Сопротивление материалов. Практический курс

      Игра была назначена на конец мая, а пока у всех парней и девушек из клуба была на первом месте учеба. Ян прибегал из универа, обычно, немногим раньше Никиты, но успевал состряпать обед или разогреть его, и закапывался в учебники и конспекты, или же в интернет в поисках того, что не достал в библиотеке. Строев порой искренне изумлялся его работоспособности и какой-то аномальной жажде знаний: мало кто из современных студентов мог похвастаться такой же. Кроме того, Птичка еще и подрабатывать успевал, решая контрольные и лабораторные для тех, кто не мог или ленился делать все сам. Не то, чтобы это приносило такие уж большие деньги, но Яну хватало, чтобы вносить свою лепту в совместный бюджет, покупая продукты, да еще и помогая матери и Никите оплачивать квартиры.       Казалось бы, идиллия? Живи и радуйся, все прекрасно: жратва в холодильнике всегда есть, потрясающий секс — только намекни, обожающий тебя красавец-парень каждое утро будит поцелуем, а то и не только поцелуем… Чего еще желать? Но Никита сам не мог бы высказать словами, что за мерзкое чувство продолжает точить его изнутри, как маленький, но ядовитый червяк. Вроде бы и ревновать он перестал, познакомившись с ролевиками из клуба… Но иногда ночью, когда сам Ян уже крепко спал, Никита не мог уснуть, вспоминая вторую встречу у Тасько-Демона на квартире. Он тогда принес фотоаппарат, собираясь сделать несколько проб, чтобы вспомнить, как технику в руках держать. А ребята репетировали танцы. В не слишком просторном зале обычной квартиры могла танцевать только одна пара, ну — две, и они танцевали по очереди. И Строев против воли подмечал, как флиртуют с Яном, который совершенно не отказывался от танцев, практически все девчонки. А в том, что это был именно флирт, Никита готов был поклясться на «Справочнике» Писаренко. Как и в том, что Ян, вживаясь в своего персонажа, совершенно не был против этого самого флирта, раздавая направо и налево авансы и полуулыбки, расточая комплименты. В общем, Птичка вел себя, как записной ловелас, и никакие объяснения, что это всего лишь роль, не помогали изгнать точившую Строева ревность.       «Ревность! — хмыкнул внутренний голос. — Да это уже не ревность, а чувство собственности в тебе говорит, самое что ни на есть собственническое! Ты ж собака на сене». — «Нихрена! Почему это — «собака на сене»? Я, кажется, ни разу еще ему не отказал в постели!» — «В постели — да, не отказываешь. А кто из рук у него выворачивается, кто шипит, стоит Яну обнять тебя? Ему не только секс нужен».       Совесть, или что там жило внутри Никиты такое ядовитое и мерзкое, была права — «телячьи нежности» Строева раздражали, он старался свести их к минимуму, отводя взгляд, чтобы не видеть по-детски недоуменно-расстроенного Яна. Которому этого явно не хватало, вот и отрывается парень на редких встречах, восполняя нехватку тактильных контактов, простого дружеского общения, да и вот такого легкого флирта — тоже. Во всех своих проблемах Строев мог винить только себя, хотя очень хотелось переложить вину и ответственность на Яна.       До начала мая Строев как-то умудрялся сдерживать своего внутреннего червяка, доросшего уже до размеров анаконды, хорошо питавшейся, и отнюдь не мышами. Но масла в огонь подливало то, что в последние две недели он не имел возможности присутствовать на клубных посиделках, а Ян, как назло, в эти разы задержался, оправдываясь тем, что помогал Таське, да и не только ей, готовить реквизит. Подозрительному Никите в эти дни казалось, что от парня просто несет женскими духами. И еще то, что оба раза Ян не спешил накидываться на любовника с ласками, тоже выглядело для него весомым аргументом, едва ли не признанием вины. Хотя на первое сам Ян пожаловался, что одна из девушек повадилась обливаться какой-то особенно пахучей туалетной водой, отчего Таська на нее в последний раз весьма зло нашипела. А касательно второго… Если бы Строев дал себе труд подумать и сопоставить кое-что, он понял бы, что Ян просто уже на пределе своей выносливости. Сессия оказалась весьма нелегкой, да еще и он стал брать в два раза больше работы, стараясь, чтобы его вклад в бюджет был хотя бы не смешон, и подготовка к игре тоже требовала сил и отдачи от всегда серьезно подходившего к делу Птички.       Но Никита Николаевич Строев труда подумать без эмоций себе не дал. И напряжение копилось, а взрыв не замедлил последовать. Это случилось, когда Ян, вместо того, чтобы идти с занятий домой, позвонил Никите, у которого в тот день пар не было, и сообщил, что собирается в какую-то школу, где одна из девушек договорилась провести репетицию по танцам. Только заскочит за Димкой, у которого укороченная смена из-за Дня Победы. Это стало последней каплей. Невнятно что-то бормотнув, Строев бросил трубку и заметался по дому. Первым порывом было собрать и выкинуть прочь вещи любовника-изменника, а в том, что Ян ему изменяет, Никита был уверен на сто процентов. Ну, право, кому нужны доказательства, если есть вот он — не первой молодости мужик, и есть симпатичные девушки и парни, с которыми так много общего! Вторым порывом было проследить за Птичкой и застать его на месте преступления, и доморощенный Пинкертон влез в джинсы, накинул легкую ветровку и выскочил из дома.       У него даже получилось остаться незамеченным Яном, когда тот подошел к собственному дому, а потом вышел из него уже вместе с Димкой. И проследовать за парнями почти до самого дома Таськи. Он даже не заметил, как мгновенно, словно в третьесортном фильме ужасов, весенний день превратился в ненастье: сгустились тучи, впрочем, грозы следовало ожидать, всю неделю парило, и стояла жуткая духота. Хлынул ливень, и Димка, при первых же каплях доставший зонт, укрыл им себя и Яна, а чтобы им обоим спрятаться под не слишком крупным куполом, прижался к другу, а тот приобнял его за плечи. Перед Строевым словно красной тряпкой взмахнули, все логические доводы, все мысли по поводу Донского, которые он думал, когда увидел Димку с Таськой, куда-то улетучились. Никита обогнал парней, встал перед ними, уничтожающе смерив обоих ледяным взглядом. — Так вот какая у вас «репетиция»! Что ж, что-то такое я и предполагал.       Ян на секунду опешил, а потом ему стало больно, будто Строев с размаху всадил ему в грудь нож. Значит, вот какие мысли были у того, кому он доверял и верил, кого безоглядно любил… Об измене и предательстве? — Дим, ты иди. Я скоро подойду тоже. Девочкам скажешь, чтоб готовили костюмы, — ровно, стараясь не показывать этой боли, сказал он Диме. — Ну, что вы, Ян, не смею вас задерживать, — выплюнул Никита, развернулся и зашагал прочь, прямой и удивительно юный в джинсах и ветровке, без зонта и под проливным дождем. — Он что — приревновал? — изумленно вскинул брови Димка, глядя вслед теряющемуся за потоками воды силуэту. Ян вздохнул: — Видимо, да. Он это умеет. — Ну, блин… Ладно, я пошел, если что — позвонишь, ждать тебя или не стоит, — он заговорщически усмехнулся, и Ян ответил такой же усмешкой. — Держи зонт. Промокнешь же! — Не страшно, — отмахнулся Птичка, почти бегом кинувшись догонять Строева.       «Странно, он же свернул на Боровикова, — думал Ян, — отсюда до его дома прямая дорога. И куда этот… чудик провалился?»       Улица была пустынна, только из какой-то подворотни доносились голоса явно подвыпившей гоп-компании, которую не загнал в подъезд даже внезапный ливень. Ян медленно пошел вдоль домов, почти пройдя этот закуток, когда услышал голос Никиты и перебивший его смех нескольких парней. Нехорошим предчувствием кольнуло сердце, и Птичка свернул в арку между домами.       Их было четверо, двое с одного конца, и двое с другого. И Строева они вполне определенно зажимали в кольцо, не выпуская из арки. — Эй, парни, оставьте его в покое! — негромко и спокойно сказал Ян, хотя внутри душной волной поднялась ярость. К нему тут же обернулись те двое, что были ближе. — Мужик, иди, куда шел. — Повторяю для тупых, — голос сорвался на низкий рык, — оставьте человека в покое.       Кто-то из гопников рассмотрел серьгу в ухе Яна, пренебрежительно сплюнул: — Развелось вас, пидарасов. Что, давно никто не ебал? Так мы и тебя счас…       Ян сделал два шага вперед, ударил первым. Парня отнесло в сторону, и на Птичку немедленно кинулись остальные трое. Прижаться спиной к стене Ян попросту не успел, окружили, он отмахивался, бил сам, зло и расчетливо, под кулаком уже дважды хрупнуло: кому-то сломал нос, кому-то свернул челюсть. Ударили сзади в спину, вроде, не сильно, он отмахнулся, не глядя. — Блядь, ты нахуя?! Серый, бежим нах отсюда! — взвился чей-то крик, гопники подхватили своего товарища, которому не повезло нарваться первым, через минуту топот их ног пропал в шуме дождя. Ян уронил руки, чувствуя странную боль где-то внутри, на вдохе. Строев подошел, посмотрел с явным раздражением. — И какого черта? Герой спасает даму сердца? — но видно было, что злится только потому, что злость помогает перебороть животный ужас жертвы, которую только что загоняли в угол. Ян улыбнулся, протянул руку, погладил его по мокрой щеке кончиками пальцев. — Не рычи, Никит. Поправь мне капюшон, пожалуйста, мешает, — полуобернулся, чувствуя, как подгибаются ноги, оперся на стену рукой. Никита ахнул, обнимая, придерживая. — Ян, Янош, не падай, только не падай! Давай, идем, ну же! — Сейчас, Никит… я сейчас…       Боли уже не было, только полуобморочная слабость и привкус крови во рту. Пропитывалась горячим футболка на спине. Цепляясь за Строева, Ян медленно вышел из-под арки, привалился плечом к стене. Качался и плыл перед глазами мир. — Я сейчас «скорую» вызову, Ян, слышишь? Янош! — Никита успел подхватить, осторожно опустить падающего Яна себе на грудь, хрястнувшись коленями прямо в лужу. Непослушные пальцы нашарили, наконец, мобильник в кармане, набрали номер. — Мужчина ранен! Улица? Улица Боровикова, сорок три! Пожалуйста… Левая верхняя часть спины, колотое ранение… Да из него кровь хлещет, мать вашу!!! Нет, не знаю! Да, нападение. Да. Я жду, — и пальцы к шее, прощупывая пульс: — Ян, Янош! — Никит… — Ян повернул голову, подставляя лицо дождю, Строев наклонился над ним, заглядывая в глаза. — Не злись на меня, Ник. Мне… кроме тебя, никто… — Господи, Боже ты мой, не болтай! Дурень героический! — Строева трясло, ему казалось, что жизнь Яна утекает у него сквозь пальцы, как теплая дождевая вода, перемешанная с кровью. — Пожалуйста, Ян, только не умирай, слышишь?! Я не хочу!       Белые губы в алой окантовке крови сложились в усталую полуулыбку: — Если не хочешь… я не умру.       Где-то в конце улицы завыла сирена. — Конечно, не умрешь! Я же люблю тебя, слышишь? Ян? Ян! Ян!!!       Документы на поступившего в БСМП раненого пришлось заполнять Никите, и это не давало сорваться в позорную истерику и заставляло немного отвлечься от сумасшедшей тревоги и вины. Но последняя снова возвращалась и вгрызалась в душу, особенно в свете того, что Никита должен был позвонить Вере Васильевне. Когда он вытащил телефон, руки снова тряслись. — Да, Никита, я слушаю. — Вер… — мужчина сглотнул противный ком, — Янош в больнице. — Номер. — Ч-что? — Номер больницы! — БСМП. Вер, он сейчас в операционной… Вер?        В трубке звучали только короткие гудки. Строев сгорбился, обхватывая голову руками. Что он сделал? Главное, зачем он наговорил гадостей Яну? Ведь, мать его, сам не верил в то, что говорит… Или верил? Он окончательно запутался в собственных чувствах, желаниях и мироощущении. Хотелось отмотать время на год назад и никогда, никогда не соглашаться на предложение профессора Снежковского. И тогда, может быть, у одного из них не было бы разъеденной ревностью души, а жизнь второго не висела бы на волоске. Может, все было бы по-другому для всех?        Он не понимал, сколько прошло времени. Из глубины самоедства и пережевывания одних и тех же мыслей его вывела сильная и болезненная пощечина. Строев ахнул и вскочил. — Ага, пришел в себя. Чудно. Идем, поговорим, — вопреки ожиданиям, над ним стояла не Веритас, мать Яна общалась в паре шагов дальше с медсестрой на вахте. А над Никитой воплощенным возмездием застыл, сжимая кулаки, Димка. Даже то, что он был ниже ростом, не помогало — парень смотрел на Никиту сверху вниз. И смотрел совсем недобро. — Что, бить будешь? — привычно съязвил Строев, но сейчас ему от этой насмешки стало только хуже. — Тебя? — выплюнул Димка. — Зачем? Мараться еще. Идем.        И Никита пошел, сам не зная, зачем. Оправдываться перед этим мальчишкой? Он не собирался этого делать. Перед Верой он бы еще стал искать слова… Или не стал бы?        Димка вышел через коридор, похожий на полутемную кишку, на больничный двор, забитый машинами. Ему в самом деле очень хотелось врезать этому наглому хлыщу по холеной морде за всю его ревность, за недоверие к Яну. Аж кулаки чесались, так хотелось. Но за то время, которое он прожил здесь, что-то в парне по имени Дмитрий Донской кардинально поменялось. Доказать кулаками свою правду нельзя, он это с самого детства усвоил. И поэтому он, развернувшись к Строеву, хлестнул наотмашь словами: — Он никогда тебе не изменял. Даже не помышлял о таком. Даже не думал, что между вами возможно недоверие. Кроме тебя ему в душу так глубоко ни одна гнида не забиралась. Он же влюбился в первый раз, серьезно так, а ты ему в спину ударил. Ты, а не те отморозки. Теперь Бога моли, сволочь, чтоб он выжил и тебя простил. Хотя я, честно сказать, не понимаю, как он после всего тебе верить-то сможет, после того, как ты сам его веру растоптал. А как ты Вере Васильевне в глаза смотреть станешь, то и вообще не мое дело.        Димка давно развернулся и зашел в здание, а Никита все еще стоял, прислонившись к стене, судорожно стискивая зубы и кулаки. Мальчишка был прав, тысячу раз прав.       «Ну, поздравляю тебя, Строев. Ты баран. Нет, ты хуже. Ты самый натуральный козел, тварь. Доревновался? Доследился, идиот?» — как будто слов Димки было мало, ядовитая гадина-совесть продолжала кусать и грызть. — Ранение, конечно, неприятное, он потерял много крови, требуется переливание. Операция прошла успешно, сейчас он в реанимации. К сожалению, у нас сейчас крови нет. Я бы посоветовал, если у вас есть возможность, дать объявление. — Да, спасибо, доктор. — В любом случае, мы сделали и будем делать все возможное, — доктор кивнул Вере Васильевне и ушел. — Теть Вер? — Нужна кровь, Дима. У Яна четвертая отрицательная, врач сказал, у них крови нет. — Точно? — глаза Димки широко раскрылись. — Точно четвертая отрицательная? А, ну да, у него ж на нашивке было… Теть Вер, я сейчас дам кровь. У меня такая же. И я совершенно здоров. А потом ребята помогут, я уверен, найдем еще доноров! Четверке ж любую с нужным резусом влить можно.        Вера крепко обняла парня.        «Сейчас» растянулось на несколько часов, но кровь у Димки все-таки взяли, когда Вера Васильевна смоталась в заводскую поликлинику и привезла результаты недавних анализов медосмотра, а врачи БСМП сделали свои. Димка же обзвонил всех ребят из клуба и даже дозвонился до кое-кого из Яновых одногруппников. В больницу тут же примчались Таська, Олег и Лена, обещал подтянуться ближе к вечеру Святослав, перезвонил и сказал, что непременно приедет, как только закончит с работой, Коля-кузнец. Через полчаса примчалась почти вся Янова группа во главе с замдекана по воспитательной работе, которая, оказывается, была почетным донором.        Строев тихо сидел в углу. Его кровь не подошла, и это было еще одним гвоздем в крышку его личного гроба. Никита методично сам себя закапывал, все больше уверяясь в том, что ему рядом с Яном не место. Все случилось из-за него, сейчас Строев сожалел, что те четверо гопников не встретились ему по пути к дому Яна. Отмудохали бы его по первое число, и ладно. Зато Птичка остался бы цел. За своими мыслями он пропустил момент, когда перед ним встала Вера, внимательно рассматривая, как некую диковинку. — Ну? Ты уже догрыз себя, или еще осталось что-то разумное, что способно мыслить? — То, что осталось, способно понять, что рядом с Яном… — Тебе самое место. И если ты сейчас надумал сдернуть, то забудь.        Строев тупо открыл рот и ошарашено посмотрел на женщину. — Нет, неужели ты в самом деле не понимаешь? — удивилась та. — Скоро Янош придет в сознание, и, угадай, кто будет ему нужнее, мать, друзья или ты? — А… — Опасности нет, он выздоровеет. Или ты его уже мысленно похоронил и оплакал? — Будет жить? Правда? Столько крови… у меня по рукам текла, Веритас…        Вера Васильевна поняла, что он услышал пока только то, что Ян жив и вне опасности. Остальное перекрылось этим, как на картине тусклые краски скрываются и скрадываются более яркими. — Вот же… Успокойся, Никита. Все хорошо. Он сильный, справится. А крови теперь хватит не только ему, но и другим больным. — А мою не взяли. — Ничего, Никит, ну-ка, посмотри на меня. Ой, молодой человек, да вам сейчас надо выпить. И поспать. — Ч-что? — Никита будто очнулся от прострации, помотал головой. — Нет-нет, я в порядке. Я оста… — Даже не думай. Тебе в самом деле нужно поспать, иначе санитары перепутают и увезут в морг. Давай. Дима с Настей тебя проводят.        Мысль о том, что Донской, явно переставший Строева уважать после всего случившегося, будет его провожать, придала Никите сил. — Нет-нет, не надо. Ему тоже нужно отоспаться, кровь ведь он давал. Я сам доберусь. И, Вер, спасибо, — он заглянул в ее глаза, обведенные темными кругами, снова ощутил укол вины. — Я же говорила тебе, Строев: я в вас верю. Вместе вы все сможете. Если, конечно, один ревнивый идиот перестанет морочить себе мозги. — Дима нажаловался, да? — Нет, — она даже рассмеялась. — У тебя все на лице написано, Никита. Во-о-от такими буквами русским языком. ***       Легко сказать: иди, Строев, отоспись. Легко сказать: ты нужен ему, Строев, не вздумай сбегать. Что делать, если так и хочется забиться в какую-нибудь глубокую нору и сделать вид, что тебя нет, не было и не будет?       «Сопля, — припечатала внутренняя язва, — даже не желе, желе хоть форму держит, а ты летел-летел и по стенке — хуяк — размазался. Краса-а-ава. Ну, что, трус, будем прятаться в ракушку? Только смотри, как бы однажды на твою скорлупку кто-нибудь подкованным сапогом не наступил. Ян хоть со всей лаской тебя оттуда, как улитку, выманивал, на вкусненькое. А кто-то может просто выковырять. Рассмотрит и размажет. Как тебе такие перспективы?» — «Какие еще перспективы? — продрало внутренней дрожью Никиту. — Я никого не собираюсь…» — «Да кто ж тебя спросит, болезный?»        Общение с самим собой было не менее изощренной пыткой, чем методичное выискивание в себе недостатков там, в больнице. Хотя всегда приятно пообщаться с умным человеком, но не в этот раз. Внутренний Я Никиты в этот раз превзошел по ядовитости и колючести себя самого, растравляя и раздирая и без того измученную душу. Все, на что хватило Строева дома, это выпить бокал коньяку, принять душ и упасть в постель. Чтобы подорваться с нее двумя часами позже, выдергивая себя из кошмара. В нем он стоял над могилой, куда только что опустили гроб с самым дорогим ему и любимым человеком, и по обитой черным сатином крышке стучали влажные комья земли. — Не-е-ет! — он сел, задыхаясь и размазывая по лицу пот вперемешку со слезами. «Приснилось, просто приснилось!»        В эту ночь он надрался в хламину, только чтоб забыться и не видеть никаких больше снов. А утром, встав по будильнику и кое-как приглушив головную боль таблеткой «алкозельцера», принял душ, выбрился и позвонил на кафедру. Удалось договориться за подмену, так что через час Никита уже ехал в БСМП. Его, как убийцу на место преступления, тянуло туда. В холле, в кресле, спала Вера, и он, осторожно присев рядом, дотронулся до ее руки. — Вер?        Она встрепенулась, как птица, осунувшаяся, уставшая. — Вера, езжай домой. Я тут подежурю. — А твои лекции? — Попросил подменить. Как он, Вер? — Еще не знаю. Но ты мне позвони сразу, если что! — Конечно, Веритас. Езжай, отсыпайся. И спасибо тебе. — Обращайся, — она улыбнулась.        Строев, потормошив дежурную сестру на предмет информации, но ничего вразумительного не добившись, уселся в то же кресло, достал конспекты и учебник и взялся составлять план предэкзаменационных сводных лекций. Было не слишком удобно, но он не собирался оставлять свой пост. Он погрузился в работу, так что на появление врача в холле отреагировал только тогда, когда его окликнула дежурная сестра: — Мужчина! Это вы про Птичку интересовались?        Строев подскочил, роняя тетрадь и ручку. Врач подошел, кивнул: — Вы — Никита Николаевич Строев? Ян очнулся. Можно две минуты поговорить. — Я… Да, я сейчас… Надо его маме позвонить… — растерялся Никита. — А вы ему, собственно, кто? — врач окинул его взглядом, таким подозрительным, словно Строев тут собирался пациента не навестить, а как минимум украсть. — А… Я его преподаватель. Это он меня от четверых укурков отбил, — зачем-то добавил Строев, словно оправдываясь. — Ясно. Хоть это и не положено, только родственников пускаем, но идите.        И Никита пошел, нацепив на лицо маску, а на плечи — хрустящий белый халат.