Серые слёзы. Серая кровь

Талерика оглядывалась и задыхалась от восторга — столько красок она не видела никогда. Стены обтянуты лучшим шёлком, расписным и вышитым с величайшим искусством, люстры под потолками, у которых вместо свечей сияли волшебные огни, отбрасывали искрящийся свет на гостей. Огромный бальный зал богато украшен тысячами цветов, но от этого Талика только задыхалась и кашляла, прикрываясь веером, чтобы не прослыть грубиянкой. Она выскочила из кареты прямо перед своей семьёй, в тот самый момент, когда устроитель громко объявлял их семейство. Талерика живо шепнула своё имя ему на ухо, и герцог даже пикнуть не успел, как её представили свету. Талика ожидала удивлённых взглядов или презрительных усмешек, но никто даже не взглянул на неё. Не то что бы она сильно хотела… но ведь вся её сомнительная история… «Оттого, что она сомнительная, о ней никто и не слышал! — накатило на неё понимание, полное победного, но вместе с тем горького отчаяния. — Оте… то есть лорд никому не сказал. Что за позор пал бы на его род, если хоть кто-то это услышал бы! Интересно, Эстер тут? Приказал ли он ей молчать? Или притвориться, что она ошиблась? Действительно, каждый может ошибиться, ведь она так «долго» меня не видела!» Талика хотела блеска и известности, но её шикарное чёрно-красное платье, бархатное, расшитое всякими непонятными штуками, смешалось с сотней других столь же великолепных нарядов, и она стала всего лишь одной из… Она не хотела быть «одной из», никогда не хотела, но сейчас это было лишь на руку — чем меньше внимания, тем выше шанс… Проклятье, она чуть не забыла про свою миссию! — Раз уж ты здесь, — процедил крон-герцог, до того упорно молчавший, — мы представим тебя твоему жениху. И если он после всех твоих выходок всё же решит на тебе жениться, то ты выйдешь за него замуж и будешь сидеть в его замке! Тебе понятно? — Да, господин, — смиренно ответила Талерика, сама чистота и покорность, но внутри чуть не захлебнулась от ярости: «Вот ещё чего мне не хватало, так это того барончика! Он будет только мешать!» Но нельзя, чтобы отец выгнал её завтра. Он уже не сможет прийти без неё, она есть в списках. Если герцог не пустит её, то император решит, будто его вассал хочет спрятать своего ребёнка от клятвы, а это каралось… ну, в общем, каралось. Никто не хотел бы попасться палачу Гальбаторикса. Говорят, что выжившие, они… лучше бы они умерли. Говорят, их добивали «ударом милосердия», потому что милосердие они заслужили точно, пройдя через такие страдания, от которых многих разряженных лордиков, вывернуло бы наизнанку. Талерика ощутила, как по спине пробежал холодок. Она вспомнила слова Бенгты о том, что её могут схватить. Ну нет, панике стоит поддаваться только тогда, когда есть повод. Да и то ненадолго. Паника — это как конфеты: в малых количествах приятна, но в больших становится отвратительна. Пока она размышляла, к ней подскочил какой-то разряженный лордик и позвал танцевать. Мать и Далия чуть не захлебнулись от возмущения, Венетия продолжала глазеть на цветы, и Талика, усмехнувшись им вслед так язвительно, как только умела, как научил её Дес, ринулась в сверкающую многоцветную толпу, чтобы потеряться там навсегда. Она кружилась и смеялась, и лордик, имени которого она не запомнила, улыбался так ласково и так преданно, что Талерика не могла оторваться. Платье, конечно, мешалось, и вообще было жутко неудобным и тяжёлым, и она с трудом передвигалась, чувствуя себя колоколом, но это простительно. Этому вечеру простительно всё. Что ей прошлое, что будущее? Есть лишь она, здесь и сейчас, в этом водовороте красок. Она больше не боится ни отца, ни шепотков, ничего ей не страшно, ничто не нужно, лишь бы остаться здесь, при дворе, таком ярком, красивом и великолепном! А как на неё все смотрят! Смотрят на волнующий вырез платья, смотрят на золотые кудри, уложенные в причудливую причёску, приправленную розами, смотрят на прекрасное аккуратное личико. Кто так на неё смотрел в последний раз? А что если и правда остаться? Быть вечно прекрасной, той, которой восхищаются, которой поклоняются? Что если она расскажет всё, что знает? Что если прямо сейчас попросит это звание рыцаря? В конце концов, какая разница, у кого быть рыцарем, если она им станет? Какая разница? Какая, а, Тэлли? Тэлли. Талерика вдруг резко остановилась, так что лордик споткнулся и непонимающе на неё уставился. И она вдруг утонула в этом удушающем аромате роз, голова закружилась, и стало тяжко. Ноги тряслись и отказывались двигаться, и, теряя последние силы, она кинулась к выходу в сад. Из резных дверей кто-то выходил, и она налетела прямо на него, но, буркнув извинения, помчалась дальше. Воздуха ей, воздуха! Она налетела на перила так, что аж дух вышибло, закрыла глаза, ощущая, как вечерняя прохлада заполняет лёгкие, и мысли, ужасные, отвратительные, призывающие предать всё, во что она верила, потихоньку уползали, будто тени в сумерках. Талика схватилась за голову и задрожала. «Что это со мной? Почему я так думала? Будто в дурмане всё!» Это точно не ментальная магия, ведь как сказала Йоль и маги из Дю Врангр Гата, голова у неё непробиваемая. Значит, дурман как-то по-другому проникал в её сознание. Она оглянулась на распахнутую дверь, где кружились в странном упоении пары, и вдруг её будто волной окатило — цветы! Что-то между ними спрятано, что-то, что хорошенько промыло гостям все мысли. Так, что они готовы отказаться от всего, лишь бы остаться на этом празднике, принести клятву императору и любить его до скончания веков. Ну, или их короткой жизни. В дверях показался тот, на кого она налетела, и Талика приготовилась давать отпор гневным словоизлияниям, но уже через секунду радостно взвизгнула: — Лейв! Да, это был он, друг её детства. Стоял прямо перед ней и так же счастливо улыбался. Она кинулась к нему, и мысли снова затуманились, но уже от радости. — О, Ивераль, я и не думала тебя тут увидеть! — Как же ты не думала, утёнок, если я уехал, чтобы подготовиться к балу, — засмеялся он. Талика хотела было его обнять, но тут же вспомнила про правила приличия, которые при дворе всегда диктовали, что делать, и протянула руку для поцелуя. Он резко склонился, будто это страшно его раздражало, и поцеловал, и то ощущение, которое так мучило её, от которого она бежала, вернулось, и внутри живота что-то закрутило, так что Талика быстро выдернула руку из его хватки и впервые в жизни опустила глаза. Разозлилась и тут же подняла обратно. И увидела то, что никогда не хотела бы замечать. Это был уже не её Лейвнар, не старый друг, с которым она носилась по лесу и подстраивала слугам всякие гадости, потом заливаясь громким восторженным смехом. Это другой Лейв, губернаторский сын — держался он прямо и слегка надменно, а взгляд его пронзал насквозь, холодный и безразличный. — Ты изменился, — честно призналась она. Лейв наклонил голову так привычно, так знакомо, что Талика содрогнулась. Он изменился или нет? Она запуталась! — Ты тоже, между прочим. Но не очень сильно. Он предложил ей руку, и она присоединилась к нему, чтобы прогуляться по парку. Чем дальше она от этого дурманящего аромата, тем лучше! Интересно, как бы ей подстроить своё Видение? Ох, нет, она не беспокоилась, что может увидеть что-то другое, её способности всегда подчинялись её желаниям — дело тут в настоящем. Как уснуть посреди императорского дворца, чтобы её не заметили? Лейвнар что-то сказал, и Талика очнулась. И смущённо попросила повторить. — Я спросил, ты излечилась от падучей болезни? — Какой ещё, в Бездну, падучей болезни? — непонимающе воскликнула она и тут же смутилась. Проклятье, как она так выругалась посреди императорского бала?! «Тоже мне, благородная леди, шейд меня дери!» — Талика скривилась и замолчала. — Той, которая свалила тебя после моего отъезда. Той, из-за которой отложили свадьбу с этим барончиком. — К твоему сведению, — прошипела она, — эта болезнь не лечится! Она замолчала, не имея ни малейшего понятия, что сказать. Расспросить Лейва о его жизни? Но она и так знает всё, что произошло: его вышколили, выдрессировали и, скорее всего, нашли невесту. Да и к тому же, в ответ придётся рассказывать о себе, а этого ей не надо, вот уж спасибо. А уроки по светской беседе она успешно прогуляла — в тот момент они ловили лягушек в Смертельной Топи. — Знаешь, я скучал по нашим играм… — наконец, протянул Лейвнар, прервав тяжкое молчание. Она подняла на него глаза, и вдруг ей вспомнились все те бессонные ночи, что она провела, ворочаясь и мечтая, чтобы он, этот дурак и друг детства, посмотрел на неё (ну хоть разок!) так же, как смотрел на тех девушек из деревни. — И по красоткам-крестьянкам? — язвительно осведомилась она и тут же прикусила язычок. Да что с ней такое?! Ревнует что ли? Да и вообще, у неё дело есть. Лейвнар недоумённо на неё взглянул, пытаясь найти причину её раздражения, но Талика отвернулась, вырвала руку и сказала, что ей срочно надо удалиться. Она побежала к дверям и последний раз вдохнула свежего воздуха перед тем, как нырнуть в дурманящее облако аромата цветов. «Веду себя как маленькая девчонка!» — раздражение её переливало через край. Этот бал, эти люди, всё это, такое фальшивое и лживое, злили её до невозможности. И Талика решила поскорее сделать дело и убраться. Она поинтересовалась, где найти уборную, и её проводили в богато украшенную комнату. Везде были натянуты ткани, занавески, стояла тумба с бумагой… Да уж, а в их поместье просто четыре кирпичных стены и дырка в полу. Вот до чего роскошно живёт император. Талика присела на скамью и закрыла глаза. «Спи, — думала она, пытаясь найти удобное положение. — Давай, засыпай уже. Хочу увидеть, как создавались смеющиеся мертвецы!» Она специально не спала всю ночь, и потребовалась тонна белил, чтобы скрыть синяки под глазами, и ещё куча всяких подозрительных штук, которыми помощница Бенгты (как же её звали? Талика так и не запомнила) намазывала её весь день. Лишь благодаря её мягким и нежным рукам Талика выглядела как фея из сказки. И вот бессонная ночь дала о себе знать. Талика ощутила железный привкус на языке, голова пошла кругом, и вокруг всё резко потемнело… …Она стояла тут же, но днём. Вопрос лишь — каким? Вчера или за неделю до бала? Впрочем, разницы нет — смеющихся мертвецов могли делать в любой момент, хоть прямо во время праздника. Солнце проникало в крохотное окошко под потолком, снаружи слышались голоса, и только Талика собралась выйти, как её что-то потянуло за собой. Ага, значит, она, как пиявка, зацепилась за кого-то… Что ж, остаётся только ждать, к чему это всё приведёт, и она послушно ждала, ощущая всё нарастающее беспокойство. — Воллис! Ты уже послал весточку Мантикоре? — кто-то впереди говорил высоким и раздраженным голосом. Она ещё помнила свою злость там, на балу, и теперь, кем бы ни оказался этот человек, она его полностью и всецело понимала. — Да, сэр Гилмор, — монотонно ответил ему второй ровно и безэмоционально, и Талерика будто иголками покрылась: как смеет он ничего не испытывать, когда она и сэр Гилмор так и кипят от недовольства?! — Чудно. Я иду работать — для всех остальных меня нет. Пропал. Умер. Исчез. Сестрёнка Энн зарезала. Что угодно, лишь бы толпы надоедливых как мухи людишек перестали мельтешить у меня перед глазами! — Да, сэр, — всё так же протянул Воллис. Талика, наконец, смогла обернуться — всю дорогу она наблюдала, как они плывут куда-то, коридоры сменяются лестницей, ведущей вниз, потолки становятся всё ниже, и слышится звук падающих капель. Похоже, сырость разъела весь Урубаен. Гилмор оказался очень молодым, высоким и измождённым человеком с короткими кудрявыми волосами цвета каштана и огромными синяками под глазами, Воллис — абсолютно ничем не примечательным, каким и следовало быть безликому слуге с таким отвратительно равнодушным голосом. Так и хотелось (не ей, разумеется) стукнуть его хорошенько, чтобы увидеть хотя бы тень эмоций, хоть каплю злости… Гилмор раздражённо фыркнул и пошёл дальше, и Талика наблюдала, как Воллис медленно удаляется. Раздражённый и злой, императорский маг влетел в широкую комнатку с угнетающе-низкими потолками и склонился над бумагами. Талика осторожно заглянула ему за плечо — конечно, это всё происходит в прошлом, но она не могла отделаться от ощущения, что этот Гилмор может от одного только раздражения размазать её по стенке. И там, на бумаге, ползущими закорючками разместились слова Древнего языка. Талика вытаращила глаза, стараясь не пропустить ни одной детали — как сказала Йоль, она потом вспомнит абсолютно всё, ну так это сначала углядеть надо. А Гилмор всё листал и листал, кое-где делал пометки, и когда дошёл до самого конца, Талику внезапно потянуло вниз, и она поняла, что её время закончилось. …Когда Талика резко распахнула глаза, то не могла понять, что происходит. Паника захлестнула её, будто морская волна, и голова ныла. Над ней склонилась двое благородных господ, обеспокоенно спрашивая, в порядке ли она. «В порядке!» — хотела прошипеть она, но вовремя опомнилась, состроила грустную мордочку и заявила, что ей поплохело от жары. Вяло и томно подала руку и позволила вывести себя в бальную залу, искренне восхищаясь своими непревзойдёнными актёрскими способностями. «Так бы и в лицедейки податься можно, — довольно решила она, не снимая при этом страдальческой маски. — Вон как эти господа запрыгали!» Вскоре их заметил отец. Как черный ворон, он рассекал толпу, а вслед за ним шли трое — лысый коротышка, жирный как боров мужик и дряхлый старик. Так-так-так, вот это уже интересней. «Это проблемы», — сказал внутри неё голос Йоль, но Талика отмахнулась от него. Она узнала то, что ей было нужно, так что теперь можно и поразвлечься немного. — Дочь моя, куда ты пропала? Я искал тебя.Скоро закончится первый вечер, а я так и не исполнил намеченное. Отлично! Она убежала из-за того, что её к чему-то принуждали, а её оте… кхм… то есть лорд снова всё повторяет. Разве рыцарь не обязан учиться на своих ошибках? Когда она станет рыцарем, то будет образцом для всех. — Мне стало нехорошо от удушья, папенька, — «папеньку» она еле из себя выдавила, но раз уж она такая вся лицедейка, надо терпеть. — Хотел бы тебя представить этим господам: сэр Фредерик (толстый поклонился), сэр Стюарт (на этот раз голову склонил старик) и сэр Вильгельм. Они советники и опекуны того, кто предназначался тебе в мужья. Боги. Боги. О, нет, опять он за своё! Их лица показались Талике невероятно уродливыми. — Этот человек благородно решил возобновить помолвку несмотря на… твой недуг. Итак, — советники расступились, и вперёд вышел молодой человек, высокий и худой, с кудрявыми русыми волосами и какими-то странными, почти неживыми глазами, — позволь представить тебе Джозефа Риддарха из рода Молье. Он неловко поклонился. Талерике ничего не оставалось, как протянуть ему руку для поцелуя, и когда он коснулся её, когда прижался губами к её грубой, совсем не благородной коже, Талерику пронзил такой холод, что она закричала. Джо Рид оказался Серым.