Сопротивление материалов. Практический курс

      Ян все-таки поднял его, отправил в душ, пока сам перестелил постель и согрел чайник. Потом они пили чай на кухне, и Строев думал, что раньше о нем еще никогда так не заботились. Даже его бывший любовник, с которым он прожил почти два года, не считал нужным поинтересоваться у вечно занятого учебой Никиты, ел ли он, отдыхал, или так и проторчал весь день за книгами? Приходил, затаскивал его в постель, брал свое и, зачастую, засыпал. Олега мало волновало, сделает ли он Никите больно, он никогда не извинялся. Правда, Строев и сам не заострял внимание на том, что секс был грубым, тогда ему это нравилось, кажется?       «Старею, черт».        Никита посмотрел на прихлебывающего обжигающий чай Яна и буквально утонул в мягко мерцающих теплых глазах. Улыбнулся: — Расскажи что-нибудь.        Птичка сосредоточенно нахмурился, вглядываясь в его лицо, потом кивнул сам себе и почти утвердительно сказал: — Хочешь узнать, за каким чертом такой, как я, не ухлестывает за девчонками?        Строев смутился: неужели у него любопытство на лице написано? — И это тоже. Просто странно, ты, можно сказать, мечта девичья, красив, как бог, силен, а если приплюсовать ум и вежливость, выходит вообще что-то невообразимое. И такой облом для женской половины планеты. — Никит, ориентацию не выбирают сознательно, я думал, тебе это известно, — Ян совершенно явно расстроился, и Строеву стало стыдно.       Но парень продолжал, и Никита даже подался чуть вперед, внимательно слушая: — Я до армии вполне себе обычным был, и с девчонками романы крутил, правда, особо было некогда. После смерти отца работать пошел, вернее, подрабатывать, грузчиком на багажку. Без трудовой, правда, зато платили мне, как взрослому, я уже тогда кабан здоровый был, вывозил норму за полдня. Школу закончил, думал: поступать или матери помочь? Решить не успел, повестку принесли. Мама и говорит: иди и служи, учиться успеешь, заодно, денег подкоплю за год, если вдруг не на бюджет. Я сразу в стройбат попросился, была возможность. Военком, конечно, у виска пальцем покрутил, но распределение дал. Я только в части понял, почему он меня идиотом посчитал. Дедовщина там была страшная, хуже, наверное, чем в тюрьме. Меня деды тронуть побоялись, а вот тех, кто похлипче — били. Пока я не вступился за одного… Димка мелкий был, щупленький, голова круглая, а шея тощая, — Ян рассказывал, а сам улыбался. У Никиты внутри заворочался мерзкий колючий ком ядовитой ревности. Однако, кажется, в этот раз лицо удалось сохранить. — Его пытались заставить родителям домой написать, чтоб денег выслали. А у Димки мать — инвалид, отец — пьяница, какие деньги? Я и заступился. Троим руки повыбивал, чтоб не перелом, а поднять еще долго не могли. Еще одному нос сломал. Мне потом хотели темную устроить, да ребята-салаги предупредили, командир части разбирался долго. А когда все устаканилось, Димка ко мне пришел. Мы тогда на чьей-то даче сверхурочно впахивали, ну, как обычно бывает. Он меня в подсобке нашел… Дурак мелкий. Но ласковый, как теленок. Я и не думал, что так заведет. Раза четыре приходил. А когда дембельнулись, нам в разные стороны было ехать, на вокзале плакал, как ребенок. — Письма пишет? — Строев даже удивился, что голос нормальный, горло сдавило, как удавкой. Хотя прекрасно понимал, что ревновать права не имеет. Сам не девственником под Яна лег, что уж там. — Пишет, но редко. Он аж с Сахалина, а пока наша Почта России письмо через Тянь-Шань и Африку доставит… — Птичка махнул рукой и залпом допил остывший чай. — Спать? — Ты иди, я еще посижу, — буркнул Никита.       Ян внимательно посмотрел на него и фыркнул. Строев отвел глаза. — Ревнуешь?        Мужчина поперхнулся глотком чая, закашлялся. «Откуда, мать твою, ты такой проницательный выискался?» — Нет! — прозвучало чересчур резко и громко.       Ян придвинулся ближе, взял его за руку, и Строев снова не смог ее отдернуть: слишком крепко, хоть и осторожно, сжал Птичка пальцы. — Не ревнуй, Димка мне как брат младший, то, что я с ним спал, это глупость, просто он так видел свою благодарность, а я не смог оттолкнуть. Ему это было нужно. — А тебе? — А мне нужен ты.        Щекам стало жарко, Никита наклонил голову, злясь на себя. — Это сейчас. А потом что? Ты младше на шестнадцать лет. Мне полтинник стукнет, а ты в самом расцвете сил будешь. На кой-тебе это надо? — Никит, ты умный, но такой дурак, — Ян встал, вздернул Строева на ноги, прижимая к себе, наклонился, обнимая ладонью лицо, — Я тебя…        Никита заткнул его поцелуем, привстав на цыпочки. Только бы не слышать того, что мальчишка собирался сказать. Не нужно ему этого. И Никите не надо, лишняя боль. — Идем спать. Мне за завтра надо еще две курсовые проверить, встану рано.        Вопреки своим словам, он еще долго лежал без сна, слушая тихое сонное дыхание уснувшего Яна. Прижимался к его боку, переплетя пальцы, и старался выкинуть из головы незаконченную фразу. Олег в свое время с легкостью разбрасывался этими словами, и что в итоге? Они потом пересекались пару раз, бывший любовник как-то даже приперся с цветами и вином, уже после того, как Никита защитил кандидатскую. Пытался «наладить отношения». Строев выкинул его из квартиры, вышвырнул следом веник из роз. Бутылку, правда, оставил, побоялся убить ею Олега. Потом всю ночь глушил вино, коньяк, разбил что-то, наутро собирал осколки по всей кухне.       «Люблю… Не верю я в это. Не ве-рю. Все, хватит любовей на мой век, наелся по самое «не хочу». Ничего, через полгодика ты, Птичка, будешь гулять с какой-нибудь симпатичной девчонкой, и думать забудешь про меня. Бля….» — Строев уткнулся лицом в подушку. Его обняли крепкие руки, теплые, ласковые. Укутали в одеяло. — Спи, чего ты вертишься? — сонно прошептал Ян, целуя мягкими со сна губами в плечо. — Сплю…       «И ты спи… Ян, Янош… Птица перелетная». ***        Никиту разбудил умопомрачительный запах кофе и чего-то еще, пахнущего фруктами и ванилью. Он потянулся и нехотя открыл глаза.       «Черт, и сколько ж я проспал? Хотел же встать пораньше!»        Подниматься не хотелось совершенно. Хотелось валяться, нежиться в нагретой постели, и чтоб Ян принес кофе. Поймав себя на последней мысли, Никита разозлился и решительно откинул одеяло. Стало зябко. Он укутался в халат и прошлепал на кухню. И замер в дверях, глядя на парня в переднике, колдующего над духовкой. Ян обернулся, солнечно улыбаясь: — Доброе утро. Я, кажется, успел как раз, — у него в руках был поднос с пышными пирожками, от которых и исходил аромат, разбудивший Никиту. — Ты когда встал? — Строев глянул на часы и с трудом подавил желание протереть глаза: стрелки показывали половину девятого утра. — Какая разница? Главное, что ты не проспал.        Никита машинально облизнулся и заторопился в ванную. Есть вдруг восхотелось со страшной силой, даже желудок отозвался голодным бурчанием.       «Разбаловал! За три дня разбаловал уже! Уууу, зар-р-раза! Придется отвыкать…» — думать об этом было больно, но Строев не позволял себе смалодушничать и оставить все, как есть. Либо сейчас, либо… О том, какие проблемы ждут впереди, если он прельстится увиденным и полученным за три дня, думать не хотелось.       «Я тебя созерцаю всего ничего, кто знает, как ты поведешь себя через месяц-два? Через год? Получив меня со всеми потрохами? А что, если это…» — Никита даже зубы чистить перестал, осененный внезапной мыслью. Она показалась мерзостно-противной, будто в мозг заполз слизень и испоганил там все. Утро сразу перестало казаться таким солнечным и прекрасным. — «А что, если это такой способ сдать мой предмет? Переспал с преподом, очаровал его пирожочками и кофе, сексом потрясным, глядишь — и сопромат выставит «автоматом»… Нет, не может быть…»        Но червяк сомнений уже прогрыз дырку в ткани бытия и теперь копошился внутри, отравляя настроение и мысли. Никита наскоро закончил умывание и вернулся на кухню. Приткнулся в угол между столом и стеной и принялся наблюдать за четкими, аккуратными движениями Птички, который на маленькой хрущевской кухоньке казался удивительно уместным. Вспоминался его танец на льду, стремительный, летящий. Птица в полете и в гнезде. Правильная все-таки у парня фамилия. Подходящая.        Ян поставил перед ним тарелку с пирогами, чашку кофе, и сел рядом. — Что случилось?        Никита, уже потянувшийся к пирожку, вздрогнул и чуть не опрокинул чашку. — Ян, ети тебя за ногу! Откуда ты выискался, такой… такой?!        Парень покачал головой, тонко дзенькнула серьга. — Я по глазам вижу, когда у тебя на душе кошки скребут. Так что стряслось? — Ничего, — буркнул Строев, — просто вспомнил, что завтра у четырех балбесов курсовые принимать. — Так рано? — удивился Ян, — Назначил бы им хоть восьмого… — Ничего, им полезно ограничить себе каникулы. — Но ты их в первую очередь себе ограничил, — блондин пододвинул ему тарелку под руку и ультимативным тоном приказал: — ешь! — Спасибо, Янош, — Строев уже без особого аппетита укусил булочку, внимательно следя за молодым человеком.       «А как он себя должен вести, если его цель и в самом деле получить «автомат»? Господи, о чем я думаю? Но, если правда? К чертям! Завтра его тут уже не будет. И встретимся мы только на парах. А там не до выяснения отношений». — Ты домой идешь? А то мать испереживается вся. — Да, сейчас соберусь, — Ян сгрузил посуду в мойку и пытался отчистить противень от натекшего и запекшегося фруктового сока, — вечером в магазин сходить надо, у тебя муки уже не осталось, и вообще неплохо бы супа сварить, одними пирожками с оливье питаться — не дело. — Не надо в магазин, суп подождет, — Никита мрачно прожевал последний пирожок и встал, — я сегодня буду допоздна в институте, ночуй дома, ладно? — Позвони, когда придешь, Никит, — Ян посмотрел ему в глаза, не двигаясь с места.       Строев промолчал, поспешно ушел собирать курсовые и тетради в сумку, стараясь выкинуть из головы все противоречивые мысли.        Когда собрались уже выйти из квартиры, Птичка снова рывком прижал мужчину к стенке, целуя с какой-то жадной, исступленной нежностью. — Позвони мне, пожалуйста.        Никита снова не ответил, еще раз с головой ухнув в поцелуй, затыкая им Яна, себя и свою душу. Когда он повернул к университету, Птичка еще долго стоял и смотрел вслед, этот взгляд, казалось, прожигал насквозь зимнее пальто, раскаленным острием утыкался в спину между лопаток. Строев прибавил шагу, сгорбив плечи.       «Я все правильно делаю».       Никому он, конечно же, звонить не стал. И, придя домой, не стал включать свет. Наощупь разделся, прошел в ванную и только там зажег светильник над зеркалом. Посмотрел на себя, язвительно усмехнулся: «Дожились, как вор, в собственный дом возвращаюсь! Ничего, если он и в самом деле придет, увидит темные окна. Надеюсь, подумает, что я сплю, и ломиться не станет».        Спалось премерзко. Строев отчаянно мерз под прежде теплым одеялом, ворочался с боку на бок, будто ему чего-то не хватало. Когда понял, чего, вернее, кого — выматерился в голос, чувствуя себя так, будто это не он Птичку выставил, а Ян его бросил. Разум, стремясь избежать лишней боли, подбросил обманку, подменяя одно чувство другим. Вернее, подменяя вину памятью о причиненной обиде. Часам к трем ночи Строев уже накрутил себя так, что, явись к нему Ян вот прямо сейчас, наорал бы и, возможно, попытался набить морду. Он вскочил, вышел на кухню, увидел заботливо убранные Птичкой в пакет пирожки, схватил их и швырнул в мусорное ведро, удовлетворенно пнул его на место и вернулся в кровать.        Разбудил его звонок в дверь. Машинально, накинув халат, он вышел в коридор — и остановился. Звонок был коротким и резким, Ян звонил именно так. Строев тихо подкрался к двери и заглянул в глазок. Блондин, как и ожидалось, стоял на лестничной площадке с огромным пакетом из ближайшего супермаркета в руках. И смотрел, как показалось Никите, прямо ему в глаза. Строев отпрянул от двери, прислонился к стенке, переводя дух. Звонок прозвучал снова, заставив его вздрогнуть. Потом что-то стукнуло, и Строев услышал тихое, приглушенное дверью: — Никит, открой, пожалуйста. Я знаю, что ты дома.        Сердце колотилось, как сумасшедшее, мужчина замер на месте, не решаясь двинуться в комнату по чуть скрипучему деревянному полу. — Если ты хочешь так от меня отделаться, не выйдет. Я же предупреждал, что не отступлюсь. Никит, не разводи детский сад, открой.        Строев молчал, в глубине души соглашаясь с Яном: то, что сейчас происходило, и в самом деле было детской выходкой с его стороны. Будто он… боялся? Да, Никита боялся, что, если этот великовозрастной мальчишка снова прикоснется к нему, он уже не сможет отказаться от призрачной надежды на счастье. А в его возможность для себя он не верил. — Никита, пожалуйста, давай хотя бы поговорим не через дверь? — Ян прислонился лбом к деревянной обшивке и вздохнул. Что он сделал не так? Все ведь было замечательно… Может, он зря так форсировал события? Надо было дать мужчине привыкнуть, не тащить его в койку сразу? Но он привык давать себе отчет в собственных поступках и мыслях, и прекрасно понимал, что терпения долго разводить политес, когда от близости желанного человека сносит крышу, у него не хватило бы. Строев давно и прочно занимал не только его мысли и сны, он был необходим, как воздух. Яну нужно было касаться его, целовать, говорить с ним, да и просто молчать — но рядом. Видеть каждый день. Обнимать, засыпая, и просыпаться, чувствуя обнаженной кожей его тепло. Готовить для него кофе по утрам, смотреть, как открываются сонные карие глаза, как он потягивается, как матово светится в сумраке зимнего утра белая кожа. Видеть румянец на скулах, прикушенные в попытке удержать стон губы, когда Ян ласкает его, оставляя на этой белой шелковой нежности следы. Приходить к нему в комнату, когда он засиживается за книгами, вытаскивать обедать и ужинать. Знать, что тепло одет… — Никита, ты можешь делать вид, будто тебе все безразлично. Можешь не обращать на меня внимания, игнорировать, шарахаться от меня. Но я все равно буду тебя добиваться. Я буду рядом. Ты сам поймешь, что это не минутная прихоть и не глупость.        Строев проглотил комок, застрявший в горле, и выдавил хриплым шепотом, надеясь, что парень его услышит: — Уходи, Ян… — Хорошо, — отозвался тот, — сейчас, — он выделил голосом это слово, — я уйду. Сумку забери, пожалуйста, тебе надо нормально поесть, а не питаться всухомятку.        Через минуту прогрохотали его подкованные ботинки, пискнул, открываясь, домофон. Клацнул, закрываясь. Никита сполз на пол по стене, обхватывая голову руками, растрепывая и без того лохматые волосы. Потом обругал себя за трусость, встал и открыл дверь. Пакет висел на ручке. Строев почувствовал себя глупо, но снял его так осторожно, словно в нем тикала бомба. Закрыл дверь и с любопытством заглянул внутрь. В пакете обнаружилась коробка яиц, здоровенный кусок свежего мяса, помидоры и зелень, картошка, морковь, лук. Пара лимонов. И бутылка белого «Токай». Никита унес все это богатство на кухню, поставил на табурет и подошел к окну. Напротив подъезда, на лавочке, под начавшимся снегом сидел нахохлившийся, как мокрая ворона, Ян. Словно почувствовал взгляд, поднял голову. Никита отшатнулся, сел на край стола. Бесцельно обвел глазами кухню, остановился взглядом на мусорном ведре и со жгучим стыдом вспомнил вышвырнутые в него пирожки. «Он же старался, поднялся рано, пек…. Строев, ты тварь неблагодарная. Идиот и трус» — «Нет, я не трус. Я о его же благе забочусь. О его будущем!» — немедленно возразил внутренний голос. — «А если это серьезно?»       Никита приказал себе заткнуться, разобрал пакет и разложил продукты в холодильник и шкафчики. И полез в мусорку за пакетом с пирожками, приговаривая себе под нос: — Что упало у студента, то упало на газетку. А если поднял за три секунды — не падало вообще.        О том, что Ян мог потратить на эти продукты половину своей стипендии, он даже не подумал.