Старки

Он сказал «леди Рослин станет моей королевой». Не супругой, не женой, не даже леди, а королевой… Это говорило о многом… Как только Рослин вошла в чертог, она увидела в глазах короля то, что никогда не видела ни в ком — сильную страшную жгучую боль. Боль, которая разъедает полностью. Боль, которую так сложно прятать, но когда научишься, никто ее не заметит. Это не грусть, не отчаяние, не тоска. Это тупая тягучая боль. Боль от того, что ты не сделал, хотя должен был. От того, что сделал, хотя не должен был делать. Боль от того, что ты делаешь то, что тебе до глубины души противно. Боль от того, что ты делаешь противные тебе или твои принципам вещи, чтобы как раз смягчить эту боль. Боль от того, что ты никогда не сможешь вернуть все назад… Такие мысли о своем будущем муже были в голове у Рослин, когда брат Оливар вел ее к септону. Король стоял прямо около него. Он был одет в черный дуплет с черным плащом, который сцепляли две серебряные волчьи головы. Очень сильно с черным цветом контрастировал бело-серый плащ с вышитым гербом дома Старков. Его каштановые кудри венчала корона. Он был красив, очень красив. Пожалуй, самый красивый мужчина, которого она когда-либо видела. Но эта боль… Она не покидала его и сейчас. Пока Рослин шла в сопровождении брата, сестры бросали на нее злые взгляды. Вся левая часть зала просто сочилась завистью и ненавистью, по крайней мере, женская половина. Мужская жее, ее братья, дядья и племянники, смотрела не столько с любовью, сколько с гордостью, даже скорее с гордыней. В то время как справа на нее смотрели очень благодушно. Глаза леди Кейтлин горели счастьем. Но Рослин казалось, что ее будущая свекровь смотрит как бы сквозь нее. И радуется вовсе не своей будущей невестке. Вот она, наконец, подошла к пьедесталу. Этикет требовал преклониться перед королем, но тот взял ее руку, остановив поклон, еще до того, как она начала подбирать юбки для реверанса. «Он будет вежлив и чуток ко мне, возможно, даже добр, но будет ли он меня любить?» Рослин не хотела казаться неблагодарной. Конечно, выйти за короля это великая честь, но она уже видела столько несчастных жен своего отца, жен своих дядей и братьев здесь в Близнецах… Ей не хотелось присоединяться к их числу. Рослин неровно вздохнула. —Вы теперь можете покрыть невесту плащом, — прозвучало от септона, — и взять ее под свою защиту. Король снял плащ. Рослин хотела было повернуться спиной, но король обернул ее в одеяние так, чтобы они в это время оказались лицом к лицу. Снова неровно вздохнула. Его крепкие, но при этом нежные руки взяли ее за плечи. Она набралась смелости и взглянула ему в глаза. В этих синих словно реки Трезубца глазах Рослин прочитала не только уже знакомую боль и доброту, но и что-то другое. О, боги! Он тоже спрашивает себя, «будет ли она любить меня?» Но ответить она не смогла. Король взял ее за руку, а септон стал обматывать их ладони ленточкой, читая при этом до боли знакомую фразу: —Пред взором Семерых я скрепляю эти две души воедино, пока смерть не разлучит их, — и, отступив на шаг, добавил, — взгляните друг на друга и произнесите клятву. Она не слышала своих слов, даже не была уверена, что произносила их. В ее голове звучал только его голос: —Отец, Кузнец, Воин, Мать, Дева, Старица, Неведомый. Я ее и она моя. Отныне и до конца моих дней. Поцелуй был очень сухим.

***

Музыка отражалась эхом от стропил, а внизу ели, пили и перекрикивались гости. Рослин пригубила вино, глядя на Динь-Дона, скачущего под звуки «Прекрасная дева и бурый медведь». Снаружи все еще шел дождь. В очаге ревел огонь, на стенах дымно пылали многочисленные факелы, но основной жар шел от человеческих тел: гости теснились на скамьях так плотно, что всякий, кто хотел поднять свою чашу, толкал в ребра своего соседа. Так было везде, но не на помосте. Жених и невеста сидели в центре. Справа от короля расположилась его мать и дядя, лорд Эдмар. Слева от Рослин — ее отец и его леди-жена. «Интересно, каков он. Почему король в такой сильной боли?» Странно, но Рослин почему-то не могла думать о нем как об обычном мужчине, не могла даже про себя называть его по имени. —Ваше Величество, как вам черника? — только чернику король и ел. —Очень вкусно, миледи, — улыбка была теплой, но фальшивой, и короткий диалог прервался, но Рослин не намерена была сдаваться. —Ваше Величество, было таким счастьем для всех нас услышать о принцах Брандоне и Риконе. Они… И она прервалась… Таким счастьем для всех нас… Как фальшиво, еще более фальшивее чем его улыбка. —Не представляю, что со мной бы случилось, если бы отняли Оливара или любого из моих братьев. На этот раз король не стал отклоняться от беседы. Он повернулся к ней с явным интересом: —У вас их трое, ведь так? Я имею в виду родных братьев: и по отцу и по матери. —Четверо, Ваше Величество. Здесь в Близнецах только трое. Вилламен сейчас в Долине Аррен служит мейстером у лорда Хантера. Музыканты вместо веселой и задорной «Прекрасная дева и бурый медведь» стали исполнять грустную «Алисанну». —Должно быть, вы по нему скучаете, миледи… —Очень сильно. Мне не хватает его умного лица и его запаха пергамента и чернил. «Как глупо это звучало». Но король, похоже, так не считал. Он улыбнулся. —От моего отца всегда пахло лесом. Он любил ходить в богорощу и поэтому… Улыбка погасла. На секунду показалось, что боль внутри короля утихла и вот опять. «Значит, дело в его отце». Рослин, сама не зная как, взяла его руку и сжала в своих миниатюрных ладонях так сильно как могла. Она хотела что-то сказать, но что можно сказать человеку, потерявшему отца в столь юном возрасте. Король смотрел на нее с той же болью, но еще и с…благодарностью. Музыканты запели новую песню, и король неожиданно встал и потянул ее: —Миледи, не согласитесь потанцевать? Была моя любовь прекрасна, словно лето, И локоны ее, как солнца свет. Была моя любовь прекрасна, словно осень, И локоны ее, как золото листвы. Была моя любовь, как снег прекрасна, и волосы ее - как свет луны. Не то, чтобы он был отличным танцором, но держался с достоинством, даже с некоторой грацией. За ними потянулись и другие пары. Рослин видела, как лорд Русе пригласил мать короля. Ее сестра Уолда Белая кружилась с его дядей, а с женой ее отца аккуратно вальсировал Роберт Гловер. Настал момент для смены партнеров. Рослин к своему счастью оказалась в руках Оливара: —Как ты? — спросил он с теплой улыбкой, начиная танец, и добавил, но тише. — Как он? —Хорошо. Он очень добр, но знаешь… Они с Оливаром все делили вместе все: игрушки, сласти, потайные вылазки из замка, секреты. Вот и сейчас Рослин хотела все рассказать своему брату, но раздался звон битого стекла. Музыка прервалась, танцоры остановились, все обратили свои взоры на виновницу начинающейся драмы. —Как ты можешь?! Черноволосая девушка кричала на…короля! —После всего…как ты?! — она бросилась на него с кулаками. Но двое Амберов, отец и сын, смогли ее вовремя остановить. И тут Рослин ее узнала, это была та самая девушка, что унизила ее сестер. Дейси, кажется. Когда королевское войско только прибыло, она показалась Рослин очень красивой, сейчас же красные от слез глаза, растрепанные волосы, грязная в винных пятнах одежда явно ее портили. Леди Кейтлин что-то прошептало одному из Амберов и те стали выводить из зала ослабевшую и вряд ли уже что-то понимавшую леди Мормонт. Повисшую тишину нарушил королевский голос: —Я знаю песню, в которой медведь похищает прекрасную деву, но чтобы медведица похищала короля… Грохот смеха разнесся по залу. Лорд Эдмар даже не устоял на ногах, а Амарея плюхнулась лицом прямо в салат. Пока хохот стихал, король подошел к Рослин и взял ее за талию: —Но в нашем случае у меня есть спаситель, вернее спасительница. Все засмеялись снова, но уже не до хохота. Рослин не была дурой. Она прекрасно понимала, что между королем и леди Мормонт что-то было. Она также прекрасно понимала, что этой короткой фразой о «спасительнице», он поставил точку для всех, у кого могли быть сомнения в верности короля новой супруге. «Он не намерен проводить время с другими женщинами. Это точно». Рослин была уже научена в этой области. Конечно, она была девственна, но в Близнецах постоянно проходили свадьбы, а Рослин и ее сестры не могли отказать себе в удовольствии понаблюдать… Однажды она даже залезла в шкаф в комнате новобрачных и всю брачную ночь слушала звуки любви… Пир продолжился. Музыканты заиграли новую мелодию, а король повел Рослин обратно к помосту. Слуги как раз подали грибной суп, когда они уселись на свои места. —Простите меня за этот инцидент, миледи. Вместо положенных «ничего страшного», «это не ваша вина» она произнесла: —Прошу вас, называйте меня Рослин. Мне так неуютно, что вы называете меня миледи. По крайней мере, пока мы вдвоем. —Р-о-с-л-и-н, — он как будто смаковал, пробовал на вкус каждую букву, — тогда называйте меня Робб. Вы не обязаны называть меня «Ваше Величество», когда никого с нами нет. И опять. Боль вернулась. Король отвернулся и стал медленно качать головой. —Что с вами…? — она в равной мере боялась обращаться к нему и по титулу и по имени. —Как-то я сказал то же самое своему близкому другу. Через несколько месяцев пришли известия, что он захватил мой дом и убил моих братьев. «Теон Грейджой». Рослин положила руку ему на плечо: —Как-то в детстве один мальчик, сын пекаря, я считала его другом, повел нас с Оливаром в лес. Мы собирали шишки и грибы, играли в Детей Леса, — заметив, что король внимательно слушает, она продолжила. — У него была целая фляга крепкого вина. Я никогда до этого не пробовала вино, даже разбавленного. Оливар тоже. После двух глотков брат опьянел и, когда мы присели под дубом, уснул. Мне тоже стало нехорошо и мы решили немного отдохнуть. А потом…этот мальчик пытался…изнасиловать меня. Изумление на его лице говорило весьма красноречиво. —Он был не совсем мальчик. Ему тогда было столько же, сколько мне сейчас. Если бы Оливар не проснулся, я не знаю, что произошло бы… А ведь он был другом… Между ними воцарилось молчание. Такое долгое тянущееся молчание двух понимающих друг друга людей. Людей, которых предали. Лорд Переправы, ее отец, восседающий слева между своими черными дубовыми башнями, хлопнул в ладоши. Звук хлопка был так слаб, что даже сидящие на помосте его не услышали, но некоторые Фреи увидели сам жест и принялись стучать чашами по столу. К ним присоединись остальные и вскоре уже половина гостей барабанила по столам, и это, наконец, заметили даже музыканты. —Ваше величество, — крикнул лорд Уолдер королю, — септон прочел свои молитвы, были сказаны разные слова, и вы закутали мою малютку в волчий плащ, но вы пока еще не стали мужем и женой. Меч нуждается в ножнах, хе-хе, а свадьба завершается постелью. Что скажет мой государь? Не пора ли уложить молодых? Больше двадцати ее братьев и дядей снова застучали чашами, крича в такт: —В постель! В постель! Пора в постель! Рослин, наверняка, стала белой как мел, иначе король не посмотрел бы на нее так. —Я слыхал, что у всех Талли между ног форель, — вскричала какой-то ее родственник, — может, королю это передалось через мать? —А я слыхал, что у женщин Фрей двое ворот вместо одних! — ответил ему на это лорд Эдмар. —Да, только и те и другие накрепко заперты, и таким мелким тараном, как у вас, их не взять! — не остались в долгу Фреи. Их перебранку встретили хохотом. «Нет, я не могу, не сейчас». Перед ее лицом все еще представала эта самодовольная рожа, этот запах выпечки, смешанный с запахом чего-то отвратительного. Она чувствовала, как его грубые руки рвут одежду, как слезы подступают к горлу. —Провожания не будет! Все голоса затихли перед голосом короля. —Любой, кто хоть пальцем прикоснется к моей жене, будет сегодня же висеть на петле! «Жене. Он назвал меня женой». С глубокой благодарностью приняв руку короля, Рослин поднялась и пройдя мимо сидящего с перекошенным ртом отца и то ли недовольных то ли напуганных мужчин, пошла со своим мужем из зала.

***

Он был нежен, очень нежен. Ее предупреждали, что будет вначале будет больно, но она боль даже не почувствовала. А потом волны наслаждения накрыли ее, и она впервые простонала, смакуя каждую букву, пробуя их на вкус: «Р-о-б-б».