось странное ощущение, будто она летит куда-то в пропасть. Они всё-таки казнили его! Всё-таки казнили! Хотя это их вина, это они испытывали на нём странные заклятья, а потом его ещё и отравили, но они всё равно его убили! Он разжала руки и покачнулась. Как же так вышло? Как она из охотника превратилась в палача? И наплевать, что роль палача исполняли другие. Тот, кто привёл к этому, такой же убийца, как и тот, кто занёс топор. Или дёрнул за рычаг в этом вот случае. — Ты чего, Энн? — Эцур хотел было подхватить её, но она со злостью выдернула руку. — Ничего. Будто ты сам не видишь. — Ты об этом? Но они казнили его за дело. Был приказ — убийство ургала считаеся за убийство человека. Он нарушил его. Это всего лишь закономерный итог. — Нет, и ты знаешь это! Ты-то знаешь! — Ничего он не знает, — внезапно подал голос Берг, болтавшийся на боку Ночного Кошмара. — Не травил я этого парня. Ему достаточно было сказать пару слов, чтобы он бросился резать ургалов как баранов на скотобойне. Этот парень был чокнутым, вот что я вам скажу… кхе-кхе… Всё посмеивался, и смешочки у него такие жуткие были, нечеловеческие. А разок засмеялся над какой-то шуткой, так у меня аж мурашки пошли от таких звуков! Йоль со злостью схватила его за волосы и дернула так, что предатель стиснул зубы. — А вот свои гнилые речи прибереги для суда. Там и будешь расписывать, кто кого травил, а кто кого нет. — А к чему мне врать, Энн? Всё равно меня казнят. Я не дурак, сестрёнка, я обречённый. А ты просто видишь мир таким, каким хочешь видеть, а не таким, какой он есть на самом деле. Однажды это тебя погубит. Йоль только фыркнула и повела жеребца к лагерным тюрьмам, где заключённых так же перетаскивали с места на место, как какой-нибудь тюфяк с сеном, а чтобы долго не носить с собой такую тяжесть, очень быстро избавлялись. Так что долго заключённые не жили. Но это не важно. Йолле просто хотела поскорее закончить этот день. Просто хотела лечь и уснуть. Она сдала Берга хмыкающему Хальфреду и побрела к своей палатке, ощущая, как усталость, которую она так долго сдерживала внутри, заполняет её капля за каплей. Вот бы просто исчезнуть! Просто перестать существовать, раствориться, рассыпаться на тысячи мелких кусочков, скинуть с себя усталость будто старую грязную одежду, и вновь гнаться за кем-нибудь или бежать от кого-нибудь, лишь бы не помнить себя, лишь бы забыть обо всём кроме цели. Скинуть с себя всю эту проклятую жизнь! Она добрела до палатки, сняла доспехи, положила оружие и свалилась на лежанку. И тут чувство безумного одиночества накрыло её с головой, точно волны бушующего моря, которое щипело у неё внутри. От этого чувства хотелось выть, рыдать, рвать, кричать, но она молчала. Она опять одна. Опять одна! Где Дес? Куда он пропал, когда он так нужен? Ему тоже тяжело, слышишь? Ему всегда тяжело! Проклятье, было ли вообще время, когда ему не было тяжело?! Быть может, он просто настолько привык к тому, что живёт посреди боли, что просто не хочет жить в мире? Просто не хочет стать счастливым? А ты? Может, и ты такая? Нет, неправда. Она была счастлива. Когда? Ты помнишь этот момент? Он был так давно, что теперь уже растворился в бесконечных потоках времени. Что есть твоё счастье по сравнению с этим? Ох, тогда встречный вопрос — что есть твоя боль? Её боль — это прошлое. Она убивает её настоящее. Она падала куда-то в пропасть. Она не плачет. Она же такая сильная, как она может плакать? Но комок в горле сдавливал всё сильнее, и она больше не могла его сдержать, ощущая, как он разрывается внутри. Слезы катились, будто ручьи Спайна — быстро и постоянно. Она зажала рот рукой, чтобы не издать ни звука, потому что если будет звук, то тонкая грань разорвется. Если будет звук, она превратится в глупую сопливую девчонку. — Пожалуйста, помогите мне, — шёпот её разрывал тишину, и мир мог бы потрескаться от той пустоты, от той огромной чёрной дыры, которая зияла внутри. — Кто-нибудь! Дес! Где ты, Бездна тебя дери! Но Дес не пришёл. Он больше не приходил. Он исчез, потому что он сумел привязаться по-настоящему, а потом эта привязанность его уничтожила. Он решил никогда этого не делать, а она заставила. Что если он ненавидит её? Что если он никогда не вернётся? Должен же быть предел его боли? Ох, тогда другой вопрос — должен же быть предел её боли? — Роу? Роу, где ты? Роу тоже не придёт, наивная ты дурёха. Он больше не появится в твоей жизни, никогда не появится, и лучше бы это было правдой, потому что слишком уж сложно, когда он рядом, но, проклятье, как же он ей нужен! Как ей нужен хоть кто-то! Нельзя спать, нельзя… Сердце истекало кровью, билось неровно, рвалось на части, разлеталось на куски. Она снова проиграла, она потеряла все, что можно. Тьма наваливается, пожирающая тьма, она растворяет душу, съедает без остатка, и вскрыть бы вены снова, смотреть, как вытекает кровь, и становится ее все меньше и меньше… Надо найти дело. Снова найти дело, броситься в погоню, забыть обо всем, не помнить, не помнить… Но тело, слабое, жалкое так устало, требует отдыха. Йоль выдыхает пепел — внутри все сгорело. Вскрыть бы вены, да из них потечет только пыль. Глаза Синге. Мертвые, безжизненные… — Она ушла. Она умирала от одиночества. Она просто слабая глупая девчонка. Ей очень нужен кто-то, кто придёт и защитит её от самой себя, кто-то, кто прикроет спину, кто поможет, ей нужен тот, на кого она всегда сможет положиться, ей нужен Синге. Но Синге нет. Никого нет.