Серые слёзы. Серая кровь

Шёпот, шёпот, он сводил её с ума изнутри, и Талерика хотела лезть на стены этой жуткой гробницы или проломить голову камнем, чтобы выпустить его оттуда. Она сжимала виски и стонала, а голоса в голове все говорили на каком-то неизвестном языке, рассказывали какие-то истории, понять которые Талерика просто не могла. Иногда ей казалось, что это пыталось её убить. Что кто-то крадётся там, в темноте, чтобы перерезать ей глотку. Поэтому они никогда не спали в одно и то же время. *** Урубаен встретил её суетой и огнями. Талика вдыхала зловоние большого города и пыталась убедить себя, что справится. Говорят, император видит тебя насквозь, но она не собиралась попадаться ему на глаза. Реакция же «семьи» её больше не беспокоила. Мелочные желания напакостить и отомстить тоже. Имело значение лишь одно — выполнить задание и стать рыцарем. Вот и всё. И она будет служить Насуаде, потому что та станет императрицей после победы. Талерика будет ей служить и защищать её честь, и, в конце концов, что ещё имело значение? Талика-рыцарь будет куда полезней для Серых, чем Талика-герцогиня, которая и слова не может сказать поперёк желания муженька. Тем более, что муженёк этот вроде как какой-то жалкий маркиз или барон. Девчонка брезгливо сплюнула. Не будет этого. Никогда. Она знала, куда идти. У неё нет платьев, а сшить что-нибудь сносное могла лишь одна женщина в этом бушующем городе. До бала у Талики было три дня. Она сумела обогнать свою славную семейку, потому что спала по три часа, а всё остальное время неслась, как оглашенная. Кто из этих изнеженных цветочков так смог бы? В дороге ей привиделся Дес. Он всё спрашивал, где она, но она могла думать лишь о семье, которая её бросила. Лишь о желании доказать им, что они поступили очень глупо и очень опрометчиво. Что они просчитались. Что поставили не на ту дочь. Бенгта Золотая Нитка жила в большом красивом доме, да и неудивительно — самая умелая швея в городе, а, может быть, и во всей Империи. Каждый год семейство Бранвенов приезжало в столицу лишь только за парой платьев для дам. Разумеется, крон-герцогу это сулило огромные расходы, но с радостью потакал своим любимым дочуркам и, кажется, с не меньшим удовольствием смотрел, как плюётся и возмущается Талерика. Мать и сёстры были в восторге, а она брезгливо воротила нос от атласных и бархатных платьев, предпочитая их деревенскую швею с её грубыми, но удобным костюмами. Но теперь так надо. Надо втиснуться в неудобный корсет, запутаться в огромных юбках и бесконечных рюшах и терпеть. Но сначала пережить обмерку и выбор тканей из сотни скучных одинаковых образцов. Тихонько звякнул колокольчик, и Талику обдало удушающим запахом новых тканей. Они висели везде — сотни цветов, рюши и украшения, шали, сатин и бархат, а впереди за столом на удивление некрасивая девушка что-то увлечённо рисовала в толстом альбоме. Заметив посетительницу, она резко подняла голову и вздрогнула — нечасто к ним захаживали барышни в кожаных доспехах. Разумеется, Талика привела себя в порядок, но её дорожная одежда порядком поистрепалась, так что неудивительно, что её приняли за оборванку. — Мне нужна Бенгта, — как можно более властно заявила Талика. — Я — крон… — Я знаю, кто ты, — резко прервала её девушка, отложив альбом. — Но не надо так громко, или тебя заметят раньше времени. Что происходит? Её опять схватят? Талика напряглась и аккуратно положила руку на саблю. Как-то ей это не нравится — то, что её знают не так как обычно. Обычно — все кланяются и причитают, что такая вот госпожа посетила их скромные домишки, но никто не перебивал её с такой резкостью, никто не просил потише объявлять свой громкий титул. — Ну и кто же заметит? — негромко поинтересовалась она, оглядываясь по сторонам. За этими платьями столько народу может попрятаться! А от этого запаха новых тканей её уже тошнило. — Myrkíleikr Veidhrandi! И внутри всё замерло. Мурашки прокатились от головы до пят. Так вот оно что! И как это Насуаде удалось — завербовать ту, что знает всё об Урубаене? Ведь кто бы ни пришёл — приходят молоденькие девушки или почтенные матроны — все они норовят поделиться свежими сплетнями. И тут из-за потайной комнатки выплыла сама Бенгта — полная невысокая дама с удивительно добродушным лицом и смешной прической. Всё в её внешности, платье, оборки, шерстяной платок и спицы в несуразном пучке, всё это будто кричало, что перед вами недалёкая женщина, которая только и умеет, что платья шить. Талерика преисполнилась чувством превосходства. Даже девушка с альбомом и то казалась ей поумнее великой швеи. — Идем, милая, — ласково пропела Бенгта, — покажу тебе лучшие образцы. А Грета пока нарисует платья. Талерика вздохнула и пошла за швеёй. Кое-как протиснувшись сквозь все эти завалы тканей, она оказалась перед узкой тонкой лесенкой, ведущей глубоко вниз. Ступени были неровными, света мало, так что она серьёзно ожидала, что вот-вот споткнётся и свернёт себе шею. Наконец, она спустилась целой и невредимой и осторожно пролезла через крохотную дверцу в большую комнату без окон, заваленную всяким хламом. У дальней стены примостился маленький столик со свечой, и вокруг стояло несколько стульев. Видимо, тут собирались сторонники варденов, не опасаясь, что кто-то их подслушает. Пахло сыростью, и Талерика вдохнула полной грудью. Как ни странно, запах сырости она просто обожала и часто пряталась дома в подвалах, испытывая неподдельное наслаждение. В голове вдруг мелькнуло воспоминание о тюремной камере и маленьком окошком под самым потолком, таким низким, что, казалось, он вот-вот рухнет и раздавит её и это запах, отвратительный, мерзкий запах сырости и звук падающих капель… кап-кап-кап… проклятье, они разъедают душу… По телу Талики пробежал холодок. Теперь этот подвал уже не казался ей таким приятным. Что ж, пора приступать к делу, а иначе она так и будет топтаться на месте! — Насуада сказала, что я приду? — Она предположила, милая, — проворковала швея, доставая обмерочную ленту и ловко орудуя, записывая всё на листок бумаги. Талика поморщилась. — Я тебе не милая, понятно! Меня зовут Талерика, будь добра запомнить. — А если я не буду добра, — вдруг неожиданно жестко спросила Бенгта, и больше она не казалась милой тетушкой. — Если я буду злой и жестокой? Что ты тогда сделаешь? Проткнёшь меня этой игрушечной сабелькой? Всей такой изукрашенной и красивой, как ты сама. Ну ты и дура, девка, чтобы меня Тенус в Бездну утащил! Ну вот чего ты полезла? Талерика сморщилась и заскрипела зубами. Вот еще не хватало, чтобы какая-то мышь серая учила её жизни! — Не твоё дело, куда я полезла! Мне нужны платья. Три штуки, по одному на каждый день бала. Если ты помогаешь варденам, то помоги и мне. Я выясняю для них… — Не важно! — почти выкрикнула Бенгта. Талерика удивлённо выдохнула. Как она смеет перебивать?! — Если ты провалишься, и меня схватят, то я ничего не буду знать. От меня они ничего не узнают, если ты каким-то чудом сможешь вытерпеть все пытки и взлом твоего сознания. Не болтай много, девочка. Неужели Насуада тебя не научила? У Талики от злости свело челюсть. Она знала, что краснеет. Что на коже появляются пятна, которые медленно расползаются по всему лицу. Пелена ярости застила ей глаза, и хотелось скандалить и кричать, но она лишь процедила сквозь зубы: — Три платья. Через три дня. Швея уже закончила своё дело и теперь терпеливо смотрела на Талику. А та вынула украшения сестры и протянула Бенгте. Как бы там ни было, никто не посмеет потом, когда они разнесут эту Империю на мелкие кусочки, заявить, что Талерика Бранвен (не крон-герцогиня, а рыцарь!) оказалась неблагодарной. Бенгта смотрела на неё как на дурочку, не желая брать плату, и тогда Талика швырнула драгоценности на пол, резко развернулась, почти взлетела по лестнице и выпрыгнула на улицу. Холодный ночной ветер ударил в лицо, и Талика успокоилась. Так, стоп! А платья-то она не выбрала! Вот сошьёт ей разозлённая швея какой-нибудь мешок, и Талика придёт на бал как чучело! Она зашагала туда-обратно, мучаясь и не зная, стоит ли вернуться. С одной стороны, она оказалась оскорблённой стороной и демонстративно ушла, показав своё презрение. Вернуться означает опозориться и показать, что не так уж она оскорблена. И что она ужасно глупая, раз забыла про платья. А с другой стороны — на балу ей надо выглядеть великолепно, точно уж получше матери и сестёр, чтобы всеобщее восхищение открыло ей дорогу куда угодно. Кавалеры и рыцари сделают всё, что попросит прекрасная дама, таковы уж правила. Ключевое слово — прекрасная. Что важнее — собственная гордость или задание? Если она провалится, о титуле рыцаря можно навсегда забыть. Горестно вздохнув, Талика вновь толкнула дверь швейной мастерской. Но к её великому счастью там сидела лишь некрасивая девушка всё в той же позе и с тем же альбомом. Проклятье, как там её звали? — О, ты вернулась! А я-то думала, куда же ты сбежала, ведь надо посмотреть на эскизы. — Я… мне… мне поплохело при обмерке. Вышла подышать. Девушка заволновалась, предложила нюхательной соли и воды, но Талика раздражённо отказалась, желая лишь поскорее закончить — вдруг прямо сейчас придёт Бенгта и засмеёт её? Художница раскрыла перед Таликой альбом, полный чудесных эскизов, но рядом со многими уже было подписано резким почерком «заказано» — одинаковые платья не согласиться надеть ни одна уважающая себя леди. Талике, в общем-то, было абсолютно плевать, но этикет есть этикет. Интересно, это у Золотой Нитки такой почерк? А Талерика-то думала, что у неё мягкий и обтекаемый, как облака. Девушка перелистнула на последнюю страницу, где были нарисованы резкие наброски трёх платьев, и что-то заворковала про цвета и ткани. Талика просто кивала. Она не понимала ни шиша, но искренне верила, что Бенгта никогда бы не стала лучшей швеёй, если бы предлагала всякую ерунду, и если эта девушка у неё работает, то работает хорошо. Эскизы выглядели хорошо, и Талика выбрала красный, синий и чёрный цвета. С рюшами и прочими глупостями пусть разбираются сами. Пока она выбирала, у неё закружилась голова от противного запаха новой ткани. К горлу подступила тошнота, и лишь крикнув «всё на ваше усмотрение», Талерика выскочила поскорее на улицу. Ночь встретила её шёпотом и шорохами, и Талика помчалась в таверну, не останавливаясь ни на секунду, прикрывшись плащом и надвинув капюшон на голову. Потому что она помнила, что было раньше. Что было тогда, когда она в первый раз сбежала из дома. Было невероятно легко. Она сделала это, она отвоевала свою ненаглядную свободу, о которой она так мечтала! Сначала она хотела прорваться в Белатону к Лейвнару, но потом… а что потом? Она просто вспомнила, что он заглядывался на крестьянок, крепких и красивых, которые могли погладить его волосы и испечь ему пирог. Их дурацкая детская клятва, которую никому не нужный отпрыск и жалкий бастард принесли друг другу однажды лунной ночью, таяла, как масло под жестокими лучами полуденного солнца. Он не женится на ней, так? Она порой мечтала об этом перед сном, но со временем всё больше и больше понимала, что он перестаёт быть никому не нужным, а у неё так ничего и не поменялось. Он обязательно найдёт какую-нибудь красавицу, настоящую леди, придворную даму в свите жены губернатора, а она так и останется бастардом, если только очередной дурак-баронет не захочет хоть как-то породниться с родом крон-герцога. Она просто останется старым другом. И ничего не поменяется. Талерика не хотела, чтобы ничего не менялось, потому что так было всю её жизнь. Хватит уже! И она пошла куда глаза глядят. Глядели они в Тирм, шумный портовый город, и там-то она встретила друзей, променяла рыцарский меч то ли оттого, что он был слишком тяжёл, то ли от внезапно нахлынувшей ненависти к отцу. Но что самое болезненное — она поняла, что красива. И из-за этого многие мужчины позволяли себе… всякое. Она отрубила парочке из них руки, остальных покромсала, но шрамы у неё остались до сих пор, и Талика шарахалась по подворотням, лишь бы снова не встретиться с такими вот личностями. Ночью, как ни странно на улице было очень мало людей. Всегда ли так или только из-за повстанцев, приближавшихся с каждым днём, Талика не знала. Беженцы хоть и стекались в Урубаен, но не в таком количестве, как в Фейнстер — по большей части их просто не пропускали, и они шли дальше, к Тирму и Спайну. Она сама притворилась беженкой, но ей повезло — она вовремя сунула одному из стражников золотой браслет. Какой-то пьяный мужичонка кинулся в её сторону, и она отшатнулась, мгновенно обнажая саблю. Приставила к его горлу, но взгляд у него был таким рассеянным, что она тут же опустила клинок и побежала. Что за честь — бить пьяного? Только позориться. Ей не нравилось, как пах город. Отчаянием, причём застарелым. Не тем свежим и жутким, которым несло от Фейнстера в преддверии войны, нет. Что-то было такое в Урубаене, возможно, само его название об этом говорило, что-то давящее. Скала, нависающая над городом угнетала ещё сильнее, и Талерика удивлялась, как же она не чувствовала этого раньше? Она дошла до таверны и заперлась в своей комнате, предчувствуя три долгих дня, когда Бенгта будет шить ей платья. Лучше не показываться на улицах — вдруг её мерзкая семейка заметит её? Лучше не рисковать. Этой ночью ей снилось, как она умирает тысячью разных способов. Она падала с обрыва, её затаптывала бешеная лошадь, закалывали разбойники, вздёргивали на виселице, перерезали глотку. Проснулась она в холодном поту и тут же задрожала то ли от холода, что ли от жутких снов. Кажется, Дес ей тоже снился. Он пытался её спасти, кричал, но никогда не успевал, и она видела его глаза, полные ужаса. Он идёт за ней, и от этой мысли становилось легче. Но что если он не успеет? *** Денсен почти смирился с тем, что произошло. Он почти даже признал, что и сам немного (совсем чуть-чуть!) виноват в крушении всей его жизни. Не первой — с Меолиттой, а второй. Вторая начинала мучить его так же сильно, как и первая, но он гасил все эти проявления, как только они разгорались. Нет уж. Нет уж, слышите, кем бы вы ни были! Хватит с него. Меолитту он вспоминал с той же горечью, что и раньше, но уже не с убийственным отчаянием. Он нашёл Талику, и он идёт к ней, а что было в прошлом, пусть остаётся в прошлом. Десу некогда об этом думать, некогда снова и снова видеть её, обнимающую другого мужчину, разодетого и красивого, богатого и властного. Некогда видеть её округляющийся живот, и довольное лицо того, другого, который как бы говорил, что теперь она — его женщина. Некогда вспоминать, что её ослепляющая красота, которая угасла после потери детей, возрождалась вновь рядом с другим… — Проклятье! — прошипел Дес, ворочаясь с одного бока на другой. Эта история никак не исчезнет, не давая ему спать по ночам. Вардены его не преследовали. Он ждал, но они не появлялись, да и правильно — у них явно есть дела поважнее, чем какой-то дезертир. Да и вообще, какой он дезертир?! Он даже не солдат — он просто делал что хотел. Захотел — остался, захотел — ушёл. А эта Йо-Йо будто солдаты, всё пыталась его удержать, судорожно хватаясь за него, будто утопающий за соломинку. Пусть сама плавать научится. «Что было бы, если бы я встретил её снова?» — подумал Дес и тут же осознал, что не знает, о ком думает — о Мелли или о Йо-Йо. «Вот барзул, забил себе голову всякими бабами! Им что в голову ни взбредёт, всё трагедия, и я туда же! Скоро совсем соплями обрасту!» Он сплюнул, поднялся, собрал спальный мешок и затоптал костёр. Всё равно не уснёт, так что надо двигаться дальше. Он шёл на Урубаен. С тех пор, как он видел Талику, прошло несколько дней, и он всё надеялся увидеть её снова, попасть туда, на эти… как их там? Поля что ли, но ничего не выходило. Он даже не пил! И это трезвое состояние угнетало до трясучки, потому что в голову лезли всякие Мелли и Йо-Йо, и винные пары никак их не затмевали. Лучше бы Тэлли лезла в голову, но она появлялась лишь по ночам, и тогда Дес видел, как они умирает. Ему не хотелось засыпать, и каждый раз, закрывая глаза, он надеялся, что это будет одна из тех ночей, когда он видел просто черноту.