Сопротивление материалов. Практический курс

      Таська никогда не думала, что будет отдыхать душой в чужом доме и в чужой семье. Однако же отдыхала, из глаз потихоньку исчезало затравленное выражение и глубоко затаенная боль. Веру Васильевну они с Димкой на пару называли уже не по имени-отчеству, а тетей Верой. И ту это явно радовало. А уж как порадовала оговорка Димы, незамеченная ни им, ни Таськой: «мама Вера».       Ночью, когда угомонились, когда уснула и Таська — на Яновом диване, и Димка — на кресле, как рыцарь, блюдущий честь дамы, Вера тихонько и неожиданно для себя всплакнула на кухне. Бог дал им с мужем только одного сына, а теперь у нее трое, счастье же. Радовало и то, что у Яна с его Никитой, вроде, все снова наладилось. По крайней мере, на следующий день после посещения поликлиники одним и лекций другого оба явились в гости и выглядели вполне довольными друг другом. Вера не обольщалась, зная Строева: все еще будет, и ссоры, и примирения. Надеялась только, что ревность свою Никита сдержит в узде. Похоже, это было единственное, чего ее сын не понимал и не хотел понимать, оставаясь верным и слову, и человеку, которому он это слово дал. Сложно им будет, не передать как. Но она верила в сына. Особенно сейчас, когда нашел в себе силы простить и поговорить с любимым.       Сама она не знала, как бы повела себя в таком случае. Просто не представляла, как бы Станислав ее к кому-то приревновал. Он, кажется, был абсолютно неревнив, потому как его уверенность в себе поколебать не могло ничто. И Ян этим пошел в него. Вернее, они со Станом сына таким воспитали.       Ей очень хотелось, чтобы Ян больше никогда не испытал сердечной боли. Но теперь это было уже не в ее силах — оградить его от всех мнимых и реальных опасностей этого мира. Давно уже не в ее силах, но сердцу материнскому как прикажешь не болеть за родную кровиночку, если и за чужую оно рвется?       «Ничего, все наладится. Знаю, чувствую, все будет хорошо». ***        Анна чувствовала себя царицей ровно до момента, когда в ресторане, в паузу между горячим и вторым блюдами Крамцев завел этот разговор. — Аннушка, неужели ты меня, в самом деле, не узнаешь? — Почему — не узнаю? Я вас помню, Михаил Юрьевич, вы работали с Хотынским, — кокетливо улыбнулась на это «Аннушка». — Да-да. А еще мы с тобой учились в параллельных классах, помнишь?        От неожиданности она едва не выронила бокал с вином. В щеки плеснуло горячим, а глаза сами вытаращились, словно в попытке разглядеть за этим грузным лысым «папиком» того огненноволосого красавчика, «короля» школы. — Ми… Миша? — Миша, Миша. Что, сильно изменился, да?        Она пролепетала что-то невнятное, бледнея уже от другой мысли: неужели, знает? И поэтому явился, охмурял тут, цветы, ресторан?.. Крамцев смотрел с удовлетворенной усмешкой, потом и вовсе подтвердил ее догадки, спросив: — Аннушка-Аннушка, что же ты мне ничего не сказала? Или родителям моим? — Ч-что я им должна была говорить? — с вызовом вздернула голову очень быстро взявшая себя в руки женщина. — «Мы с вашим сыном на выпускном перепихнулись, и я беременна»? Да если бы я не была такой дурой, если бы моя мать не запретила делать аборт, ничего бы и не было! — Значит, это Марианне Сергеевне мне спасибо за дочку сказать нужно? — На кладбище, разве что, — почти выплюнула Анна. — Жаль, — искренне опечалился Крамцев, но ненадолго. — Ну, что, Аннушка, когда с дочкой познакомишь? — Никогда! — почему-то взвилась женщина.       Михаил Юрьевич не понял причин, но выражение лица Анны Валентиновны ему не понравилось. — Почему? — А потому, что эта шалавень малолетняя из дому ушла с каким-то ублюдком, — с мстительным удовольствием глядя на мужчину, выдала та. — И носу домой, поганка, не кажет! Тоже в подоле принесет, если, конечно, вообще способна от кого-то понести.        Крамцев помолчал, переваривая новость, хмыкнул: ай да Настя, ай да коза! Впрямь в него характером пошла. — А теперь рассказывай, Аннушка, поподробнее, я тебя очень внимательно слушаю. *** Гостей никто из собравшихся на кухне у Птичек этим вечером не ждал, Ян с Никитой наверняка сначала отзвонились бы, что придут, так что звонок в дверь стал некоторой неожиданностью. И Таська с Димой и Верой Васильевной тревожно переглянулись. — Я открою, теть Вер, — подорвался Димка.        Сперва он, конечно же, посмотрел в глазок, но грузного лысого мужчину, неподвижно и уверенно стоявшего на площадке, он не знал, потому двери открывал с цепочкой, хотя что там та цепочка поможет, если что! — Здрасть. Вы к кому? — Мне бы Анастасию Михайловну узреть, молодой человек.        Димка на пару секунд опешил, помедлил. — И как же вас представить, милостивый государь?        За дверью отчетливо фыркнули. — Михаилом Юрьевичем Крамцевым представьте. Так и будете держать за дверью, молодой человек? — Я вас, уж простите, не знаю, потому — подождете, — почему-то озлился Димка и захлопнул дверь. Сердце колотилось, ладони вспотели. Он дошел до кухни, оперся плечом о косяк. — Кто там, Димочка? — К-кажется, это твой отец, Тась… — выдавил он, потом поднял глаза, чтобы увидеть, как разгорается во взгляде Таськи пламя. — Ах, оте-е-ец… Ну, давай, посмотрим, что там за поставщик биоматериала нарисовался.        Надо отдать Крамцеву должное: он с первого взгляда понял, что ни купить, ни запугать Таську не выйдет. Все же, не первый десяток лет на свете жил. Понял и то, что характером дочь пошла если и не в него, то где-то очень близко. Потому разговаривал спокойно и вины с себя не снимал, но и не лебезил. Вере было видно со стороны, что Таська этим прониклась, но и только-то. Не собиралась ни на шею вешаться, ни условия ставить. Впрочем, нет, одно все же поставила: — Вы ее заберете. — Заберу.        Девушка кивнула и на этом, собственно, разговор был исчерпан. Михаил Юрьевич оставил визитку и откланялся. — Если что — звони. Но ты, я вижу, человек самостоятельный, да и защитник у тебя хороший. — Так и есть. — Навязываться не стану, но имей в виду — если что, ты всегда, всегда можешь ко мне обратиться. — Буду иметь в виду, — сухо сказала Таська и закрыла за ним двери.        Потом долго сидела на кухне, где Вера оставила их с Димкой вдвоем, молчала, прижимаясь плечом к его плечу, думала. Димка примерно представлял сумбур в ее голове, но не лез ни с советами, ни с комментариями. Наконец, Таська отмерла, усмехнулась: — Кое в чем он прав.        Димка вопросительно глянул на нее. — Защитник у меня хороший, — она развернулась к нему всем телом, посмотрела в смущенные и радостные глаза и потянулась поцеловать. ***        Слово и дело у Крамцева далеко не разошлись, уже через три дня он позвонил Таське и сообщил, что забирает мать в Москву, из квартиры ее выпишут сразу же, как только пропишут там, а потом они и распишутся. — Ничего себе, вы шустро, — усмехнулась девушка в трубку. — В нашем возрасте тянуть время — непозволительная роскошь, Настюша. Да и мы с Аннушкой уже, вроде, взрослые и ответственные люди…       Таська отчетливо фыркнула. — Ладно, благословляю, только на роспись не ждите, у меня желания куда-то ехать и глазеть на торжество урвавшей свое «Золушки» нет совершенно. — Злая ты, Настюша, — хмыкнул Крамцев. — И память у меня хорошая. Всего доброго, Михаил Юрьевич. — Отцом называть принципиально не хочешь? — Не хочу. Смысла не вижу. — Ладно, ключи сама придешь забрать, или мне завезти? — Приду, во сколько и когда? — Сегодня, в шесть вечера.        На том и попрощались. Димки не было — он работал до шести, так что Таська рассчитывала вернуться домой как раз к моменту его и Веры Васильевны прихода, чтоб разогреть им ужин. Уже собравшись и выскочив под легкий грибной дождик, она остановилась: только сейчас дошло, что квартиру тети Веры почему-то очень быстро начала считать домом. Впрочем, удивительного-то ничего и нет, дом там, где нас любят и где нам тепло и уютно, а здесь ей именно так и было. Но все же, все же… У нее был свой дом, где она собиралась после отъезда матери навести свой, нормальный порядок, а не стерильную чистоту, вернуть то ощущение уюта, которое наполняло дом, пока еще была жива бабушка. Зато теперь никто не будет устраивать скандалов и разборок, не станет требовать отчетов о том, где она была и что делала. И можно будет без зазрения совести приглашать ребят в гости. В первую очередь, конечно, Димку. Потому что в доме Яновой мамы ни Травник, ни она не могли переступить через правила приличия и перейти черту. А поцелуи… их уже просто не хватало.        За такими мыслями она и сама не заметила, как добралась до дома. Пешком — ехать на автобусе и в голову не пришло, слишком хорошая была погода, а у нее — настроение. Дошагалось легко, быстро. Во дворе, привлекая внимание всей ребятни и всех бабок-сплетниц округи, гордо сверкал мытыми боками белоснежный «мерин». Таська хмыкнула: несостоявшийся папаша был тем еще позером. Впрочем, это его дело, к ней не имеющее никакого отношения. Она быстро поднялась на свой этаж, открыла дверь и вошла, сморщив нос от резкого запаха мужского парфюма в прихожей. — Настя? — из зала вышел Михаил Юрьевич, кивнул ей. — Мать собирается, мы скоро уедем. Может, тебе чего… — Нет, — резко оборвала его девушка. — Мы об этом уже говорили. Могу повторить: я самостоятельный человек, способный обеспечить себя. От вас ничего не приму. Единственное, если вы поймете, что не уживаетесь с ней — не отправляйте обратно, найдите ей хоть какую-то работу, чтоб могла снимать квартиру или комнату в Москве. Потому что сюда я ее больше не пущу.        Она прекрасно видела мать, замершую, хватая воздух, в дверях зала. Но не собиралась ни щадить самолюбие этой женщины, ни говорить обиняками. Хватит, и без того нервов ей потрепали достаточно. — Ты-ы-ы!.. — Анна, закрой рот и собирайся.        Негромкий голос Михаила Юрьевича подействовал на готовую взорваться женщину, как ведро ледяной воды. Она развернулась и отправилась складывать дальше свои чемоданы. — Ого, — Таська с трудом удержалась от смешка, смерила отца внимательным взглядом. — Сильно. — Думаю, мы уживемся, Настюш. Не переживай. — И не думала даже. Короче, рада была познакомиться. Не то, чтобы я без отца страдала… — Я понимаю, — Михаил Юрьевич улыбнулся. — Но все же подумай, может, захочешь познакомиться с дедом, пока он еще жив? Да и просто приехать в Москву, погулять по музеям, паркам? — Подумаю, спасибо. Мой телефон у вас есть, ваш — у меня тоже есть.        Крамцев внутренне умилялся дочкиному характеру, но не подавал виду. Кремень-девка, настоящая Крамцева. Вот бы еще парня ей из приличных найти. Но тут он не обольщался: Настя явно своего работягу-Диму не бросит. Да и, честно сказать, они хорошо смотрелись вместе. Правильно. Это не значило, что первая любовь не может остыть, хотя его любовь, вот, не пожелала остывать. Время покажет. Времени у дочери пока еще целое море.