Сопротивление материалов. Практический курс

      Димка шел к Таське, не чувствуя под ногами гололеда, да и вообще ног, как говорится, под собой не чуя. Впервые в жизни шел в гости к девушке, нес приготовленный Верой Васильевной пирог, и трепетал. Ян рассказывал о Демоне немного, скупо как-то, говорил, что Донской должен составить о ней свое собственное мнение, не полагаться даже на его слова. — Она строгая, ты увидишь, может всех нас «построить» парой слов. Но никогда не провоцирует конфликты, скорей уж наоборот. Таська у нас первейший миротворец. Спокойная, если не доставать. Но если уж ее доста-а-ать… Тут тушите свет, ховайтесь в жито. На моей памяти это создание голыми руками вынесло из бугурта одного железячника, нарушавшего правила всю игру. Верней, не голыми, а какой-то дубиной, с земли прихваченной. Обычно, на игре она у нас или таверной заведует, или лавкой, или лекарем подвизается. Вот когда к ней в четвертый раз принесли пострадавшего от этого идиота, ретивое у Демона и взыграло.        Он рассказывал еще пару историй, и Димка невольно проникался к Насте уважением. Еще с той встречи в кафе он из всей команды выделил именно ее, и тянулся к ней. Чувствовал в ней родственную душу, такую же битую жизнью не раз и не два, как сам. А еще Таська ему просто до одури и ярких снов нравилась. Ее глаза, ее улыбка, ее солнечные рыжие кудряшки. С ней рядом было тепло, хотелось обнять и не отпускать. Пока он не рискнул это свое желание выразить даже намеком. Достаточно было одного серьезного и какого-то изучающего взгляда, чтобы желание тянуть руки пропадало.        Но на этот раз его пригласили в гости персонально, с просьбой о помощи: Демон жила в двушке с матерью, места было немного, и она периодически устраивала «разгрузочные дни», сортируя материалы для рукоделия, ролевые тряпки, инструменты и одежду. Что-то отправлялось в приют, что-то на продажу, на отдачу и просто на помойку. — Опять мою берлогу хламом завалило, Травник. Поможешь? — спросила она. И разве мог Димочка ей отказать?        Встретиться договорились с Демоном около того самого стадиона. Уж до него-то Димка добрался, не заблудившись по дороге. Остановился за десяток метров от входа, зачарованно рассматривая витрину цветочного магазина. Он понятия не имел, какие цветы нравятся Таське. Просто стоял и смотрел на горшок с рыжеватыми мелкими хризантемами, которые ему чем-то Демона напоминали. В кармане приятно похрустывала новенькая пятисотка — одна из шести, выданных ему на заводе в качестве подъемных и аванса. Димку разрывало напополам желанием подарить Таське эти хризантемы и страхом того, что они могут ей не понравиться, примет только из вежливости. Горшок стоил двести пятьдесят, он вполне мог позволить себе такую трату. Донской оглянулся, заметил мелькнувшую с противоположной стороны улицы рыжую копну и торопливо сунулся в окошко киоска: — Дайте, пожалуйста, горшок с хризантемами, только заверните получше.        И вручил сверток в газете Таське, не дав себе времени задуматься. — Это тебе, вот… Только не бей меня ими, если не понравятся, ладно?        Демон хлопнула ресницами, взвесила подарок на руке с задумчивым видом и рассмеялась. — Надеюсь, это не какая-нибудь там орхидея? — Нет, хризантемы…        Таська удивила его до остолбенения и безъязычия, привстав на цыпочки и поцеловав в щеку. — Спасибо, Травник. Замерз? Идем уже, а то я за сегодня уже намерзлась и набегалась.        Квартирка у нее была зеркальным отражением квартиры Птичек по планировке. А царивший в ней идеальный порядок, как ни странно, придавал ощущение некоторой… неуютности, что ли? При том, что квартира выглядела едва ли не до стерильной чистоты вылизанной, и только в зале присутствовал легкий беспорядок, который казался нарочитым. Если учитывать то, что не на месте были книги, шкатулка со швейными принадлежностями, коробка с лоскутками и кусочками меха, то становилось ясно — это что-то вроде Таськиного протеста против безликого порядка. В ее комнате — то, что меньшая комната принадлежит именно ей, было заметно — беспорядка было куда больше. Но такого… творческого, что ли? Димка смотрел и видел, что она явно знает, где что лежит в этом кажущемся бардаке и нагромождениях коробочек, свертков и пакетов. — Вот такой у меня раскардаш, когда надо устроить уборку, — Демон весело хмыкнула. — Ты кресло разгреби и садись, я сейчас чай поставлю. — Тась, а что перебирать-то? — Потом, сначала согреемся, — ответила она уже из кухни.        Димка подошел к рабочему столу, заваленному нитками, пакетиками с бисером, какими-то неоконченными плетенками, баночками, коробочками, взялся рассматривать это все богатство, молча восхищаясь. У него бы, например, не хватило терпения сидеть и нанизывать бисеринки, да еще и так, чтобы вышло что-то осмысленное. У Демона же выходили невесомые кружева и какие-то массивные, тяжелые даже на вид — трогать он не решился — жгуты и браслеты. — Нравится? — прозвучал ее голос из-за спины, и Донской вздрогнул, чуть не уронив на пол какую-то баночку с бисером. — Шутишь? Да я в перманентном ох… офигении от твоих талантов, честное слово!        Таська фыркнула: — Да скажешь тоже — таланты. Это вон у Викинга талант. Ты его гитару слышал? Не? Вот будут у нас в субботу посиделки, заставлю его играть. Вот это — талант. А я просто шью, ну, еще бисером балуюсь. Или вон у Ярило-кузнеца нашего, Кольки талант. Такое может из серебра сваять, что куда там ювелирам. — Демон, не преуменьшай. Ты просто… — Димка покраснел и закончил тихо, еле слышно: — просто чудо и солнышко.        Таська замерла на пару секунд, скомкала в руках какую-то ролевую тряпку, которую пыталась сложить. — Ну, да, — вышло глухо и хрипловато, пришлось кашлянуть. — Рыжая же. Солнышко как есть.        Ее спас засвистевший на кухне чайник. — Дим, иди чай пить. — Ой, а у меня пирог же есть! Теть Вера дала, — вспомнил Димка.        Момент неловкости схлопнулся, словно и не было. Но не забылся. Димка потом, помогая девушке наводить порядок и сортировать вещи, то и дело ловил на себе ее взгляды, не зная уже, что и думать. Надеялся только, что не обидел ее и не оттолкнул. Признаваться себе, что влюбился, он и не думал пока. Тасько-Демон была для него недосягаема, как звезда. — А вот это для Викинга. На весеннюю кабинетку. Кста-а-ати, Травник, а ты-то на ней тоже быть должон! — хищно блеснули демонские глаза. — А что такое кабинетка? — растерялся Донской, рассматривая шитую вручную рубашку с кружевными воротом и манжетами и представляя, как в ней будет выглядеть Ян. Представлялось нечто сногсшибательное, нереальное, как картинка из учебника истории про галантный век и роскошных кавалеров.        Таська взялась рассказывать, попутно распахнув шкаф и роясь в его содержимом. — О, нашла! Это ничейное, но время вроде то же… Угумс… Так, раздевайся, мерить будем! — А… — Давай-давай. Тебе должно пойти. «Юноша бледный со взором горящим».        Димка порадовался чистой футболке под свитером. Но ее тоже пришлось снять, а своими костистыми мослами, правда, уже потихоньку обрастающими каким-никаким мясом на кормежке Веры Васильевны, он не особенно гордился. Но Демон накинула на него пахнущий лавандой атлас, и в щеки Донскому плеснуло жаром, когда девушка взялась поправлять отложной ворот и разглаживать ткань. — М-м-м, так, надо будет тебе сшить бархатные панталоны, камзол, жабо. Так, где-то у меня была подходящая ткань…        Таська зарылась в сокровища, загоревшись новой идеей. Донского вертели, как манекен, измеряли, что-то записывали, снова измеряли. Он уже перестал смущаться и покорно принимал все, что с ним творила эта… Ну, Демон же, как есть Демон! — Все, значит, так, я все записала, до субботы раскрою и, наверное, успею наживить, так что в субботу быть обязательно! Мерить будешь, понял? — Угу. Тась, а на этой вашей кабинетке… Там танцевать надо будет, да?        Спросил и мысленно застонал, встретив Таськин хищный взгляд. Попался ты, Донской. Как кур в ощип. — Нужно будет, Димочка. Еще как нужно будет. Граф Донской, вы записаны в мою бальную книжечку!        Хризантемы пахли на всю комнату горьковатой осенней свежестью. Почему-то у Донского от этого запаха на глаза наворачивались слезы, хотя он не считал себя таким уж чувствительным к пустякам. Но еще было радостно: подарок Тасько-Демону явно понравился. Девушка пару минут стояла в обнимку с горшком, сунув нос в самую гущу цветов, и улыбалась. Да, это дорогого стоило.        Они успели убрать большую часть бедлама в комнате, рассовать вещи по трем огромным пакетам. — Вот, цивильные шмотки пойдут в приют, девчонки там меня уже, как Деда Мороза, дожидаются, — хихикала Таська. — А мне не жалко. Мама покупает, но на свой вкус, а у нас с ней они ка-а-а-ардинально различаются. Игровые раздам в субботу, кто польстится, что не раздам — опять же, в приют. Это старье вообще в мусорку, вернее, возле баков оставлю, может, кто и разберет. А ты молодец, не залипаешь на ерунде, мы быстро справились.        Димка покраснел от похвалы.        В прихожей звякнул замок, щелкнула, закрываясь, дверь. На лицо Таськи набежала легкая тень. — Настя, ты дома? — Да, мам. — Ты не одна! — женский голос прозвучал обвиняюще.        Димка приподнял брови, глядя на Демона, та поморщилась. — Да, мам.        На пороге комнаты воздвиглась моложавая блондинка в строгом брючном костюме с пренебрежительно-брезгливым выражением на лице. Если б не оно, Димка сказал бы, что мать и дочь похожи, как две капли воды. Но это выражение сводило на нет всю похожесть. — И кого ты привела? Это что, еще один из вашей секты?        Димка опешил. Такого он не ожидал. — Какой еще секты, мама! — Из такой! — женщина повысила голос, на щеках наливались некрасивые алые пятна. — Ты посмотри на него, посмотри!        Таська посмотрела, исподлобья, больными какими-то глазами. Ну, щуплый, невысокий, всего-то на пару сантиметров выше нее. Темненький, коротко стриженый, сероглазый. На виске — подживший уже короткий шрамик. Обычное лицо, встреть она его где-нибудь в транспорте раньше — не запомнила бы. Ничего такого, что могло бы хоть намек дать на какую-нибудь ненормальность, но матери это и не надо. — Извини, Дим, не ожидала, что так выйдет… Кстати, я вас не представила. Это Дмитрий, мой друг, — и даже крошечной заминки в ее голосе не прозвучало перед этим твердым и решительным «друг». — Это Анна Валентиновна, моя мама. — Очень приятно познакомиться, — Димка вежливо кивнул, будто не было только что почти скандала. А потом сделал то, что в принципе не ожидал от себя: шагнул к Таське ближе и положил ладонь ей на плечо.        Женщина с каким-то шипением втянула воздух, готовясь разразиться очередной ядовитой репликой. — Потом поговорим, мама, — Таська вскинула голову, словно чужая рука на плече придала ей сил, голос прозвучал глуховато, но твердо. — Нечего устраивать сцены. Ничем предосудительным мы не занимались. — Поговорим, — с угрозой пообещала Анна Валентиновна, круто развернулась и ушла, захлопнув за собой дверь. — Извини, Дим, я… — Чш-ш-ш, не надо оправдываться, — Димка усмехнулся, повернул ее к себе и обнял, прижимая. — Все хорошо. Только тебе попадет, наверное?        Он слышал стук ее сердца — неровный и быстрый, задавленный всхлип. Но отстранилась через минуту Демон с совершенно спокойным лицом и сухими глазами. — Не попадет. Просто орать будет, но я привычная. Хорошо, хоть в выходные ее дома не бывает. Так что не пугайся, на посиделках такого не будет. — А я и не испугался, — Димка фыркнул. — Подумаешь, сектантом обозвали! Не уголовником же, да и не матом покрыли. — Ну, что ты, — Таська скривила губы в усмешке, — Анна Валентиновна у нас дама воспитанная, матом не ругается, правда, и без мата может так пропесочить, что лучше бы… В общем, вот так и живем.        Димка кивнул, внутренне содрогаясь: какое же самообладание надо иметь, чтобы вот так жить? Нет, он знал, что мама Яна — это не просто редкость, это бриллиант в куче песка, но почему-то ему казалось, что у всех ребят в клубе родители похожи на нее. Оказалось, что и в самом деле только казалось, а люди-то разные. И тем невероятнее была удача, которая свела его с этими парнями и девчонками — замечательными, светлыми, бескорыстными! Сумевшими все эти качества сохранить, невзирая на условия жизни. — Ну, давай уже заканчивать? — предложил Димка. — Ты еще обещала показать, как тот браслет плетется.        Таська снова окинула его каким-то задумчивым и очень внимательным взглядом, улыбнулась уже нормальной своей улыбкой — солнечной и яркой, и кивнула: — Давай. ***        Тасько-Демона в обычной жизни звали Настей Куличенко, и с Яном она была знакома уже столько, что иногда ей казалось — знает его всю свою жизнь. На самом деле, всего-то лет семь, как знакомы, но лучше друга она представить не могла. Только друга, хотя был период, когда ей казалось, что она влюбилась. И сейчас она была безмерно благодарна ему за то, что мягко, тактично развеял ее глупую подростковую влюбленность, оставшись именно другом. С ним было спокойно, как за каменной стеной. Самое смешное, что так обычно говорят о муже, а не о друзьях. Он был в курсе почти всех перипетий ее жизни, зачастую помогал выбраться из тяжелейших депрессий, когда у самой девушки попросту опускались руки. Именно к нему Таська бегала поплакаться в широкую грудь — до плеча не доставала же! — о проблемах и неурядицах, после очередного громкого скандала с матерью, или пожаловаться на жестокого учителя в школе. Сейчас учителей сменили преподаватели, а вот скандалы остались.        Мать у Таськи была, как говорится, гениальной актрисой театра одного актера. Особенно ей удавались «роли» со слезами. Когда Таська была помладше, эти слезоразливы вгоняли ее в чувство вины и собственной никчемности, заставляя извиняться, тянуться до какого-то мифического идеала. И все равно она никогда не могла до него не то, что дорасти, но и просто понять, какой же он, этот идеал. Став постарше, Таська удивлялась, как могла женщина, практически не уделявшая ее воспитанию времени, заявлять, что «она угробила на бессовестную тварь лучшие годы своей жизни». Настю воспитывала бабушка, мать же практически все время была занята чем-то. Сначала это была учеба, потом работа-командировки-карьера, личная жизнь. В итоге, за первые пятнадцать лет своей жизни Таська видела мать от силы пару месяцев в году. В детстве ждала визитов Анны Валентиновны, как праздника: мать прилетала веселая, нарядная, шумная. Привозила дочери обновки, подарки, тормошила, расспрашивала, почти не слушая ответы, таскала в парк, на аттракционы, в кино, в кафе. И исчезала, как только надоедало возиться с живой куклой.       Потом Таська подросла, ей стали не интересны аттракционы и куклы. Мать откупалась книгами, нарядами, «чтоб моя детка была лучше всех в классе одета, и не спорь, я знаю, как нужно!». А Таське совсем не подарки ее были нужны, ей хотелось поделиться своими мыслями, посекретничать, просто посидеть рядом с мамой, чтобы ее обняли. Но в следующий раз мать привезла компьютер, потом мобильный телефон, но так и не нашла времени просто пообщаться с дочерью.        А потом умерла бабка, предварительно отписав любимой и единственной внучке квартиру. Мать приехала только на похороны, даже не поинтересовавшись, кто и как их устраивал. Ультимативно приказала собрать вещи и собралась продавать квартиру. Таська встала на дыбы: квартира была ее, родная, привычная, любимая, и никуда переезжать она не собиралась. Тут у нее были друзья, неоконченная школа, увлечения. — Я не собираюсь бросать работу в Москве из-за какой-то сопли малолетней! — орала мать, впервые повысив на нее голос.        Таська стояла, как громом пораженная, смотрела на этот «концерт по заявкам» широко распахнутыми глазами и не могла понять, что чувствует. Внутри словно оборвалось что-то, окончательно и бесповоротно. В Москву она все же поехала, ровно на три недели, которые стали еще одним переломным моментом в ее жизни.       <Пятнадцатилетнюю девочку-провинциалку, возвращавшуюся с прогулки по городу, насыщенной, а потому затянувшейся до сумерек, в одном из переулков встретила веселая гоп-компания подвыпившей молодежи. Домой Таська вернулась, полумертвая от ужаса и шока, в разорванном платье и с измазанными в крови и сперме ногами. Еле двигаясь, поднялась на второй этаж и вдавила кнопку звонка. — А-а-а, явилась, шалава малолетняя! — и пощечина было первым, что она услышала и почувствовала. — Сама виновата, идиотка!        Ночью Таська, придавленная случившимся, попыталась перерезать себе вены. Не вышло, «Скорая» приехала на диво оперативно. Но это было только начало, первый круг ада, который ей предстояло пройти прежде, чем вернуться домой.        Если бы Таська не попыталась порезать вены, не было бы никакого разбирательства. А так было и заявление в милицию, и осмотр, который показался ей едва ли не ужаснее изнасилования, и психолог, все сентенции которого сводились все к тем же «сама-дура-виновата». Поддержки от матери Таська не дождалась, да и не ждала ее больше, раз и навсегда запомнив и пощечину, и это «шалава малолетняя», и ненавидящий взгляд. Когда хватило сил хотя бы просто говорить, не срываясь на рыдания, она потребовала билет обратно. Скандал стоял до небес. Мать требовала остаться в Москве, разыгрывала очередную свою слезливую роль, угрожала законопатить Таську в дурку. Но все же сдалась.        Уезжала из города пусть и слишком серьезная, но жизнерадостная, улыбчивая девчонка. А вернулся замкнутый, шарахающийся ото всех звереныш. Первым тревогу забил Ян, он же и «расколол» Таську, но остался единственным, кому она рассказала все без утайки. «Дальше меня не пойдет, Тась. Не бойся. Ничего, все наладится, солнце», — сказал Ян, и почему-то ему Таське захотелось поверить. Вот только с того времени платья она отваживалась носить только на ролевках, где были все свои, бережно относившиеся к бзику Демона. Даже на выпускной в школу она надела строгий брючный костюм, сшитый самостоятельно — принимать от матери деньги или вещи отказалась наотрез.        В принципе, Таська с десяти лет, а то и раньше, была вполне самостоятельным человеком. Бабкиной пенсией и деньгами, что присылала мать, она распоряжалась сама, вовремя оплачивая коммунальные услуги, связь и покупая продукты. Хватало и на лекарства бабке, и на другие нужды, и даже получалось откладывать понемногу на что-то. Мать, приехав через месяц, посмотрела на то, как дочь ведет хозяйство, хмыкнула, швырнула на стол пачку крупных купюр и уехала в Москву снова. И никого не волновало, что пятнадцатилетний подросток остался один. Впрочем, одна Таська не оставалась, у нее были друзья, был клуб, было проявившееся и окрепшее увлечение ролевыми играми и шитьем костюмов. С семнадцати она уже даже зарабатывала на этом неплохие деньги. Хватало, чтобы не экономить каждую копейку.       Анна Валентиновна приехала через три года, снова попыталась соблазнить дочь Москвой и московскими вузами. Таська отказалась наотрез. — Я уже подала документы. Учиться буду здесь, на факультете иностранных языков. — Ну, как хочешь, — на удивление спокойно согласилась мать. А через месяц переехала из Москвы: как оказалось, поругалась со своим любовником и тут же вылетела с работы, куда он ее и устраивал. Жить в Москве ей было негде, на работу устроиться она почему-то не смогла. Таська прекрасно понимала, почему: матушкин хахаль был какой-то шишкой, сказал пару слов — и вот уже Анна Куличенко в «черном списке», и хоть ты лоб себе разбей, а найти нормальную работу по привычной специальности не сможешь. Особенно, если ничего толком и не умеешь, кроме как улыбаться, варить кофе и носить бумажки в папочке. Ну, еще стучать наманикюренными коготками по клавиатуре, изображая бурную деятельность.        В родном городе ей удалось устроиться в турагентство, менеджером. А Таське пришлось привыкнуть к тому, что в ее доме живет почти чужой ей человек, почему-то считающий себя вправе давать ей советы, требовать чего-то и устраивать скандалы. Но не выгонять же мать на улицу? ***       Когда Димка помог ей вынести последний пакет с ненужными вещами на помойку и собрался уходить, было уже темно. — Проводить тебя? У меня фонарик есть. — Тась, еще чего не хватало! Что я, сам не дойду? — полусерьезно возмутился Донской. — Да и холодно там, как в Арктике, прям, будто не средняя полоса, а Магадан. Тебя мать-то пилить не будет? За «сектанта»?        Таська махнула рукой: — Да черт с ней, пусть пилит. Я уже давно внимания не обращаю, просто стыдно, что она вот так сорвалась на тебя. Ума не дам, почему.        Димка хмыкнул. — Так уж и не дашь? Сама посуди: красавица-дочь, взрослая, умница, вдруг привела в дом какого-то парня. Да еще и были мы с тобой наедине. Компрометирующая ситуация, леди, век так назад я обязан был бы на вас жениться. — Ну… ладно, но сейчас не начало двадцатого века. — А разница какая? Она ж мать.        Таська пренебрежительно фыркнула, давая понять, что в гробу она видала такую заботу о своей репутации. Тем более… но вот об этом Димка не знает, и она еще не решила, стоит ли ему вообще об этом узнавать. — Ладно, ты замерзла уже, Тась. Иди домой. Я дойду и позвоню, что жив-цел-орел. — Угу… — девушка подумала, привстала на носочках и легонько чмокнула его в щеку. — Спасибо, Дим, — развернулась и скрылась в черной пасти подъезда.        Димка еще с пару минут стоял, трогая пальцами щеку, и глупо улыбался. Как и положено без памяти влюбленному парню его лет.