Сопротивление материалов. Практический курс

      На следующий день история повторилась, и через день. В пятницу Ян не выдержал и поднял руку на практическом занятии, желая идти к доске решать задачу. Строев обвел аудиторию взглядом и не сдержал удивления при виде этого «чуда». — Ян? Вы уверены, что хотите ответить? — Да, Никита Николаевич. — Ну, что ж, идите, — преподаватель уткнулся взглядом в журнал, старательно игнорируя спускающегося по ступеням амфитеатра студента. Бесцельно перебрал бумаги на столе, слушая негромкое покашливание и стук мела по доске. — Я закончил, Никита Николаевич.       По ушам как кипятком плеснули. «Блядь! Он сказал «закончил», а не то, что ты подумал, извращенец старый!» — Строев с силой прикусил щеку изнутри, поворачиваясь к доске. Заставил себя отвести взгляд от серебристого росчерка серьги на фоне золотистой шеи, с которой еще не сошел летний загар. — М-м-м… да, все верно. Садитесь, отлично, — и уже в спину возвращающемуся на место Яну добавил: — Болезнь пошла вам явно на пользу.       Староста на секунду замедлил шаг, но не обернулся. Однако Строев мог поклясться, что он улыбнулся.       Сбежать после пары не удалось. Сначала подошла одна из студенток, потом еще пара, и к тому времени, как они выяснили все, что хотели, в кабинете остался только Птичка. Причем, сел, стервец, на первую парту, вытянув длинные, обтянутые джинсами ноги в проход. Никита откашлялся, опасаясь, что голос его подведет: — Вы что-то хотели, Ян? — Да, Никита Николаевич, — парень подобрался, уставился прямо в глаза преподавателю своими невозможно-яркими, льдисто-голубыми и наглыми, — Я много пропустил и последнюю тему не понял. Вы не могли бы объяснить? Конечно, если у вас есть время, и не за «так».       Строева снова бросило в жар. Эта фраза прозвучала особенно двусмысленно, или он уже начинает себе придумывать то, чего нет? — Э-э-э… — У нас сейчас физкультура, а у меня пока освобождение еще на неделю. Пожалуйста, Никита Николаевич! — и морду скроил умоляющую. Никита проклял себя за слишком живое воображение и неуместные фантазии. Встать теперь и уйти стало просто невозможно. «Ты мудак, мужик, ты долбанный мудозвон! Тебе почти сорокет, о чем ты думаешь!»       Не помогло. Строев потер лоб, стараясь сделать жест максимально расслабленным и нейтральным, с отвращением заметил, что пальцы подрагивают. — Ну, что ж, Ян, доставайте учебник, — «Еб твою мать, что я несу?!» — Открывайте параграф тридцать пятый, страница сто пятая. Читайте, потом будете задавать вопросы. — Ага, спасибо! — и опять эта детская улыбочка на губах. Не оторвать глаз, особенно, когда Птичка, читая, прикусывает нижнюю губу, или водит по ней колпачком ручки…       Строев понял: вот он, его персональный белобрысый, синеглазый, здоровый, как лось, черт. А этот долбанный стул, с которого не подняться от накатывающей волнами слабости — его не менее персональный котел. А вариться он будет не в смоле, а в собственном соку. Вернее, не совсем соку. — Прочитал, Никита Николаевич.       Строев вздохнул, больно ущипнул себя за запястье под манжетой свитера, и вернулся в реальность, начиная повторять одну из лекций, которые Птичка пропустил по болезни. Ему было откровенно худо.       Еще хуже Строеву стало в конце пары, когда Ян уронил ручку и, извинившись, полез ее доставать. Паршивец изогнулся так, что Строев увидел его бок от подмышки до бедра, на котором задрался свитер, футболка вылезла из-под ремня джинс, и в просвете мелькнула полоска загорелой кожи. На коротенькую секунду мелькнула, что там можно было разглядеть?! А Никиту как обухом по затылку «приласкали». Хрустнул, ломаясь, карандаш в пальцах. Строев выругался, пряча обломки, пока Птичка не заметил. Тот, кажется, не придал значения. — Значит, удельную потенциальную энергию изменения формы проще найти не через интенсивность касательных напряжений, а как разность удельной потенциальной энергии и изменения объема без изменения формы?       У Строева зашумело в ушах. Еще никогда в жизни обычные формулировки сопромата не казались ему настолько двусмысленными. Или все зависело от того, чьи губы это произносили? — Да, Ян, вы все прекрасно понимаете. Ну, что ж, давайте сегодня закончим. — Спасибо, Никита Николаевич, — Птичка вскочил, запихивая тетрадь и учебник в сумку, — чем я смогу вас отблагодарить? «Мине…» — Считайте, что эта лекция для вас была безвозмездной, — Строев махнул рукой, — Идите уже и не болейте больше. Скоро конец семестра. — Постараюсь, спасибо вам!       За дверью кабинета Ян, наконец, сумел перевести дух. Господи, как же нелегко оказалось сохранять самообладание, чувствуя на себе настолько горячий взгляд! Зато появилась хоть какая-то определенность. Значит, кавайная няшечка Строев тоже не идейно-правильной ориентации. Потому что никак иначе Ян не мог истолковать его поведение. Он специально уронил ручку, проверить, как отреагирует Ник-Ник на такую откровенную провокацию. Показалось: прожжет взглядом насквозь. Да еще и карандаш сломал, так разнервничался. Птичка улыбнулся нехорошим, волчьим оскалом, блеснув крепкими белыми зубами: фронт работ ясен, надо только решить, что выгоднее — осада или штурм?       Дальнейшие две недели, до начала декабря, Птичка просто наблюдал. Так же, как в первый месяц семестра — неотрывно, внимательно, подмечая каждую деталь поведения и состояния. Строев великолепно делал вид, что ничего не замечает. Его выдавали только руки, умопомрачительно-красивые, длинные, нервные пальцы, перемазанные мелом, изящные ладони, через тонкую кожу которых просвечивали голубоватые сосуды. Никаких колец, перстней, даже часов на запястье нет. Эти руки хватались за любимую ручку, серебристый Waterman, чиркали в углах лекционных конспектов резкие угловатые фигурки. Ян сдерживал улыбку, прикусывая губы, с пар уходил с таким видом, словно занимался не записыванием лекции, а уроками жарких поцелуев. И ловил обжигающий, жадный и какой-то тоскливый взгляд Никиты.       Потом началась зачетная неделя, и Птичке стало не до наблюдений. Хотя почти половину зачетов он получил «автоматом», старосте отлынивать было попросту некогда. То ведомости потерялись, то журнал отнести-принести-заверить, то разобраться с «хвостатыми» подопечными из группы. Ян метался по университету, как конь с подожженным хвостом, грохоча по граниту лестниц своими подкованными ботинками. Знал бы, что Строев, услышав этот характерный звонкий стук, резко менял направление движения, убираясь с его пути, сменил бы «гады» на унты. Хотя, скорее всего, ему было бы некогда в очередной раз доводить преподавателя до нервной дрожи переглядками.       Семестр закончился, впереди ждали новогодние праздники и короткие каникулы, у Яна, выдохнувшего после зачетной недели, зрела совершенно дикая мысль: пригласить Строева на каток. В центре залили огромный стадион «Заря», от его дома — пять минут неспешным шагом. От дома Никиты Николаевича — и того меньше. «Интересно, а он умеет кататься на коньках? Ну, если даже и нет — научу» — думал Ян, представляя себе, как можно будет обнимать мужчину на вполне логичных и законных основаниях — в поддержках, или если вдруг будет падать. От таких картин мозг бунтовал и выдавал ночами совершенно непотребные сны. Ян почти посочувствовал Строеву: если он чувствует себя так же, это ужасно.