Сопротивление материалов. Практический курс

      Сколько он так просидел? Часы подсказали, отхрипев свою мелодию и пробив три удара. Снова три… Двенадцать часов с того момента, как он прижимался к Яну, в горячке наслаждения выталкивая из пересохшего горла его имя… Так, забыть, забыть немедленно! Если б еще так просто было выполнить.        Никита поднялся, дошел до кухни и мешком свалился на стул, глядя на две чашки с остатками кофейной гущи на донышках. Перевернул свою на блюдце. Подождал, сплетя пальцы на столе. Поднял, всматриваясь в узоры на дне. Не было сил даже посмеяться над своим суеверием. На донышке чашки совершенно явно вырисовывался вальяжно разлегшийся кот.       «Как там бабка говорила? «Кот означает тайну, которую надо хранить, призывает к молчанию. До тех пор, пока молчите, никто не сможет навредить вам». Вот и ответ. Ты же все решил, чего ж ты ищешь доказательств правильности своего решения?» — и сам себе ответил, сдерживая желание швырнуть ни в чем не повинную чашку на пол: « Потому что я устал быть один. Я хочу просыпаться так, как сегодня. Хочу, чтоб меня обнимали, целовали, даже кусали, хочу трахаться, мать его за ногу, до звездочек перед глазами. Я хочу его, наглого, властного, упрямого, как сто ослов. Логичного, чтоб ему икалось! Хочу… А нельзя. Наша кафедра — то еще змеиное логово, не приведи бог, кто-то хоть заподозрит… Я вылечу с работы, Ян — из универа. Значит, решено».        Никита встал и взялся мыть чашки, турку, блюдца. Потом отправился в спальню, постоял в дверях, глядя на заправленную «по линеечке» кровать, прикусил костяшку указательного пальца, приводя себя в чувство. Переоделся в домашнюю одежду и сел за конспекты и методички. Каникулы пролетят быстро, это только кажется, что неделя — много. На самом деле, у преподавателя ее почти никогда не бывает. Строев должен был выйти на работу четвертого января, договорившись с «должниками» о сдаче лабораторных работ.        Голову от бумаг он поднял только тогда, когда услышал нетерпеливый звонок в дверь. — Явился на мою голову, несчастье роковое, — пробурчал, идя к двери.       Ян шагнул в квартиру, распространяя вокруг себя запах снега и мандаринов. — А я тебе вкусностей от мамы принес. — Все, хватит, Ян. Ты… Вы же взрослый человек, надо понимать… — менторским тоном, сбившись только на обращении, начал Никита.       Договорить Ян ему попросту не позволил. Сгреб за грудки, прижал к стене так, что Строев только на носках и стоял. — Мне что же, каждый раз теперь тебя так переубеждать? — больно прикусил нижнюю губу, целуя жадно, как дорвавшийся до воды потерявшийся в песках скиталец.       Возражения и протесты вылетели из головы Никиты, как дым, пальцы вцепились в растрепанные пряди, сжимая до скрипа. Это был не поцелуй — схватка, и проиграть Никита собирался не сразу. Но кто победил, он так и не понял, когда Ян отстранился, заглядывая ему в шалые глаза: — Переубедил? — Не совсем, — губы слушались плохо, в голове осталась звенящая пустота, никаких рациональных доводов, которые он так тщательно продумывал, сидя над методичками. — Но задавил грубой силой.        Ян рассмеялся, поцеловал еще раз, на сей раз осторожно, в уголок искусанных почти до крови губ: — Прости. Ты ел? — Работал. — Тогда давай поедим, а потом я хотел вытащить тебя на каток снова. — Ммм… идет. Только без поцелуев в общественных местах! А то снова «уроню»!        Птичка только фыркнул, разворачивая Строева к ванной: — Руки мой, я сейчас разденусь и согрею курицу. — Вредная еда! — Сам ты вредный. — Бачилы очи, шо купувалы! — Чего?        Внутри Никиты ворочался и шипел привычный язвительный двойник. Он решительно заткнул его.       «Еще три дня. Только три дня, потом работа, будет некогда рефлексировать и тратить время на развлечения, и все само собой закончится. Ясно?» — «Куда уж яснее» — с затаенной горечью ответило внутреннее «я» и убралось в глубины подсознания.        Ян оставил свой рюкзак с коньками и одеждой в прихожей, взял только пакет с едой, которую завернула мама, выслушав, что сын намерен снова остаться ночевать «у друга». «Презервативы купи, герой. Рано мне еще бабкой становиться» — только и напутствовала. Ян почувствовал угрызения совести за то, что не сказал всей правды. Но отмахнулся от них обещанием, что как только разберется с Никитой и его метаниями от «да» к «нет», так сразу и признается матери в своей ориентации. Он даже не сомневался, что мама не оттолкнет. Слишком привык доверять и делиться самым сокровенным с нею. С самого детства привык.        В аптеку он, кстати, зашел, купил весь «джентльменский набор»: две пачки презервативов, смазку, крем от ушибов и растяжений, массажный крем с нежным запахом меда. Ограничиваться только петтингом в эту ночь он не собирался, но просто так Никиту не разложишь. Именно для этого были придуманы коньки. После катания и горячего душа самое то — предложить размять уставшие мышцы. А дальше — дело техники. Вернее, обаяния самого Яна. Главное, не сомневаться.        Никита, что бы он там не ворчал по поводу вредной жирной пищи, курицу Яновой матушки уминал так, будто не ел год. — Ммм! Божественно! — и осекся. Так говорил только о стряпне своей матери. Птичка без слов положил ладонь ему на запястье, понимая: если захочет — сам расскажет. Но Строев не спешил делиться с парнем всем, это значило бы слишком глубоко впустить его в свою жизнь. — Правда, очень вкусно. Ты ешь. — Я ем, — Ян, кажется, понял молчание Никиты по-своему, улыбнулся одними глазами. Вот и хорошо, не надо ничего объяснять.        Поели, Никита пошел одеваться, пока Птичка мыл посуду. Даже не протестовал: хочется ему — пусть поухаживает. Хотя внутри что-то неприятно кольнуло: «Пользуешься им. И ничего не дашь взамен?» — «А что, должен? Он сам этого хочет. Я просто не возражаю» — «Трус!» — «Практичный, а не трус. Я просто возьму от этих трех дней все, что смогу» — «Бери-бери. А то потом у тебя просто больше не будет шанса на нормальные отношения. Идиот». — Никит, ты чего завис? — Ян появился в дверях, вытирая руки кухонным полотенцем. — Да так, думаю, что надеть. — Теплый свитер, потому что в куртке кататься будет жарко. Носки шерстяные. Я защиту тебе достал, на колени и локти, чтоб синяков не набил. — Спасибо, — Строев сам подошел и обнял, украдкой вдыхая резковатый, древесный и горький аромат, которым пах Ян. С ноткой здорового юношеского пота, капелькой того неповторимого запаха, который обозначает желание, с послевкусием снега и озона. Отпрянул, снова краснея, в который уже раз за эти три сумасшедших дня. — Иди, обувайся, я сейчас, — почти вытолкал юношу из комнаты и быстро переоделся, стараясь выкинуть из головы мысли о том, что запах Яна взбудоражил не меньше, чем его поцелуи. И это уже просто ненормально. ***        Каток был не то, чтобы пуст, но и народу было не так много, как перед новым годом. — Как раз самое оно, чтоб учиться кататься, не боясь, что наедут, — обрадовался Ян. Снова переобул Никиту сам, как в тот раз. Поставил на ноги, придерживая. — Поехали? — Держать будешь? — осведомился Строев, прикусывая губу, чтоб не улыбнуться тому, как загорелись глаза Яна от этого вопроса. — Само собой. Я же обещал, что не дам тебе упасть. — Ну, вперед, герой.        Они катались, пока Никита не запросил пощады: ноги болели и подгибались. Ян отвел его к трибуне. — Ты не против, если я еще покатаюсь?        Строев покачал головой: — Конечно, нет. — Вот, — Птичка плюхнул рядом с ним свой рюкзак, — там термос и бутерброды. Я недолго. — Да я ж не маленький, не денусь никуда, — фыркнул мужчина, думая, что как раз таки деться и хочется, домой, в тепло, в горячую ванну, греться и дать отдых ногам. — Ты переменчивый, как ветер, — Ян наклонился и легонько тронул его губы своими, нарушив обещание не целоваться в общественных местах, — Прости, не удержался, — и вернулся на лед. Над стадионом из динамиков торжествующе звучало «Болеро». Строев, замерев с надкушенным бутербродом в руке, во все глаза смотрел, как кружится, летит, словно бы не касаясь льда, светловолосый юный бог, танцует, не отводя глаз от него.        Музыка кончилась, а Никита смог сбросить с себя очарование этого ледяного танца только тогда, когда Ян, смеясь, плюхнулся на лавку. — Это было… просто обалденно! Где ты так научился? — В детстве занимался в спортивной школе. Но потом ее закрыли, другие для нас были не по карману, а для профессионального занятия у меня уровень не дотягивает. Вот и отрываюсь только зимой, когда есть возможность. — Жаль, что пришлось бросить. У тебя получается не хуже, чем у профи. — Лесть есть грех, — назидательно поднял палец Птичка, за что и получил легкий подзатыльник. — Домой? Я, наверное, сегодня на коньки больше не встану — ноги отваливаются, — честно признался Строев. — Домой. Горячая ванна, массаж, чай — и спать.        Никита, глядя в горящие плутовскими огнями синие глаза, сильно засомневался в том, что после первых двух пунктов последует именно чай. Тем более, что Птичка из рюкзака аптечный пакет не выложил, и мужчина, доставая бутерброды, туда заглянул. Предвкушение в душе мешалось со страхом, гоня по крови мощную волну адреналина. *** — Так, тебя в ванну, отогреваться, а я пока чаю заварю. Идет? — Птичка прислонил уставшего Никиту к стенке в коридоре и взялся расшнуровывать его ботинки, глядя снизу вверх в лицо мужчине.       Строев кивнул: — Сам все найдешь. — Да уж, не маленький. Иди, грейся.        Никита запер дверь в ванную, сел на бортик и вытянул руки вперед. Пальцы подрагивали, а он никак не мог понять, от желания или страха? Открыл воду, принялся стягивать с себя теплый свитер и футболку. Встал перед зеркалом, разглядывая себя, как тогда, осенью. Нет, красив, спору нет, подтянутое тело, никакого лишнего жира, пивного пуза и прочих «прелестей». И кожа не дряблая еще пока, упругая, очень светлая. Мама говорила — молочная пенка. Никита усмехнулся, провел по груди, тронул след под соском, прерывисто вздохнул — чувствительное место отозвалось неожиданно сильно. Как Ян угадал? Никите никогда не нравилось, если трогали сами соски. Но вот кожа вокруг них… Если умело чередовать ласки и легкую боль, его можно было довести только этим.        Никита скинул брюки, теплые подштанники и носки. Залез в горячую воду, блаженно постанывая. Вот взять бы и уснуть тут, не вылезая… И почему в воду нельзя завернуться, как в одеяло?        Кажется, он все-таки задремал, потому что очнулся от стука в дверь: — Никит? Ты там утопился? — Почти, — проворчал Строев, нехотя выдергивая пробку из слива и вставая под душ. Вздохнул и принялся мыться, если уж мальчишка так хочет его сегодня соблазнить, надо подготовиться полностью. Если не морально, так хоть физически.        У двери, стоило ему открыть, нарисовался Ян. Подхватил на руки, унес в спальню, где на табуретке уже стоял поднос с чашками, тарелкой с домашним пирогом и пиалкой меда. — Ты меня зачем на руках таскаешь? — возмущенно свел брови Строев.       Ян пожал плечами, опуская его на кровать: — Думаешь, я не в курсе, как после тренировки на льду болят ноги? Пей чай, я в душ, окей? — Иди уж, — Никита демонстративно отвернулся, краем глаза следя, как парень снимает и аккуратно складывает свой свитер и рубашку. Машинально глотнул чаю и чуть не зашипел, обжегшись.       «Блядь! Засмотрелся, вуайерист хренов? Теперь на четверть импотент!»        Когда Ян ушел в ванную, и там зашумела вода, Никита украдкой прошелся по комнате и даже под подушку заглянул. Резинок не обнаружилось, хотя тюбик с массажным кремом лежал у изголовья, намекая на то, что массаж ему Ян сделать собирается и в самом деле. «Может, передумал?» — мысль отозвалась одновременно и облегчением, и разочарованием. Он еле успел сесть обратно на кровать и потянуть с тарелки кусок пирога, когда Ян пришлепал обратно, с его волос текло на грудь и спину, банное полотенце туго обвивало бедра. Строев замер с непрожеванным куском, любуясь. Как-то с утра не до того было. Крепкие, в меру накачанные мускулы плавно перекатывались под золотистой от загара кожей, грудь покрывала довольно густая поросль светлых волос, такая же тоненькой полоской, как говорил отец, «блядской дорожкой», уходила под полотенце к паху от аккуратной впадинки пупка. Чуть левее него, равносторонним треугольником выстроились три родинки, а внутри этой фигуры была набита небольшая татуировка — сложная кельтская свастика, солнечный знак. — Красиво. — Тату? Да, это мне ребята из клуба делали. — А говорил, что по клубам не шляешься, — Строев холодно сощурился. — Это не тот клуб, где танцуют, а ролевой. Я там историческим фехтованием и рукодельем занимаюсь. Это, — он тронул серьгу, — тоже оттуда. — Рукодельем? — Никита выглядел обескураженным. Нет, он, конечно, не из дремучего леса вышел, про ролевиков слышал и даже видел этих «двинутых» на эльфах и орках парней и девчонок. Но Ян явно имел ввиду каких-то других ролевиков. — Ну, да. Придешь в гости — покажу, чем именно. Допил? Снимай халат и ложись на живот. Кровать у тебя жесткая, не буду на пол укладывать.        Строев вспыхнул, рывком развязал пояс халата и улегся, спустив махровую ткань до ягодиц. — Руки по швам, вот так, — Ян уложил его руки вдоль тела и чуть прижал ладони коленями, усаживаясь сверху на ноги Никиты. — Расслабься, я не больно.        Строеву было и смешно, и обидно: размечтался, секс-секс… Хотел бы Ян его трахнуть — сделал бы это еще вчера. А он ему приписал благородство, мол, не захотел пугать, без презерватива и смазки лезть!        Теплый, согретый в ладонях парня, крем капнул на кожу, потом широкие ладони легли сверху, погладили, размазывая приятно пахнущую субстанцию. Строев закрыл глаза и решил получать удовольствие от того, что есть, а не от мечтаний. Через десять минут он расслабился совершенно, разомлел от сильных, но очень осторожных движений. Настолько, что не сообразил даже, что не прикрыт больше халатом, Ян разминает уже не спину, а ягодицы, а вот то, что касается его ног, горячее и чуть влажное — это вовсе не рука. — М-м-м… Ян? — получилось хрипло и тихо. — Тсс, просто расслабься. Все хорошо, — Птичка наклонился, вытащил из-под кровати ворох фольгированных пакетиков и красивую бутылочку с яркой английской надписью, которая отпечаталась на сетчатке глаз Строева, как зигзаг молнии. Чуть хрустнула пробка, через минуту прохладные скользкие пальцы дотронулись до напрягшихся ягодиц Никиты. — Ну, что ты? Я буду осторожен. Пожалуйста, Никит.        Строев вздохнул, прерывисто и резко, и заставил себя расслабить мышцы, опуская голову в подушку, чтобы Ян не увидел мгновенно залитого румянцем лица. Судя по тому, как чуть неуверенно двигались теперь руки парня, опыта у него не хватало не только в оральных, но и в таких ласках. Но его с лихвой компенсировала нежность. Сколько Никита мог вспомнить, его так никогда не ласкали — осторожно, мягкими, скользящими движениями, не стараясь насильно проникнуть в неподготовленное тело. Он чуть выгнул спину, не сдержав тихого стона, когда пальцы закружили возле самого колечка мышц, чуть нажимая. Ян наклонился, почти коснулся его спины грудью, стало щекотно от его волос, а потом тепло, когда его губы прошлись по шее, слегка прихватывая кожу. Через пару минут Никита потерялся в ощущениях, захлестнутый волной ласк, послушно перевернулся на бок, когда Ян прижал к себе, не оставляя без внимания ни единого участка тела. Снова, как прошлой ночью, с хриплым стоном откинул голову ему на плечо, подставляя под ласкающую руку горло, выгнулся, вжимаясь задом в пах, ерзая, чтобы почувствовать, как трется чужая плоть о кожу, влажную от смазки. И плевать, что подумают соседи, потому что сдерживать стоны стало невозможно. — Ян! Яно-о-о-ош… Ян, м-м-м… — его губы накрыли пальцы, приглушая почти крик, когда парень, быстро натянув презерватив, потихонечку толкнулся внутрь, осторожно, медленно. Никиту выгнуло, как под напряжением в триста восемьдесят, затрещала простыня в пальцах, на глазах вскипели слезы. — Тише… тише, Никит… тише, мой хороший… — срывающийся шепот в ухо, жадные поцелуи по плечам, по щеке, потому что не дотянуться до губ в такой позе. — Садист! Давай же! — Никита сам дернулся назад, дыхание пресеклось от мгновенной вспышки боли, его остановили ладони Яна, обхватив за бедра, снова принялись ласкать, утихомиривая, заставляя отвлечься от того, как медленно входит в тело, заставляя растягиваться напряженные мышцы, обжигающе-горячая плоть. Строеву казалось, он прекрасно помнит все, что было тогда, десять лет назад. Сейчас выяснялось, что ничего подобного он не помнит. Что никогда раньше ему не хотелось кричать от такого дикого желания, наплевав на боль, никогда еще ему не хотелось, чтобы его любовник перестал его щадить и просто втрахал в постель! Он ухватился за руку Яна, рывком переворачиваясь на сдернутую к животу подушку, раздвигая ноги так, как только смог. И завыл, утыкаясь лицом в матрас, когда парень от этого рывка навалился на него всем весом, разом входя до упора. Поддал бедрами вверх, требуя движения, сейчас, немедленно. Ян понял, приподнялся, опираясь на руку, прижал его поясницу второй и неспешно задвигался по широкой амплитуде, почти выходя.        Никита стонал с подвываниями, материл проклятого садиста Птичку, пытаясь двигаться ему навстречу, но Ян был неумолим, удерживая его в одном положении. Только чуть наращивал темп да сдвигался, отыскивая самый правильный угол. И довольно оскалился, когда Никита задохнулся, забился под ним, сжимая в себе совершенно невыносимо сладко, так что терпеть и растягивать удовольствие стало невозможно. Ян рыкнул, вколотился в еще подрагивающее в оргазменных судорогах тело и сам кончил, снова прикусив Никите плечо, правда, уже другое.        Строев пришел в себя чуть раньше, но шевелиться и что-то делать было откровенно лень. И еще было приятно чувствовать на себе теплую тяжесть чужого тела, почти успокоившееся дыхание возле уха, пальцы, сплетенные в почти болезненном пожатии. — Ян, — тихонечко шепнул, не поворачивая голову. — М? Тебе не больно? — Дурень. Только руку отпусти, сломаешь пальцы. — Прости, — и короткий поцелуй в красные полукружья от зубов, осторожно, ласково. И подул, как ребенку на расшибленную коленку.       Никита рассмеялся, утыкаясь снова в сбитую простыню, пряча слезы, текущие против воли.       «Мой, мой Птичка, мой… еще два денечка мой…».