Сопротивление материалов. Практический курс

      Наверное, затопившее душу чувство легкости было слишком тяжелым, или дал себя знать выпитый коньяк, но через пару минут Никита начал зевать, интеллигентно пытаясь делать это незаметно. Однако Ян, кажется, видел его насквозь. — Я посуду вымою, а ты иди и ложись спать. — Эмм… — Строев слегка завис, пытаясь догадаться, что, в таком случае, будет делать сам Ян. Уйдет? Или… останется? И если останется, то где будет спать? — Слушай, — Птичка отнес тарелки в мойку и вернулся к столу, нависая над мужчиной этаким воплощенным укором, — ну не думай ты сейчас, ладно? Просто иди, чисть зубы и ложись. Хорошо?       Волосы на макушке Никиты взъерошило его теплое дыхание. Он чуть подался назад, на секунду прижавшись к парню, потом кивнул и встал. — Хорошо.        Уже переодевшись в теплую махровую пижаму, Никита услышал, как перестала течь вода на кухне, и быстро нырнул под одеяло. Зажмурился, как ребенок, притворяющийся спящим. Шагов он не услышал, только зашуршало что-то уже в комнате, и край кровати просел. В полной тишине было слышно, как на кухне тикают часы. Никита понял, что они оба сейчас задержали дыхание, стало смешно, но это отдавало уже истерикой. Он постарался медленно и неслышно выдохнуть. Ян откинул одеяло, провел по его груди ладонью, фыркнул, почувствовав ворсистую ткань. Нащупал пуговицы, бесцеремонно расстегнул, наклоняясь над ним. Никита задышал часто, откинул голову. На горло немедленно легли горячие губы, жесткие, шершавые. Выдох оборвался тихим скулежом, Никита мысленно обругал себя за несдержанность.       Ян стягивал с него пижамную рубашку, даже про себя не решаясь комментировать происходящее. Слишком необычно все это было, он не понимал, откуда в нем взялась смелость на такое, не понимал, почему Строев подчиняется, не протестует против его наглости? Но пользовался его покорностью, пока было возможно. Прохладный, будто замерз, редкие волоски на груди, темные на светлом, острые соски, крепкие мышцы под бархатистой кожей… Содрать прочь рубашку, на пол ее, чтоб не мешалась. Согреет и так, собой. Попробовать на вкус, солоноватый, какой-то терпкий, как у ягод черноплодной рябины. И съежившийся от прохлады сосок под губами — как ягода. Тихий прерывистый выдох, пальцы вцепились в плечи. Ну зачем он пытается отталкивать? Ян перехватил запястье, прижал к постели, стиснул губами, прикусил кожу под соском, услышал еще один выдох со стоном пополам. И больше не задумывался над тем, что делать. Он должен был доминировать — ну, так будет. Не насиловать, ни в коем случае. Просто Строеву явно нравилось, когда он чувствовал чужую силу. Самым трудным было не сорваться. Ян и так уже держался на последних каплях самообладания, еще с того быстрого минета в коридоре.       Он лег рядом, прижимая к себе Никиту спиной, крепко обхватил поперек груди, целуя в шею. Левая рука прошлась по поджавшемуся животу, оттянула резинку штанов, пальцы тронули густую жесткую поросль на лобке, перебрали ее, поглаживая. Строев заскулил, выгнулся, его голова удобно легла на плечо Яну. Каменный стояк Птички упирался прямо между его ягодиц, терся об мягкий ворс пижамы. Никита сам потянул штаны с себя, приподнялся, дрыгнул ногами и затих, когда горячий член парня лег вдоль ложбинки, касаясь влажной головкой копчика. Статью бог Яна не обидел, он был крупный во всем.       «Ох, твою ж мать… Ты ж меня порвешь, жеребец молодой… А я идиот, нихрена ж в доме нет…» — Никиту заколотило от противоречивых чувств. С одной стороны, хотелось до искр из глаз. С другой — было страшно до полуобморока. Столько лет обходился как-то своими руками, и на тебе! — Тссс, Никит, не нервничай, — тихий шепот обжег ухо, — повернись.       Строев послушно перевернулся в кольце рук Яна, так и не открыв глаза. Тот накрыл его губы, раздвинул языком, целуя напористо и жадно, ловя ртом стон, вырвавшийся у Никиты, когда широкая ладонь сблизила и обхватила оба члена, задвигалась, заскользила по горячей упругой плоти, размазывая выступившую смазку. Мужчина вцепился в его плечи, кажется, оставляя следы от ногтей, застонал в голос, выгибая шею, толкнулся бедрами вперед. — Тише, тише… — кого Ян уговаривал? Себя, Никиту? Это было куда ярче, чем дрочить самому на порнуху по компу, кусая губы, чтоб мать не услышала. Крышу снесло напрочь, он двигал рукой быстрее, жестче, сильнее сжимая пальцы, пока не почувствовал, как напряглось и дернулось тело любовника, по пальцам потекло горячее. И сам сорвался, прикусил оказавшееся перед лицом плечо, оставляя следы зубов. — Дааааа… Ян… Янош, да… — задохнувшийся возглас, пальцы в волосах сжимаются до боли — и расслабляются. И в тишине слышно только успокаивающееся дыхание обоих.       Захрипели часы, заиграли свою мелодию. Пробили три раза. Всего три часа… А казалось — целая вечность прошла с того момента, как он понял, что если отступится и позволит Строеву провести новый год в одиночестве, то будет последним мудаком, и сорвался с праздника, никому ничего не сказав. Они праздновали с соседями, четыре квартиры вместе, с одной лестничной площадки. Ничего, он потом маме все объяснит. Сейчас можно просто расслабиться и уснуть. Только вот одеяло натянуть на разогревшегося Никиту, чтоб не замерз.       Никита вынырнул из какого-то невероятно приятного сновидения, не торопясь открывать глаза. Было тепло, его обнимали чьи-то крепкие руки… Стоп! Руки?! Ян! Вся благодать пробуждения улетучилась, вернее, трансформировалась в путаный клубок отрывочных чувств, главными из которых были жгучий стыд и не менее жгучее удовольствие. И эти два чувства уравновешивали друг друга, позволяя на время забыть о сумбуре в душе и прислушаться к голосу тела. А вот телу было хорошо без оговорок. Ему было уютно, тепло, и даже чуть ноющее плечо там, где этот неугомонный Птичка куснул ночью, приносило не дискомфорт, а удовлетворение. О причинах которого Никита предпочел не задумываться. А еще тело вспомнило, что принадлежит, в общем-то, нестарому человеку, у которого имеется практически нерастраченное либидо. И очень этим «порадовало» Строева. Потому что стоило шевельнуться, руки Яна, во сне сползшего так, что он дышал мужчине прямо между лопаток, сильнее сжались, обхватывая Никиту под грудью и поперек бедер. — Куда? — сонный голос парня едва не заставил вздрогнуть. — Куда-куда… пусти, обормот. — Только убегать не вздумай, — Ян убрал руки, как показалось Строеву — нарочито медленно, по пути задев некоторую не вовремя поднявшую голову часть тела. Никита покраснел, выскакивая из-под одеяла, нагнулся за упавшими на пол штанами от пижамы и встретился взглядом с совершенно не сонными ярко-голубыми глазами Птички. Выпрямился, уже не стараясь прикрыться, вздернул подбородок: — Что, нравлюсь?       Это отдавало явным мальчишеством, неуместная какая-то злость, порожденная острым чувством неуверенности в себе. Ян же, гибко потянувшись, привстал, опираясь на локоть, и серьезно кивнул: — Очень, — и откинул одеяло.       Ночью Никита мог только ощущать его, представляя себе размеры. Сейчас он воочию увидел «богатырскую стать» молодого человека, понял, почему Птичка не стал добиваться чего-то большего, за неимением ни смазки, ни презервативов, и преисполнился к нему благодарности. Нервно облизнулся, давя в себе желание немедленно дотронуться, почувствовать упругость, вес, фактуру кожи, и не только руками. — Эмм… Я тебе достану полотенце и новую зубную щетку… — сделал шаг назад, налетел на торшер, чертыхнулся и выскочил из спальни, как ошпаренный, матеря себя за поведение монашки-девственницы, впервые увидевшей голого солдата.       «Дожились… блядь, дожились! Я все понимаю — недотрах, почти десять лет долбанного воздержания и дрочки по-быстрому в ванной… Но какого хера я себя так веду? Как выпускница Смольного, которой революционный матрос в переулке юбку задрал! Да, большой, да, чертовски сексуальный парень. Но я-то взрослый, уравновешенный мужик!» — Строев посмотрел на себя в зеркало и вынужден был признаться, что с распухшими от ночных поцелуев губами и таким голодным блядским блеском в глазах на «уравновешенного мужика» он не тянет. Тем более что в зеркальном стекле отражался кто-то явно моложе его тридцати семи лет, растрепанный, в пятнах румянца на скулах, с великолепнейшими засосами пониже правого соска и у основания шеи, и начинающим наливаться лиловым следом от Птичкиных зубов на плече.       «Нееет, Никита, ты не монашка, ты та самая институтка, которую пока еще не выебли, но уже потискали. И самое печальное, что ей это понравилось. O tempora! O mores!»       Отражение скорбно покивало в ответ, блестя при этом совсем не расстроенными глазами. Строев плюнул и принялся чистить зубы, попутно доставая с полочек ванного шкафчика запечатанную зубную щетку, одноразовую бритву и большое банное полотенце для Яна. Внезапно кольнуло острой тоской-воспоминанием: здесь уже давно не стояло двух щеток в стаканчике, и на полотенцесушителе всегда висели только два его полотенца — для лица и банное. И халат, пушистый, темно-синий халат. Который Птичка не сможет натянуть на свои плечищи при всем желании…       «Так! Прекратить сопли! Одна ночь ничего не значит» — но в голове всплыло немедленно совсем другое выражение про «Один раз — не…», и внутренний голос-язва смущенно умолк. Никита залез в ванну и со злости включил самую горячую воду, которую был способен выдержать.        Когда он, распаренный, красный, с мокрыми волосами и в халате, вышел из ванны, его буквально обняло облаком ароматнейшего кофе и поджаристых гренок.       «Ооооо… Он что — мысли читать умеет?»       Строев прокрался к кухонной двери и заглянул. Ян, в одних брюках и босиком, колдовал над найденной в недрах шкафа туркой, тихонько насвистывая себе под нос. Не оборачиваясь, фыркнул: — Садись, кофе сейчас будет готов.       Никита опешил: — Ты как узнал? — От тебя пахнет лимоном и чайным деревом. А на кухне таких ароматов нет. Значит, притаился за дверью. Дедуктивный метод, мистер Ватсон, — Ян снял турку с огня, налил в кофейную чашечку отменный черный кофе и поставил перед Никитой: — Наслаждайся. Рецепт называется «Номад».        Строев взял чашку в ладони, вдыхая аромат кофе и пряностей, в глазах защипало, будто попало не смытое мыло. — Ты пей, а я пока в душ, — Ян наклонился, отвел с его уха отросшую прядку, осторожно поцеловал и неслышно испарился. И хорошо, что оставил Никиту наедине с самим собой — так было легче загнать непрошенные слезы назад.       «Нет, не могу… Все чудесно, как в сказке, но я не могу, не должен его поощрять! Я преподаватель, он — мой студент. Это противозаконно и аморально. Надо с этим кончать».        Решение немедленно изгнать наглого и не в меру дерзкого мальчишку из своей жизни, а, для начала, из квартиры, казалось незыблемым ровно до того момента, как Ян снова вошел на кухню. Он был уже полностью одет, чисто выбрит, еще влажные волосы завивались на кончиках. Улыбнулся так, что Никите показалось, будто серый день первого января каким-то чудом превратился в майское свежее утро. — Ну, теперь тебе можно сказать «с новым годом» и не получить по физиономии? — Нужно, — решимость испарялась с каждой секундой, как лед на весеннем солнышке. Особенно когда Ян сел рядом, невозмутимо сцапав вторую чашку с остывшим кофе, при этом ощутимо прижавшись коленом к ноге Строева. — Тогда поздравляю, Никита, с новым годом, — Птичка протянул руку и накрыл своей ладонью дрогнувшие пальцы мужчины. — Не желай только несбыточного, а то я не смогу исполнить. — Ты? — А ты веришь в Деда Мороза? Исполняют желания только люди. — И ты готов исполнять мои? — в голосе Строева прорезался ядовитый скепсис. — Те, что смогу. Разрушить город или построить дворец, например. Как только выучусь на джинна, — Ян смотрел все так же серьезно, только в глазах что-то мелькнуло.       «Вот же… упрямец! Ну, как же ты не понимаешь?» — А если я захочу чего-то, что пойдет вразрез с твоими принципами? Я далеко не ангел, мой милый! — сощурился мужчина, холодно глядя на парня. — Знаешь, для чего людям бог дал речь? — неожиданно спросил Ян, не отпуская его руки, разворачивая ее ладонью вверх и осторожно проводя большим пальцем по запястью. Никита вспыхнул, проклиная себя за то, что так легко возбуждается. — И… для чего же? — голос прозвучал чуть хрипло, Строев разозлился еще больше, дернул руку к себе… и понял, что держат его крепко, хоть и не больно. — Чтобы они могли поговорить и уладить разногласия мирным путем, прийти к компромиссу. Если ты захочешь того, что мне покажется неправильным — мы обсудим этот вопрос. — Я не хочу обсуждать, — Никита отвернулся, чувствуя себя ребенком, — я просто хочу, чтобы ты ушел и больше не появлялся в моей жизни. — Это невыполнимое желание, — Ян потянул его руку к себе ближе, наклонился и поцеловал в запястье, расчерченное синими венками.       Никиту будто током ударило, тряхнуло, он вцепился свободной рукой в край стола. — Отпусти. Пожалуйста, Янош… — Я вечером приду. Надо маме объяснить, куда я сбежал, чтоб не волновалась. Но я приду, слышишь? — Ян отпустил его руку и встал, — Не сбегай, Никит, я все равно тебя найду. — Это угроза? — когда исчезли ласковые стальные тиски с запястья, Строев снова смог нормально дышать. Попытался сказать язвительно, а вышло жалобно, так что самому стало противно. — Это обещание, — губы коротко обожгло поцелуем с привкусом кофе и корицы. Ян вышел в коридор, обулся и накинул куртку, расправляя капюшон. Волосы высохли, но без него идти было бы все равно холодно. — Закройся. И до вечера.        Никита фыркнул, хотел шваркнуть дверью от души, но сдержался, только замком щелкнул раздраженно-громко. Послушал, как прогрохотали вниз подкованные ботинки, сполз по стене на пол и обхватил себя за плечи, едва сдерживаясь, чтоб не биться головой о стену. В мыслях царил полный кавардак.