Сопротивление материалов. Практический курс

      Как ни хотелось Яну остаться еще на день, на ночь, навсегда рядом со Строевым, но Никита сам напомнил ему: — У тебя дома гость, если я правильно понял? — Да, и я сейчас веду себя не самым лучшим образом. — Тем более что послезавтра у тебя второй экзамен. — Я помню.        Строев посмотрел в отчаянные синие глаза своего персонального проклятия и усмехнулся: — Не переживай, я не собираюсь снова от тебя отбиваться, если ты уйдешь сейчас домой. И еще…       «Мужик, опомнись, ты что?! Ты этого не скажешь…» — вопило в голове подсознание на все голоса. Никита от него отмахнулся, словно с обрыва в ледяную воду сиганул. — Да? — терпеливо склонил голову Ян, внимательно рассматривая его лицо. Никита чувствовал, что проклятая способность резко краснеть при волнении снова его подводит, щеки будто опалило изнутри. — Если хочешь быть со мной, переезжай. Ненавижу встречаться набегами.        Ян молча шагнул к нему и сжал в объятиях так, что у Строева хрустнули ребра. Тот сипло выдохнул, с толикой яда осведомляясь: — Ты передумал и решил убить меня? — Перееду после сессии, хорошо? И после твоего визита к нам. — Заметано. Сдаешь сопромат на пятерку — я иду к вам в гости — ты переезжаешь ко мне. План действий ясен? — Так точно, разрешите выполнять? — Ян вытянулся в струнку и «отдал честь». Никита щелкнул его по носу: — К пустой голове руку не прикладывают!        Уже одеваясь в коридоре, Птичка спросил: — Никит, а где ты служил? — Под Архангельском, в ракетных войсках. — Обалдеть! Расскажешь?        Строев едва сдержал смех, глядя, как взрослый, серьезный парень преображается в любопытного мальчишку. — Расскажу. Все, что не запрещено подпиской. — Вау! — Иди уж, чертяка, — Никита придал Яну ускорение шлепком пониже спины, бормоча: — Птичка — зверь гордый, не пнешь — не полетит…        Парень сбежал по лестнице, грохоча ботинками и оглашая подъезд басовитым смехом. Он был счастлив, насколько это возможно, и это счастье распирало его, как летучий гелий — воздушный шарик. Море казалось по колено, горы — по плечо, а Альфу Центавра можно было достать руками. *** — Донской! Собирайся, мы идем в набег! — Что? Куда? — ошарашенный с порога Димка выглянул из зала с книжкой в руках — сидел, читал инструкцию по технике безопасности, выданную перед уходом Веры Васильевны на работу. — Увидишь, — Ян разулся и достал с антресолей в коридоре объемистый чемодан. В нем мать хранила вещи, ставшие ему малыми. Насколько помнилось Яну, зимняя куртка и лыжные штаны, которые ему купили классе так в восьмом, там тоже были. — О! Есть! Ну-ка, примерь. Я тогда очень быстро расти начал, летом купили, а зимой я в них влезть не смог.        Димка смущенно помял в руках пахнущую лавандой куртку — и в самом деле новую, еще с биркой. — А мама ничего не скажет? Ну, может, она эти вещи хотела кому-то отдать… — Дим, сам подумай, — Ян взлохматил короткий русый ежик на голове парня, усмехаясь, — если б хотела — давно бы отдала. Времени прошло — дай боже.        Димка послушно кивнул, натянул на себя куртку. Ян присвистнул: рукава оказались даже длиннее, чем надо, но в целом смотрелось неплохо. — Отлично. Надевай штаны, носки тебе я сейчас добуду, теплые, вязаные. Нам их Настя вяжет, я вас потом познакомлю, — Птичка заглянул в холодильник, стащил с тарелки бутерброд, наскоро перекусывая. — Ди-и-им, ты ел? — Ага, как раз недавно, — отозвался Донской, потом появился в дверях кухни, уже одетый. — Так куда мы идем? — В набег на центр, покажу тебе город, а потом пробежимся до «Льва и лилии», сегодня как раз собираются наши, представлю моего названного брата всей честной компании.        Димка смутился, взгляд испуганно метнулся по кухне, словно в поисках того, что можно счесть отговоркой. — Может, не стоит? Я там всем чужой… — Вот и станешь своим, — Ян тряхнул головой, закидывая назад волосы, затянул хвост резинкой, не глядя на друга. — Дим, тебе тут жить, заводить новые связи, дружить с людьми. Прекращай уже прятаться в скорлупу, лады? — «А то мне одного «ракушечного» мало!» — Знаешь, как тяжело с наскоку меняться? — хмыкнул Димка, садясь на край табурета и очень пристально рассматривая что-то на лице Яна. Или не на лице? — Представляю себе. Но ты же умница, Дим, у тебя все получится. Ну? И что у меня там? Зубная паста? — Птичка потер шею под ухом, а Димка вдруг расхохотался, не в силах вымолвить и слова. — Па…па-а-аста… Ой, не могу…        Ян метнулся в ванную и уставился в зеркало на великолепный, багрово-фиолетовый засос со следами зубов на самом видном месте. Когда Никита умудрился его оставить — он не помнил в упор, но отчего-то становилось приятно и чуточку смешно: пометил, ревнивец, чтоб всем ясно было, что Ян — занят. — Не ржи, Димка! Не ржи, кому говорят! Мне тут, понимаешь, сейчас допрос устроят, а ты ржешь.        Донской, судя по звуку, треснулся лбом о стол, но смеяться не перестал, зато начал икать. — Не мне же…ик… одному стра…ик!.. дать! — Ну, блин… Ладно-ладно, Димочка, посмотрим, как ты сам пройдешь испытание Тасько-Демоном!        Димка затих, побулькал водой — запивал икоту, потом появился в коридоре и спросил: — А кто это? — Это, брат мой, такое существо-о-о! — предвкушающе протянул Ян, в синих глазах плясали чертенята. Димкин испуганный вид его забавлял. *** Долго гулять по центру города они не стали — день стоял на удивление морозный и ветреный, Дима, привычный к сахалинским морозам, только присвистнул, почувствовав, как замерзли, а теперь отходят щеки, когда Ян привел его в уютное маленькое кафе погреться и перекусить. — Может, домой? — наивно спросил парень, решив, что Ян его пожалеет и не станет тащить ни в какой клуб по такой холодине. — Еще пять минут — и начнет собираться народ. — Здесь? — изумился Димка, оглядывая полуподвальное помещение, отделанное «под рыцарский погреб», как окрестил стиль Птичка. У облицованных диким камнем стен стояли деревянные столики, лавки, а посередине пирамидой громоздились бочки. Диме так и хотелось подойти и постучать, проверяя, настоящие ли они, или муляж. — Здесь. Это наш «пятак», место сбора команды. Помещение под клуб у нас уже давно отобрали какие-то новорусские сволочи, мы там как раз летом ремонт сделали — и на следующий же день пришли, сказали — выметайтесь. Обидно, но пусть. Теперь собираемся или друг у друга дома, или здесь. Можем потом к нам пойти, если ребята согласятся, — Ян замолчал, понимая, что Димка его не слышит. Посмотрел на бессмысленно-восторженное лицо друга, перевел взгляд на дверь кафе и понимающе усмехнулся: в «Лев и лилию» вошло солнце.        Димка никогда не думал, что можно вот так: увидеть — и пропасть. В сказки о любви с первого взгляда не верил еще с младенчества. Но когда случайно посмотрел в сторону открывшейся двери, услышав звякнувшие колокольчики, не смог отвести глаз от вошедшей в бар девушки. Наверное, если смотреть здраво, она была далеко не красавица: пухленькая, если не сказать больше, фигурка, круглое лицо, в ярком румянце с мороза, вздернутый, в конопушках, нос. И рыжая копна мелко вьющихся волос, в которых будто запуталось не зимнее — летнее, яркое, жаркое солнце.        Девушка увидела Яна, улыбнулась, блеснув жемчужной улыбкой: — Викинг! Давно не появлялся, зараза!        Тот поднялся с места, и сразу стало ясно, что рыжая будет поменьше Димки ростом — Яну она уперлась носом как раз в солнечное сплетение, когда он ее обнял. — Привет, Таська. Познакомься: Дима, мой названный брат, — развернул ее к Донскому Ян.        Девушка протянула Димке крепкую, по-мужски крупную ладонь, и с неженской силой стиснула его руку. — Приятно познакомиться. Настя, можно Таська, можно Демон. — А… почему — демон? — растерялся Димка, забыв отпустить ее руку. Ян пакостно заржал: — За вредность характера.        Девушка фыркнула, аккуратно освободила свою ладонь из Димкиных пальцев. — Сам ты такой, Викинг. — Эгей, народ! — от входа к ним шли еще трое: два парня и девушка. Ян поочередно представил их: — Хельг, Руна, Орлик. Ну, а если человеческими именами, то Олег, Лена и Святослав.        Через час в кафе уже было человек двадцать, с попустительства администрации, парни сдвинули сразу три столика, расставили вокруг них тяжелые табуреты. На столах, к приятному удивлению Димы, не было ни пива, ни энергетиков, ни чего похуже. Только чай, кофе, у кого-то — молочные коктейли. Пирожные и булочки покупали, скинувшись. Димка мучительно покраснел — своих денег у него не было вовсе. Ян успокаивающе положил руку ему на плечо, внимательно посмотрел: — Не дергайся, Дим, все окей.        Когда все принесли и все расселись, разговоры как-то внезапно утихли, и в этой тишине, разбавленной негромкой музыкой от стойки, прозвучал чуть хрипловатый голос Демона: — Ну, что, Дима, рассказывай, кто таков, откуда пришел?        Ян кивнул Димке: говори, мол. Донской покусал губу, соображая, что им сказать. — Э-э… Ну, как меня зовут, вы уже знаете. Мне двадцать, и я из Южно-Сахалинска.        Кто-то присвистнул: — Далеко забрался, молодец! — Хочу найти себе работу и жить здесь, — запинаясь, продолжил Димка. — А учиться? — спросила опять же Настя, она сидела напротив, и ее очень внимательный взгляд вгонял парня в краску. Глаза у девушки были карие, с золотистыми искорками и тонкими зеленоватыми колечками вокруг зрачков. Димка рассмотрел их, когда принес ей тарелку с эклерами. А когда поймал себя на том, что неприлично долго пялится в глаза незнакомой, по сути, девушке, принялся извиняться. — «Не смотрите демонам в глаза, там, на дне некрепко дремлет Тьма», — процитировала что-то неизвестное Димке Настя и усмехнулась. Тепла и радости в этой улыбке было мало. Очень знакомая была улыбка. Он такую в зеркале видел каждый день. — Учиться надо, кто ж спорит, — пожал плечами парень, — но я пока не могу себе этого позволить. Вот когда на работу устроюсь, тогда и подумаю про заочку.        Они не стали спрашивать о его семье, видимо, что-то такое было у Димки на лице написано. И он был благодарен этим ребятам за понимание. Говорить о больном не хотелось совершенно. Отца у него не было уже давно, считать им злобное, вечно пьяное и орущее существо, для которого метод воспитания был один — кулаком в морду, он отказывался. Еще в первом классе, отлежавшись после побоев за первую двойку, выплакав свою обиду на несправедливость учителей, он сказал матери: «Мам, ты у меня одна. Я вырасту, и тебя защищать буду». Так и считал всю жизнь, что у него одна мама, ни разу не назвал отца папой. Он до конца осознал, что матери у него больше нет, когда стоял над ее могилой на кладбище, совершенно один. Никто не пришел проститься с тихой, забитой мужем-алкоголиком инвалидкой, которую уже и на улице не видели лет двадцать. Она оказалась попросту никому не нужна, кроме сына, который не сумел ее защитить. Даже «сердобольные» соседки, узнав, что не будет ни поминок, ни даже угощения, ехать на кладбище отказались. Тогда, стоя над свежим холмиком, уже заметенным снегом, с простеньким железным крестом, он хотел лечь там же и сдохнуть, как собака. Его тошнило от сотрясения и трехдневного голода, и больше не к кому было прийти и уткнуться в плечо, чтоб просто помолчать, не требуя даже сочувствия. Заплакать тогда он так и не смог. Слезы пришли только здесь, рядом с Яном и его мамой. Хорошо, что никто ничего не спрашивал. Он бы не нашел слов.        Димка сидел, пил мелкими глотками чай, слушал разговоры, вспыхивающие то там, то здесь споры на какие-то совсем непонятные ему темы, но почему-то не чувствовал себя чужим. И, когда зашел разговор о травах и цветах, вдруг включился в спор: — Нет, ребят, «золотой корень» — это все-таки эдельвейс, а не женьшень. Женьшень называют «корень жизни». И так его не используют. — А как? — тут же хищно вцепилась в него Настя, и Димка, отбросив мрачные воспоминания, погрузился в тот мир, который любил с самого детства. Он обожал тайгу, горы, облазил все окрестности города в одиночку, не боясь ни беглых зеков, ни бродячих собак, которыми пугали других детей. И читал запоем о сибирской и сахалинской природе, о путешественниках-натуралистах, исследовавших этот удивительный край. Был маленький — приносил маме собранные травы, «лечил» собственноручно заваренными чаями и настоями. Потом понял, что о травах надо читать специальную литературу — и стал бегать в библиотеку. Специально для него из запасников доставали пыльные подшивки «Юного натуралиста» лохматых годов. Библиотекарши приносили всякие травники, кое у кого даже раритеты попадались — с ятями и вычурным шрифтом на пожелтевших страницах. Растения он любил, вот только по биологии в аттестате стоял трояк — классная руководительница, по совместительству биологичка, бедного, и потому не полезного мальчика из проблемной семьи не любила.        Когда за маленькими окошками бара окончательно стемнело, а деньги на чай и плюшки у компании кончились, начали расходиться. Подходили к Яну, хлопали по плечам: — Пока, Викинг, созвонимся, — и так же прощались со слегка ошалевшим Димкой: — до встречи, Травник, будем рады увидеться еще.        Когда в кафе остались только Ян, Димка и Настя, девушка подняла на Донского задумчивый взгляд, кивнула каким-то своим мыслям и сказала: — Хороший у тебя брат, Викинг. Приводи на репетиции, у меня будем собираться по субботам. — Обязательно, — Ян ее обнял, и девушка ушла. Птичка обернулся к Димке, который стоял с совершенно обалдевшим видом, подмигнул: — Ну, проверку у Таськи ты прошел. И имя в первый же день получил, а это дорогого стоит. Не знал, что ты так в травах разбираешься. — Да я… Имя? — Димка помотал головой, несмело улыбнулся, — Травник? Здорово! — Я о чем и говорю. Тебе на биофак идти надо. — Какой биофак, Ян, с тройками в аттестате? — Димка помрачнел, — Мне бы хоть в технаре выучиться, на слесаря.        Ян встрепал ему короткий ежик, усмехнулся: — Посмотрим. Если что — подтянем, но учиться ты пойдешь.