Серые слёзы. Серая кровь

«Это всё магия», — думал Тибальт, глядя в лицо самоуверенному старику, который так мерзко потирал руки. Меолитта стояла рядом и рыдала, и он не решался взглянуть на неё. Это всё маги, хотя магией тут и не пахло. Звучало всё, конечно, странно, но когда выхода нет уже давно, даже странное объяснение кажется подходящим. — У вас разная кровь, госпожа моя, оттого ваши дети и умирают в утробе. Внутри них самих происходит борьба разных кровей, и от этого их разрывает. — Но мастер, — непонимающе пробормотал Тибальт, — какая же она разная. Вот, погляди, красная и красная, всё одинаковое. — Не спорь со мной, дурень-стражник. Твоё дело — охранять город, вот и охраняй! А я лечу людей уже полвека и кое-что смыслю в таких вещах! Не судьба вам двоим иметь детей! Всё, идите отсюда! Он торопливо принял деньги и выгнал посетителей за порог. Тибальт вздохнул и наконец-то осмелился взглянуть жене в лицо — и тут же пожалел. Стражникам предписано знать людские души, они отражаются на лицах, но в тот момент Тибальт хотел забыть все уроки, ибо на лице его любимой отражалось столько горя и тоски, что он не смог сказать ни слова. Слова утешения хороши, но бывают такие случаи, когда они — соломинка в огромном водовороте, стук в давно запертые ворота. Какой смысл говорить их женщине, которая ненавидит его? Она приняла бы сочувствие от кого угодно кроме него, он это знал, ощущал каждой частичкой своей души, которая сейчас медленно умирала. И всё же он попробовал, в конце концов, это женщина, которую он любит. Или думает, что любит — почти одно и то же. Для него, по крайней мере. — Мео, я… — Хватит! — закричала она. — Прекрати! Это всё лживые слова, что тебе жаль. Ни капли не жаль! Я знаю, что у нас с кровью — это твоя кровь порченная, проклятая, это твой дедуля-убийца отравил её, и теперь она вся чёрная от этих убийств! Это ты виноват! Тибальт пошатнулся. «Это ты виноват», — что за страшные слова, что за жестокость — так ранить его душу. Он виноват? Он?! Но в чём? В том, что когда он был мелким мальчишкой, его дед, Кровавый Судья, держал в страхе весь город? Он убивал всех подряд, не делая различий между старыми и молодыми, женщинами и мужчинами, богатыми и бедными. Убивал одинаково — точным ударом в голову, а потом вырезал на совершенно нагих телах послания, обличающие пороки людей. Жадность, прелюбодеяние, невежество, ненависть, он писал о тех, кто это всё совершил, и гнев людей, гнев, который они не могли излить на убийцу, обрушивался на обличённых злодеев, которые, как считали все, провоцируют сумасшедшего маньяка. Когда Судью поймали, им оказался бедняк Бойд, сапожник с Мясницкой улицы. У него не хватало денег, чтобы вступить в гильдию, поэтому он делал обувь для самых нищих, тех, кем брезговали даже гильдийцы, поэтому его и не трогали — кто-то же должен делать грязную работу. Он так устал от нищеты и несправедливости, что ночами бродил по улицам, он видел столько мерзости, что решил очистить город, чтобы его дети жили в мире и покое. Но исходом были лишь страх, жестокий самосуд и показушная казнь, призванная доказать, что даже самого изощрённого убийцу можно словить. То, что ловили его почти год, никто не упоминал. Сколько людей погибло, тоже осталось в тайне. Зато имена бравых стражников выкрикивали действительно громко, и в тот момент маленький Тибальт решил, что будет защищать закон. Правда, перед этим им с семьёй пришлось убежать далеко от родного города, где их с лёгкостью могли бы отправить вслед за дедом. Только Мео он рассказал правду. И только Мео могла бы ранить его столь сильно. В тот день он впервые напился до беспамятства, лишь бы забыть все её жестокие слова. Он не виноват! Но в голове вопреки этому упорно билось: «Виновен, виновен, виновен!» *** Дес открыл глаза. Изнутри медленно поднималась тошнота. Не надо было вчера столько пить, но что поделать — это единственный способ заглушить голос внутри. Голос, который рвал, кричал, вопил «Виновен!». В чем — голос пока не разобрался, но Денсен был вполне уверен, что ещё как разберется, и когда это случится, небо рухнет ему на голову. Отчего-то ему всю ночь снился сумасшедший дед, который убивал всех подряд и в конце концов добирался и до него, Денсена, а он-то был и не против, всё кричал «Ну давай, режь!» и подставлял глотку, а дед только смеялся тем самым безумным смехом, разворачивался и уходил. И напоследок бросал презрительное «Что за жалкая добыча!» — И правда жалкая, — пробормотал Дес, еле поднимаясь. Нужно идти в разведку, нужно тренироваться, просто так его никто кормить не будет, хотя он успешно паразитировал на теле войска уже с неделю. Армия, в конце концов, сама по себе паразит, так почему бы на его теле не завестись ещё одному? Сколько уже времени прошло с той самой битвы! Сколько уже времени он просто существует и пытается не умереть! Вот только зачем? Ради Талерики. Он хотел идти за ней, но каждый раз, когда он пытался покинуть лагерь, его голову пронзала такая боль, что он не мог сдержать крик, а потом понимал, что прокусил щёки до крови. Он не знал, кто это делает, но подозревал ведьму и вчерашним вечером устроил ей такие разборки, которых она не видела ни разу в жизни. В конце концов она разрыдалась и сказала, что это не она. Что это мерзавка Йо-Йо попросила её притворяться. Ради него. Ради Деса. И Трианна, глупая Трианна, которая эту мерзавку ненавидела, согласилась. И сегодня Денсен взял в руки нож. Иногда нужно отрезать гниющую плоть. Йо-Йо не просто убила Синге, она намеревается убить Талерику — первый раз в жизни Дес собрался спасти, а она встала между ним и его дочерью. Никто не посмеет этого сделать. Тем более теперь он знал, что Йо-Йо не бессмертная. Он покрепче сжал рукоять. Йолле стояла рядом с высоким человеком, плотным и толсторуким, будто знала, что на неё открылась охота, и нужен кто-то, кто сможет её защитить. Денсен усмехнулся — этот увалень ему не помеха, но тут вдруг его пронзила мысль, а не казнят ли его за убийство посреди лагеря? Да какая разница? Он сюда точно не вернётся, он отправится за Таликой, вытащит её из цепких лапок судьбы и никуда уже не отпустит. В конце концов, она его дочь. Ради неё можно пожертвовать… — Йоль. Она обернулась на его оклик, бросила взгляд на нож в его руках и всё поняла. Он ощутил это внутри и он точно знал, что когда проткнёт её сердце, проткнёт и своё собственное, что ему будет так больно и страшно, как никогда не было. Он переживёт собственную смерть во второй раз — первый был там, где смеялись мертвецы. Он знал и всё равно собирался это сделать. Она что-то прошептала тому верзиле, и он немедленно развернулся и ушёл. Позвала на помощь? Ха! Недаром тот гигантский кулл обзывал её трусихой. — То, что ты собираешься сделать, очень глупо. — Не пытайся заговорить меня! — Не пытаюсь. — Ты заслуживаешь смерти. Очень жестокой смерти. Ты решила, что можешь мне указывать, да? Что решаешь, куда мне идти? Катись в Бездну, потому что никто не решает, и уж тем более ты, ясно тебе? Уяснила? Если нет, то я помогу тебе прямо сейчас. Когда будешь харкать кровью, то сразу поймёшь! — Да. Хорошо. Бей. Это «бей», это «да, хорошо», о, оно его уничтожило. И сразу в голове этот сон, это «Ну давай, режь!», полное ожидания смерти, полное ненависти к себе. Но он ненавидел её больше самого себя, эту ухмыляющуюся Йо-Йо, ненавидел её за то, что она мешала ему исправить все свои прошлые ошибки. Позади неё стояла Талерика, Дес видел её. Она вся израненная и побитая, она звала его, и он так сильно хотел её защитить, а эта проклятая Йо-Йо встала между ними. Она — всего лишь ещё одно препятствие, которое нужно преодолеть, и, о, сколько таких было на его пути! Даже маги, Дес помнил их ухмылки — эти дураки думали, что волшебные словечки их спасут. Йоль знает словечки, Йоль умеет проламывать головы, но она стоит между ним и его целью, а значит, выживет только один. Что ж, настала пора проверить, кто именно! И Дес прыгнул вперёд. *** Йоль знала, что Денсен хочет уйти за Таликой, знала и то, что не позволит ему этого — в конце концов, девчонка дочь герцога и она знает, что делает, хоть и кажется совсем наоборот. А Дес весь расшатанный, как и она сама. Каждый из них пытался заглушить боль по-своему, но пытался же, а значит, она была невыносимой, значит, она просто парализует их, когда средство для спасения закончится. У Деса это алкоголь и женщины, а их в ощетинившейся Империи нет, а если и есть, то приведут его к гибели. Там нужно быть собранным, нужно быть начеку, а он… Она его не отпустит. Он ненавидел её, и она прекрасно знала, отчего. Отчаяние должно во что-то превращаться. В цель, в работу, в попытки. Должно, чтобы человек не умер, не захлебнулся в нём. У него оно превращалось в ненависть, а Йоль была ближе всего. И опять она пыталась всё собрать, будто мозаику, а камешки всё вываливались из рук. Это её попытка спастись. Что если им не надо? Что если они не хотят быть частью её жизни? Быть может, когда-нибудь они уйдут так далеко, что перестанут чувствовать связь друг с другом, и тогда Йоль утонет в одиночестве и спокойствии. Она задала себе эти вопросы, когда Денсен смотрел на неё полубезумным взглядом, сжимая нож. Глупо, как же глупо! Она давно уже знала ответ — всё верно, дурочка, не нужно. Ничего не нужно, у всех свой путь, и в конце они не соберутся вместе у костра, чтобы рассказать, какими тропками пришли друг к другу. Они разбредутся кто куда и просто будут жить своей жизнью. У них разные судьбы. И Йоль им не нужна. Она прошептала Рорану, что сказала всё, что хотела, и услышала всё, что нужно, и он ушёл, потому что сам давно торопился туда, где его любят и ждут — к жене, к семье. У Йоль нет семьи, никогда не было. Она поверила в иллюзию, она поверила в собственную выдумку, потому что хотела, и вот она расплата, смотрит на неё с кромки лезвия и усмехается. Впрочем, если она лишится последнего человека, который мог бы быть её семьёй, ей всё равно не остаётся ничего другого, как умереть. Она не против, она слишком устала. Все повторяется как тогда, в Тронжхайме, только нет уже смысла вскрывать вены, Дес с лёгкостью вскроет её глотку. Так уж наверняка. И всё же ей хотелось оправдаться, хотелось посеять искру сомнения в душе Деса, чтобы потом, уже после её смерти, она разгорелась. Всё-таки Йолле хотела умереть невиновной. — То, что ты собираешься сделать, очень глупо. — Не пытайся заговорить меня! — о, он был в ярости. Но отчего не бил? Отчего не метнулся сразу, целясь в горло? — Не пытаюсь. — Ты заслуживаешь… И он говорил. Говорил долго и много, этот Дес, который не разменивается на болтовню, когда нужно действовать. Так отчего он завёл всю эту тираду? А Йоль всё размышляла, хочет она умереть или нет. Пожалуй, всё же хочет. — Да. Хорошо. Бей. Дес, по видимому, думал, хочет ли её убивать или нет. Ярость на его лице подсказала, что всё же хочет. И он прыгнул вперёд. Инстинкты взяли верх, Йоль отпрянула и нанесла ментальный удар, но кто-то ловко его отразил. У неё не было времени разбираться, она уклонилась от второго удара. Это явно Трианна. Небось, хочет заполучить себе благодарную собачку! Йоль уклонялась, но кинжалы не доставала, а Дес махал ножом, как безумный, да он и был по сути безумцем, ударил её в живот кулаком, она схватила руку с ножом и ответила ударом по рёбрам. Дес вырвался из её хватки, хлестнул по лицу, и она ощутила, будто раскалённое железо приложили к груди. Она упала на спину, всё хватаясь за воздух, подняла руку — глубокий порез чуть ниже ключиц. Ох, Денсен, что же ты так плохо целился? Не мог порезать хорошо, чтобы уж сразу? Когда она открыла глаза, он склонился над ней. С лезвия капала её кровь, и как странно было видеть и понимать, что убьёт её именно тот, кто когда-то был самым близким другом. Всё можно исправить, главное, чтобы этого хотели оба. Он не хотел. Он предпочёл думать о себе и тонуть в собственном отчаянии, ну так пусть напоследок узнает, что она-то давно уже утонула! Когда достигаешь дна, есть шанс оттолкнуться от него ногами и выплыть на поверхность. И она открыла разум. Ладно, всё равно умирает, какая теперь уже разница? Его зрачки расширились, так что заполнили собой всю радужку, он пошатнулся, а Йоль всё ждала завершающего удара, ждала, когда всё это, наконец, закончится. Она смотрела на небо. Её ненависть и боль роились внутри и всё пытались выбраться через порез, оттого его так сильно жгло. Ещё отчаяние — у неё не вышло, не получилось. Отчего-то никто не желал оставаться с ней. Может, она просто не умеет быть связью? Может, её долгие годы одиночества смотрят из-за спины и отталкивают людей? Небо приближалось. Небо падало. *** Когда Дес кинулся на неё, кинулся на эту лживую стерву, он ощутил внутри ту самую ярость, которая давно заснула. Которую он усыпил ради неё, этой Йоль. Он ощутил, как ненависть заполняет его всего до шеи, и ещё чуть-чуть, и он начнёт захлёбываться и плеваться кровью. Поэтому он изливал её наружу. Его движения перестали быть расчетливыми, потому что внутри горел пожар. Йо-Йо извивалась, уклонялась, но Дес знал, куда бить, знал, как двигаться, и двигался. Ударил в живот, но эта стерва ловко схватила его за руку и нанесла удар по рёбрам. Как слабо, глупая дурочка! Ты и правда думаешь, что этим можно сразить человека? Он засмеялся, с размаху шлёпнул по щеке так, что чуть шею ей не свернул и резко полоснул по груди. Она вскрикнула и упала на спину. Дес сделал шаг вперёд, ожидая, что она вскочит и продолжит битву, что залечит рану и снова будет бороться за свою жалкую жизнь, но она отчего-то лежала. Он не сможет просто так, ему нужно сопротивление, нужна причина, чтобы убить. Проклятье, с каких это пор он стал таким сентиментальным? Это всё она, Йо-Йо. Но где-то на задворках сознания пронеслась шальная мысль: «Нет, это Талерика с её дурацкой верой в добро и справедливость!» И тут его накрыло такой ошеломляющей волной, что он пошатнулся. Отступил назад, захрипел. Никто не смог бы прикрыть его от этого, эта связь не снаружи, она внутри. Он чувствовал безумное отчаяние, такое непохожее на его гнев и злость, в которые переродилась его боль. У неё боль была своя, не менее разрушительная, но такая всепоглощающая, что небо могло бы расколоться и рухнуть на землю. Денсен хотел упасть на колени, потому что ноги дрожали, но устоял. Денсен хотел вопить, так чтобы разодрать глотку, чтобы выпустить сосущую пустоту внутри, но промолчал. Дес хотел исчезнуть из этого мира, лишь бы деть куда-то эти проклятые чувства, но всё еще твёрдо стоял на земле. Он не может её убить. Он просто не может. И настал тот самый момент — ты либо ломаешь себя, стираешь в пыль придуманную иллюзию, спасительную иллюзию, что виноват кто-то другой, только не ты и не случайность, кто-то настоящий, кому можно отомстить, ты либо просишь прощения, либо уходишь навсегда. Пора делать выбор, настоящий большой выбор, переломный. Дес сжал зубы и рукоять ножа. Дес выбрал.