Серые слёзы. Серая кровь

К тараканам в голове всегда нужен особый подход. Можно заключить с ними взаимовыгодное соглашение, можно загнать на каторгу или посадить в темницу, можно установить демократию или просто потихоньку подкармливать время от времени. Но никогда не позволяйте им устраивать анархию. Сердце её наполнилось ужасом и забилось как сумасшедшее, словно маленькая птичка, попавшая в клетку, дыхание сбилось, и Йоль снова закашлялась, ожидая, что вместе с воздухом выйдет кровь и пепел. Она не смогла удержать равновесие и упала на землю. Оперлась на руки и постаралась отдышаться. О, этот мерзкий перстень! Так значит, они пошли за ней! Значит, все-таки думали, что она выживет! Интересно, он пришел один, или с ним был кто-то еще? Кто-то более удачливый и расторопный? Она ненавидела их, проклинала каждую минуту, каждую секунду своей жизни, проклинала само их существование. Они исковеркали всю её жизнь, все её понимание жизни и никак не оставят. О, как она надеялась, что сможет сбежать, да видно, напрасно. Как она хотела разорвать их на клочки! Уничтожить, изорвать, растоптать! Однако, в сторону ненужные мысли — сейчас главное не попасться. Йоль подняла голову и осмотрелась. Никого. Тогда она, сама не зная зачем, трясущимися руками стянула кольцо и спрятала в карман, так как для её пальцев оно было слишком большим. Замерла на секунду, прислушиваясь. Мертвый лес не издавал ни звука. Будто умерло не только его тело, но и душа. «Давай же, — злилась девушка. — Где ты?» Она знала, что если он здесь, то обязательно выдаст себя — сейчас любой звук эхом отражался от трупов деревьев. Любой шорох, вздох, даже стук его сердца — она услышит. И найдет его, найдет первой. А потом… граф никогда не узнает, что стало с его подчиненными. А она удовлетворит, наконец, желание мести. Оно грызло её постоянно, каждый день и каждую ночь, напоминая о том, что чернорукие с ней сделали, о боли, которую ей причинили, о страхе, гложущем её каждую ночь, о тоске по умершему брату пусть не по крови, но по духу. Она хотела только одного — вонзить в их горло кинжал и слушать, как они захлебываются собственной кровью. Видеть их перекошенные от ужаса лица и смеяться, смеяться как сумасшедшая, а потом резать и резать их тело… — Нет! — Йоль вскрикнула и схватилась за голову, ужасаясь, как у неё могли возникнуть такие отвратительные мысли. Откуда? Неужели она и правда такое чудовище, что может получать удовольствие, нет, даже мечтать о смерти другого человека? «Нужно уходить и побыстрее, — подумала Йоль, вставая и отряхивая пепел. — Никого тут нет. А на этом месте ничего не прорастёт еще очень долго, слишком много смерти». Она закрыла глаза и последний раз прислушалась к окружающему миру, такому тихому и раненному, как вдруг что-то недалеко затрещало. Не понимая, что это, Йоль посмотрела в сторону, откуда исходил звук, и чуть не закричала от ужаса. Весь лес горел, объятый ярким пламенем, полыхали деревья, из поваленных стволов летели искры, тело Йоль обдавало жаром. Огонь вновь опалял ей веки, наносил только излеченные ожоги, уродовал лицо… Она взглянула на свои руки и поняла, что они плавятся, как снег под весенним солнцем, кожа стекает на горящую землю и противно шипит. А еще этот голос… Ужасный душераздирающий крик человека, сгорающего заживо. Там кто-то есть? Но кто и как он там оказался? Он молил о помощи, которая так и не появилась. Она слышала это. Она не забудет этого. Бежать, бежать отсюда! — вот что кричал ей пораженный разум, все еще пытавшийся спастись. Но Йоль не могла. Её тело не двигалось, лишь тряслось как во время лихорадки. Воздуха не хватало, она задыхалась. Ей казалось, что она умирает, что дым снова забивается ей в легкие и не дает дышать, что сейчас она упадет и никогда уже не встанет, навсегда оставшись рядом с этим несчастным парнем из Черной руки. Наконец, она очнулась и побежала. Спотыкаясь на каждом шагу и почти не разбирая дороги. Огонь преследовал её, она это знала, он вспыхивал то справа, то слева, то и вовсе впереди неё, поджигая мертвый лес. Она перескакивала через пламя, стараясь держать равновесие, и молясь поскорее добраться до рва с водой. Один раз она упала и проехалась носом по горячей земле, но тут же вскочила и продолжила гонку со смертью. Быстрей, быстрей, иначе она опять умрет, иначе снова тьма от которой не избавиться. Она не хотела попадать в ловушку темноты и страха, она только жить хотела, вот и всё. И поэтому бежала. В голове проносились тысячи мыслей, сливаясь в один поток, кричащий только об одном: «Беги быстрее!», и она бежала. Бежала, бежала и бежала. Перепрыгивала горящие деревья и бежала, уворачивалась от раскаленных искр и бежала, кашляла и бежала… Наконец! Она добралась! Вот он, ров, сооружение от пожара, он спасет её! Не разбирая дороги и почти не смотря вперёд, она перемахнула через край и покатилась вниз, больно ударившись боком о выступающий камень, и затихла. В ушах звенело от быстрого бега, и голова кружилась после сумасшедших кувырков, так что по звуку Йоль не могла определить, близко ли подошел тот пожар. Когда она оклемалась, то крепко ухватившись за другой край, попыталась выползти изо рва. Получилось не сразу — слишком она устала, да и заклинание все же отнимало силы. Но когда она выбралась, то сразу же обернулась проверить, где огонь и… Ничего не увидела! Все тот же темный спаленный лес, силуэты деревьев на фоне полной луны, гробовая тишина и никакого пламени. Йоль потрясла головой, долго всматривалась вдаль и прислушивалась к звукам обезумевшей ночи, но так ничего и не заметила. Но где? Где он? Она точно знала, что она видела, что она чувствовала. Она же ощущала жар на своем теле! Йоль поднесла к глазам руки, на которых опалилась вся кожа, и поняла, что они в порядке, как и все её тело. Оно было таким же как и утром. Совсем не изменилось. Тогда… что же там произошло? Неужели… это просто галлюцинация? Неужели этого на самом деле не было? Она сумасшедшая? Она тронулась умом? Она чокнутая?! Йоль закричала изо всех сил, желая выплеснуть то неописуемое, не поддающееся объяснению, но засевшее в горле и в груди отвратительное вязкое чувство, имени которому она дать не могла. Она хотела избавиться от него, и у неё почти получилось. Почти. Кажется, она действительно сходит с ума… *** Когда она проснулась, то на улице было уже светло. Плохой знак, она стала спать слишком крепко. Значит, её организм ещё не полностью восстановился, а она понятия не имела, как много времени это займет. Обычно сон её очень чуткий, прерывается от каждого шороха, который может означать опасность. Её Клык научил, волки всегда так делают, встают посреди ночи и отправляются на разведку. Она, разумеется, никуда не уходила, но лежала несколько минут в тишине, прислушиваясь к окружающему миру, поглощёному ночью. А теперь стоило ей только закрыть глаза, как она проваливалась в кошмары. Снова тот же окружавший её огонь, со всех сторон, и даже внутри. Кричать было бесполезно — она не могла проснуться, и приходилось обитать в этом ужасе до самого утра. Она рыдала, кусала губы, пыталась выбраться из огненного лабиринта, но все тщетно — она застревала там навсегда. Каждая ночь тянулась вечность, а каждое пробуждение было сродни спасению, побегу из Бездны. Когда она вставала, то обнаруживала, что губы все окровавлены, а подушка мокрая от слез. Это было опасно. Находись она не в доме, где все же в некоторой степени была уверена в своей безопасности, а, скажем, где-нибудь в лесу, это было бы чревато многими не самыми приятными последствиями. Йоль вздохнула и поднялась с кровати. Боли она почти не чувствовала, так как тело её уже излечивалось от страшных ран и ожогов, и тихим, почти неслышным шагом прокралась во двор, прихватив по пути пару яблок. Там кипела жизнь, местные обитатели важно расхаживали вокруг, куры выискивали какие-нибудь крошки, гуси барахтались в грязи и лужах, пёс хоть уже и не лаял на, но все же неодобрительно поглядывал. Она ухмыльнулась и отправилась дальше, за забор на зелёные луга, где мальчишка Джон пас корову и её маленького теленка. Только увидев её, парень сразу вскочил и подбежал поближе, думая, наверное, что ей опять требуется помощь, что она снова немощная как старуха. Она покачала головой и прищурилась, отчего он резко затормозил, потерял равновесие и упал в высокую траву. — Осторожней, — только и сказала Йоль, присаживаясь под огромный старый дуб, дарящий всему вокруг блаженную тень. На улице жарковато, поэтому на ней только рубаха и длинные бесформенные штаны. Крестьяне уже привыкли, что она носит мужскую одежду. Она откидывает голову назад и прикасается к своим коротким, длиной в полпальца волосам. Опаленные остатки пришлось отрезать, и это все что осталось. Ей больше не их жаль. И своего лица тоже. Тело излечивалось, следы от ожогов и рубцы постепенно рассасывались, оставляя после себя лишь ровную и гладкую кожу. Только на запястьях шрамы почему-то не желали исчезать, но этому Йоль даже была рада — это её вечное клеймо, её напоминание о том, что произошло, о страшной тюрьме и пытках. Чтобы она никогда не посмела забыть даже секунду из её заточения. Чтобы эта ярость вечно горела в ней, сжигая и согревая, пусть и ненадолго. Джон ушел, а она осталась пасти корову. Они так уже третий день делали. Йоль закрыла глаза и расширила свое сознание, волной прошлась по всему пространству, на которое только была способна. Это было восхитительно — следить за живыми существами, занимающимися своими обычными делами и совсем не подозревающими об ужасах, которые происходят совсем рядом. Она перескакивала с одного животного на другое, была белкой, прячущей орехи, ласточкой, устремившейся за мошкой, этой самой мошкой, удиравшей от огромного черного чудовища, секунда — и она уже пчела, кружащаяся на цветком (у насекомого было такое странное зрение, что Йоль быстро покинула её), потом — бабочка, змея, лягушка, деревенский пес, птица, и так до бесконечности, до самого заката, пока не придет время загонять корову. Йоль так было проще. Сбросить усталость, забыть о кошмарах и галлюцинациях, о страхе и боли. Лишь на время. Пока. А потом она все снова вспомнит, потом она вновь взвалит на себя эту страшную ношу, под которой спина будет ломаться, а позвонки разлетаться с хрустом. Она сможет. Ей просто нужно немного времени. Загнав, наконец, упрямое животное на её законное место, Йоль спокойно уселась на крыльцо, любуясь закатом. Она, разумеется, надеялась, что её оставят в покое — она ведь и не так много просит, но почему-то обитатели этого дома так и норовили прошмыгнуть мимо неё и обязательно бросить подозрительный взгляд. Все, кроме Джона, хотя мальчишка такой дурак, что, наверное, и подозревать никого не умеет. А вот старуху Ханну Йоль всегда считала умнее их всех. По крайней мере, она не должна была попасться на том, что обсуждала из незваную гостью с Мартой, её мужем (которого, как и предсказывала Йоль, звали Джимом) и пресловутым дядей Джеком в зоне слышимости. А попалась. Они стояли прямо за углом, надеясь, наверное, что увечная девчонка уже в доме. А Йоль сидела за крыльцом, которое почти полностью её прикрывало, поэтому они её и не увидели. Как забавно, они теперь в собственном доме от неё прячутся! — Не нравится мне все это, — проскрипел старушечий голос. — Живет тут, ест нашу еду, а ничего не дает взамен! И странная она какая-то, за неделю все её раны исчезли! Нормальный человек несколько месяцев не вставал бы! — Нормальный человек, — поправил их Джек (его приятный добродушный голос Йоль уже знала), — вообще бы из того леса не выбрался. Я был там, матушка, это лиги две огня. Кто бы это смог пройти? — Боги, что же она такое? — обеспокоенно пошептала Марта и замолчала. Наверное, Джим её обнял. Йоль обхватила себя руками и задрожала. Но не от холода, ночь была теплой. — Надо от неё избавляться! — торжественно заключила Ханна. — Мало ли что она с нами сделает. Может, вырежет ночью наши сердца, чтобы стать сильнее. Но прежде… — Но прежде потребуем оплаты, — жестко заключил Джек. — Или, если откажется, отделаем её хорошенько. Я никому не позволю быть нахлебником на моей ферме. И тут-то Йоль поняла, что пора бы уже уходить. Ей не хотелось, но надо. Тем более внутри неё уже назревало то необъяснимое назойливое чувство, что всегда заставляло её двигаться, идти вперед. Хватит. Она уже достаточно отдохнула. Но куда она пойдет? Что теперь является её целью? Отец? Неизвестный отец, живущий у варденов? А примет ли он её, захочет ли признать? А нужен ли он ей? На этот вопрос ей предстояло ответить самой, и она сказала себе: «Нужен» Не просто для того, чтобы стать её семьей или заботиться о ней, хотя она этого страстно хотела, нет, больше для того, чтобы быть её целью. Ей нужна цель, ради которой она горы свернет, ради которой хоть и упадет, но найдет в себе силы подняться, ради которой шаг за шагом пойдет вперед. Как за мамой. Он обнимет её и защитит, скажет, что теперь все в порядке, и ей больше не надо никуда идти и сражаться, он расскажет ей на ночь сказку, как она всегда мечтала в детстве, научит её чему-нибудь, они поговорят о маме, об их жизни, да обо всем на свете. И она наконец-то будет не одна! Она врала себе самой. На самом деле ей просто хотелось знать, что же она такое, почему у неё такие способности, кем вообще были её родители. Пока что ей было достаточно той, первой цели, а потом… потом и посмотрим. Сначала нужно встать на ноги, сначала нужно научиться дышать свободно, не оглядываясь на треск пожара за спиной, не шарахаясь от каждой свечки. Йоль вздохнула, резво встала, серой мышью прошмыгнула в дом и под удивленный взгляд Джона, накрывающего на стол, уселась с самым невинным видом на лавку. Вскоре вошли и остальные члены семейства. Не дожидаясь их вопросов и упреков, спросила: — Кто у вас в деревне может купить мое оружие? Лица их из встревоженных сразу стали спокойными. Они все поняли. Им отдадут деньги — больше ничего и не надо. Ответил Джек, приземистый мускулистый мужчина с темными волосами: — Наш баронет недалеко проживает и иногда заезжает в нашу деревню за провизией. Как он появится, можем тебе сообщить. — Он приезжает за едой сам? Что это за баронет? — удивилась Йоль. — Ну, — пожал плечами хозяин фермы, — ему нравится гулять… Не знаю, это не наше дело. Ханна внимательно вглядывалась в лицо Йоль, неизвестно что надеясь там увидеть, но девушку это раздражало. Так и подмывало рявкнуть что-то вроде «Хватит пялиться», но она смолчала и только коротко кивнула. Потом быстро поела и юркнула в свою комнату, ставшую внезапно такой пустой и холодной. Нужно уходить. Её мышцы ноют от нетерпения, тело страдает от безделья. Она ненавидит это мерзкое чувство. Остается только дождаться этого баронета, всучить ему пару эльфийских стрел и смыться на юг, в Сурду. Скорее всего, границы будут хорошо охраняться, Империя вроде бы эту мелкую страну-выскочку не жалует, но Йоль была уверена, что сможет прошмыгнуть, а там уж разберется, как найти варденов. Девушка широко зевнула, чувствуя, что глаза её совсем слипаются, но ложиться спать ей очень не хотелось. Потому что они опять вернуться — её кошмары. Они вновь будут преследовать её во сне, когда она ничего сделать не сможет, когда будет абсолютно беспомощна, а проснувшись поймет, что она разбита и обессилена. Она боролась так долго как могла. В доме уже все затихло, обитатели его спокойно спали, не догадываясь, какие битвы выдерживает их случайная гостья, спали и видели прекрасные сны. Она им страшно завидовала. Ей тоже так хотелось — заснуть и ни о чем не беспокоиться. Но не получалось. Наконец, она не выдержала. Откинула голову назад и только на секундочку прикрыла глаза. Прикрыла и больше не открыла. …Она снова стояла в огне. Плотной стеной он окружал её, и она знала, что бежать бессмысленно — он настигнет её где угодно, как бы она не пыталась вырваться из его раскаленных объятий. Но почему-то она все-таки рванула вперед, прорываясь через палящие языки пламени, вскрикивая, когда они вновь и вновь обжигали её кожу. Она дрожала всем телом, спотыкалась на каждом шагу, падала, а затем вновь вставала. Какая-то неведомая сила заставляла её двигаться. Ей было страшно, безумно страшно, хотелось закричать и спрыгнуть вниз в пропасть, но не было никакой пропасти, только умирающие деревья, только тлеющая земля. Это был бесконечный лабиринт из ужаса и пожара, из которого нет выхода ни одному живому существу. — Нет! — закричала Йоль в пустоту. — Да оставь ты меня! Оставь! Пусть все это кончится! И внезапно все действительно исчезло. Пламя отступило и больше не обжигало, дым не разъедал глаза и не плавил легкие. Йоль огляделась по сторонам, не понимая, что происходит, и вдруг ком в её сердце сжался еще сильнее, а потом разорвался, поглощая все её существо, все самообладание, которое она так долго копила, всю смелость и самоуверенность. Перед ней стоял человек. Но не просто какой-то обычный прохожий — она узнала его. Это был тот самый Камиш, которого она раниланожом. На животе его расплывалось кровавое пятно, а стихнувший огонь подсвечивал его бледное разложившееся лицо. — Убийца! — прошептал он. — Нет! Неправда! Это ты хотел меня убить! — она замахала руками, пытаясь прогнать призрака, и сделала шаг назад. — Убийца! Я и так умирал… Он внезапно оказался за её спиной, положив ей холодную руку на плечо. А когда она обернулась, то увидела за ним тех воинов из Черной Руки, которых послали за ней. Они все хрипели и шептали одно и то же: «Убийца! Убийца! Убийца!» А потом они расступились, и вперед вышел Алеф. А из сердца у него торчала Даут. Только какая-то неправильная Даут, изуродованная, грязная, с оборванными перьями. В ужасе Йоль попятилась, но наткнулась спиной на стену. А когда посмотрела назад, то поняла, что это стена темницы. Стена её камеры. Она снова там. Снова сырость, звук падающих капель. Нет, только не это! Пожалуйста, что угодно, но только не это! Она не выдержит больше, у неё не хватит сил! Она подняла глаза на теснившую её толпу и закричала: — Катитесь в Бездну! Отвалите! Отстаньте!!! Но мертвым было все равно. Они подходили все ближе и ближе, и когда глухой оказался прямо перед ней, упираясь изуродованной стрелой ей в грудь, то он прищурил запавшие глаза и прошептал: — Убийца! Йоль резко открыла глаза, часто дыша, и чувствуя, что сердце скачет как ненормальное. Она вся была мокрая от пота, и, проведя рукой по подушке поняла, что та влажная от слез. Закрыла глаза, глубоко вдохнула и выдохнула, с трудом возвращая себе спокойствие. Это было в первый раз — чтобы к ней мертвые во сне приходили. И еще она снова в тюрьме оказалась. Ужасно. Отвратительно. Мерзко. Какая же она слабачка! Безумно хотелось спать, но она переборола себя, прекрасно понимая, что больше не хочет возвращаться в этот кошмар, и поднялась. Ноги и руки тряслись. Позор, в кого она превратилась! Внезапно в дверь постучали. — Кто там? — спросил Йоль, быстро одеваясь. — Это Джон, — прозвучал звонкий мальчишеский голос. — Чего надо? Молчание. Либо он не знает что сказать, либо должен сообщить что-то плохое. — Ну? Наконец парень очнулся и торжественно объявил: — Там это… Ну, баронет наш приехал. Дядя Джек сказал, что тебе надо поторопиться, если ты хочешь застать его… Вскинув бровь, Йоль широко улыбнулась. Наконец-то! А то она думала, что уже самой придется к этому благородному болвану идти, не вечность же его ждать. Надев серую льняную рубаху, кожаный жилет и штаны, она захватила с собой Даут и выбежала на улицу. Там её уже поджидал мальчишка. — Ну, и где ваш баронет? — спросила она. Джон показал пальцем куда-то в кучку домов. — В центре деревни, на Висельной площади. Он обычно там ждет, пока его слуги ему все купят, а сам смотрит, что крестьяне продают. Хочешь, я с тобой схожу? Йоль пожала плечами и уже собралась идти, как вдруг её осенило, — пацаненка к ней просто приставили, чтобы проверить, сколько денег она заработает. Она усмехнулась, признавая хитрость Ханны, ибо это, несомненно, её идея, и отправилась на встречу. Джон, разумеется, поплелся за ней. Ему эта затея, видимо, совсем не нравилась, но делать нечего, старшие сказали. Впрочем, девушка не сильно возражала против его компании, он вел себя тихо, только иногда горестно вздыхал. Когда Йоль прибыла к пункту назначения, то сразу же поняла, почему люди так называют эту площадь — прямо посередине возвышалась огромная дубовая виселица, толстая веревка которой тихонько раскачивалась из стороны в сторону. Благо, еще петлю не завязали, а то бы вообще тоска напала. Однако, жителей деревни, проворно шнырявших вокруг, это мало волновало. Они что-то продавали, болтали, оценивали товар, зазывали, ругались, торговались и занимались еще кучей вещей, которыми можно заниматься на рынке. Йоль растерянно оглядывалась по сторонам, стараясь среди этой пестрой толпы отыскать того, кто ей нужен, но её глаза разбегались, а уши закладывало от уличного гомона. Она встряхнула головой, как вдруг кто-то дернул её за правое плечо. Она быстро схватила наглеца за руку, но потом поняла, что это Джон. Тот смотрел на неё испуганным взглядом и другой рукой показывал куда-то вдаль, прямо под виселицей. — Вон баронет Джозеф Риддарх из рода Молье. Отпусти, мне больно. «Что ж у них имена-то тут все одинаковые? Фантазии не хватает?» — раздраженно подумала она, но руку мальчишки отпустила, покрепче сжала стрелу и двинулась к высокой особе, гордо восседавшей на огромном боевом коне вороного цвета. Сам баронет оказался таким же мальчишкой, что и Джон, щупленьким и безусым, со светло-русыми волнистыми волосами, пышной шапкой обрамлявшими его голову, разодетым в яркие цвета одежду, на которой серебром был вышит герб его дома — лошадь, вставшая на дыбы. Баронет благосклонно и все же как-то отстраненно оглядывал шнырявших вокруг людей, кивал то ли им, то ли сам себе, и о чем-то переговаривался с окружавшими его тремя советниками, так же разодетыми и сидящими на породистых лошадках. Оказавшись прямо перед ним, Йоль набрала побольше воздуха, постаралась придать лицу подобострастное выражение и унять в голосе насмешку, и произнесла так, что не только он с советниками его услышал, но и человек десять вокруг: — День добрый, господин! У меня для тебя кое-что есть! Баронет перестал задумчиво оглядывать площадь, поджал губы и медленно, будто угрожающе, повернул голову к Йоль, но её саму куда больше напрягали советники, уже давно сверлившие её недобрым взглядом…