Серые слёзы. Серая кровь

«Если прошлое известно, а будущее скрыто, значит, вы смотрите не в ту сторону». Терри Пратчетт Талика чувствовала, как потихоньку тонет. У неё никогда такого не было — она всегда боролась до самого конца. Победного или не очень, но боролась. А теперь вот чувствовала, как утопает в болоте. Для неё вся просто: жизнь — это движение, а движение — жизнь. Когда останавливаешься — умираешь, а она остановилась. Она больше не сражалась с врагами, больше не бунтовала против шепотков и язвительных замечаний матери, потому что... ну, потому что после всего, что с ней случилось, это казалось ей поразительно неважным. Каждый раз, когда мать отпускала очередную шутку, Талерика вспоминала жуткий смех заколдованных солдат, крики на Пылающих равнинах или, при совсем уж гадких словах, мёртвые глаза Синге. Это отрезвляло почище ледяной родниковой воды. Время шло, императорский бал приближался, а надежда, что её возьмут с собой, стремительно таяла. Единственный человек, имеющий право принять такое решение — её отец, но он не сказал ей больше ни слова с той встречи возле камина. От тоски и скуки не хотелось ничего делать, только лежать и смотреть в потолок. И вспоминать. Талика знала, что виновата. Она знала это. Она слышала это в мыслях Йоль. А Йоль слышала это в её мыслях. И оставалось только возвращатся в прошлое и каждый раз вновь запрыгивать на лошадь и мчаться навстречу тому, о чём она понятия не имела. Да, она старалась об этом не думать, но она же знала, что Дес и Синге побегут за ней! Она знала, но не признавалась себе! В тот момент лишь воронка в груди имела хоть какое-то значение. Потом уже значение не имело ничего. Талика закрыла глаза, задыхаясь от запаха пыли и сырости. *** Лейвнар приехал к ним из Белатоны, когда Талике было семь лет. Ему — девять. Отец сказал, что он сын губернатора, дитя от первого брака. Какоказалось, вторая жена не хотела видеть рядом с собой чужого ребёнка и уговорила мужа отправить его к дальним родственникам. Когда Талика узнала об этом, то ощутила непонятное родство. Они оба изгои. Наконец-то рядом с ней будет кто-то, кто её понимает! Но Лейв вместо приветствия грубо её толкнул, приняв за одну из служанок, потому что она шла тогда как раз после тренировки, вся грязная, исцарапанная и, чего уж молчать, вонючая. С громким боевым криком маленькая герцогиня бросилась на мальчишку в дорогих изукрашенных одеждах и повалила на пыльную дорогу. Да как он вообще посмел! Её! Она схватила его за волосы, уселась сверху и мотала его голову из стороны в сторону, потом ударила несколько раз по лицу и хорошенько отхлестала по щекам, но Лейв был больше и сильнее, поэтому сбросил её (Талика ударилась рёбрами о камни) и пнул ногой в живот. Она задохнулась, полезла к лицу и расцарапала ему шею и дальше бы дралась как разъярённая кошка,если бы подлетевшие слуги их не разняли. Им обоим потом влетело. Лорд Бранвен не собирался церемониться с мальчишкой лишь потому, что он чужой сын. «Если ты в моём доме, — заявил тогда крон-герцог, — то живёшь по моим правилам. А за драки положено наказание!» А Талику он не пожалел, потому что она девчонка, наказал точно так же — они оба стояли лицом к стене до тех пор, пока не помирились. Так Талерика встретила своего лучшего друга. *** Проверка врача оказалась самым унизительным из всего, что доводилось испытать Талике за всю свою жизнь. После этого она заперлась в комнате и плакала под одеялом, а за дверью этот отвратительный человек говорил её отцу, что она чиста. Отлично, теперь ей можно будет остаться в этом мерзком замке с его мерзкими обитателями. Она смотрела на свою саблю и думала, как бы было здорово пробраться ночью в их спальни и перерезать им глотки. Или выйти сейчас и вонзить клинок в живот. В печень. Чтобы умирали долго и мучительно. И врачу тоже, этому гадкому мерзкому человеку! Но потом перед глазами возник образ Синге. Ради него она тут! Ради варденов и свободной жизни. Ради мечты, которую подарил ей отец, так и не удосужившись объяснить, как её исполнить. Ну и наплевать — теперь её никто не отберёт, ни время, ни обстоятельства, ни невозможность. Никто и ничто! Талика стиснула зубы. Нужно потерпеть. Если придётся, она заявится на это проклятый бал одна! *** Лейвнар умел смеяться, он был задиристым и нахальным. Лейвнар всегда веселил Талерику, но никогда её не любил. А как она мечтала об этом! О том, как они будут вместе бок о бок путешествовать по миру, как будут заботиться друг о друге, помогать, утешать. И целоваться. Талика видела, как Эстер целовалась с приезжим барончиком, который к ней сватался, но уехал ни с чем. С тех пор она страстно желала поцеловать Лейва. А он, как оказалось, не особо. Она хотела, чтобы её любили. Ну хоть кто-то. Мама? Нет, явно не то. Она лишь бросала на неё неодобрительные взгляды. Сестры и того больше — презирали и ненавидели её, особенно после того, как она навалила им в кровать лягушачьей икры. Порадовались бы хоть, что не навоза. Отец? Он слишком строгий, вряд ли он её любит — им просто интерсно друг с другом. И Талика страшно боялась, что если у неё перестанет получаться, или лорд Этан заскучает, то просто забудет о ней. Он, кажется, вообще не умеет любить. Другое дело — Лейв. Он всегда был рядом. Он утешал. Он понимал. И Талика решила, что имено такая любовь ей и нужна. Когда Талике исплнилось четырнадцать, Лейв принялся бегать к девчонкам из деревни, и она понимала, зачем. Она кричала одна в комнате, а потом кричала на него. Она казалась ему просто сестрой, вот и всё. Он сам сто раз говорил — ты моя младшая сестра. Он будет целовать её, но не так, как тех, из деревни. У Талики не было ничего, а теперь оказалось, что нет ещё меньше, чем ничего. Чем она хуже? У неё голубые глаза, золотистые волосы и красивая фигура. У неё чудесный голос, и поёт она великолепно. Она восхитительна, так отчего же он не смотрит на неё так же, как на них? Ах, да. Они шили, и пекли пироги, и кокетливо хихикали, когда он проезжал мимо. Они махали ему ручкой (которая, надо сказать, огрубевшая и вся в мозолях, но постойте, кого это волнует?), а Талика только фыркала, смеялась и дралась. Талика не девушка. Талика... ну как брат. Как мальчишка. Он обещал на ней жениться, но не обещал любить её. Когда Лейв уехал обратно в Белатону, чтобы явиться на императорский бал вместе со всей семьёй, она вздохнула почти с облегчением. А потом ей объявили, что выдают её замуж. *** Талика открыла глаза — выцветший проеденный молью балахон над кроватью тихонько колыхался. Она съёжилась от холода, потому что с вечера опять забыла закрыть окно. Встала, оделась, спустилась к завтраку. Семья по-прежнему её игнорировала, но теперь хотя бы стали накрывать и на неё тоже. Уже успех. Потом как обычно она отправилась в библиотеку, где около часа пялилась в книгу, пытаясь запомнить хоть что-то. Но Грамматика Древнего языка была такой сложной и забористой, что Талике оставалось только жалеть о тех простых и ясных уроках, которые давайла ей Йоль. Или во всём виноваты едкие воспоминания, которые то и дело проскакивали перед глазами? И тогда её взгляд стекленел (совсем как глаза Синге), и она смотрела в одну точку, смотрела в прошлое, которое нельзя изменить, и ненавидела себя и тот самый миг, когда прозвучал горн, кричавший об опасности, потому что она в то же мгновение решила, что пойдёт. «Ты действовала так, будто никто с тобой не связан, никто не зависит от тебя и твоих поступков, но это не так. Мы с тобой связаны, и совершая необдуманные действия, ты подставила под удар не только себя, но и нас», — она вспоминала эти слова снова и снова, они вертелись в её голове и жгли, словно раскалённое железо, и в тот момент, когда отчаяние уже захлёстывало её с головой, она срывалась с места и бежала на ристалище. И там фехтовала до потери пульса. Она отрабатывала удары, которым научил её Дес, и удары, которым научил Синге, потому что это единственный способ вспоминать о нём без ноющей боли в груди. В этот момент он жил в ней, в её руке, в её теле. Потом, когда уже не было сил даже шевельнуться, брала тренировочный меч и повторяла науку рыцарского боя. Он казался ей таким изящным, таким красивым и одновременно неестественным и напыщенным. Глупым. Кажется, она и правда забыла все уроки отца. Кажется, теперь она сражается лишь с одной целью — выжить. В этом весь смысл — не дать себя убить, а остальное — показуха тех, кто живет спокойно и желает поиграться в битвы. И Талерика меняла свой стиль. Она действовала быстро и осторожно, вспоминая, как обращался Синге со своим золотым мечом. Он бил рвано и непонятно, но Талика так не могла, да и не хотела. Зачем сражаться так, как не хочешь? Это всё равно что примерять доспехи не по размеру: и давят, и движения сковывают, и в самый важный момент подведут. Поэтому она повторяла движения, но сглаживала их, превращая в нечто совсем новое. Своё собственное. Потом вспоминала, как дрался Дес. Вот он использовал всё, что у него было — руки, ноги, даже, как она помнила, в каком-то поединке головой ударил. И Йо-Йо научил таким трюкам. Но так Талика тоже не хотела. Руки и ноги для мирной жизни, а смешивать её с войной — гиблое дело, потом от этой войны никогда не отмоешься. Она знала, что отец следит за ней. Пожалуй, даже пристальней, когда она меняла стиль рыцарского боя. Тогда Талика пугалась, что он разочаруется в ней ещё сильнее, и прекращала тренировки. Убегала в лес, чтобы её никто не видел, и там, под давлением прошлого, стискивала зубы и старалась не заплакать. Но одна-единственная мысль с лёгкостью заставляла её разрыдаться: «Я больше никогда его не увижу!» Он исчез. Всё. Исчез навсегда. Как просто, оказывается! Раз — и конец. Она сжалась в комочек, вытирая слёзы, и тут вдруг услышала голоса. Внутри всё похолодело — мать и сёстры! Прогуливаются о лесу в сопровождении слуг. Нельзя, чтобы они увидели её в таком ужасном состоянии — заплаканную, раскрасневшуюся и в полном отчаянии! Это будет катастрофа! Вся её игра в непоколебимую девчонку испарится! Здесь в округе была пещера, в которой они с Лейвом любили прятаться и играть. Нужно бежать туда! Раньше там было тепло и уютно, стояли старые кресла, костерок, по стенам развешаны гобелены — настоящее убежище даже с запасом еды, можно было спрятаться ото всех, от злобных шепотков, от криков поварихи, которой они в солонку насыпали песка, от разъярённого садовника, потому что по саду раскидан навоз, слишком много навоза, чтобы от сада хоть что-то осталось. От маминых злобных окриков. От мыслей, что отец его бросил, потому что он — всего лишь отросток прошлой жизни, отродье женщины, которую он никогда не любил, и которая в ответ его искренне ненавидела. От мыслей, что умерла она вовсе не от болезни... Можно разжечь огонь и посидеть там, вспоминая детство. Вообще-то не особо счастливое, но они с Лейвом старались, как могли.В конце-концов, счастливое детство не должно зависеть от каких-то там взрослых! Но когда она добралась, то в животе снова что-то ухнуло. Всё разрушено! Поломанные кресла, порезанные ковры и гобелены! Обида бушевала внутри — да как они посмели! Да, может, она и поступила своенравно, но так вот пакостить! Обида медленно перерастала в злость. Это точно кто-то из слуг, но ей не расскажут, кто. Да и запугивать всех заново слишком долго. Проще использовать то, что так великодушно подарила ей её кровь — способность видеть прошлое. И она уселась на мокрый разодранный гобелен, развела костёр и закрыла глаза. Так, надо заснуть! Спи давай, спи! Ну что же ты! Как назло, в голову вновь полезли те самые воспоминания, но мысли о том, как слуги громят её единственное убежище вытесняли их снова и снова. В этом мире больше не было места, в котором они могли спрятаться от всего на свете. Места, где они торжественно пообещали пожениться, потому что вряд ли их кто-то полюбит — бастарда и отщепенца, а раз они так замечательно ладят, то почему бы и нет? Синге смотрел на неё и улыбался. Вообще-то он не умел улыбаться, это скорее было похоже на оскал, когда волк показывает клыки в шутку, играясь. Когда Талика проснулась с утра, то уже знала, кто это сделал, знала имена и лица, знала (ну, или примерно представляла по крайней мере), что с ними сделает. Она вскочила и помчалась к замку, как вдруг перед глазами всё поплыло. ...Гобеленовый мир возник так же внезапно, как и в прошлый раз, и она так же не могла ничего поделать. В этот раз ветер колыхал нити травы из стороны в сторону. Дес и Йоль, как и положено, стояли в отдалении, и Талика пожелала к ним приблизиться. Стремительно и почти незаметно она оказалась рядом с ними. И вдруг Йоль открыла глаза. Талика не пугается — она просто чувствует опасность. Нечего тут бояться, глупая! Подумаешь, отругает! Тоже мне, мамочка нашлась! Но Йоль и не думала её ругать. Просто смотрела. — Ты в порядке? — её голос вновь отразился от ниток гобелена горным эхом. Казалось, что в этом мягком мире не может быть чего-то такого острого и твёрдого, как камень, но оно было. Талика даже не дёрнулась. Ну, может, совсем немножко... — Да. В порядке. Но наружу прорвалось чувство отчаяния и вины, которое она так старалась спрятать. В конце концов, это Поля Истины, тут ничего не скрыть. Йоль скривилась — на вышитом нитками лице это смотрелось странно — и выдохнула: — Я чувствую то же самое. Талерика знала, что она хочет добавить, что виноваты все, но боится. Боится, что Талика совсем перестанет винить себя и отбросит эту трагедию, как шелуху. Боится, что она, как и Денсен, полностью переложит вину на Йолле и постарается ей отомстить. И Талерика никак не могла поверить, что Дес действительно мог так поступить, но на Полях Истины нельзя солгать. Она откуда-то это знала. — Раз уж ты позвала меня сюда, давай снова попробуем поменяться телами? Ох, не нравится Талике эта идея — меняться телами с Йоль. А что если она застрянет там? Что если натворит дел? Поругается с отцом и испортит всё ещё хуже? Впрочем, разве может быть ещё хуже, в самом то деле? И Талика протянула вперёд руку... ...Она открыла глаза и почувствовала страшный приступ тошноты. Её скрутило, она упала на колени и долго сидела согнувшись, пока не пришла в себя. Пожалуй, она и дальше бы так сидела, если бы не шорох где-то над головой — а в сумерках, что сгустились вокруг, это звучало подозрительно и устрашающе. Талика вскочила и пристально огляделась. Вокруг ни души, но она знала, что рядом кто-то есть. Это подсказывало ей жужжащее чувство внутри. И, наконец, словно подтверждая её мысли, из-за деревьев вышла прекрасная эльфийка с белой мраморной кожей и светлыми, похожими на лунный свет волосами. За ней последовали ещё несколько эльфов, и Талика вся сжалась. Это сон? Это просто Видение? О, пожалуйста, пусть это будет так! Она понятия не имела, что ей делать с эльфами. Но незваные гости смотрели прямо на неё, и по спине пробежали предательские мурашки. Они что-то произнесли на своём языке, но она совершенно ничего не поняла. — Говорите по-человечески! — раздражённо бросила она и вздрогнула. Голос был совершенно не её! Какой-то хриплый и непонятный. Она дёрнулась и осознала, что стала намного выше и тоньше. И... какой-то плоской. Положила руки на бёдра — два кинжала. Вот проклятье! Они действительно поменялись телами! И что теперь делать? Йоль вляпалась в какую-то историю с эльфами, а ей, Талике, всё это расхлёбывать! Очередной приступ головокружения накатил внезапно, но Талика не позволила себе пошатнуться, лишь прикрыла глаза и закусила губы. Как бы там ни было, а она не позволит им видеть Йоль слабой! Она её не подведёт так же, как подвела Синге! Она вообще больше никого не подведёт. — Что с тобой,du hünd? Раньше ты прекрасно понимала нашу речь! — насмешливо протянула прекрасная эльфийка. — Что вам нужно? — как можно резче бросила она, но эльфы не изменились в лице. — Я, Лойет из рода Сьярра-Сумир требую, чтобы ты вернула моё по праву! Талика-Йоль фыркнула. Ничего она им возвращать не будет! Ишь какие тут выискались! Погиб единственный, кто мог бы встать на их пути — Синге — и они тут же высунулись! — Да пошли вы в Бездну! Ничего я вам не отдам! — прошипела девчонка в чужом теле. И тут Талика ощутила, как голову её сдавливает невидимый обруч. Он всё затягивался и затягивался, и будто само небо упало на неё. Она сжала зубы и кулаки, и боль от ногтей, вонзившихся в ладони, отвлекла её. Давление всё продолжалось, но злоба на этих гадких нелюдей разрасталась всё сильней и вытесняла всё остальное. Проклятые эльфы, это они устроили! Талерика видела их самодовольные лица. Она схватилась за голову и представила, что обруч существует на самом деле, она думала лишь о нём, она почти чувствовала его холодный металл. Плотно обхватив, она попыталась стянуть его с головы, но ничего не вышло, давление лишь усиливалось. Талика не сдавалась. Она всё тянула и тянула вверх, и на мгновение ей стало легче. Она победно вскрикнула и снова потеряла контроль. Удар оказался таким сильным, что она упала на одно колено, но мельком взглянув на эльфов, она увидела растерянность на их лице. — Ладно, не выходит так, попробуем по-другому. Лойет кивнула трём своим спутникам, и они вытащили оружие. — У сестрёнки Энн много врагов, на нас никто не подумает, — она оскалилась. Они приближались и окружали её. «Пусть будет так. Похоже, я умру в чужом теле. Что ж, это явно веселее, чем барахтаться в том болоте, что устроила мне моя семейка!» Приступ тошноты накатил снова, и Талика опять упала на колени. Проклятье, как же невовремя! Обруч всё продолжал давить, и она, выливая в мир всю ненависть, которая скопилась к «семье», запретам, нападкам, всему, что так её ранило, в ярости закричала: — А ну прочь из моей головы!