Серые слёзы. Серая кровь

И Талерика снова потеряла сознание, но на этот раз она была рада — пронзающий холод, заморозивший, казалось бы, даже воздух в лёгких, исчез. Она оказалась в гобеленовом мире, и тут были и Йоль, и Дес, так забавно вышитые. Дес бросился к ней, но Талика шарахнулась. Она ещё помнила, как её осаждали эльфы, когда она стала Йоль. Он спросил её как дела, и она, совершенно позабыв и о жестоком отце, и о новоявленном женихе, обо всём, принялась расписывать красоту и великолепие бала. Но время, как это случается всегда, вышло, и Талика вернулась обратно и только когда открыла глаза и заметила баронета, поняла, что надо было, наверное, сказать Йоль. И спросить, что делать. Пфф, вот ещё! Она и сама прекрасно знает, что делать — привести его к варденам. Не похоже, чтобы Джозеф Риддарх был так уж счастлив в компании уродливых советников. А если и счастлив, то она всё равно схватит его за шкирку и притащит к Йоль. Там он явно будет счастливее. Уж она об этом позаботится! Но замуж за него не выйдет ни за что в жизни! Лорд Бранвен обеспокоенно её оглядывал. — Верно, тебе и правда дурно от духоты. Ну да ладно, дело на сегодня сделано, подробности обговорим завтра. Благодарю за внимание и несказанную доброту, господа, — и лорд Этан кивнул им легко и практически незаметно, как только может кивать крон-герцог советникам какого-то баронетика. И они уехали в особняк Бранвенов. В конце концов, Талика вздохнула с облегчением — эти прекрасные комнаты, чистое бельё и… ванна! О, чудесное изобретение человека, как она по нему скучала! Мыться в бадье было тем ещё удовольствием, и радость Талерики не омрачило даже напряжённое молчание её отца. Она приказала слугам набрать горячей воды, и с удовольствием разлеглась, постепенно погружаясь в воду. И только сейчас, в это мгновение, она осознала, как же сильно устала. Она не могла двигаться от этой тяжести — напряжение, страх, недосып — всё это придавило её, и, казалось, шелохнись она хоть немного, просто утонула бы в мыльной воде. Она закрыла глаза и почти уснула, если бы не скрипнувшая позади дверь. Талику будто молнией пронзило, и она бросила резкий взгляд на саблю, лежавшую на стуле. Проклятье, слишком далеко! И как это она так сглупила?! — Ты… у тебя есть платье на завтра? — она услышала робкий дрожащий голос матери. Наверное, отец на неё накричал. Наверное, она страшно не хотела сюда идти, но пришлось — слугу не пошлёшь с таким вопросом, а ударить в грязь лицом крон-герцог не мог себе позволить. — Есть. Я уже послала слугу за ним в таверну, где ночевала. Можешь не беспокоиться, мамочка. Она вздрогнула от этого, Талика была уверена. Она вздрогнула, и лицо её брезгливо скривилось, но какая в Бездну разница? Какая теперь разница после мёртвых невидящих глаз Синге? После такого уже наплевать на всё. — Уходи. Нечего тебе тут делать. Ты и сама не хочешь тут быть. Но отчего-то она не шелохнулась. Наверное, Талерика, говорящая спокойно, такой редкий зверь, что несмотря на опасность, хотелось понаблюдать подольше. Горечь, копившаяся годами, вдруг вскипела из-за горячей воды и полилась наружу, затапливая сознание: — Ты всегда меня ненавидела, да? Ты ненавидела меня, потому что я была свидетельством твоей ошибки. Потому что ты сделала то, чем тебя может попрекать лорд Бранвен. Это не моя вина, а твоя, но ты так хотела быть невиновной, что решила ненавидеть меня вместо себя. Катись ты в Бездну, мама. Катись в Бездну! Талерика яростно обернулась, вытащила руку и схватила длинную заколку для волос. Такой можно пробить висок и мгновенно убить человека, и Талика направила остриё в сторону матери: — Попытаешься ещё раз со мной поговорить или обвинить меня в чём-то, я тебя убью. Она врёт. Никого бы она не убила, потому что рыцари так не поступают. Они бросают вызов и смотрят противнику прямо в глаза. Они сражаются мечом, а не заколками для волос. Талика оставит это Йоль. И Десу. «Где же ты, Дес? Мне так тебя не хватает…» Это ведь он сейчас говорил о смерти от заколки. Не Талика. Мария скривилась от отвращения, резко развернулась и хлопнула дверью. Талика снова погрузилась в ванну, ощущая, как приятное оцепенение охватывает всё её тело. В следующий раз она расскажет Йоль о Джо Риде, обязательно расскажет. Йоль знает, что с этим делать, а Талика всего лишь приведёт его в лагерь. Тоскливый взгляд баронета говорил ей, что ему до боли противно находиться среди всех этих разряженных лицемеров. …Проснулась она в холодной воде оттого, что погас огонь в камине. Служанка не пришла, чтобы помочь ей высушить волосы и подготовиться ко сну, и потому никто её не разбудил. Вздрагивая от холода и тихонько ругаясь, Талика выползла из ванной и обернулась в огромное полотенце. К счастью, волосы высохли, а то бы она совсем продрогла. Переоделась в ночнушку и улеглась в кровать. Сейчас надо заснуть, завтра тяжёлый день — разработать план побега да ещё и баронета с собой прихватить, но как назло от холода и голода она не могла сомкнуть глаз. Мысли роились в голове, своим жужжанием мешая сну, мелькали сотни вариантов побега, но ни один не подходил. Как бы так подгадать, чтобы не принести клятву императору? Лишь один способ — на второй день уговорить Джо Рида и вечером сбежать прямо с бала. Придётся подготовить все вещи, но она их и не разбирала. Платья красивые, но с собой их не утащишь. Талика с сожалением посмотрела на шкаф. «Спи уже, спи!» — раздражённо думала она, сжимая веки, но ничего не получалось. И как-то незаметно для себя она вновь оказалась у варденов. Синге смотрел на неё всё тем же непроницаемым взглядом. Поднял золотой меч и принял защитную стойку: — Нападай. И Талика сжала Удачу покрепче, присела и кинулась вперёд. Он отбивался идеально, каждое движение служило своей цели, а Талика размахивала саблей почти бездумно, ощущая, как её заполняет ярость. — Как. Ты. Мог. Не. Отбиться?! — закричала она, вложив в последний удар всю злость и обиду. Синге отшвырнуло назад, и он затормозил, почти полностью прижавшись к земле. Горло сдавливали слёзы. Сухие невыплаканные слёзы — joll. — Как ты мог так глупо умереть?! Как ты мог?! Она закричала, снова кидаясь в атаку, Синге отбивался, но она каким-то чудом смогла его обмануть и рубанула по груди. Ярко-красная полоса расползлась по белой рубахе, и полукровок рухнул на землю. И глаза его… они снова стали такими, как в прошлый раз… Талерика кинулась к нему, схватила, обняла, пачкаясь в крови и разрыдалась. — Прости меня, — исступлённо шептала она. — Прости. Это всё моя вина. Вся до последней капли. И он открыл глаза, тёмно-синие, почти чёрные, и улыбнулся: — Талика Бранвен, защити тех, кто остался! *** Йоль проснулась от тихих шагов позади палатки. Опять. Кто-то следил за ней уже третий день подряд — она чувствовала обжигающий взгляд, но каждый раз, когда оборачивалась, видела лишь толпу сновавших туда-сюда людей. откуда преследователю знать, что маленький аметист в серебряном кольце — это амулет, предупреждающий о слежке? Йоль знала, когда на неё смотрят, а шпион знал, когда она оглянется. Она поговорила с Хальфредом (он снова выдал ей печатку), и тот рассказал, что пока Йоль там страдала, они поймали шпиона, хорошенько покопались в его памяти и выяснили, что к варденам послали отряд «Монстров» — лучших воинов Чёрной руки. Никто о них ничего не знал: как выглядят, что умеют, и в чём заключалось их задание, но глава тайной службы подозревал, что всё просто — убийство многоглавого дракона. Насуада, Оррин, Джормундур, он сам, возможно, и Йоль тоже («хотя… не думай о себе так много»). Но судя по тому, что кто-то за ней наблюдал, её считали одной из голов. Либо очень опасным клыком, который бы стоило вырвать с корнем — в конце концов, у графа Элистара к ней собственные счёты. Они решили, что Йоль не стоит использовать магию, чтобы поймать шпиона: он может запаниковать и убить себя, либо сбежать, если поймёт, что она легко с ним разделается, и остальные затаятся — нужно вычислить его и по следам прийти в логово остальных монстров, чтобы схватить всех сразу. И потому Йоль лежала в палатке как мышка, прислушиваясь к тихим шагам. Осторожно сжала кинжал, который клала рядом перед сном, поднялась и заклинанием зажгла свечу. Шаги исчезли. Сегодня он её не убьёт. Заснуть она всё равно бы не смогла, поэтому оделась и пошла на ристалище: в такую рань там никого нет, да оно и к лучшему — Йоль не хотела никого видеть. Но к её великому разочарованию кто-то там всё-таки оказался. Потом к великой радости (ладно, не такой уж великой) она обнаружила, что это Эцур. С какой стороны к нему подобраться, она не знала. Он же du hünd abr du konungr. На самом деле, несмотря на альянс, Насуада воюет с Оррином, или, скорее, это Оррин воюет с Насуадой. За добычу, которую они получат в самом конце — корону императора. — Доброе утро! — вежливо поздоровался Эцур, наклонив голову. — Не думал, что есть ещё одна такая ранняя пташка. Довольно приятная вежливость после всех этих грубых мужланов и не такая приторная, как у политиков, но смотрится странно от Эцура, который порой даже не здоровается. Разумеется, они предупредили короля о «Монстрах», так почему его правая рука тут, вместо того, чтобы стеречь своего повелителя? Он им еще нужен: чтобы закончить войну, а потом быть добропорядочным соседом. В том, что битву за корону выиграет Насуада, Йоль не сомневалась. Она достала кинжалы и затупила их заклинанием. Она вообще-то собиралась пострелять, но почему бы не размяться? — Доброе, — на вежливость отвечают вежливостью. — Говорят, ты — лучший воин Сурды, рыцарь Даута. — Правду говорят, просто Энн. Она вскинула кинжалы: — Вот и проверим. Молва не лгала — Эцур разобрался с ней за пару минут. Объяснил, где в её защите бреши, где нужно расслабиться, а где — приложить силу, и Йоль показалось, что в этот миг, когда ему не надо было притворяться, не надо было думать над каждым словом, он стал немного счастливей. Впрочем, она, возможно, просто обманывает себя. Через час она оказалась совершенно вымотанной, а ведь ещё даже солнце не встало! Уставшая, она отправилась искупаться — неподалёку протекала речушка. Нырнула в ледяную воду и выдохнула. Огромные пузыри с глухим звуком поднялись на поверхность, а Йоль разглядывала мутную воду, сквозь которую пробивались первые рассветные лучи, и размышляла, что и жизнь у неё такая же мутная, что на расстоянии вытянутой руки уже ничего не видно. И всё-таки, как же спокойно тут, на дне. Ей пришлось вынырнуть — противное тело просило воздуха. Говорят, эльфы могут наколдовать себе жабры, так чем она хуже? Когда её вконец всё осточертеет, она тоже это сделает и останется жить в море. Вдоволь накупавшись, Йоль вылезла из воды и потянулась к полотенцу. Она не боялась, что её кто-то увидит: она расставила на деревьях сигнальные заклинания (у неё всегда с собой есть пара дешёвых дымчатых кварцов, которые сгодятся на слабенькие амулеты). И как назло, один из них протяжно зазвенел. Йоль мгновенно прикрылась полотенцем и узрела Эцура, замершего, как каменная статуя. — Прошу прощения. Я надеялся, тут никого не будет. — Как видишь, тут я. Щекотливая ситуация, однако. Впрочем, большая часть предрассудков общества была чужда Йоль, потому что она и общества-то не видела до восемнадцати лет. Эцур продолжал изображать камень. — Я тут обычно размышляю, — наконец, выдал он, отчаянно краснея. — Что ж, не будешь ли так любезен поразмышлять, стоя ко мне спиной? — Йоль вскинула бровь, но отчего-то хотелось смеяться — великий рыцарь Даута стесняется голой женщины?! Эцур немедленно развернулся, и Йоль, хихикая, быстро оделась, чтобы не смущать долее бравого сурдийского воина. — Можешь обернуться, du hünd. Он развернулся, но уже не красный. Самообладание у него порой выходит из-под контроля, но всё так же великолепно, иначе бы он не продержался столько лет в Игре. — Прошу прощения, — повторил Эцур. Это всё его кровь — серая кровь — она тянет его к Йоль, она чувствует, что кто-то может пробудить её, позволить ей вскипеть. Его прошлое говорит с ним, но он не понимает слов, лишь чувство, что надо идти куда-то и зачем-то. Идти к той, у кого есть ключ. Вот что её выделяет, да? Только ключ. В конце-концов, из-за этих смутных ощущений Эцур возненавидит её, но как ему объяснить, что у Серых нет сторон? Что они там, где хотят быть, а не там, куда им укажет король, ведь король — это смысл жизни рыцаря Даута. Да и ей самой ещё учиться и учиться делать то, что она хочет, а не то, что должна. «И всё-таки как-то он ведёт себя по-другому», — подумала Йоль, собирая амулеты, но не успела закончить мысль, как сзади послышались голоса. Какая-то толпа, судя по звукам, мужчины и женщины. И взгляд, опять этот взгляд, сверлящий спину… Йоль встала близко к Эцуру и тихонько прошептала: — Кто-нибудь смотрит на меня сейчас? Если обернётся она, это заметят, и шпион опять станет лишь частью толпы. Это магия, Йоль уверена, но магия, заточенная лишь под неё. Похоже, преследователь даже и не подозревал, что подручная Насуады споётся с правой рукой короля Оррина. Он не стал оборачиваться, только поднял с земли камушек и стал его подкидывать. — Всё ещё смотрит? — поинтересовался он. Йоль медленно кивнула и засмеялась, будто Эцур рассказал ей какую-то глупую шутку. Он же подкинул камушек так высоко, что тот перелетел за спину, и рыцарь обернулся. Йоль замерла — взгляд исчез. — Ну? — Много кто, Энн. Там сурдийская знать: пришли отдохнуть возле реки. А с ними куча слуг и охраны. Йоль сжала зубы. Монстр среди знати. Конечно, они все были в каком-то смысле монстрами, но тут один конкретный. Значит, они везде: среди варденов и сурдийцев, солдат и знати, быть может, даже среди гномов. Единственные, кого она не подозревала, это ургалы. — Может, подойдём поздороваемся? — процедила она, сжимая кулаки, но Эцур только покачал головой: — В таком виде? Знать тебя даже не заметит. Но сегодня у короля закрытый приём, и я могу тебя провести. Ему страшно интересна сестрёнка Энн, — тут Йоль вздрогнула, — а остальным представлю тебя как воина, спасшего мне жизнь. Только… Он оглядел её с головы до ног оценивающе, но совершенно не обидно, и цокнул пару раз языком: — Ты уж надень что-то поприличней. Не обязательно платье — подозреваю, ты питаешь к ним неприязнь — но чтобы ты не выглядела так, будто собираешься кого-то немедля прирезать. Она тихонько выругалась — вот ещё, в тряпки цветные обряжаться! Вздохнула, посмотрела прямо в глаза королевскому псу и усмехнулась: — Меня зовут Йоль. Он вскинул брови. — А… кто же такая Энн? — Моя должность. …Сестрёнка Энн считала, что раскрыть своё имя было непроходимой глупостью, Йоль считала, что это замечательный способ проверить, доложит ли Эцур об этом королю. Конечно, она могла бы сказать любое другое имя, но ей не хотелось. Да, это замечательно. Она сделала то, что хотела. Дес бы порадовался, если бы, конечно, умел радоваться хоть чему-то кроме выпивки, драк и женщин. Ну, и Талики. Где достать красивое тряпьё, Йоль не знала, а потому пошла к человеку, который знает всё. Хальфред громогласно рассмеялся мысли, что Йоль появится среди знати, обзывая её картошкой («в шелках и порезанная, ахаха, вот умора!»), но уже через полчаса в его шатёр принесли несколько платьев и костюмов из недорогой, но прочной материи. Йоль не знала, как она называется, но Хальфред сказал, что дорогие вещи вызвали бы подозрение, а вот это самое то! Из всего «самого того» Йоль выбрала наряд из Сурды — плотно застегивающийся кафтан и шаровары из жесткой темно-зеленой ткани. Платьев ей не надо, а это хотя бы не обтягивает ноги так возмутительно, как кожаные штаны эльфиек. — Ты вообще с этикетом-то знакома, морковка? — насмешливо поинтересовался глава тайной службы. — Минуту назад я была картошкой, Хальфред. Ты уж определись, — пробормотала Йоль, застёгивая последнюю пуговицу. Хальфреда она не стеснялась хотя бы потому, что он считал её страшной и костлявой. — Да какая разница — картошка, морковка? Там на приёме ты в любом случае будешь овощем! — Спасибо за поддержку. Я прям воспряла духом. Хальфред хмыкнул один раз, второй и вдруг разразился громким раскатистым хохотом, и Йоль, заразившись его весельем, засмеялась тоже. Вот уж действительно, спасибо за поддержку. Она запихнула оба кинжала в широкие сапоги — там как раз были специальные выемки, недаром же глава тайной службы их предложил. Йоль не знала, проявит ли себя монстр, но всё же попросила пару человек себе в помощь. Когда она вернулась к своей палатке, там уже ждал лакей с прилизанными волосами и надменным взглядом, и Йоль подумала, что раз даже слуга выглядит так, то она действительно будет казаться там картошкой. Но делать нечего, монстры сами себя не поймают (вот была бы радость), и Йоль, тяжко вздохнув, поплелась за проводником. К счастью, перед входом в шатёр стоял обряженный в золото и серебро Эцур. Он снова смерил её оценивающим взглядом и хмыкнул: — Что ж, в этот раз неплохо. Надеялась подкупить знать одеждой из Сурды? — Просто удобно, — покачала головой Йоль. Снова не поздоровался, этот странный человек. Он откинул полог, и она нырнула внутрь. Богатство и изящество — вот так бы она описала убранство, если бы её кто-то спросил. Богатство и изящество, и это в те времена, когда солдаты едят кашу из требухи, у этих господ столы ломятся от фруктов и мяса. И женщины, и мужчины разряжены в шелка и парчу, а на шеях у них блестят драгоценные камни, и они будто соревнуются, кто выглядит роскошнее. Эцур извинился и оставил её, прорываясь сквозь толпу к королю. Склонился и что-то прошептал. Скорее всего что-то вроде «сестрёнка Энн прибыла». Интересно, какое из имён он назвал? Дамы подходили к столу и миниатюрными ручками втыкали крохотные палочки в кусочки фруктов и изящными движениями отправляли их в рот. Йоль так, наверное, не смогла бы, но с другой стороны, они не смогли бы отбиться, если бы на них кто-то напал, она сама, например. Она решила напоминать себе об этом каждый раз, когда окружающие бросали на неё презрительные взгляды. Конечно, она же не обвешана украшениями, как деревенская ярмарка. Эцур вернулся, и Йоль порадовалась, даже несмотря на то, что на людях он вел себя как напыщенный болван. Она так и спросила его, почему это происходит. Он хмыкнул, но объяснил: — Ты, пойми, Йоль, — имя её он произнёс так тихо, что никто не услышал, — ты же меняешься на поле боя, верно? Ты становишься сосредоточенной и концентрируешься на том, чтобы не умереть. И, желательно, чтобы тебя не ранили. Но битвы случаются не так уж часто. По крайней мере, не каждый день, и ты можешь расслабиться. Быть спокойной. Он окинул взглядом щебечущих людей, вздохнул и продолжил: — Но Игра — это битва, проходящая каждый день. Ты просыпаешься и как только выходишь из своей комнаты, попадаешь в гущу сражения. Сразу же. Мы все привыкли так жить — в напряжении. Кому-то это нравится, кому-то всё равно, кто-то ненавидит Игру, а кто-то… ну… страдает, но не может никуда деться. Надо сражаться каждый день, а лучший щит это «напыщенный болван», как ты выразилась. Причём, довольно точно. — И к какому виду игроков относишься ты? — К третьему, разумеется. «К последнему», — поняла Йоль. И, наконец, сообразила, что за нездоровые перепады настроении случались у даутского рыцаря: просто он понял, что она ненавидит Игру и все эти липкие интриги. С ней можно не бояться немного расслабиться. Всё как с Насуадой. Йоль вздохнула, взяла крохотную палочку и попыталась поймать кусочек какого-то оранжевого и мягкого фрукта. Он не поддавался, и она минут пять катала его по тарелке, пока Эцур, опасливо оглянувшись, не отобрал у неё палочку и не проткнул несчастный кусочек. — Ты настоящий рыцарь, — хмыкнула она. — Спас даму от голодной смерти. И вдруг зажмурилась — такой вкусноты она никогда не пробовала, неизвестный фрукт, сладкий и мягкий, буквально таял на языке, и Йоль чуть не заурчала от удовольствия, едва успев сдержаться. Эцур тихо хихикал. Пожалуй, всё это напряжение того стоило. Она уверенно проткнула ещё один кусочек и снова зажмурилась, а когда открыла глаза, встретилась взглядом с королём, который махнул рукой, разрешая ей подойти, и Йоль немедленно покрылась холодным потом. Вот оно. Вот тот момент, когда ей придётся сыграть, потому что болтать всякие глупости один на один с королём (Эцур не в счёт, он же du hünd) это одно, но говорить, когда их подслушивает десяток лишних ушей — совсем другое. Одно лишнее слово, и королю придётся мстить, даже если он не хочет. Йоль сглотнула и шагнула вперёд. Лучше бы Эцуру стоять рядом.