Серые слёзы. Серая кровь

Она — Йоль. И она снова внутри воспоминания мира. Что за напасть! Почему каждый раз приходится напоминать себе, кто она есть? Почему нельзя остаться собой? Потому что не останешься собой, ощущая, что другой чувствует. В какой-то мере ты и правда становишься им, тем человеком. Ты то ли теряешь себя, то ли расширяешь. Бабка Агата всегда была мудрой, Морин это знала. Иногда ей казалось, что старая гадалка так и родилась с этим хитрым прищуром в глазах, с многозначительными смешками, с жилистыми руками, которые быстро и ловко раскладывали карты. Те будто порхали над столом, рассказывая тайны прошлого и будущего, и завороженная Морин смотрела на них, безумно сожалея в душе, что умеет лишь петь. Потому что бабка Агата лежала на дряхлой пропахшей травами кровати и щурилась, силялсь различить, кто это перед ней сидит. Морин хотелось плакать. Морин хотелось рыдать, потому что из жизни уходил единственный человек, который любил её по-настоящему. Любовь сотни поклонников не считается — они не знают её настоящую, не знают, о чем она мечтает, что её мучает, и чего она хочет больше всего на свете. Никто кроме Агаты не знает. — Где она? — шепчет старая гадалка, вновь прищуриваясь. — Где девочка с черными волосами и серебряными глазами? — Может, серыми, бабушка? — Соловушка ласково поглаживает её по голове. — Я знаю, что говорю! Серебряными! — Я не знаю, бабушка. Я видела её очень давно. — Ты сказала ей то, что я тебе велела? — Сказала. — И что же? — Видно, она выбрала путь трусов. Видно, она убила себя. Или постаралась. Разве ты не видишь её судьбу, бабушка? Старуха со злостью сжала кулаки. Получилось у неё не очень, потому что сил осталось — пара капель на дне бутылки, но всё же злость её выплеснулась в мир, а когда такое случается с сильной ведьмой, мир может ударить в ответ. — Не вижу, в том-то и беда! И это настоящее проклятье! У меня столько слов, которые я хотела бы ей сказать! Быть может, это спасло бы пару жизней! Быть может, даже её в конце-концов спасло бы, хотя в этом я уже не уверена. А теперь всё пойдёт крахом! Глупая девчонка, не могла потерпеть! Кхе-кхе… Издалека пробилась чья-та чужая мысль: «Так значит, я умру?», но тут же пропала. — Но разве можно изменить судьбу, бабушка? Если ей и её друзьям суждено погибнуть, может ли она спастись? Гадалка вздохнула, и сожаление наполнило её до краёв. Она всю жизнь только и делала, что меняла судьбы. Ограждала, помогала, направляла. Судеб много, и какая станет настоящим, зависит от тысячи маленьких выборов, что человек делает каждый день. Да вот только никто не знает, что придёт вслед за этим выбором. Никто, кроме Агаты. Быть может, правильнее было бы назвать её «провидица» или «прорицательница», но простому люду, который в основном к ней и ходил, куда понятней было обычное «гадалка». Агата всю жизнь только и делала, что устраивала судьбы. Ведь может случиться так, что человек никогда не попадёт в свою судьбу, как колесо в колею, и будет болтаться на задворках, если не сделает так, как нужно. И никогда он не свершит ничего знаменательного лишь оттого, что однажды ошибся поворотом. Ведь стоит так ошибиться, и ты поедешь в противоположном направлении. Агата подсказывала, где это «нужно» и как к нему можно вернуться, если человек уже ошибся. А свершением могло бы быть что угодно, даже просто счастливо прожитая жизнь. Она могла создать великого героя, который спас бы тысячи людей. Агата до сих пор помнила, как сказала человеку по имени Бром: «Не ищи Морзана, ищи его женщину. Через неё ты ужалишь больнее всего!» Она видела, кто придёт в этот мир, если он послушает её совета. Он послушал, и теперь у них у всех есть шанс на спасение. — Нет, милая. Не сможет. У неё нет шансов, потому что мир и так разваливается, а уж тогда, в тот самый момент, он расколется совсем, и ей, и всему её маленькому клану придется собрать его воедино. Это непросто, дорогая, и это сотрёт их навсегда. Если бы только эта девчонка пришла! Но её нет, и кто знает, быть может, даже их шанс исчезнет из-за её глупого решения… — Да что такое?! — прокричала Йоль, вырвавшись из сознания Агаты и Морин. — Почему всё так нечестно?! Почему я должна умирать ради этого мира, который причинил мне столько боли? Но её никто не слышал, а мир, вполне вероятно, смеялся над ней во весь голос. — Если всё действительно так, быть может, я смогу найти её? И предупредить? Но старуха лишь покачала головой, запрещая маленькой милой соловушке покидать безопасное гнездо. В мире столько ужасов, и с ней может случиться всё, что угодно. Нет, пусть лучше будет тут, в безопасности. Агата не была готова пожертвовать Морин даже ради целого мира. — Нет, моя соловушка, не нужно. За дверьми бушует война и смерть, тебе нельзя выходить. Всё образуется само, не волнуйся. Агата соврала, да, но внучка всё-таки будет в безопасности: гадалка приказала дочери после своей смерти бежать так далеко, как только возможно. Умрут люди, сотни людей, но они ведь всегда умирают, тут уж ничего не поделать. — К тому же, если она увидит тебя, это значит, что она точно обречена! Правда это или нет, Агата и сама не знала. Морин покачала головой и вышла. Бабушке пора отдыхать, она и так много сил потеряла. И только выйдя за дверь, менестрель тихо прошептала: — Всегда есть шанс!.. …Йоль открыла глаза и глубоко вдохнула. Голова гудела. Ох, вот здорово. Сначала похмелье, потом бессилье от лечения, теперь вот это. Ну и за что с ней так? Она схватилась за подвеску, вытянула энергию, и сразу стало легче. И тут же дёрнулась от внезапно нахлынувшего чувства опасности — над ней склонился какой-то человек. Она быстро вскочила и вся напряглась, но на его лице не было ни капли агрессии, только искреннее любопытство, и отчего-то Йоль испытывала странное ощущение, что уже видела его когда-то, что говорила с ним, и вокруг бушевала битва, и ещё там, кажется, был корабль… — Здравствуй, Джоад-учёный, — неожиданно для себя проговорила она. Джоад казался мягким. Именно так — мягким. Добрым. Но стоило его ударить, как он тут же стал бы твёрже камня, Йоль ощущала это где-то внутри, и ей впервые не хотелось убежать. В конце концов, она же не собиралась его бить. — Здравствуй. Прости, не знаю твоего имени… — Энн. — Здравствуй, Энн. Что с тобой произошло? — А что со мной произошло? — она изо всех сил попыталась сделать вид, что всё случившееся в полном порядке вещей. Получилось не очень, но Джоад только пожал плечами: — Ты каталась по земле и стонала, кулаки зажаты, как и зубы. Я бы решил, что это эпилепсия, в простонародье «падучая болезнь», если бы не твои глаза… Йоль вся внутренне сжалась. Её секрет оказался под угрозой, и она должна была его защитить любыми способами. — Это падучая болезнь, ты прав. А глаза… Меня пытались лечить маги, но они не сделали ничего хорошего, кроме этих серебряных глаз. — Правда? И какие же они заклинания использовали? Кто именно это сделал? Преобразование внешности требует очень много сил, так что этот человек весьма талантлив. И как вообще глаза связаны с болезнью? — Джоад осыпал Йоль градом вопросов, но увидев её недовольное лицо, поспешно добавил: — Ох, прости, что лезу не в своё дело. Тебе, наверное, очень неприятно всё это слышать? Мне просто стало интересно, но ты права, я абсолютно бестактен. Прошу прощения, больше я не причиню таких неудобств даме… Когда он начал спрашивать, Йоль вся похолодела, но Джоад оказался на редкость приятным человеком — он создал проблему и тут же сам её устранил. Всё, что осталось, это поблагодарить его, что она и сделала. Джоад тяжело вздохнул: — Если ты пришла ко мне за лечением, то уж прости. Я, конечно, ученый, но не врач. Я не умею целительствовать. Я больше по истории, понимаешь? — Я понимаю и, по правде говоря, я пришла попросить несколько книг. — Правда? И какие же книги тебе нужны? — Что-то на эльфийском. И словарь. Она поймёт, если он откажется. В конце концов, он же не общественная библиотека, чтобы всем подряд книги раздавать, да ещё и таким больным. Потому что если сложить все, что Йоль помнила о падучей болезни, картина складывалась удручающая: по мнению многих, эта болезнь — печать Тенуса, проклятье, и нужно совершать долгое паломничество, чтобы Ивераль излечил больного от такой напасти. Впрочем, она справедливо ожидала от учёного того, что он не верит в подобные байки. — Ты уж прости, но я просто так книги не раздаю. Их потом не сыщешь. Можешь попросить у учёных из Сурды, — извиняющимся тоном произнёс Джоад из Тирма. Йоль усмехнулась. — Я когда-то спасла твой караван от Чёрной руки. Довела его до Белатоны. Джоад нахмурился: — Я слышал эту историю от Фиера, но ту девушку звали по-другому. И ещё у неё был лук с золотыми крыльями. — Её звали Йоль, верно? Это тоже я. Просто тогда я была настолько глупа, что говорила всем своё настоящее имя. Если тебе так нужен этот лук, я принесу тебе его. Джоад сомневался, но Йоль понимала его. Она бы тоже, пожалуй, не поверила, если бы к ней заявился человек из слухов, которые, скорее всего, давно превратились в байки, если судить о поразительной способности людей искажать истину ради красоты истории. Может, они говорили, что она знает язык ветра и деревьев, потому так легко находила убийц? Или что она видела глазами волка? Впрочем, эта часть была правдой, не поспоришь, хотя, возможно, глаза волка превратились в то, что она оборачивается волком и рыскает по лесу. Так что нужно что-то более весомое, чем пара слов. Например, пара слов на языке, на котором нельзя солгать — Eka edyr Yolle. Eka gángaí medh onr mannsligar eom Belatona un freythaí their frá Du Svartr Lam. — Я — Йоль. Я шла с твоими людьми до Белатоны и хм… твоих людей от Чёрной Руки, — перевёл Джоад. — Что значит «freytha»? — Защищать или хранить. Есть очень похожее слово «Frethya», означающее «хранить что-то где-то». В смысле о предметах. Если хочешь, я поклянусь на Древнем языке, что верну тебе книги. Но Джоад только покачал головой: — Не надо, я верю тебе. В любом случае, я всегда могу проверить. Так как же мне тебя звать? Энн или Йоль? — Лучше Энн. Так… безопасней. — Энн так Энн, — Джоад недоверчиво на неё взглянул. — Что ж, к делу. Если тебе нужна книга на эльфийском, то у меня есть лишь Домиа абр Вирда. И… хм… словарь, конечно. Йоль кивнула. Подойдёт. В конце концов, она хотя бы узнает об истории Алагейзии побольше. Оно того стоит — знать, откуда всё взялось. Там, конечно, полно описаний человеческих (и не только) провалов, и даже если никто не в состоянии научиться на чужих ошибках, она хотя бы поймёт, что её ждёт. Джоад тоже кивнул, ушёл и вскоре вернулся с двумя толстыми книгами. Йоль протянула руки, но в голове вдруг страшно кольнуло, и она упала на четвереньки. Учёный тут же подлетел к ней и помог подняться (она боролась с навязчивым желанием оттолкнуть его жёсткие руки). И тут её подвеска выскользнула из-под рубахи. Джоад пронзительно вскрикнул, и Йоль тут же сгруппировалась, ожидая атаки. Но ничего не случилось, учёный лишь пристально смотрел на её подвеску. — Позволишь ли ты рассмотреть мне этот камень поближе? Йоль задумалась, но решила, что ничего этот человек с ним не сделает — на подвеске было столько охранных заклинаний, что любой, кто попытался бы воздействовать на него, сгорел бы заживо. Она сняла подвеску и протянула Джоаду. Он долго вертел его в руках, смотрел через него на солнце, дышал и протирал, в общем, занимался разными странными вещами и, наконец, пробормотал: — Что за недостойное обрамление для такого сокровища! — Сокровища? — недоумённо переспросила Йоль. — Да, да, неужели ты не знаешь, что это? Йоль лишь покачала головой. Она всё время таскала с собой какое-то великое сокровище и даже не подозревала об этом? Похоже на всю её жизнь — когда она всё время жила с древней кровью, не зная об этом. — Просвети меня. — Это синий гранат! Таких нет нигде в Алагейзии, это настолько же редкий камень, как и чёрный бриллиант. Его можно найти лишь одном месте: на острове Всадников — Врёнгарде. Такими камнями обладали лишь Всадники и короли. Как странно, что он есть у тебя… Йоль немедлено забрала подвеску обратно и надела на шею, потому что в голову закрадывались мысли, что Джоад хотел бы присвоить её драгоценность себе, а там недалеко уже до активации защитных чар, парализующих вора. Этот камень ей подарил Охотник, Всадник Росс. Быть может, ему было так больно думать о мёртвой драконихе, что он решил избавиться от любого воспоминания о ней? Йоль вдруг стало невероятно грустно, и одиночество нахлынуло и накрыло её с головой. Она, наконец, осознала, что именно так мучило её с тех пор, как Дес ушёл. Она больше не чувствовала его присутствия, отголосков его эмоций, больше не было ощущения, что кто-то рядом, что он придёт на помощь в ту же секунду, когда это потребуется. Возможно, бедный Росс ощущал то же самое, но в десять раз сильнее, поэтому избавился от всего, что было у него в прошлом — имени, внешности, драгоценности. Если Чёрная рука нападёт на неё в этот раз, то им уже никто не помешает. — Откуда он у тебя? «Обворовала труп Всадника», — хотела огрызнуться Йоль, но вместо этого ответила, что неважно. Для Джоада это было важно, она знала. Джоад болел за дело варденов, хотел возвращения драконов, а этот камень откуда-то оказался у простой девчонки, и тут два варианта — либо девчонка нечиста на руку, либо она не простая. Либо и то, и другое. — Его называли драконьим камнем. Знаешь, почему? Потому что на закате он менял цвет с синего на цвет дракона Всадника. И энергии в него помещалось почти столько же, сколько в бриллианты, сапфиры и рубины, хотя он полудрагоценный. Любой в этом лагере хотел бы его заполучить. — Спасибо тебе Джоад-учёный, — Йоль буквально выдернула у него из рук книги. Его любопытство она чувствовала кожей. — Я очень ценю то, что ты мне рассказал. Но не беспокойся, тот, кто украдёт его, умрёт мучительной смертью. Сначала его парализует, а если я не найду его за одни сутки, его тело начнёт гнить и разлагаться. Заживо. А я всегда узнаю, где находится камень. Спасибо ещё раз. Хорошего дня! Она развернулась и пошла прочь так быстро, как только могла. Ей до смерти не понравилось, что Джоаду удалось проникнуть в её настоящую жизнь, жизнь Йоль. Энн была очень хорошим щитом, и Йоль ценила её за это. Она была чем-то иным, жёстким и исполнительным, она делала то, что должно, она полностью принадлежала варденам. Иногда Йоль ненавидела её за это. Ей нужен кто-то ещё, кто-то для простых людей. Кто-то, кто не будет таким одиноким без Деса…