Сопротивление материалов. Практический курс

      Фотографии Никита печатал практически две недели по вечерам, когда выдавалось свободное время. И это только ознакомительный экземпляр, а ведь еще же придется допечатывать те, которые члены клуба захотят иметь в домашних альбомах! Отдавать негативы не хотелось — в фотоателье пленку могли испортить, поцарапать или потерять вовсе, поэтому сразу после игры Строев договорился, что весь архив пленок будет хранить у себя, а у Демона, кроме того, будет еще и архив альбомов с пронумерованными пленками и кадрами. Кому захочется какую-то особую фотку — приносит деньги на реактивы и фотобумагу, и получает заказ в кратчайшие сроки.       Насчет «цифры» и прочих излишеств Строев тоже начал думать, хотя искренне недолюбливал современные способы останавливать мгновение. Ведь нельзя же сравнивать распечатанную на принтере «бумажку» с тем настоящим, плотным, еще влажноватым и пахнущим закрепителем «глянцем» или зернистым «матом», который и в руках держать приятно, и в альбом поместить не стыдно. А качество фотографии должно характеризовать мастерство оператора, а не умения «фотошопера», подчистившего все огрехи, заваленный горизонт или неверную светокоррекцию. Кое в чем Никита Николаевич Строев был тем еще педантом и ретроградом.       Ян откуда-то приволок четыре толстых папки-альбома для фотографий и несколько пачек разноформатных листов-держателей, которые в эти папки нужно было вставлять. Наверняка скидывались ребята из клуба, все-таки, общее имущество. Никита поместил в альбомы совершенно все фотографии, кроме совсем уж запоротых кадров, такие он и из негативов вырезал и выбрасывал, не считая необходимым хранить то, что нельзя напечатать. Фото-раскадровку дуэли «шляхтича» и «дворянчика» он напечатал для личного архива — очень уж ему нравилось пересматривать эти фото и вспоминать врезавшиеся в память мгновения игры. Что греха таить — его они возбуждали. ***       Встреча с клубом была назначена в «Льве и лилии» на последний день июля. Строев чувствовал себя абитуриентом перед приемной комиссией, а не преподавателем, и от этого немного злился. Ян же только посмеивался и успокаивать не торопился. Отчасти он был прав: Никита уже не подросток, должен был справиться сам. Отчасти же было обидно: ну неужели так трудно?! Что именно «трудно», Строев сформулировать не мог. Сам не понимал, чего хочет. Впрочем, кое-что из желаемого он все же получил, а результат заставлял его успокаиваться вне зависимости от того, насколько сильно он нервничал до. Распластавшись на широкой груди Птички, нервничать не получалось, только наслаждаться и впитывать непоколебимую уверенность синеглазого викинга в нынешнем моменте и завтрашнем дне. — Есть у Тасько-Демона одна особенность, — неторопливо перебирая вспотевшие и от этого завивающиеся кольцами волосы любовника, вещал Янош. — Забавная немного: она всем дает прозвища на одной из первых встреч. Ни разу не было еще так, чтобы она промахнулась. — Что, вот прямо ни разу? — не поверил Никита. — Не веришь? Сам убедишься. Тебя она видела уже много раз, так что на встрече точно назовет. Наверняка же специально решила, что соберемся в «рыцарском погребе», типа, ради торжественности. — И это обязательно? — Имя? Знаешь, возможно, было бы и не обязательно, — задумчиво протянул Ян, — но это уже немного больше, чем традиция. Это как то самое посвящение, как новое рождение для жизни на другой грани этого мира. Называясь Викингом, я словно открываю призрачную завесу между гранями и делаю шаг. Почему, думаешь, Ярило входит в свою кузницу только «в образе»? Потому что без него он просто Николай Андреевич Семашко, сварщик какого-то там разряда в вагонном депо. Почему Таська берется за заказ, только пообщавшись с заказчиком в модусе Демона? Потому что… это, конечно, совсем домыслы и мистика, но так у нее интуиция раскрывается и работает полнее. При всем желании я тебе не скажу, что меняется и каким образом. — А что меняется в тебе? — Никита перевернулся, сложил руки на его груди, устраивая на них подбородок. — Внутреннее приходит в равновесие с внешним. Ну и наглость становится более явной.       Строев помолчал, подумал и протянул, щурясь: — Тащить меня на каток ты приходил Викингом.       Ян только рассмеялся. ***        Удивительно, но факт: после разговора с Яном Никита успокоился. Не совсем, но достаточно, чтобы явиться на встречу в «Лев и Лилию», не чувствуя, как узлом скручивается желудок от волнения. Хотя холодок в солнечном сплетении все равно присутствовал. А еще некоторая обида на Яна, все утро старательно сдерживавшего улыбку. Ну и что, что вместо обычной рубашки, он надел внезапно найденную (три часа раскопок на антресолях — это «внезапно», да-да!) черную шелковую сорочку с хулиганским воротником-апаш и без пуговиц! К выгоревшим и слегка потертым джинсам она очень подходила, как и пижонские замшевые туфли, а то, что в таком наряде взрослый тридцативосьмилетний мужик выглядит на добрый десяток, если не больше, лет младше — и откровенно раздолбаистее… Ну, кто ж виноват, что он так хорошо сохранился?        По правде говоря, Никита не мог четко сформулировать, что заставило его вырядиться именно так. Какой очередной бес подтолкнул в ребро? Ян шел с ним рядом, внушительный, как айсберг рядом с верткой яхточкой. Мысли об айсбергах навевала ослепительно-белая футболка, обтягивающая мощный торс и крепкие плечи и руки. Они, мысли эти, заставляли Строева часто сглатывать и судорожно припоминать сухую теорию матана и сопромата, только старательное повторение в уме формул и определений позволяло не опозориться на весь город. «Почему я не надел обычную футболку?» — иногда вклинивалась страдающая мысль.        Ян тоже не добавлял спокойствия. Шел он так близко, что Никита прекрасно чувствовал жар его тела через тонкий шелк. И при этом не касался, зараза, вообще, ни кончиком пальца, ни бедром, ни плечом. Впрочем, к тому, что с Яношем сонное спокойствие возможно только тогда, когда оба глубоко и крепко спят, Никита уже почти привык. В иное время он испытывал рядом со своим Викингом какие угодно чувства, диапазон был огромен, и Строев не отказался бы забыть о негативной части этого самого диапазона, в которой сам же и был виноват. Пусть сейчас все вроде бы наладилось, но Никита не был идиотом и наивной фиалкой, чтобы не понимать: Ян дал ему еще один шанс, вместо толстого каната — тонкую ниточку, на которой все балансирует. И только от самого Никиты теперь зависело, сможет ли эта нить снова разрастись в стальной канат. Станет ли надежным мостом, построенным из выверенных на сопротивление материалов. ***        Кафе встретило приятной прохладой и запахом чисто отмытых деревянных столешниц. Народу было на удивление мало, если не считать собравшихся ребят из «Серебряного льва». Строев еще от порога зала окинул их взглядом, отмечая нечто, роднившее их всех, таких удивительно разных. Что-то, похожее на сказочный флер, на отзвук рукотворной магии, на зыбкий отсвет реки времени на их лицах. И даже не стал мысленно упражняться в сарказме над собственными романтическими бреднями, потому что было не ко времени и не к месту. И тем более попросту невозможно под пронизывающим насквозь взглядом Демона.        Девушка поднялась с места, заставив этим утихнуть все голоса. — Здравствуй, Викинг. Приветствую, Маркиз.        Ирония Демона дошла до Строева довольно скоро. Но возмущаться было поздно: имя, вернее, Имя дано — и дано метко, не в бровь, а в глаз. Так что он сидел, рассказывал о себе и совершенно не чувствовал былого стеснения. Таська направляла беседу, как опытный лоцман — каравеллу между острых клыков рифов, обходя темы, которые Никите затрагивать не хотелось. И через полчаса Строев обнаружил себя глубоко увлеченным в спор с Ярилом относительно марок стали для определенного рода изделий, причем в этом споре участвовали не только они двое: к нему прислушивались многие, вставляя собственные замечания по сути вопроса. Уже не удивляя своей разносторонностью и эрудицией, уже ощущаясь, как «свои» — еще не друзья, но уже и не чужие люди.        Теперь Никита гораздо лучше понимал, как даже забитого звереныша вроде Димки эти люди так быстро превращают в цельного, сильного и готового поддерживать, добиваться и расти над собой. Украдкой посмотрел на Травника, и губы сами собой сложились в улыбку: Дима был так же увлечен разговором с другими членами клуба, но при этом трогательно опекал своего Демона, не напоказ, почти незаметно приобнимал, касался руки под столом или плеча в кипенно-белом кружеве блузки.        Идея, пришедшая ему в голову, никак не была связана ни с Таськой, ни с Димкой. — Ярило, можно тебя на пару слов? — попросил он, воспользовавшись паузой в разговоре, когда у большинства закончились напитки, и парни отошли заказать еще. — Да без проблем, — Николай кивнул, и Никите на пару секунд почудилась веселая искра понимания в его глазах.