Fall Beyond/Падай в Запределье

- Хорошо ли тебе спалось, святой отец? – прозвучал звонкий голос сверху, вырывая Франциска из сладких объятий сна вместе с прохладой тонких пальцев, пробежавшихся по его лбу. Ариэль всегда чуял, когда его спутник из плоти и крови готов проснуться, и тотчас оказывался рядом, чтобы не пропустить тот миг, когда его ресницы дрогнут в первый раз. Сам духовник уже привык к тому, что холодные пальцы помогают ему проснуться по утрам. Иногда, если просто ветреной прохлады не хватало, чтобы охочий до сна молодой человек разлепил веки, дух позволял себе пробрать его до костей январским морозом, так что губы его порой белели, а изо рта шел пар. Тогда Франциск буквально подскакивал с места и зачастую падал с кровати, отчего Ариэль звонко смеялся, катаясь по полу рядом с ним. Зачастую они поднимались с пола не сразу, а лежали рядом и смотрели в белый потолок, который со своими трещинами, вмятинами, темными следами от копоти и неровностями был для них чем-то вроде карты другого мира. Они осматривали ее каждый день, как короли осматривают свои владения, выискивая, не появилась ли новая трещинка, не осыпается ли штукатурка и не течет ли потолок в дождливую пору. Келья Франциска была маленькой – не более трех метров в ширину, и там едва хватало места для небогатого скарба молодого священника. Расстояние от кровати до покосившегося комода было небольшим, так что Франциск и его бесплотный спутник лежали на спине, закинув босые ноги на кровать, а головами едва не упираясь в помянутый выше предмет мебели. Пол был холодным, особенно зимой, потому они не могла долго проводить так время, хотя, чего скрывать, им хотелось. Но как бы Ариэль не искушал своего человека провести с ним еще пару минут, молодой человек поднимался и спешил на мессу, одевшись со всей аккуратностью и не забыв помолиться перед уходом. Он совсем недавно получил сан священника, до того упорно трудясь на благо церкви. Он имел репутацию кроткого, добродетельного юноши, полного радушия и сострадания. Если в пору, когда он был пятнадцатилетним сорванцом, его вера ограничивалась хвалебной мессой на Рождество и на Пасху, то сейчас библейские догматы стали неотъемлемой частью его личности и самосознания, при этом нисколько не лишая его гибкости ума и тяги к простым человеческим радостям. Он с удивительной легкостью умудрялся оставаться для всех примерным рабом божьим и при этом убегать среди ночи по зову своего лучшего друга, чтобы побегать под луной или поиграть в прятки в близлежащем парке. Ариэль не отходил от него ни на шаг, как будто видел смысл своего существования только в следовании за Франциском. Он искренне, до слез радовался тому факту, что некогда упорно звавший себя Джеком юноша попросил при постриге дать ему именно это имя. Дух всегда окружал его прохладной аурой спокойствия, даря чувство защищенности и комфорта, которое неизменно передавалось всем, кто находился в его обществе. Даже кардинал, у которого старательный Франциск бывал довольно часто, менял привычную строгость на снисходительность. Сам святой отец не удивлялся этому, прекрасно понимая, кто на самом деле виноват. Этот самый виновник всегда был у него на виду или на периферии зрения, ютясь там голубоватым облачком. Ариэля не видел больше никто, кроме Франциска, однако их обоих это нисколько не удручало – дух считал это удобным для своих шалостей, а священник испытывал нечто вроде ревности всякий раз, когда думал, что кто-то еще будет общаться с его хранителем. Они спорили, горячо и долго, о том, кто же такой Ариэль. Согласно Библии, были только ангелы и нечисть. Франциск настаивал на том, что его друг – ангел, так как он не знал чище и добрее существа. Ариэль в ответ на это кривил своё нечеловечески красивое лицо. Нарисованных в высокой и обычно залитой южным солнцем галерее храма ангелов он находил необыкновенно скучными и не стоящими внимания. - Посмотри, странный человек, - говорил он, огибая написанное в человеческий рост изображение архангела Михаила по изящной дуге. – Разве я на него похож? Франциск смеялся, невольно с ним соглашаясь. Болезненного вида человек с крыльями, изображенный на картине, мало напоминал его летучего, невесомого друга. - Если все ангелы такие, как он, зачем мне быть одним из них? – с этими словами Ариэль нырнул в картину и высунул из нее голову аккурат там, где у Меча Господнего была своя. – Ну как тебе? Франциск рассмеялся до слез, когда дух стал строить комичные лица, высмеивая воинственный настрой изображенного. Однако ему пришлось почти сразу унять смех, так как в галерее появился отец-настоятель. Дойдя до Франциска, он остановился аккурат перед картиной, так что не прекращающий дурачиться Ариэль оказался у него над головой. - Отец Франциск, полагаю, Вы идете на мессу? - Да, настоятель, - кивнул тот, стараясь не обращать внимания на уморительного друга. - Прекрасно. Мы сможем обсудить Ваш отъезд, - настоятель бескомпромиссно взял его под локоть, требуя следовать за ним и внимательно слушать. - Отъезд? – переспросил клирик. Вынырнувший из картины Ариэль скользнул прохладным порывом ветра вперед и стал следовать за ними, прячась за тонкими колоннами арок. - Да, Вы, кажется, просили разрешение на миссионерскую деятельность? Франциск переменился в лице – для него действительно было важно проповедовать веру, и он не раз просил разрешения на это, однако доселе старшие считали его недостаточно сознательным для этого. Миссионер часто отправляется в места, чьи законы и обычаи могут разительно отличаться от христианских догматов, а сам проповедник может быть назван смутьяном и изгнан с позором, а то и вовсе убит. Послевоенный мир относился к религии радикально. Люди либо бросались в веру с головой, как в омут, либо отрицали ее вплоть до лютой ненависти. Некоторых Бог оставил, чтобы благословить других. У Франциска не было ответа на вопрос, почему так, оттого он и просился в миссионеры. Быть может, ходя меж людей с разными мнениями и взглядами, он поймет то, что хочет понять. Легко верить во что-то всем сердцем, если все вокруг тебя верят в то же. Капеллы Ватикана были для Франциска теплицей, из которой он искал выхода. Нет, он не находил древние стены тягостными, а будни, проведенные за молитвами и мессами – скучными. Просто он знал, что вера его окрепнет, лишь поддавшись испытаниям. - Его святейшество кардинал счел Вас достаточно зрелым для такого серьезного дела, - продолжил настоятель. - Это… это замечательно! – Франциск взволнованно выдохнул, и его голубые глаза засияли от восторга. – Я должен пойти к нему и поблагодарить лично. - Сделаете это после мессы, сын мой, - благосклонно улыбнулся настоятель и, отворив двери капеллы, к которой они все это время шли, впустил его внутрь. Никогда ранее Франциск не молился так горячо и искренне, с такой радостью в душе. Глядя на золоченые двери Святая Святых и прижимая сложенные ладони к губам, он чувствовал себя по-настоящему счастливым и благодарным Господу за то, что тот услышал его молитвы и дал ему возможность нести Слово в дальние уголки Земли, куда редко доходит его свет. Он возвращался в свою келью воодушевленный и полный жажды свершений. - Ты забыл про меня, - окликнул его родной голос с нотками смертельной обиды. Франциск резко обернулся в удивлении, но его друга нигде не было видно, лишь неестественный холод стоял в комнатушке несмотря на теплый июньский вечер. - Где ты? – спросил клирик, ища удивленными глазами Ариэля. - Прямо перед тобой. А ты не видишь, потому что забыл обо мне. - Я всегда помню о тебе, мой беспокойный дух, - с толикой беспокойства сказал Франциск, старательно оглядываясь. Наконец, он заприметил шевеление в темном углу возле двери. - Лжец, - еще более оскорблено сказал Ариэль и выглянул из-за неработающего торшера так, будто прятался за широченным деревом – видна была лишь его голова. - С чего мне лгать тебе? – удивленно приподняв брови, священник принялся снимать ризу, готовясь ко сну. - Ты был так занят мыслями о своей поездке, что совсем выбросил меня из головы. Дурак! – презрительно фыркнув, Ариэль спрятался обратно, а с потолка стал медленно сыпаться снег. - Перестань, - попросил Франциск, но дух его, конечно же, не послушался. Вздохнув, священник переоделся и встал на колени для вечерней молитвы. Тут его щеки коснулось холодное дуновение – это Ариэль, покинув свое укрытие, преклонил колени рядом с ним. Франциск удивленно воззрился на духа, который с самым невинным выражением на лице сложил ладони. - Что ты делаешь? – спросил священник. - Позволь, я сегодня прочту молитву? – елейным голоском попросил Ариэль, и снег стал падать крупными хлопьями, особенно щедро засыпая именно Франциска. - Не стоит, - с опаской попросил клирик, но того было уже не остановить. - Отец наш небесный, благодарю тебя за сей бесполезный день, давший другу сердца моего возможность восхвалить тебя и напрасно потратить воздух в песнопениях, ведь ему медведь наступил на ухо. Не доведи же раба твоего до греха да тресни по голове его камнем да потяжелее, чтоб давил он подушку до тех пор, пока мысли глупые об отъезде из этого места не испарятся на веки вечные. Аминь. Донельзя довольный собой, дух уставился на человека с дерзкой улыбкой, прищурив глаза. Его всклокоченные волосы, казалось, еще больше растрепались, будто кошка вздыбила злобно шерсть. Франциск же смотрел на него в ответ с ужасом и болью во взгляде. - Зачем ты так? – спросил он тихо. – Ты знаешь, как это для меня важно. Зачем насмехаешься? - Затем, что глупый ты, - Ариэль гордо вздернул подбородок и стал лепить из снега катышек. – Все стремишься уехать куда-то, чтобы оставить меня и забыть. - Глупости тут говоришь ты. Ведь мы связаны с тобой, как я могу тебя оставить? Ты отправишься со мной, - Франциск улыбнулся радостно, но его улыбка не нашла ответа. Напротив, Ариэль скривился, как будто его смертельно ранили, и отскочил назад, оставив за собой вихрь из снежинок. - Не отправлюсь, - холодно заявил он. – Ни за что. - Но почему?.. - А ты не видишь? – голос духа стал отчаянным, и снег вновь повалил с потолка, теперь угрожая превратиться в ураган. – Я чахну, мой милый, я задыхаюсь! Смотри! Он раскинул руки, и в тот же миг не стало кельи. Они стояли посреди снежной пустыни, едва не сметаемые жестокой снежной бурей. Франциск втянул голову в плечи, прикрыв лицо рукой от порывов ветра, а его дух-хранитель стоял перед ним, неожиданно высокий и несколько зловещий, не то ураганом этим страшным рожденный, не то сам породивший его. - Ты видишь? – голос духа звучал громче ветра. – Смотри, смотри! - Я вижу! – крикнул в ответ Франциск, но его голос утонул в оглушительном реве стихии. - Смотри, что я могу, - продолжал Ариэль. – Мне под силу мир похоронить под толщей снега. Я могу расколоть небеса, разверзнуть землю. Я – буря! - Я вижу, - повторил Франциск куда слабее – он как надломленный повалился на снег, не выдерживая буйства ветра. Еще миг – и все стихло, и тишина ударила по ушам священника. Обоняния коснулся слабый запах воска, и Франциск поднял голову, чтобы увидеть, что он снова в своей комнатушке, а его дух, вновь маленький и тонкий, сидит рядом, глядя на него с сожалением и грустью. - Я раньше мог одним мановением руки превратить зиму в лето и наоборот, - говорил дух тихо, обнимая ладонями мокрое от непроизвольно катящихся по нему слез лицо священника. Тот всхлипывал, чувствуя внутри невыразимую печаль и безысходность. Он будто что-то потерял, забыл, что-то очень важное, что ему более не найти. - Теперь, - продолжал Ариэль, - теперь я едва способен тебе навеять сны. Ты помнишь, мой хороший, как мы с тобой, бывало, убегали в ночь на Рождество в лесок, что недалеко от твоей деревни? Ты пытался негнущимися от мороза руками разжечь костер, а я доставал тебе звезду поярче, и ты грелся об нее, и говорил мне – что за чудо? А я отвечал, что это – путеводная звезда, что привела меня к тебе. Ты помнишь? Франциск кивнул, захлебнувшись рыданиями – чем больше дух говорил, тем больнее ему становилось. - А помнишь, в ночь на Купала мы искали волшебный цветок? Он так и не нашелся, а ты умудрился наступить на гнездо шершней, и я прогонял их от тебя. - Пока ты их отвлекал, я заблудился в лесу, - хрипло от давящих горло слёз сказал Франциск, и они оба рассмеялись тихо в унисон. - А лунный диск, которым мы играли, как дети пластмассовой тарелкой? - И башни из светлячков. - О, башни из светлячков! Моя была выше. - Только из-за того, что ты не человек, твои жуки не разбегались. - Ответ мой прежний – твои проблемы. Они снова засмеялись, и Франциск почувствовал, что ему стало легче. - Ты верил в мои чудеса, - Ариэль, обняв клирика за шею, положил его голову себе на плечо и стал гладить и баюкать, как маленького. – Ты первый, кто меня увидел, и ты верил в меня. Теперь ты веришь в Бога и ангелов с кислыми лицами, которых не видел ни разу. Ты забываешь обо мне, любовь моя. Но не плачь – я рад тому, что твоя мечта исполнилась, и ты стал делать то, что твоему сердцу мило. Меня лишь не оставляет печаль, что скоро я стану тебе не нужен, как стали не нужны мои чудеса. Франциск отчаянно хотел сказать «Не правда!», но раз за разом вспоминал, как часто он отказывался от ночных вылазок, и как мало радости будили фокусы духа в его сердце. Куда милее стала ему молитва, и в ней он находил истинное успокоение. Но грусть о том, что он причиняет боль своему самому дорогому другу, не покидала его. - Ты не грусти так. Помнишь? Сам тебя назвал Франциском, ведь знал, что ты уйдешь под купола с крестами, - шептал ему ветреный дух. - Ты знал?.. – тихо спросил клирик. - Знал, как знаю многое другое. Я знаю все, и не могу всему перечить. Прости мне ревность, по вине которой я высмеял твои молитвы. Ариэль склонил голову, и тотчас стал теплым, как живой человек, однако плоть его по-прежнему была слабо осязаема. - Ты знаешь, что меня ждет? – настороженно спросил молодой священник. – Ты знаешь, кем я стану, и где закончу свои дни? Дух поднял на него взгляд, полный скорби – такой глубокой, неисчерпаемой. - Знаю, - тихо ответил он. - Ты скажешь мне? Печальный дух мотнул головой и приложил палец к губам Франциска, призывая молчать. - Не скажу, нельзя. Ступив в сторону с этой дороги, ты сделаешь хуже и никогда не простишь меня за то, что я раскрыл тебе тайну. Но знай, мой милый, что в тот миг, когда ты испустишь свой последний вздох, я буду рядом, чтобы забрать и сохранить его. Печально улыбнувшись, дух растворился в воздухе, как и всегда делал, когда провожал своего человека в объятия сна.