Серые слёзы. Серая кровь

Шел дождь. Его маленькие и острые капли пролетали сквозь астральное тело Йоль, которая все никак не могла выбраться из этих шейдовых воспоминаний мира. Она стояла прямо перед массивными воротами, так хорошо ей знакомыми, и смотрела, как какая-то полудохлая лошаденка втаскивает через грязь во двор телегу, на которой лежало что-то, покрытое тканью. Вдруг сзади послышался крик, полный отчаяния: — Нет! Винсент! Только не это!!! И мимо неё промелькнула высокая девушка, сверкнув на мгновение золотистыми волосами. Она подбежала к телеге и попыталась сдернуть ткань, но тут её за руку схватил парень. Страшно похожий на Джозефа Риддарха, но только старше. — Эверин, не надо, — попросил он. Наверное, это Джонатан. «Где же баронет?» — обеспокоенно подумала девушка. Как только он появится, его эмоции вновь затопят её душу, так что она снова будет тонуть и захлебываться в чужом горе, а ей этого очень не хотелось. Своих проблем хватает. И тут… Горькое сожаление… Как же ей хотелось помчаться исправлять ошибки, немедленно, сейчас, все сделать по-другому, правильно, но только ничего уже не исправишь, потому что вот его брат, лежит мертвый, а он, Джозеф, ведь сам сказал ему тогда: «Чтоб ты в своей армии помер!» Как он мог? Как посмел крикнуть в лицо своему брату такое? Чувство вины буквально сгрызало его изнутри, вины и пустоты. Не будет больше дурацкой похвальбы, попыток обучить его, Джозефа, искусству сражений, рассказов о девушках. А все он виноват, его слова стали проклятьем! Смертельно-бледный Риддарх медленным шагом продвигался к повозке, а по щекам текли слезы, но сейчас же дождь, а под дождем можно плакать… …Картина внезапно изменилась. Теперь Йоль находилась в большом просторном зале, полутемном и почти пустом, если бы не группка людей. Прямо перед ней двое — высокий темноволосый мужчина с пышными бакенбардами, который гневно, брызгая слюной, орал на второго, тощего и противного, с тоненькой козлиной бородкой рыжеватого цвета: — Это ты! ТЫ! Твоя вина, что она погибла! Как ты вообще мог отпустить её одну в ЭТОТ ЛЕС? — Это была её воля! — оправдывался второй. — Что я мог поделать? — Ты — её муж! — рявкнул первый. — Чтоб ты в Бездну упал, мерзкий Веллингтон! Но Йоль было неинтересно слушать их крики, она направилась ко второй группе и сразу же увидела Джозефа Риддарха. Она попыталась развернуться и убежать, но поняла, что не может двинуться с места. Ей оставалось только смотреть. Она видела гроб, в котором покоилось изуродованное тело Эверин, смелой и своенравной дурочки, которая решила, что сможет справиться с разбойниками, над ним с мрачными страдающими лицами нависли Джонатан, хрупкая болезненная девушка. Очевидно, Джиневра. и… Джозеф Риддарх, который трясся как от нестерпимого холода. Йоль начала задыхаться. Она бы никогда не смогла описать то чувство, что сейчас переживала, но у неё появилось ощущение, будто она снова в том пожаре. Ни вдохнуть, ни выдохнуть. А вместо жажды лишь всепожирающее желание кричать от боли, кричать громко и отчаянно, чтобы вытолкнуть из себя мерзкое липкое чувство утраты, уже въедавшееся в кровь. Он больше не увидит её. Не услышит её прекрасный голос, не поговорит с ней, не обнимет… Никогда. … Длинный коридор, сквозь окна проглядывало солнце, его лучики радостно озаряли противоположную стену, разрисовывая её в яркие светлые цвета. Мимо Йоль пробежал веселый мальчишка и остановился возле одной из дверей. Она чувствовала невероятную легкость, как будто огромный камень, прежде придавливающий её душу, вдруг на секунду исчез. Как будто она, наконец, смогла вдохнуть и даже этому была рада. «Значит, это баронет, — подумала она, глядя на мальчонку, деловито барабанящего по темному дереву. — Интересно, почему он по возрасту почти не отличается от того себя, которого я встретила? Неужели, это все произошло не так давно?» Тем временем Джозеф Риддарх, устав, видимо, жать ответа из молчаливой комнаты, решил посвоевольничать и толкнул дубовую дверь. Йоль устремилась за ним. Она чувствовала, что должна это сделать, что по-другому никак нельзя. Маленькая комнатка, справа — письменный стол и стеллаж с книгами, слева — широкая кровать, над которой висел портрет всей семьи. А на кровати девушка. Йоль не сразу узнала её — Джиневра, сестра баронета, которая… … умерла во сне. «Не подходи!» — хотелось крикнуть ей, но она была нема. Не в силах остановить Джозефа, который уже усиленно тряс сестру, она попыталась хотя бы сбежать, но сдвинуться не смогла. Её тело словно парализовало. Снова. — Джин! Джин! Вставай! — тараторил парень. — Ну же! Он не понимал, что происходит. Почему она не шевелится? Не открывает глаза, не улыбается как обычно, так снисходительно и по-доброму, как будто знает что-то, чего не знает он, что-то очень важное и очень страшное? — Джин, хватит шутить! — в его душу уже закрадывались страшные подозрения, но он отгонял их изо всех сил. — Джин, ты ведь шутишь! Не шутит. Она такая холодная… Он приложился ухом к её груди. Почему сердце не стучит? — Ты шутишь, Джин!!! — закричал он, отпрянув от кровати. — Ты шутишь!!! Шутишь!!! Хватит, Джин, вставай, хватит!!! Снова, снова, все снова повторяется! Йоль снова не может дышать, она кашляет, сжимает горло бесплотными ладонями, падает на колени, краем глаза замечая сжавшегося в углу юного баронета. Он тоже сжимал руками свою тоненькую шею, силясь вдохнуть, и все бормотал, глядя в никуда заплаканными глазами: «Ты шутишь, шутишь, шутишь!» Грудь сильно сдавило, будто что-то мощное и стремительное переломало все кости, и они проткнули её сердце. Она истекала кровью изнутри, и все там так болело, рвало, щипало от сожаления, потрясения и еще непонятно от чего, что она закрыла глаза и почувствовала, что проваливается в темноту. …Йоль резко открыла глаза, пытаясь поймать недостающий воздух, как поняла, что он вообще-то ей не нужен. Она осмотрелась. Какая-то комната, просторная, но темная. Где-то в конце стояла огромная кровать, вокруг которой располагалась целая армия свеч. Йоль осторожно прокралась к ложу. Кто там следующий? Брат Джозефа, который заработал по глупости заражение крови? Она уже видела его. Выглядел он крайне отвратительно — весь бледный, синяки под глазами, щеки впалые, все лицо и руки в кровавых гнойниках. А рядом с ним сидел юный баронет, и лицо его выражало такую жалость, что, казалось, он вот-вот расплачется. — Что, жалеешь меня? — насмешливо прохрипел Джонатан и тут же закашлялся. — Не жалей, дурак. Меня-то уж нечего жалеть, для меня все закончилось. Себя пожалей. Кашель усилился, и старший брат баронета выплюнул на серое одеяло кровь. Джозеф тут же схватил стакан воды и протянул больному, но тот истерично рассмеялся и швырнул стакан об стену. — Вот дурак! Все, умираю я, что уж тут! Не жалей меня, я сестру увижу, маму, брата. Джиневру увижу, маленькую глупенькую Джиневру. А ты еще долго здесь гнить будешь… дурак. Он снова закашлялся. Джозеф Риддарх, кстати, и сам имел вид не самый здоровый — бледный, растрепанный, с мешками под глазами — видимо, сидел возле бредящего брата уже несколько дней. В душе у него осталась только жалость и отупение, все остальное давно сгорело. Он обещал себе, что ему не будет больно, что в этот раз он станет сильнее, что он уже привык. Но к такому привыкнуть невозможно. Было еще больнее чем прежде, потому что он любил брата. Преданно. По-собачьи. По настоящему. Джозеф был обессилен. Его голова уже безжизненно моталась, а тихая дрема заменяла нормальный сон, которым он пренебрегал уже очень много времени. Он почти уже задремал, как вдруг брат схватил его за руку. Баронет вздрогнул. — Вот, Рид, все. Это конец. Я знаю. Не жалей меня, брат. Не надо. Ты живи, ладно. За нас всех. Обещаешь? Джозеф вздрогнул и ухватился за руку Джонатана, и в душе его вновь забушевала жалось вперемешку с отчаянием. Ну, почему все так получилось? За что именно его семья? — Обещаешь, брат? — Обещаю, — прохрипел юный баронет, еле сдерживая слезы. Джонатан часто-часто задышал, до боли сжимая кисть своей сиделки, и вдруг широко распахнул глаза и прошептал: — Мне страшно… Я… не хочу… умира… Его полубезумный взгляд застыл, постепенно стекленея, и вот уже вместо живого человека в кровати лежит кусок мяса, бесполезное мертвое тело. А Джозеф вновь задыхался, уже даже не пытаясь как-то справиться с удушьем. «Просто жди, — говорил он сам себе. — Просто переживи, все само пройдет, все пройдет…» А душу уже рвало на части, хотя и казалось, что рвать уже нечего, маленькие кусочки падали на пол, отдаваясь протяжным звоном в ушах, и тоска, сосущая и визжащая, наполняла его так внезапно опустевшее тело… Сердце как будто остановилось. Бах, бах… Кровь стучала в его ушах, завершая свой бег, двигаясь все медленней и медленней, и вот, наконец, она совсем остановилась, и юный баронет, не понимая, жив он или уже давно мертв изнутри, свалился на кровать рядом с кем-то, раньше бывшим его родным братом, не в силах пошевелиться… А рядом на холодном полу лежала Йоль… … Она резко открыла глаза, не понимая, что происходит. Потом увидела большую дубовую дверь, украшенную коваными фигурками лошади, вставшей на дыбы. Перед дверью замер баронет. Он знал, что за ней. Мертвый отец. Он понятия не имел, откуда ему это известно, но страшно боялся, что его отвратительное предчувствие окажется правдой. Он мог позвать слуг и приказать открыть дверь, он мог не входить и позволить советникам все выяснить. Он много еще чего мог, но поступить так не посмел бы никогда. Отец не простит ему, если он, лорд, благородный господин, наследник Бранн, подчинится своему страху. И Маркусу Ридану Молье было совершенно наплевать, что сын его просыпается посреди ночи от собственных криков, видя во сне мертвых родственников, плевать, что ему трудно справиться с навалившейся на него ответственностью, плевать… да просто плевать. И Джозеф Риддарх, вскинув дрожащую руку, дернул ручку. Полуденное солнце, нещадно палившее за окном, здесь с трудом пробивалось через плотные шторы, но и беглого взгляда хватало на то, чтобы сделать вывод — он оказался прав. Массивное тело прежнего хозяина безжизненно болталось в петле, надежно привязанной к массивной балке. Рядом валялся опрокинутый стол. Уже чувствуя накатывающее удушье, юный баронет поднял стол, вытащил из ножен красивый сурдийский кинжал и перерезал веревку. Отец упал с глухим стуком, а его сыну, новому хозяину громадного замка, только и оставалось сжаться в комочек где-нибудь в уголке, беспомощно ощущая, как немеет и отказывает все его тело, представляя теперь из себя просто неподвижный мешок… Когда она открыла глаза, то поняла, что кто-то кричит очень близко от неё, практически рядом, под ухом… Это кричала сама Йоль. Нечеловеческим голосом, полным отчаяния, боли и тоски. А глаза щипали от слез, и все щеки были мокрыми. Её тело била мелкая дрожь, и только обхватив себя руками, она смогла успокоиться. Йолле не сразу поняла, кто она, и где находится, она все еще была баронетом, раз за разом, день за днем теряющим любимых людей и сгнивающим изнутри от невыносимых страданий. Она все еще слышала предсмертный шепот Джонатана, видела качающееся тело Маркуса, кричала «Ты шутишь» Джиневре, смотрела на гроб Эверин, рыдала рядом с телегой под проливным дождем, задыхалась от дыма свечей, сжимая холодеющую руку Ангелы… Каждый раз она умирала вместе с ними, задыхаясь и дрожа, каждый раз пыталась найти новую причину жить дальше, с ужасом наблюдая, как их запас стремительно иссякает. Помассировав виски, она хриплым голосом произнесла: — Твое имя — Йоль. Ты наследница Серого Народа, ты выросла в Спайне и идешь в Сурду искать варденов и своего отца. Ты — не он. Не он!!! «Я не он…» — ответила она сама себе, чувствуя, как сходит с ума. Сердце её еще не покидала смертельная тоска, и Йоль, покрываясь холодным потом, начинала осознавать, что именно так и живет Джозеф Риддарх. — Будь в этом мире боги… — прошептала она, — допустили бы они, чтобы с таким мальчиком, совсем еще ребенком, случилось нечто подобное? Вот только богов нет. Никто из них о нем не позаботится, никто не протянет руку помощи кроме таких же людей как он сам, людей или… Серых. Но почему она увидела этот Сон именно сейчас, когда она остановилась в Бранне? Почему не после, уже в пути, или даже не в Сурде? Почему не до этого, когда она и знать не знала ни баронета, ни его историю? И почему она увидела все смерти по очереди, а не какую-то одну, почему прочувствовала всю боль несчастного баронета, бившегося теперь, наверное, в судорогах в своей мягкой постели? «Ты сможешь ему помочь, странница?» — эхом отдались в её голове преисполненные надежды слова Абигайль. Может… кто-то хочет, чтобы она спасла его? Вытащила из этой каменной клетки его омертвевшую душу, вырезала из гниющей плоти оставшийся чистым и живым кусок и сберегла? Если её видения — воспоминания Мира, значит, этого хочет Мир. Значит, он живой, и намного мудрее её и всех разумных существ, вместе взятых, значит, кто-то все же заботится о них, думающих, дышащих, страдающих, но просто не имеет сил сделать все самостоятельно… А может… это просто глупое совпадение… В любом случае, она вытащит мальчишку из этой бездны, потому что жить там просто невозможно. Уж она-то знает не понаслышке… Она все помнит — и его боль и свою собственную. Надо идти. Сейчас. Найти баронета и поговорить с ним. Но тело, вредное обессиленное тело совсем её не слушалось, наливаясь железной тяжестью и отказываясь двигаться. Оно хотело спать, расслабиться и успокоиться, проваляться на жесткой подстилке до рассвета или даже дольше. Ничего, она его заставит. Она рывком поднялась с тюфяка и быстрым шагом направилась к выходу из конюшни, стараясь не слишком тревожить лошадей, — они и так изнервничались сегодня, бедняги. Перед тем как выйти, она решила сделать еще кое-что. Подошла к каждой лошади и тихонько на Древнем языке прошептала им на ушко, что если они посмеют сегодня выйти из своих стойл, их сердце разорвет на кусочки. Такие заклинания накладывать было несложно. Просто ставишь черту, которую нельзя пересечь и изживающий сам себя магический мешочек. В сердце. При соприкосновении этого мешочка и черты он выпускает весь свой заряд магической энергии. Закончив свое дело, она направилась к выходу. Ночной воздух освежал, окутывая лицо Йоль холодным ветерком, во дворе кое-где горели факелы и один небольшой костерок, вокруг которого дружно дремали стражники, почти полная луна выглядывала откуда-то из-за туч, о чем-то тревожно предупреждая. Йоль помотала головой, сгоняя последние остатки сна, и направилась к черному входу, через который совсем недавно слуги таскали в замок еду. Потянув железное кольцо на себя, она проскользнула в темный проход и оказалась в каком-то коридорчике, пропетляв по которому, и пройдя пару комнат и кухню, вышла к главному входу, напротив которого располагалась массивная лестница со статуями рыцарей по бокам. Она встала напротив неё и расширила свое сознание в попытке найти баронета. Очень много людей. Слишком. Как она отыщет именно его? Она коснулась каждого разума, но так и не узнала того, кто ей нужен, как вдруг ощутила страшно знакомую волну безумия. Он видел сон. Видел мертвую мать и сестер. Это Джозеф Риддарх, и Йоль могла поклясться, что слышала его крик. Она начала задыхаться, уже не чувствовала рук, и поскорее разорвала контакт, проклиная себя за глупость и безрассудство. Но теперь она хотя бы знала, где искать мальчишку. Осталось только к нему пробраться. И она, не думая больше ни секунды, рванула к его комнате со всех ног. Но замок был хитрым. Не таким, как она, но все же. Он путал её внезапно возникавшими поворотами, непонятными дверьми, заставлял завиваться в уголок выставленной стражей и пьяными слугами, хватал за ноги в темноте и кидал вслед издевательский смех. Одна из таких дверей оказалась открыта. Какой-то парень настойчиво приставал к распущенного вида девице. Йоль прошла бы мимо как обычно, но что-то с этой парочкой было не так. Она прислушалась — А разве ты не должен быть с баронетом? — томно прошептала девушка. — Вдруг он опять начнет кричать? Или задыхаться? Ответом ей послужил короткий смешок. — Неет, когда я уходил, он, вроде, спокойно лежал… Ой, да брось, ничего с ним не станется… ну, иди ко мне, красотка! Дальше шли визги, писки и вздохи, что Йоль совсем не интересовало, но внутри она кипела от злости. Он просто бросил своего хозяина, зная о его болезни! Как так можно? Ради дурацкой интрижки! Все, чего она хотела в данный момент, — это пойти и хорошенько отделать гадкого дурака, но времени оставалось все меньше и меньше, и, плюнув на слугу, она отправилась к господину. Проплутав в темных коридорах еще с четверть часа, она все же кое-как добралась до покоев баронета и тут же своим чутким слухом уловила его крики. Йоль тотчас хотела броситься к нему и разбудить, вырвать из власти преследовавших его кошмаров, но была маленькая загвоздка — прямо перед дверьми стояла стража. Двое мужчин, одетых в холщовые рубахи, поверх которых сияли натертые до блеска нагрудники, украшенные позолотой и гербом рода Молье, устало таращились в никуда, положив руки на эфесы стражи Бранна, и периодически зевали. Один из них был уже пожилым мужчиной с длинными густыми усами, испещрёнными сединами, а второй еще молодой юнец, который, видимо, совсем недавно вошел в караул самого баронета, и потому упорно старался делать вид, что спать ему не хочется. Сначала Йоль захотела просто оглушить мужчин заклинанием, но потом подумала и решила, что два валяющихся тела вызовут у кого-то, кому вдруг совершенно неожиданно захочется прогуляться среди ночи по замку, подозрения, и просто решила с ними поговорить. Они оба напряглись, когда она приблизилась на расстояние вытянутой руки, и тут же подозрительно на неё уставились. — Эмм… Привет, — глупо протянула Йоль, совсем не представляя, что еще сказать. — Мне нужно срочно поговорить с баронетом. — Он спит, дура, — грубо ответил тот что постарше. — Приходи с утра. Младший кивнул. Но Йоль не могла уйти. Не имела права. Потому что у неё не было времени, потому что нужно было сделать еще тысячу вещей до рассвета. Но это не единственная причина — она чувствовала это, ощущала каждой частью своего тела — он задыхался там. Судорожно пытался втянуть воздух, но не мог, не получалось, губы посинели, а лицо приобрело мертвенно-бледный оттенок. Еще минута, и он умрет там. Она не могла этого допустить. Раз уж пошла помогать, так поможет до конца. — Я должна пройти, — твердо сказала она. — Должна. Ему плохо, он задыхается. — Иди уже отсюда, — подал голос молодой стражник. — Сказано тебе! А с господином слуга остался! Пошла вон! Вид у них был непоколебимый — как у дурака, который настаивает на своем, не понимая, что неправ, что истина в другом, который не желает сдвинуться с места только потому, что слишком долго отстаивал свою точку зрения, и слишком поздно, по его мнению, изменять её. Да и в конце концов, будь она на их месте, тоже бы прогнала чокнутую девицу, которая пришла посреди ночи. Мало ли она сумасшедшая какая, натворит чего, а им потом отвечать? «Не пропустят, — отчетливо поняла она. — Этот старый не позволит пройти, упрямый пень, а второй за ним будет повторять как собачонка». — Ваш выбор, — злобно произнесла она. — Slytha *! И оба стражника в ту же секунду поддались, наконец, притягательной силе сна, зевнули и заснули так крепко, что буди их сотня солдат, не проснулись бы. А Йоль, довольно ухмыльнувшись, прошмыгнула в спальню к баронету. Тут было темно. Кровать находилась прямо перед ней, а по бокам — два окна, в которые пробивался неяркий лунный свет. А на ложе — паренек, который корчился и хватался за горло, тщетно пытаясь вдохнуть. Она кинулась к Джозефу Риддарху и сильно тряхнула его, приговаривая: «Проснись, проснись!» И тут замершая грудь зашевелилась, и он наконец-то втянул воздух, одновременно открывая глаза. Он несколько секунд в недоумении смотрел на неё, соображая, видимо, кто она и как здесь оказалась, а потом вдруг обмяк, задрожал, из глаз его полились слезы, и Йоль услышала его хриплый голос: — Они все мертвы. Понимаешь? Мертвы!