Сопротивление материалов. Практический курс

      Кто бы сказал Никите, что он будет так нервничать перед визитом к кому-то в гости, он бы не поверил. Тем более, если этот кто-то — мать его любимого человека.       «Теща… убиться, блядь, да у меня язык не повернется так назвать Верочку. Вера-Верочка-Веритас. Надо же, вспомнил. Если я ее так назову — оторвет мне голову. Хотя, нет, просто посмотрит фирменным своим взглядом. Вот в кого у Яноша глазищи. Насквозь пронизывают, без ножа зарезать могут, оба — Птички…», — мысли метались хаотично, перескакивая с одного на другое, пока Строев собирался. С утра зашел в магазин, купил бутылку вина, торт и букет бледно-фиолетовых роз, пахнущих снегом и чуть-чуть ванильной сладостью. Он не был уверен в том, что все делает правильно. Он уже вообще ни в чем не был уверен. Пальцы подрагивали, завязывая двойной виндзор на галстуке, он слишком затянул узел, чертыхнулся, рывком содрал галстук. Сел на кровать, обхватив голову руками.       «Господи, что я творю? Зачем?»        Но привычная совесть-ехидина на сей раз смолчала, зато заговорила та часть Никиты, которая отчаянно и жадно тянулась к Яну: «Ты ж хочешь этого, так какого черта накручиваешь себя? Хочешь тепла и любви. И он тебе это даст. Ну, поверь уже, позволь парню доказать! — А если ничего не выйдет? Если я снова все испорчу? Я же неуживчивый… — А ты пробовал уживаться? О, конечно, один-единственный раз попробовал, и уже на себя ярлык навесил. Так, встал, собрался и пошел!»        И Никита встал, плюнул на галстук, взял приготовленные «жертвенные дары», как ехидно обозвал букет и вино с тортом, оделся и вышел. И только пройдя пару метров от подъезда, спохватился, что не знает адреса Птички. Нашарил мобильник, набрал номер и растерянно спросил, услышав Яново «слушаю!»: — А где ты живешь?        Ян встретил Строева у стадиона, усмехнулся, глядя на торт и букет, но ничего не сказал. Никита вспыхнул, подавил порыв зашвырнуть и то, и другое в ближайшую урну и мрачно зашагал рядом с Птичкой. Через пару метров тот отобрал букет, которому грозило превратиться в измочаленный веник раньше, чем они доберутся до дома Яна, так резко мужчина взмахивал им в такт шагам. — Успокойся, Никит. — Тебе легко говорить. — Ничего подобного. Я, между прочим, тоже волнуюсь. — Это еще почему? — подозрительно сощурился Строев. — Потому что кое-кто энное количество лет назад был влюблен в мою маму.        Никита покраснел и что-то пробурчал себе в шарф. — Она до сих пор помнит стихи на бумажном журавлике. — Врешь! — Никит, как я могу врать, если мне неоткуда было это узнать, кроме как от нее самой? — изумился нелогичности любовника Ян. — А если она мне об этом рассказала, значит, помнит. И стихи показала. Они очень красивые. Наивные, но красивые.        У Строева щеки заполыхали, и вовсе не от мороза. Ян придержал разогнавшегося мужчину за локоть: — Пришли, — и зашарил по карманам. Потом досадливо прикусил губу и нажал кнопку домофона. — Ключи забыл.        На самом деле ничего он не забыл, но эти несколько минут, после предупреждения, что они уже идут, были нужны и Никите, и матери, чтобы собраться с мыслями и немного успокоиться. Да и ему самому. Вот уж, право слово, не ожидал от своей психики Ян подобного выкрутаса, как ревность. А почему-то представилось сейчас, как вспыхнут мягким огнем глаза Никиты при виде матери, не зря же он в нее был влюблен… Птичка едва не сплюнул — остановило лишь уважение к труду уборщицы. Позвонил в дверь и сделал шаг в сторону, представляя открывшей женщине своего «жениха»: — Мамуль, познако… кхм, вот, в общем.        Вера Васильевна обозрела несколько растерявшегося Строева чуть насмешливым взглядом, кивнула: — Ну, проходи, Никита. Я рада тебя видеть.        Не было на лице Строева ни влюбленности, ни даже отголосков желания пофлиртовать. Зато было восхищение, как у ценителя перед портретом Моны Лизы. — Веритас, глазам не верю! Как ты похорошела! — восторженно произнес он, протягивая ей отобранный у Яна назад букет. — Льстец, — усмехнулась Вера Васильевна, принимая цветы. — И всегда таким был. — Неправда ваша, тетенька, — Никита состроил обиженную детскую мордашку, и оба Птички рассмеялись, до того забавным он показался. Рассмеялся и Строев, напряжение первых минут встречи незаметно рассеялось, как туман. — Ну, мальчики, надеюсь, вы голодны, потому что я собираюсь вас кормить. — О-о, да! — облизнулся Никита. — Ян ведь от тебя набрался премудростей готовки?        Вера обняла сына за пояс, улыбаясь. — Конечно. Сейчас попробуешь, кто из нас лучший кухарь.        Никита быстро замотал головой: — Нет-нет, сравнивать я не стану.        Женщина только кивнула, подтверждая, что именно этот ответ и хотела услышать. Никита немного расслабился, понял, что какой-то незримый рубеж он сейчас перешагнул, приблизившись к «материнскому благословению». Обольщаться, что все будет так уж просто, он не собирался — характер Веры Павловской вряд ли так уж изменился за прошедшие годы, а о его твердости Никита был в курсе.        Обед, вопреки опасениям Яна, да и Никиты тоже, прошел не в напряженном молчании, а во вполне дружеской беседе. Ну, насколько могли беседовать оба представителя сильной половины человечества, дорвавшиеся до обалденно-вкусной домашней еды. И даже то, что Ян эту еду каждый день употреблял, не мешало ему восхищаться талантом матери — тоже каждый день. Если кто и был создан для обеспечения домашнего уюта и поддержания семейного очага, так это Вера Васильевна. Хотя Строев вспоминал ее в студенческие годы, и не мог не признать, что Веритас во все, чем занималась, вкладывалась по полной программе, будь то учеба, факультативы, команда КВН или домашний быт. С легкой, едва ощутимой тоской он представил себе, какой была ее семья, когда был жив Птичка-старший. Наверное, это было очень похоже на семью его родителей. — О чем задумался, Никит? — вырвал его из размышлений вопрос Яна. Хотя, судя по выражению его глаз, парень все прекрасно понимал, отследив и взгляды Строева на мать, и на обстановку кухни. — Так… вспомнилось кое-что. Знаешь, Янош, я за тебя сейчас просто очень рад. — За меня? — Ян округлил глаза, совершенно искренне удивился. — Ну, да. Мама у тебя — чистое золото.        Вера Васильевна фыркнула: — Золотой запас страны. Ну, чай кто будет? — Не-е-е-ет, позже! — синхронно протянули оба мужчины, переглянулись и рассмеялись: чай с домашними пирогами уже просто не влезал.        Потом они помогли помыть посуду, и все трое переместились в зал. В глубине души, Строев боялся, что будут альбомы и сентиментальные воспоминания, или того хуже — детские фотографии Яна. Но нет, никто не собирался показывать ему голопопого карапуза, слава Богу! Вместо этого Вера принялась выспрашивать самого Никиту о его работе, кандидатской, о профессоре Снежковском. Ян же внимательно слушал: мать давала ему узнать Строева с тех сторон, с каких самостоятельно он бы узнавал его долго, и не факт, что безболезненно. — Знаешь, это не так уж и тяжело — преподавать, но я всегда был больше склонен к кабинетной работе, чем к интерактивному общению с аудиторией. Хотя, не скрою, нравится, черт возьми. Особенно когда понимаешь, что сумел донести какие-то знания до юных и незамутненных мозгов, — Никита ухмыльнулся, подмигнул Яну. Тот чуть покраснел, рассмеялся: — Мои мозги как раз таки были замутненными. Аж до Нового Года.        Тут уж пришлось краснеть и прятать глаза самому Строеву. Одного воспоминания хватило, чтоб бросило в жар, а уши заполыхали.  — Значит, нравится преподавание? А Снежковский что? — спасла ситуацию Вера Васильевна, и Никита готов был ей руки целовать за это. — А что Снежковский? Жмурится, как сытый кошак, говорит, что рад за будущее человечества в одном отдельно взятом университете, — пожал плечами Строев. Вера рассмеялась.        В коридоре щелкнул замок, усталый голос Димки протянул: — Вера Васильевна, я припо-о-олз!        Женщина подхватилась: — Димочка, раздевайся, мой руки и ужинать.        Никита ощутил себя так, словно в лицо ему плеснули то ли кипятком, то ли ледяной водой. — Он что, у вас живет? — голос, слава Богу, не сорвался. И ему даже удалось спросить это почти равнодушно. Вот только Яна это равнодушие нисколько не обмануло. — Конечно, Никит, где ж ему еще жить? Вот когда дадут комнату в общаге, тогда и переберется. И то, не факт, что мама отпустит.        Строев выразительно повел глазами по комнате: квартира у Птичек была стандартной двушкой, в зале на диване, скорее всего, обитала Вера Васильевна, а в спальне — Никита видел, дверь в нее была распахнута настежь — стоял такой же раскладной диван. Кресло Никита как-то упустил из виду, да и не факт, что понял бы, что оно — кровать. По душе рванула когтями мгновенно выросшая из кошки в тигра ревность. — Так, — сказал Ян, — что ты снова себе придумал? — Ничего. — Не ври. Мы не спим вместе, понял? Кресло-раскладушка. Никит, ты меня слышишь?        Строев выдохнул, тряхнул головой, пытаясь выкинуть из мозгов внезапно нарисовавшуюся препохабнейшую картинку. — Слышу. Черт…        Ян крепко взял его за руку, переплел пальцы, заставляя вспомнить совсем другое пожатие: в темной спальне, до боли в суставах. — Не ревнуй, Никит. Пожалуйста. Не к кому, понимаешь?        Строев как-то беспомощно усмехнулся, пряча глаза: — Мозгами-то я все понимаю, Янош. А вот такая я ревнивая тварь. Пожалеешь, что связался. — Никогда.        Никита хмыкнул: — Не говори таких категоричных слов, Ян.        В комнату заглянул Димка, смущенно поздоровался. — Никит, знакомься — Дима, мой названный брат, — тут же обозначил границы Ян.       Парень подошел, протянул руку поднявшемуся с дивана Строеву: — Очень приятно, Никита Николаевич, Ян о вас много рассказывал. — Да?        Крепкое, по-мужски солидное рукопожатие Строеву неожиданно понравилось. Да и Димка не показался ему похожим на тот образ, который Никита себе уже нарисовал в голове. Не был он похож на девчонку, хоть и щуплый, невысокий.       «Эльф, мать его разтак! Недокормыш из проблемной семьи. Но забитым и зашуганным уже не выглядит, вернее, старается не выглядеть, — присмотревшись, решил про себя Строев. — А все влияние Веритас и Яна, скорее всего. Сколько он у них? Две недели? Ого, а это внушает!» — Ян мне о вас, Дмитрий, тоже много рассказывал, — кивнул мужчина. И с каким-то ехидным удовольствием полюбовался на запунцовевшие щеки парнишки. — Мальчики, чай! — позвала с кухни Вера Васильевна. — Идем, надо стол отодвинуть, чтоб все сели, — Ян направился к двери.       За ним потянулись остальные.        А за ужином, который неугомонная Верочка умудрилась впихнуть и в недавно пообедавших Яна с Никитой, Строев сделал для себя еще один потрясающий все его жизненные устои вывод: Димка вовсе не казался влюбленным в Яна, хотя совершенно явно был влюблен. Вот только через слово поминал какого-то демона, причем, почему-то в женском роде. — А Демон сказала, что в следующую субботу припашет меня к разбору своих залежей крафта. — Чудно, — с ясно читающимся облегчением констатировал Ян, — обычно она к этому богоугодному, но совершенно неблагодарному делу припахивала меня. Там, знаешь, какие залежи? Не знаешь, ничего, увидишь. Таська у нас известная рукодельница. Она меня многому научила, и тебя научит.        Димка сиял и лучился, сдержанно, но от этого не менее заметно для того, кто умел смотреть. Никита и смотрел, неожиданно поймав себя на том, что сравнивает этого влюбленного Ромео с Яном, и не просто сравнивает, а замечает явное сходство.       «Ну, что, дурак ты старый, убедился? — неожиданно вылез давно уже не маячивший на границе сознания ехидный внутренний голос. — Влюблен и очень опасен. Для твоей задницы». Строев мысленно пожелал ему — самому себе — заткнуться и не отсвечивать, исподтишка разглядывая Яна и любуясь тем, как наполняются светом его глаза, когда он смотрит на него, думая, что Никита не видит.        После ужина Строев, мысленно матерясь, помялся, не зная, что теперь делать. Встретился пару раз с Верой взглядами, глубоко вздохнул и решительно сказал: — Ну, что, вещи собирай, Птичка. Или передумал? — Щаз, не дождешься, — просиял Ян, метнувшись в спальню.        Никита остался на кухне, помогать Вере с уборкой. В молчании прошло несколько минут, звякала посуда, шумела вода, и мужчина уже решил, что не дождется вопросов, но ошибся. — Никита, ты твердо уверен в том, что делаешь? Вы оба делаете? — Вера Васильевна повернулась к нему от мойки, отставив недомытую чашку, но не выключая воду.        Строев хмыкнул. — Нет, и ты сама это понимаешь, Вер. Как я могу быть в чем-то уверен? Мне почти сорок, а Ян совсем мальчишка. Ему нужно гулять, развлекаться, тратить время на друзей, а не на такого, как я. У меня жуткий характер, я неуживчивая и ревнивая скотина, собственник, каких мало. Он сбежит через месяц, максимум.        Женщина почему-то улыбнулась: — Недооцениваешь ты моего сына, Строев. Надеюсь, через месяц ты изменишь свое мнение. — Веритас, скажи честно, — Никита отодвинул ее от мойки и взялся домывать посуду, чего вообще-то терпеть не мог, но руки нужно было чем-то занять, и говорилось так легче, — как тебе вообще… как… почему ты вообще так спокойно смотришь на то, что твой сын встречается с мужиком? Не с какой-нибудь хорошей девчонкой, умницей, красавицей… — Настоящей комсомолкой? — прервала его сбивчивые вопросы Вера. — Вот так смотрю. Понимаешь, Никит, он влюблен. А это очень хрупкое чувство. Если любовь запрещать и пытаться как-то ограничить, она все равно найдет выход, только будет уже искалеченной давлением со стороны. А я для сына хочу только счастья. И если он счастлив с тобой, будет счастлив — то я благословлю вас без вопросов и условий. Просто прими, как данность. Никита составил на сушилку чашки, кивнул. — Веритас, ты, знаешь, кто? Ты… Моя мама была бы счастлива с тобой познакомиться. Она всегда мечтала о такой… эм-м-м… — Невестке? — Вера рассмеялась. Строев стушевался, глядя на нее, потом не выдержал и тоже фыркнул. У Птичек, что матери, что сына, был очень заразительный смех.        Вещей у Яна оказалось немного. Причем, две коробки занимал компьютер, а остальное — большую спортивную сумку — носильные вещи, и рюкзак — книги и тетради. — Я готов, — отрапортовал парень. — Такси вызвал. — Зачем такси? — не понял Никита. — Потому что по гололеду я комп таращить отказываюсь, он у меня один, на свои деньги куплен, и раскокать его я не готов, — спокойно пояснил Янош. — Да и остальное нелегенькое, нафига надрываться?        Никита вынужден был признать его правоту. Так что через полчаса они просто снесли в машину все добро Яна и попрощались с Верой и Димкой. — Ждем вас в воскресенье, — строго сказала Верочка, и Никита поспешно закивал. Можно было подумать, что для отчета ждать будет, но откуда-то он знал, что это не так. Просто она же мать, и даже если на словах и готова отпустить сына в свободное плавание, в душе это не совсем так. Он еще помнил, как переживала за него мама.        Дома он порадовался, что у самого не стационарный комп, а ноутбук — было, куда поставить. Хотя и привык жить один, и сразу странно стало, пробегая глазами по комнате, видеть не только свои привычные вещи, но и Яновы. Нет, парень убрал их сразу на выделенные ему места, но компьютер, аккуратная стопка учебников и тетрадей на полке, стакан с ручками-карандашами — это все было чужое и непривычное. И вот что удивительно: они, эти вещи, не казались лишними. Как и куртка Яна, занявшая место на вешалке в прихожей, и его подкованные «гады». Будто тот всю жизнь прожил тут, вместе с Никитой, просто уезжал надолго и вот, вернулся.        На плечи легли горячие ладони. Никита склонил голову, потерся щекой. — Не пожалеешь, что со мной связался, Янош? — Никогда. — Никогда не говори «никогда», это глупо, в нашем-то мире, да такие слова. Все меняется. — Никит, а ты уже жалеешь?        Строев хмыкнул. — Пока еще нет. Я хотел спросить кое-что… Вернее, поговорить с тобой хотел. Давай, сядем?        Ян шагнул к дивану, не отпуская любовника от себя, сел. Впрочем, Никита вывернулся и сел рядом, так, чтобы иметь возможность смотреть парню в глаза. Молчал. — Я слушаю тебя, — через пару минут напомнил Ян.        А Никита просто пытался сформулировать хоть в какое-то подобие предложений свои разрозненные и скачущие перепуганными зайцами мысли. — Да, так о чем я… Ты говорил, что занимаешься в ролевом клубе. Я просто подумал, не думай, что… — Никит, успокойся, — Ян протянул руку и взял его нервно сжатую в кулак кисть в свою большую и твердую ладонь. — Я познакомлю тебя со своими ребятами. Просто чтобы тебе было спокойнее. Мы не устраиваем пьяных вечеринок, оргий, или что ты снова себе навыдумывал. — Да я не о том, — невольно усмехнулся Строев. — Просто хотел сказать, что, ради Бога, занимайся в своем клубе. Не вздумай бросать, я не сочту это ущемлением моих…э-э-э… — Прав, — закончил за него Птичка. — Я не так много времени трачу на это, но по субботам мы собираемся у Таськи, это традиция. Раньше было отдельное помещение, но у нас его отобрали. Часов на пять точно зависаем, никакого спиртного. Это можно себе позволить, если едем куда-то в лес, на шашлыки или на ролевку, но там уж от гейм-мастера зависит. Наша команда обычно горячительное берет очень в меру. Мы ж не пить ездим, а играть.        Никите было уже в самом деле любопытно, в какие такие игры играет его синеглазый викинг. Он даже не догадывался, что прозвал Яна так же, как называли того в клубе. — А во что играете? — Ну, вопрос некорректный. Не «во что», а по чему. Ты вообще о ролевых играх слышал?        Строев вздернул голову, почти оскорбившись: — Я, по-твоему, что, из дремучей тайги? Слышал, конечно, про толкинутых и этих… эльфов восьмидесятого левла… Что?!        Ян хохотал, как сумасшедший, утирал набегающие на глаза слезы, вроде бы, успокаивался, и снова сгибался в приступе смеха. — У-у-у… все, я умер! — наконец, он сумел отдышаться, сгреб непонимающе и возмущенно взирающего мужчину в свои медвежьи объятия и поцеловал. — Я тебе потом расскажу, ладно? Просто, то, что ты сказал, ну, про эльфов, к ролевому движению никакого отношения не имеет. А термин «толкинутые», вообще-то, несколько оскорбителен. Мы — ролевики-реконструкторы, Ник. Занимаемся реконструкцией исторических событий, боев и не только. Это намного больше, чем игры. Тебе понравится.        Почему-то Никита даже не усомнился в этом ни на секунду. Такой, как Птичка, всякой фигней увлекаться бы не стал, это верно.