Сопротивление материалов. Практический курс

      Через час Строев снова подошел к окну. Снегопад усилился, на подоконник намело уже сантиметров десять снега. Одинокая фигура на лавке, казалось, даже не шевелилась. Совесть требовала спуститься и притащить сумасшедшего парня домой, отогревать и отпаивать чаем. Ехидный внутренний голос твердил, что замерзнет — сам уйдет. Никита заметался по квартире. Ему надо было собираться и выходить в университет, но как пройти мимо Яна? Машинально натягивая на себя одежду, мужчина пытался найти компромисс в этой ситуации. Так ничего и не придумав, оделся и вышел из квартиры, спустился по ступеням и замер у подъездной двери, обругал себя тряпкой и размазней, открыл ее и задохнулся порывом ветра пополам со снежными хлопьями. Вышел, хрустя снегом. Остановился у лавки. — Ян, иди домой. Ты окоченеешь.        Птичка поднял голову, стряхивая с капюшона куртки целый сугроб снега. — Я провожу тебя. Давай поговорим. — Нет. Если захочешь поговорить — позвони, — Никита протянул парню бумажку с наспех нацарапанным номером, — а сейчас иди домой. — Это не телефонный разговор, ты сам это понимаешь, — в синих глазах Яна стыла решимость и искреннее непонимание произошедшей с Никитой перемены. — Значит, мы не будем говорить вообще. Все, поиграли в любовь — и хватит, — разозлился Строев. — То есть… поиграли? — Ян вскочил, как ужаленный, Никита даже попятился от него на пару шагов, — Значит, ты считаешь, что я играю? — Да. То есть, нет… Не знаю я! — ветер швырнул мужчине в лицо пригоршню снега, тот закашлялся, вытер с лица тающие снежинки, — Я вообще не знаю, что ты надумал себе, а вот я сглупил, поддавшись минутному порыву. Этого больше не повторится. Так что, идите-ка домой, Ян Станиславович, если не хотите выставить меня виновным в вашей болезни, которая непременно последует за сидением здесь. — Не дождетесь, Никита Николаевич. Если кто в чем и виноват, так это я, в том, что ушел вчера. Надо было сидеть и ждать тебя дома. — Вот упрямый мальчишка! Да я в отцы тебе гожусь, а не в любовники! — Никита сорвался на крик. — Ты в тринадцать лет начал, что ли? — Ян шагнул ближе, в один миг оказываясь вплотную к Строеву, сгреб его за грудки, приподнимая и притягивая к себе: — Я. От тебя. Не откажусь. Так и знай. — Ты еще кулаками это знание в меня вбей, — кажется, от злости Никиту перемкнуло, и он резко успокоился, становясь опять тем самым «ядовитым няшкой», которым бывал на парах. Ян от неожиданности отпустил его. — Ты считаешь меня на это способным? Ударить того, кто мне дорог? — Я тебя не знаю совершенно, но внешность соответствует.        В глазах парня полыхнула обида. — Меня учили доказывать свои слова делами, а не кулаками! — А еще, видимо, зубами, — съязвил Строев, краснея не столько от смущения, сколько от неожиданной теплой волны, растекшейся откуда-то из паха при воспоминании о тех следах, что остались у него на теле после двух ночей с Яном. — Прости, я не хотел делать тебе больно. Мне казалось, тебе понравилось… — Птичка отошел на шаг, опуская голову. В его голосе прозвучало раскаяние, от которого Строев только сильнее разозлился. — Тебе казалось? Ты меня вообще спросил — хочу ли я с тобой спать? Может, я не гей ни разу! — Но… — А все, что тебе показалось, все, что я делал — просто уступки грубой силе! — Строева понесло. Ян коротко глянул на него из-под вымокшей челки, фыркнул: — Врешь, — и обнял, притягивая к себе, безошибочно находя холодные губы, накрывая их своими, врываясь в рот Никиты языком. Ладони его опустились по спине замершего мужчины, прижали крепко и властно. И Строев почувствовал, как рушится самообладание, как тело само льнет к этим рукам, принимая ласку. Отчаянно застонал в жаркий рот, уперся в грудь парня и рывком оттолкнул. — Нет! Хватит! Не приходи больше! Я… я не могу так!       Никита развернулся и почти бегом кинулся прочь, опасаясь только одного: что Ян догонит и снова поцелует. Потому что еще раз отказаться он уже не сможет. И без того чувствовал себя, как апостол Петр, отрекающийся раз за разом от своего Учителя. Часть сознания, сохранившая ядовитость и трезвость мышления, ехидно поинтересовалась: «Интересно, а Птичка последует примеру Христа? Простит тебе это отречение?» — «Заткнись-заткнись-заткнись, сука, мне это НЕ интересно!» — Строев мысленно придушил гадину и перешел на шаг, оглянувшись. За ним никто не шел. ***        Обида давила, как камень, где-то в груди, мешая дышать. Совершенно детская обида, на которую Ян считал себя, взрослого и самостоятельного человека, уже не способным. Но память раз за разом прокручивала перед ним этот эмоциональный диалог, и горло перехватывало до слез. Парень медленно поднялся к своей квартире, открыл дверь и зашел. Матери не было дома — то ли по магазинам ушла, то ли к соседям.       «Тем лучше. Меньше вопросов — меньше нервов…»        Что же он сделал не так? Иногда хотелось залезть в голову к этому невозможному ядовитому, колючему… Ян никак не мог подобрать верного эпитета, отражавшего бы всю гамму и глубину ощущений от Строева. Залезть, прочитать прошлое в событиях и лицах, в эмоциях, мыслях, и узнать, как и о чем Никита думает. Потому что никакой логике его поступки, в понимании Яна, не поддавались.        Хлопнула дверь — вернулась мать. — Ян, ты дома? — Да, мам.        Вера Васильевна почти неслышно вошла, постояла в дверях, глядя на лежащего ничком сына. Присела рядом, на краешек кровати, погладила по спине: — Что случилось? Отшила тебя твоя зазноба?        Ян перевернулся, обнимая ее за талию, положил голову на колени. — Мам, нам надо поговорить, — запнулся, подыскивая слова, беспомощно посмотрел на нее. Какая же красавица она у него! Ян пошел в отца, такой же высоченный, светловолосый. Только у Станислава Птички глаза были серые, как ненастное небо, а Ян свои унаследовал от матери. Протянул руку и погладил толстую русую косу, перекинутую через плечо, заглянул в глаза — как в зеркало посмотрелся. — Ну, говори уже, говори. За валерьянкой все равно не пойду, — она улыбнулась, взлохматила его волосы. — Мам… я… в общем, это не девушка, — выговорил и замер, чувствуя, как дрогнула ее ладонь. Мать вздохнула, потрепала золотистые вихры надо лбом сына. — И как же тебя угораздило? Когда про Димку рассказал, я поняла, там выбора особого не было. А тут-то что? На кого хоть запал? — Ты меня сейчас прибьешь, — сжал ее тонкую талию, уткнулся лицом в колени, — это мой преподаватель. Строев Никита Николаевич. — Прости, кто? — Вера Васильевна на секунду замерла, потом расхохоталась: — Янош, сынок, ну ты и влип! — Ты его знаешь? — Ян сел, глядя на ее раскрасневшееся от смеха лицо. — Знаю? Конечно, знаю. Эту язву кто в университете не знал! Я, правда, уже заканчивала, когда он поступил, но в команде КВН мы год вместе играли. Если он остался таким же, как был, то я тебе искренне сочувствую. — А… как же… Ну, то есть, ты же внуков хотела, не?        Женщина притянула сына к себе, поцеловала в лоб: — Я счастья тебе хочу, а внуки… Можно и приемного ребенка взять. Только доучись сначала, родной. — Мам, ты у меня самая лучшая, — подскочил, схватил в охапку, закружил по комнате. Женщина смеялась: — Поставь, медведь, уронишь! — а у самой в голове вертелись невеселые мысли. И дело было вовсе не в том, что сын выбрал мужчину, а в том, какого именно. Строева она и в самом деле знала. Как говорится, земля имеет форму чемодана, встретимся за углом: город у них маленький, даром, что почти миллионник. Стоит копнуть — там знакомый, тут приятель, сват, брат. Вышло, что протеже профессора Снежковского поддался на уговоры и пошел преподавать. И именно на ту кафедру, где учится Ян. Кто же знал, что сын влюбится в такую заразу? Еще на первом курсе Никита был не ангелом, она сомневалась, что, повзрослев, он стал мягче характером. А уж о ядовитом языке Строева просто легенды ходили.       «Может, позвонить Алексею Викторовичу? Узнать осторожно про Никиту… Нет, не стоит. Снежковский тогда был страшно зол на меня, что не пошла в аспирантуру, как он советовал. Эх, профессор, какая аспирантура? Муж, ребенок, отец больной… Простите дуру старую. А позвонить — позвоню, с праздником поздравлю. Только говорить насчет Строева не буду. Незачем в дела сына лезть. Сам разберется». — Так, напрыгался? — женщина сделала строгое лицо и посмотрела на сына, — Теперь идем пить чай, и ты мне все расскажешь. Что стряслось, что на тебе лица нет, и как с этим бороться. — Мам, мамочка моя любимая, ты у меня самая понимающая и замечательная, — Ян расцеловал ее в щеки, обнял и пошел на кухню, ставить чайник. С души свалился камень, один из двух: мама не сердится, значит, все будет хорошо. А Строева он «построит», недолго зловредному преподавателю от него бегать. Что-нибудь придумает.        Через час и пару чашек чая мать уже знала всю историю Яна. — Не торопись, Ян, ты его нахрапом пытался взять, не вышло. Попробуй по-другому, не в личном контакте, их сведи к минимуму. Но не оставляй без внимания, пиши ему письма, записки, но только так, чтобы никто не понял, от кого — от парня или от девушки, не мне тебя учить, сам не маленький и понимаешь, почему. — Да, мам, конечно, — Ян наклонил голову, из-под челки глядя на нее и восхищаясь: как она быстро включилась в его проблему, взялась за разработку плана «завоевания»! Ну, где, у кого еще могла бы быть такая мать? — А откуда ты так… ммм… такие познания в стратегии?       Она фыркнула: — Личный опыт, родной. Меня так твой отец «завоевывал», когда первый раз его отшила. — Спасибо, моя прекрасная леди, я попробую, — Ян картинно склонился перед ней в поклоне, поцеловал руку. Женщина наградила его легким подзатыльником: — Позер! — Это не позерство, а оттачивание навыков этикета! У меня весной кабинетка, буду играть великосветского повесу, драться на дуэлях и куртуазничать с дамами. — С твоей внешностью можно играть викинга или бога, но повесу? Мне снова прикажешь засесть за машинку? — женщина смотрела, как сын моет посуду, испытывая странное двойственное чувство: Яна она воспитала так, что было даже жаль отдавать его какой-нибудь девчонке в мужья. Но, представив его рядом со Строевым, каким она помнила Никиту по студенческим годам, дискомфорта не испытывала. Будто именно такая пара предназначалась ее сыну. «Может, судьба? Кто знает, как там бог видит половинки одной души». — Мам, ты же знаешь, я могу сыграть хоть коня, и все поверят. А шить не надо, мне Таська обещала рубашку и колет сшить. — Опять ты ее эксплуатировать будешь! — притворно возмутилась Вера Васильевна. — Ну, мама, ты же знаешь, что нет, — Ян подошел, наклонился, утыкаясь лбом в ее плечо. — Ладно, я понимаю, что девчонка на тебя запала. Только если ты с ней никак — лучше не подавай надежд. Потом меньше обид и слез будет. — Она не запала, ты же знаешь, Таська мне как сестра, даром, что ли, уже прорву времени знакомы? — Вот именно, — вздохнула мать. — Хорошо, смотри сам, ты у меня умный, рассудительный и взрослый. — Что-то я иногда в этом сомневаюсь, — ворчливо заметил Ян, внутренне довольно усмехаясь: редко какая мать признает сына взрослым, а его — признаёт. — А! — Вера Васильевна спохватилась, вынула из кармана конверт: — Тебе от Димки письмо.        Ян обрадовано улыбнулся, аккуратно вскрыл письмо и сел читать. По мере того, как он пробегал глазами неровные, прыгающие строчки, лицо его все больше хмурилось. — Мам, у него проблемы. — Что случилось? — Отец окончательно допился до «белочки», прибил мать топором и сел. — Ох… А Дима как? — Пишет, что его за долги из квартиры выселяют. На похороны все деньги ушли, оплачивать нечем. И с работы увольняют… — Ян закусил губу, огорченно пытаясь решить, что делать.        Вера Васильевна вздохнула и хлопнула по столу ладонью: — Вот что. Узнай в Интернете, сколько стоит купить билет из Южно-Сахалинска до нас. И звони Димке. Пусть решает вопрос с квартирой и едет к нам. Ян вскинул голову, глядя на нее с немым обожанием и некоторым изумлением. — Мальчишка там или сопьется, или в криминал ударится. Первое — вероятнее. А здесь я его на работу устрою. Ты говорил, что он парень дельный. — Ага, трудолюбивый и старательный. Только без вышки как? — Ничего, высшее образование сейчас особой роли не играет, а нам на заводе нужны рабочие руки. В общем, поддерживаешь? — Конечно, мам, ты все замечательно придумала, — вскочил, наклонился к ней, обнял крепко, но бережно — хрупкая женщина в его руках почти утонула. — Я тебе не устану повторять, ты замечательная мама. — Гордись. — Горжусь, моя бесценная леди, и готов целовать ваши следы! Честно, мам, — Ян смотрел на нее сияющими глазами, восхищаясь. — Иди, давай, ищи билеты и звони Диме, — Вера Васильевна вздохнула: забот прибавится вдвое, если не больше. Но просто закрыть глаза на несчастье друга своего сына она не могла. Так уж воспитали. ***       Строев, возвращаясь с работы, ожидал чего угодно от неугомонного студента. Даже того, что тот просидит на лавочке под его домом весь день и превратится в ледяную статую. Но во дворе никого не было, и он ощутил даже что-то вроде разочарования.       «Неужели решил отступиться? Хммм, так быстро? Да твою мать, о чем это я думаю?! Как разочарованная кокетка, ей-богу! Сдался — и хорошо, и просто замечательно!» — «Ты оказался прав, в который раз. Приятно?» — ядовито откликнулся внутренний голос. Приятно не было. Было противно осознавать, что циник в нем слишком силен, а вот романтик, похоже, почти умер.       «Ну, а вдруг у него дела?» — мелькнула непрошенная мысль, — «В конце концов, сейчас каникулы, но скоро сессия, экзамены, и у меня в том числе! Ему надо готовиться… А с другой стороны, если моя догадка была верна, готовиться к сопромату он не будет, а станет добиваться меня с удвоенной силой. Хмм… Посмотрим, время все расставит на места».        Дома оказалось удивительно неуютно и холодно. Никита заварил себе чаю, нарезал лимон, купленный Яном, и сел проверять сданные курсовые. Через полчаса чай в чашке кончился, и Строев замерз. Поежившись, он встал, собираясь одеться потеплее. А через пять минут понял, что завис, как поймавший «трояна» компьютер, перед зеркалом, рассматривая и трогая кончиками пальцев синяки на плече и груди. Да и дома тепло, это ощущение озноба — простейшая психосоматика, желание тела, чтобы его прижали и согрели. У Никиты уже даже не было сил злиться на себя, все равно это бесполезно. Всего лишь за три дня Ян вошел в его жизнь так, как никто другой не смог бы и за месяцы. Приручил, приласкал… и ушел.       «Э, нет, ты его сам выгнал, забыл?» — не вовремя проснувшаяся совесть сдаваться на милость самообмана отчего-то не пожелала.       «Не выгонял… — вяло воспротивился Никита, — Я о нем же забочусь! О его благе».       «Какое благо, сделал больно обоим — и не рад теперь сам!» — ядовито фыркнула совесть, подталкивая руку Строева к телефонной трубке. Никита набрал номер, который не собирался учить наизусть, просто память математика сама выдала нужные цифры. И тут же сбросил вызов, вяло выматерившись. Сам ведь решил, что нельзя продолжать отношения, так зачем мучиться и мучить Яна?       «Нельзя поступать с ним так. Он вовсе не собирался получать экзамен «автоматом» через твою постель!» — «Нельзя дергать его, как комнатную собачонку, туда-сюда. Вот если он сдаст в этом семестре мне сопромат не ниже, чем на тройку…» — «Строев, да ты, никак, торгуешься?» — Никита сел, где стоял. Это было похоже на отступление по всем фронтам. На признание того, что он больше не может и не хочет быть один.       «Не просто не один, а именно с этим мальчишкой. Ну, давай, старый хрен, сказал «α», говори уже и «β». Признайся, наконец, что тебе, по большому счету, никто, кроме Птички, не нужен! Именно он, его руки, его тепло, его член, да-да, его кофе и булочки по утрам … Влюбился, Строев? Как мальчишка?»        Никита опустил голову, растрепывая волосы обеими руками, посидел с минуту, раскладывая собственные ощущения по полочкам, как привык. И ответил сам себе, но уже вслух: — Да. Да, мать твою, да. Влюбился.