Серые слёзы. Серая кровь

Но правда в том, Тереза, что я не могу представить, что я просыпаюсь, зная, что тебя не увижу. Менталист — Все умерли, — в припадке продолжал хрипеть он, все крепче сжимая её за руки. — За месяц умерли! Месяц! Проклятый месяц, проклятые боги! «Все мертвы!» — кричало его сознание. Она старалась не сливаться с ним, пыталась его оттолкнуть, чтобы не чувствовать той боли, что пронзала даже самый темный закоулок его души, не желая задыхаться от страха и ужаса, его страха и ужаса. Она отшатнулась, опасаясь, что он совсем сошел сума, но баронет, видимо, уже опомнился, быстро взял себя в руки и внимательно на неё уставился: — Ты же та самая… которая мне стрелу продала… Да? Точно! Но… что ты здесь делаешь? Как тебя пропустили? И где мой слуга? — Сама прошла. Ты бы точно здесь подох, не разбуди я тебя, — резко ответила Йоль. — А он ушел. Бросил тебя ради молоденькой дурочки. Глаза Джозефа Риддарха расширились, но через секунду вновь стали безразличными. Он откинулся на подушку и принялся разглядывать потолок. — Жаль, что я не умер. Ты меня убить пришла? Тогда давай быстрей… — Нет! — возмущенно воскликнула она. — Не буду я тебя убивать! С ума сошел?! Он вздохнул, сжал кулаки и закрыл глаза. И молчал, долго так молчал, Йоль уже подумала, что он уснул, и предприняла робкую попытку рассмотреть темную комнату, как вдруг тихий и немного хрипловатый голос прошептал: — Знаешь, почти… И вновь оборвалась натянутая внутри нее струна, лопнула с тихим, почти неслышным звуком. Она ощущала эту смертельную тоску по тем, кого не вернуть, чувствовала и ненавидела это чувство. Проклятый баронет, проклятые сны, какого шейда она во все это сунулась? Ей бы убежать просто, направиться сразу в Сурду, но… но не могла она так его оставить. — Ты смог бы уйти? — спросила Йоль, отворачиваясь в сторону. Глупость, которую она собиралась совершить, была несоизмерима с той болью, что поглощала его каждую секунду существования в этом жестоком мире. — Уйти и бросить все и всех, бросить свои владения и богатства, земли, замок, слуг, роскошную жизнь? Идем со мной, и я избавлю тебя от призраков, которые мучают тебя. Я смогу. Я сама от них избавлялась. Она врала. Ни от призраков, ни от кошмаров и галлюцинаций она избавиться так и не сумела, но может, если он достаточно сильно поверит, то сам уничтожит свои муки? Однако баронет только помотал головой: — Я не могу. Я же нужен им всем. Они все умерли, но они здесь. Они зовут меня, им больно и одиноко. Я хотел бы, но не могу. Мне уже не страшно… А вот ей, наверное, было бы страшно, и она оглядывалась, дергалась, и каждый шорох нес бы угрозу, а дыхание смерти ощущалось в каждом легком дуновении ветерка. Дурак. Жизнь — это великий дар, и так просто выбрасывать его на ветер — самая большая глупость, которую только может совершить человек. И если он нужен им… Что ж, пусть он осознает это, но куда большей силой, которая и станет нитью, что вытащит его на поверхность, или он захлебнется в этом озере из горьких воспоминаний. Люди вытащат его, люди, которых он сам себе выдумает, самостоятельные и сильные слабаки, которые преследуют его, следят за каждым шагом и строят невидимые несуществующие козни. Йоль шагнула ближе к нему и присела на краешек его кровати. Она почти смогла разглядеть его лицо, не ту кукольную маску, которую видела днем, а настоящее лицо, бледное, исказившееся, но живое. Она уже привыкла лгать — это стало частью её жизни, той частью, которую уже не отдерешь, не вырежешь ни одним, даже самым острым ножом. Люди куда охотнее верят в красивую ложь, хоть и самонадеянно требуют уродливую правду. — Я пришла предупредить тебя… Все это произошло не случайно. Я не знаю точно, но кое-кто все это подстроил. Он хочет все уничтожить, твой дом, твоих людей. Тебе нельзя никому доверять, потому что каждый может оказаться предателем. Ты должен все делать сам, или твои владения попадут не в те руки. Будь осторожен! Она же не могла просто сказать ему, что он сходит с ума, что, возможно, его уже и не вернуть. А он вылупил глаза словно сова и уставился на нее: — То есть… все было подстроено? Мои родители, братья, сёстры… Значит… И меня убьют? Она кивнула, про себя умоляя, чтобы баронет оказался глупее графа раз в сто, ибо было очень мало шансов, что он поверит в такой очевидный блеф. — Но кто? Кто это сделал? — голос его уже повышался, и Йоль почти чувствовала, как накаляется обстановка в комнате. — Не могу сказать, — покачала головой она. — Я хочу, но точно не знаю. Тебе лучше знать. Кто станет наследником после тебя? Кто получит все? Ты должен воздать ему по заслугам. Отомстить. Загнать в угол и заставить страдать, отбери у него все ему дорогое, уничтожь это, раздави, разбей, как поступили с тобой! Отомсти тому, кто разрушил всю твою жизнь и сделал тебя калекой! Пусть ищет виновных где-то в другом месте, но только не в себе. Месть. Вот что спасет его. Даст повод дышать. Уж она-то знает. Их он убить может, а вот себя нет. Мальчик в ответ на её страстный призыв только уставился в никуда, будто не осознавая, на что она его подбивает, но потом понимание пришло к нему, затопило сознание, стирая на своем пути любую мысль, и глаза его наполнились морем, диким, злобным, бушующим, в котором и месть, и ярость, и разрушение сошлись в дикой пляске. Но буря утихла так же быстро, как и возникла, и вот баронет уже сидит и просто смотрит в одну точку. — Но… Стой, — опомнился Джозеф Риддарх, постепенно успокаиваясь. Настроение его было как морские волны — менялось постоянно и часто на совершенно противоположное. — Ты кто такая? Откуда тебе известно? Йоль только пожала плечами. С чего бы ей на него отвечать? Она же не подчиняется ему, он не смеет ей приказывать. И всё же было такое чувство, что это можно сделать. — Моё настоящее имя — Йоль.Запомни его, быть может, когда-нибудь мы встретимся. А теперь моя очередь задавать вопросы. Сведения в обмен на сведения. Парень непонимающе на неё уставился. Кажется, к такому развитию событий он явно был не готов — она могла спросить что угодно, а выдавать государственные тайны мало кому хотелось. Хотя… Йоль сильно сомневалась, что в его распоряжении находилась хоть одна мало-мальски государственная тайна. — Не волнуйся, я лишь прошу рассказать мне о твоей сестре — Джиневре. О её способностях. Он вздрогнул. По бледному лицу прошла судорога, и она поняла, что задела одно из самых болезненных воспоминаний, и ей стало не по себе. Но она тут же задавила в себе зарождающиеся ростки жалости — что-то в последнее время она стала слишком мягкой. Очень, очень плохо, Йоль! — Ну… Она могла видеть прошлое. Если она перед сном долго думала о каком-то человеке, то видела события, которые произошли с ним раньше. Но с утра ей всегда было нехорошо. Страшно болела голова, и тело совсем не двигалось. Она пыталась, но не могла и пальцем пошевелить. Лежала так часов пять, потом отходила потихоньку. Мне всегда было страшно, что однажды она не сможет отойти… — Просто думала о нем? То есть, это не случайно происходило? — переспросила шокированная Йоль, ощущая себя какой-то неправильной, и, услышав отрицательный ответ баронета, продолжила. — А магией она владела? — Нет, — покачал головой он. — Мама немножко умела, но тоже потом страдала от этого. А мы — нет. Люди Джин очень боялись, некоторые даже грозились её убить. Злые они были. А она очень хорошая. Была. Йоль шумно выдохнула, пытаясь унять разбушевавшееся сердце. Сомнений быть не могло — эта Джиневра тоже Серая. По крайней мере, способности у них совсем схожи — они обе видели прошлое, и у обеих потом самочувствие оставляло желать лучшего. И то, что она мертва — самое ужасное, что вообще могло случиться. Это значит, что Йоль тоже может однажды не проснуться. — Мне пора, — мотнула головой она, резко вскакивая и направляясь к двери. — А ты помни, что я тебе сказала, помни и будь осторожен. — Стой! — крикнул он, вновь распаляясь. — То есть ты ничего мне не расскажешь? О своих путешествиях, о мире? Ты не сдержишь слова? Она уже почти дотронулась до ручки, когда вопрос Джозефа Риддарха окатил её холодной водой. Что? Она такое ему тут сообщила, а он требует каких-то глупых сказок о путешествиях? Он нормальный? Да как он вообще об этом вспомнил, особенно после того, как чуть не умер здесь? Йоль усмехнулась и мотнула головой. Глупый баронет, нет у неё времени держать слово, которое, вообще-то, мало чего стоит в этом сумасшедшем мире. Она должна идти, должна спасти волков. Должна сбежать из этой каменной ловушки, доверху наполненной чужой скорбью. — Я могла бы, — ответила Йоль. — Только… у тебя есть все — время, деньги, возможность. Не кажется тебе, что лучше все увидеть самому, чем слушать чьи-то рассказы? И дернула дверь на себя, оставив парня в задумчивом молчании. У него есть о чем поразмыслить, и Йоль надеялась, что он сможет выкарабкаться. Недолго проплутав по каменным коридорам Эльверхолла, она, наконец, добралась до парадного входа с огромной дверью, украшенной множеством завитушек и загогулин. Девушка только собиралась вырваться на свежий воздух, чтобы сделать глубокий вдох, позабыть обо всем как о страшном сне и сбежать, как вдруг услышала позади себя странный треск. До боли знакомый. Она не хотела оборачиваться, уже зная, что именно там увидит, не желала понимать, что это все ненастоящее, но все равно захлебываться от ужаса, буквально ощущая, как обугливается её кожа. Шаг, другой… Только не смотреть назад… «Йоль», — позвал её чей-то страшно знакомый голос. По телу прошла судорога. Кто это? Придется посмотреть, придется, она должна… Она медленно повернула голову и тут же ощутила жар огня, отшатнулась с криком, тщетно пытаясь прикрыться руками. Весь Эльверхолл горел, утопая в пожаре, сверкал и светился, исторгая из каменной утробы пламя и искры. Она задыхалась от дыма, он вновь забивался в её легкие, не позволяя втянуть такой желанный воздух, а горло буквально раздирало на куски, и Йоль принялась отступать назад, но тут же уперлась спиной в стену. Обернулась. Эту стену она тоже знала — выучила наизусть за долгий-долгий срок. Она в темнице. Она вновь в темнице! Ничего не произошло, никуда она не сбежала! Сейчас придут глухой с магом и снова будут её мучить! Нет, только не это! — Отстань! — рявкнула она в пожар, все еще полыхавший прямо перед ней. — Уйди! И вдруг там появилась какая-то фигура. Темный обгоревший силуэт, он все ближе и ближе. Йоль хотела убежать, но стены камеры вдруг сжались, не позволяя ей скрыться. Она осела на пол, умирая от жары и терпеливо ожидая обугленного незнакомца со сжавшимся до малюсенького комочка сердцем. Если бы она верила в богов, то, наверное, молилась бы сейчас. Но она не верила. Фигура подошла ближе, и Йоль вдруг с ужасом узнала в ней Джиневру. Бледную мертвую Джин, протягивающую к ней свои тонкие хрупкие руки. — Почему ты не спас меня, Джозеф? — страдальческим голосом произнесла она. — Почему? Мы ведь с тобой одинаковые! Мы видим прошлое! Внезапно лицо её начало меняться, принимая облик каждого из покойных родственников баронета. И Йоль с ужасом поняла, что её кошмар сросся с кошмаром мальчишки, образуя страшную смесь, способную окончательно свести с ума кого угодно. И снова на неё смотрела Джин, но уже не мертвая, а какая-то очень странная. Кожа её обуглилась и приняла темный оттенок. — И ты умрешь! — прошипел призрак. — Умрешь однажды, умрешь так же, как и я! Не проснешся! Не проснешся! Не проснешся!  — Уходи, — закричала Йоль, раздирая забитую дымом глотку. — Уходи!!! Я не он! Не он, ясно!!! Пошла прочь! И вдруг её ногу пронзила резкая боль, а пожар, камера и мёртвые лица мгновенно исчезли. Напротив неё, сидящей на полу, стоял ошеломленный стражник и тыкал мечом в правую ногу. Она вся покрылась холодным потом, её трясло как в лихорадке, будто тело возжелало жить своей жизнью. Медленно, но верно она соображала, что это была очередная галлюцинация. Что ей удалось сбежать. Что она не в тюрьме. — Ты это… того что ли? — спросил он, впихивая меч обратно в ножны. — Сам ты того, — огрызнулась Йоль, вскакивая и подбегая к двери. Все, чего она сейчас хотела — это поскорей убраться из этого проклятого места. На востоке уже разгоралась полоска рассвета, возвещая о приходе нового дня, птицы запевали незатейливые, но приятные песенки, а воздух наполнялся неповторимым и освежающим запахом утра. Йолле поняла, что ей надо торопиться, вбежала в конюшню, собрала пожитки и подошла к Ночному Кошмару. — Ну, что? — спросила она у вороного коня, который уже задорно фыркал. — Ты готов? Конечно, ей было немного не по себе, что она собиралась украсть его у баронета, но боевой конь был явно не для него, он запросто мог скинуть мальчишку и чего доброго еще и затоптать, когда у того случится очередной приступ смены настроения. Животные ведь очень тонко все это чувствуют. Так что она, можно сказать, оказывала Джозефу своеобразную услугу. Оседлав Кошмара, она быстро вскочила ему на спину и поняла, что это будет очень трудно — это первый раз, когда она едет верхом, но быстрей ей до Сурды не добраться. Сидеть, однако, было неудобно, ноги ужасно выгнулись в стороны, и вообще она как-то странно качалась из стороны в сторону и все время боялась упасть назад или вперед. Подъехав к воротам, она прошептала: — Ládrin*, — и замки тихонько щелкнули. Спрыгнув на землю, она толкнула створки, которые разъехались с противным с крипом, залезла обратно в седло и пришпорила коня. Впрочем, тут же об этом пожалела, потому что Кошмар из вредности пустился галопом, и Йоль все прокляла, подскакивая в седле как заяц, и отбивая об него все, что вообще можно отбить теоретически и практически. Они помчались вдоль крепостной стены, и тогда Йоль, чувствуя еще большую вину, тихо прошептала: — Даут! Кулари! — и тут же ощутила тяжесть от двух уже ставших ей родными стрел. Это же от матери, не могла же она просто так оставить их баронету, у которого они просто будут пылиться в сокровищнице! Тело слабело, силы вытекали из неё ручьем, и тем сильнее был этот поток, чем дальше они убегали от замка. Но это было даже хорошо. Ночной Кошмар смог обогнать день, и это дало ей шанс предупредить волков. Они домчались до рощицы неподалеку от замка так быстро, что меж деревьев еще стоял бархатный сумрак, а птицы только-только просыпались и разминали глотки, вопя на всю округу ошалевшими голосами. Йоль осторожно спрыгнула, сделала безуспешную попытку вернуть ноги в прежнее состояние, но потом плюнула и просто села на землю. Глубоко вдохнула, подняла голову и завыла. Она три раза проделала сложную звуковую комбинацию, сообщавшую всем волкам в округе об опасности, и срочно призывающую их на место встречи. И замолчала в ожидании ответа. И тут с разных сторон стали раздаваться приглушенные подвывания — волки, видимо, не хотели, чтобы кто-то обнаружил их местоположение, — сообщавшие, что хищники скоро будут. Йоль не знала, сколько времени прошло, но вскоре услышала тихий шорох волчьих лап — они выходили отовсюду, серые и неслышимые, возможно даже, что они уже долго стояли здесь, а она даже этого и не заметила. Их было много — несколько стай, в которые они сбивались, спасаясь от пожара. Волки пристально смотрели на неё, сверля вопрошающим и немного раздраженным взглядом, и прерывисто дышали. И тогда Йолле заговорила на Древнем языке, чтобы животные поняли её сердцем. Она сказала им, что совсем скоро придут люди, от которых им не убежать и не спрятаться, потому что у их лошадей быстрые ноги, а у собак острый нюх и громкий голос, поэтому им следует уходить прямо сейчас. Что она желает лишь защитить их, а не трогать их владения и добычу. — Ах ты, ведьма!!! — рявкнул кто-то сзади. По её спине пробежал холодок, а потом в душе закипел гнев. Это был сэр Фредерик. Она медленно поднялась, еще медленней развернулась и узрела прекрасную картину — запыхавшийся краснющий советник, грозно (по крайней мере, так думал он) потрясая своим брюхом, с обнаженным мечом возглавлял отряд из пятнадцати вооруженных стражников в легкой клепаной броне. Сзади фыркали обеспокоенные лошади, явно не из той конюшни, в которой ночевала гостья Эльверхолла. Ездовым животным совершенно не нравилось соседство серых хищников. Они ведь не были Ночным Кошмаром, которому, казалось, абсолютно все равно, кто расположился рядом, главное, что он выглядит красиво. — Воровка! Украла господскую лошадь! Да еще и на ведьмовском языке говоришь с волками! А может, ты еще их на наши деревни натравливаешь, мерзавка? На костер! — На костер! — дружно поддержали бравые воины. — Шестнадцать вооруженных мужчин против беззащитной девушки, — усмехнулась Йоль, судорожно ища выход из сложившейся ситуации. Она слишком слаба — дурацкая эльфийская магия — чтобы драться с таким количеством хорошо подготовленных и отлично вооруженных воинов. Колдовать? Нет, это вконец её доконает, вон ноги уже дрожат. Чудо, что она вообще стоит. Она не успеет сбежать и скрыться за деревьями, даже лук не успеет с плеча скинуть — на прицеле её держат пара имперских арбалетов. Выхода нет. Нет! Совсем! Она снова попадет в темницу и будет принимать удары палачей. Никогда! Ни за что! Живой она им не дастся, это точно. Умрет, но не позволит этим крысам прикоснуться к её серой шкуре. Она знала, что однажды этот момент настанет, и от такого близкого ощущения смерти в животе у неё возникло сосущее чувство, будто внутри образовался огромный водоворот. Сразу же захотелось вернуть все назад и сделать по-другому. Разумнее, быстрее, осторожнее. Но это невозможно. Она находится здесь и сейчас. И должна действовать не смотря ни на что. Рука потянулась к луку, в ушах застучала кровь, окружающий мир на секунду поплыл и внезапно стал неестественно четким и ясным, звуки оглушали её. Мужчины встали полукругом, не давая ей сбежать. Сейчас она умрет. Вот сейчас. Успеет забрать с собой пару выродков. Жаль, что так и не нашла отца, не возродила род Серых. Холодное дерево златокрылого лука обожгло её разгоряченную кожу. Жаль… С ними она точно не пойдет. И тут она услышала тихое ворчание у себя за спиной, и по телу прошлись будто тысячи иголочек. От внезапного озарения. Волки. Они тоже ненавидели этих людей, и не собирались просто стоять и смотреть на тех, кто сегодня собирался их убить. Это был её шанс. Но имеет ли она такое право? Ведь раз напав на человека, серые хищники потом почувствуют над ним превосходство и будут совершать нападения все чаще и чаще. Сколько еще человек погибнет после? — Схватить её! — рявкнул Фредерик, заметив, что девушка потянулась к луку. Времени у неё больше не было. — Vergarí therr**, — крикнула она, отпрыгивая назад и в сторону. Это оказалось последней каплей, и чаша терпения животных лопнула, расплескивая вокруг ярость и решимость. Волки серой волной рванули вперед, тренькнули струны арбалетов, и трое замертво упали на холодную землю, тихо тявкнув перед смертью. Остальные же накинулись на обескураженных мужчин, вцепляясь им в глотки, руки, ноги, оставляя на их телах кровавые следы, отрывая куски одежды вместе с кусками плоти. Йоль, пользуясь возникшей неразберихой, скрылась за деревьями, скидывая лук и вытаскивая стрелы. Живо прикрепила тетиву, натянула… Раз, два. Как же она соскучилась по этому чувству, когда она снова — охотник. Стрелы позволяли ей не думать о мелькающих перед ней людях как о личностях, только лишь как о цели, добыче, она больше не утопала в чужих смертях, не захлебывалась в их мыслях. Фредерик с ужасом озирался вокруг и как сумасшедший размахивал мечом. Он трясся от неконтролируемого страха — глаза вылуплены, лицо все красное, дыхание сбилось. Один зверь кинулся к нему, приметив, видимо, крупную добычу, но толстяк решительно насадил зверя на свой клинок. — Ведьма! — заорал он, стремительно разворачиваясь и припуская в сторону своей лошади. Перед ним возникли трое волков, впереди которых стояла седая волчица. Советник, захрипев от ужаса, схватил одного из солдат и кинул в сторону хищников. От такой трусости Йоль аж затрясло, и она, до предела натянув тетиву, выпустила в него Даут, которая, стремительно просвистев в воздухе, пронзила ему горло. Бой уже затих. Вся поляна была залита кровью, человеческой и волчьей, повсюду мертвые тела. Фредерик захлебывался вязкой алой жидкостью. Она подошла к умирающему толстяку, заглянула прямо в глаза и со словами: «На костер ведьму!» выдернула у него из шеи эльфийскую стрелу. То, что здесь произошло, теперь мертвым грузом висело на ней, не давая спокойно вздохнуть. Она опасалась, что волки нападут на людей снова. Нужно было что-то с этим делать, и прямо сейчас. — Ëfa ono vergarí madr, eka finna un vergarí ono***, — прошептала она, глядя в волчьи глаза. Седая вожачка тихо тявкнула, показав, что все поняла, и сквозь стаю пошла обратно в лес. Остальные хищники, щелкая окровавленными зубами, тоже будто бы кивнули, развернулись и отправились за своей новой предводительницей. А Йоль, запрыгнув на коня, направилась в сторону Сурды, надеясь, что волки восприняли всерьез её угрозу. По крайней мере, Древний язык гарантировал им то, что она не лгала. Солнце поднималось все выше и выше, и в Йоль уже зародилась надежда, что никаких происшествий больше не будет, что хоть до Сурды она доберется спокойно, как вдруг… Голова взорвалась нестерпимой болью. Как будто кто-то пустил стрелу, и она попала точнехонько меж глаз, но сама Йоль по недоразумению осталась жива. Каждый шаг коня отзывался странным гулом в сознании. Девушка закричала, пытаясь хоть что-то сделать, но все стало еще хуже. Это плата, запоздалая плата за её видения, которых она не просила. Только на этот раз она зашла слишком далеко, увидела и прочувствовала больше, чем могла вместить. Не в силах терпеть разрывающую боль, она закрыла глаза и почувствовала, как мир уплывает в небытие. Или она уплывает. А впереди мелькнула темная фигура, глаза на мгновение ослепил отблеск металла, а потом — темнота.