Ради силы

      Мей с отчаянным криком обрушила на ледяную громаду столп воды. Потом ещё, ещё и ещё — прежде затихшая, едва ощущаемая магия, которую, казалось, она успела израсходовать всю, вновь взбурлила в ней после слов Прайда. Несколько минут она беспрерывно атаковала глыбу льда, но та, вначале уменьшившись на пару сантиметров, больше не поддавалась. Слабая тонкая окраина, подверженная воздействию чужого волшебства, закончилась, и Мей оставалось только в отчаянии смотреть, как вовсю идёт процесс сращивания Стинга со льдом, как мутнее становится силуэт сына, как теряются его очертания — и какая чудовищная аура смерти расползается от магии врага. Казалось, ей, голодной до смерти, недостаточно заморозить Стинга: надо уничтожить тепло солнца, которое не ощущалось в радиусе нескольких метров ото льда, жар чужой магии, саму чужую магию — всё, всё, всё!       Эвклиф обессиленно упала на колени и вцепилась пальцами в волосы, не чувствуя, однако, ни самого прикосновения, ни боли в распаренных красных руках, ни воды, насквозь промочившей платье — не чувствуя ничего, кроме всепоглощающего отчаяния и паники: её сын умирал, а она ничего не могла с этим поделать!       «Ещё раз... нужно ударить ещё раз...» — пронеслась на краю сознания мысль, но не получалось не то что встать — даже пошевелиться. Пятнадцать лет Сна Дракона не прошли бесследно, и тело, столь долго не знавшее движения и магии, теперь отказывалось подчиняться. От магического голода дрожала каждая мышца, каждая клетка, и, когда Мей попыталась без рук и волшебных кругов наколдовать воду, тело тотчас пронзила судорога.       — Мей-сан! — воскликнула Люси, за пару сантиметров от земли подхватывая её. Неосознанно Хартфилия прижалась к ней, и, несмотря на онемение от судороги и прилипшее платье, Мей всей кожей ощутила её крупную дрожь — и от этой дрожи, от осознания, что Люси так же отчаялась и не знает, что делать, поплыл мир перед глазами. Одно она видела чётко — проклятый лёд, который скоро станет могилой для Стинга.       — Я должна... — ломанно, деревянно произнесла Эвклиф, со слезами на глазах глядя на сына (точнее, на то, что от него оставалось), — должна спасти его...       «Вы умрёте, если сколдуете ещё хоть раз», — хотела сказать Хартфилия, но слова тотчас исчезли, стоило ей взглянуть на слёзы в отчаянных глазах Мей, на мелко подрагивающие ладони, протянутые к Стингу, на всю неё — на мать, которая вновь теряла своего сына. Люси вдруг поняла: Мей прекрасно знает, что любое заклинание может сейчас стоить ей жизни, не может не знать, когда тело сковывает все движения, болью стараясь уберечь от смерти. Знает, что, только-только ожив, может в любой момент вновь умереть.       Как знает и то, что в любой момент может умереть Стинг.       Её сын.       И поэтому она не остановится и не опустит руки даже под дыханием такой участи, как смерть от магического истощения.       Чудовищная смерть.       На короткий миг вместо дышащей паром глыбы льда и холодного солнца она увидела роскошную спальню с окнами на всю стену, сквозь которые слепил глаза догорающий закат. В этом огне алела широкая двуспальная кровать с самым мягким, самым нежным постельным бельём, а в ней, окружённая лекарствами, цепко сжимающая руку дочери, умирала Лейла.       Люси не знала, что привело маму к смерти: отец запрещал разговаривать на эту тему, а слуги если и знали, то по приказу Джудо молчали, обмолвившись лишь однажды: госпожа Хартфилия умерла от недостатка магии. Что-то страшное произошло в ночь на седьмое июля X777 года — что-то, что заставило Лейлу использовать слишком много волшебства и в результате чего она, бледная и истощённая, задушенная лихорадкой, обмороками и головными болями, к концу дня не связывающая слов, узнающая только лишь свою дочь и в попытке приободрить пытающаяся ей улыбнуться,

(этой улыбкой говоря: «Прощай»)

      умерла вместе с солнцем.       Люси помнила — детская память навеки запечатлела, как недолго, но мучительно умирала мама.       Мама, больше всего на свете любившая своё дитя.       Чувствуя, как спало напряжение в чужом теле, Люси чуть ослабила хватку. Мей обессиленно рухнула на её плечо, и Хартфилия позволила себе приобнять её, уткнуться носом в волосы — и закусить губу почти до крови, чтобы не заплакать. Мей из тех родителей, для которых главное — их ребёнок, понимала она. Ради него им не жаль забыть о собственных интересах, мечтах, желаниях и целях; не жаль оставить прошлую жизнь и броситься на край света в поисках места лучше и прекраснее для него; не жаль отдать последнее, поголодать самим и походить в обносках, лишь бы он был сыт и одет. Не жаль ничего.       В том числе и жизни.       — Вы не должны умирать, Мей-сан, — судорожно и хрипло прошептала она, лишь в этот момент понимая, что всё-таки заплакала. — Стинг... вы хоть представляете, что он будет чувствовать, если вы умрёте?..       — Радость от воссоединения с обоими родителями, — с хмыканьем ворвался в её монолог Прайд. Он по-прежнему стоял рядом с Инэром и, судя по расслабленной позе и скучающе бродящему по округе взгляду, пока не собирался переходить в наступление. Впрочем, куда ему торопиться: Стинг устранён, отчаявшаяся Мей бездумно растратила силы и сражаться больше не может, а заклинательница... она-то ему точно не помеха.       От этой мысли Люси поджала губы. Вновь обуза, балласт, вновь бесполезна: ни растопить лёд, ни защитить Мей, ни победить Прайда — ничего она не может. Помощи ждать неоткуда.       Такое блюдо не грех растянуть, чтобы вдоволь насладиться видом раздавленного врага.       Люси сжала кулаки — и вдруг, осторожно отстранив Мей, поднялась на ноги. Из связки ключей на поясе рука легко нашла нужный, и Хартфилия решительно развернулась к ближайшей луже. «Рано ещё сдаваться! Рано опускать руки, когда я даже не попыталась что-то сделать! — мысленно воскликнула она и на мгновение даже почувствовала уверенность, что сможет развернуть сложившуюся ситуацию в их сторону. — В конце концов, пусть сейчас я саблезубая, но когда-то моим домом был «Хвост Феи» — гильдия, которая никогда не опускает руки!»       — Льющего воду откройтесь врата! Водолей!       Столп звёздных искр ещё не рассеялся, как заклинательница достала новый ключ и прокричала:       — Придворной дамы откройтесь врата! Дева!       Прайд с театральным удивлением приподнял брови, но Люси было не до его издёвок.       — Дева! — воскликнула она торопливо. — Скажи, есть ли в вашем мире что-то, что способно восстановить магическую энергию человека?       Дева задумчиво закатила глаза.       — Возможно, есть, но я не уверена. Разрешите вернуться и уточнить?       — Да. Только скорее!       Когда Дева исчезла, Люси перевела взгляд на как всегда разъярённую, злобно скрестившую руки на груди Водолей, которая неизвестно почему выслушала их диалог до конца, а не утопила её в момент своего появления.       — Вызвала меня из лужи? Ты в следующий раз ещё... — ядовито начала она, однако у Хартфилии не было времени на стандартные перипетии.       — Водолей, твоя вода, насколько я знаю, особенная, — прервала она и, не давая опешившему от наглости духу даже воздух набрать для возмущения, продолжила: — Я не знаю, в чём именно заключается особенность, но, возможно, тебе под силам растопить этот лёд.       На последних словах она повернулась полубоком и показала на глыбу льда. Водолей, собравшаяся было высказать всё, что она думает о дерзости своей несносной хозяйки, мельком подняла на чужую магию взгляд — и тотчас растеряла все слова и настрой. От Люси не укрылось, как её пальцы сильнее сжали кувшин: кажется, дух на своей коже ощутил холод смертоносной магии.       — Особенность особенностью, но растопить такое... — Водолей нервно усмехнулась, и этот не свойственный ей жест подрубил Хартфилии всякую уверенность. — Впрочем, рано делать выводы. Уйди с дороги, девчонка, если не хочешь, чтобы я смыла и тебя!       Едва отзвучало последнее слово, как Водолей взмахнула кувшином — и из ниоткуда возникла огромная, пышущая жаром волна. В последний момент Люси удалось отпрыгнуть в сторону и, схватив за руку Мей, убраться с пути воды. Та с грохотом врезалась в глыбу, поглотив её полностью, но Водолей ограничиваться этим не собиралась. Она взмахнула вновь — и ещё одна такая же волна обрушилась на лёд. Люси с Мей пришлось перебраться за спину разбушевавшемуся духу, чтобы не оказаться сваренными заживо. Даже Прайд — и тот отступил.       Несколько минут они слышали только громыхание волн да шипение испарявшейся воды. Тщетно вглядывались волшебницы в её толщу: взгляд человека не мог разглядеть в ней, поддался ли звёздной магии лёд — или и она была не в силах спасти Стинга.       — Принцесса, — послышался ровный голос за спиной. Люси обернулась — перед ней сидела Дева, держа в руках маленький флакон с прозрачной жидкостью, в которой при взбалтывании проглядывался золотой перламутр блёсток. Она взглянула на Мей. Как и все жители звёздного мира, Дева остро чувствовала количество волшебной силы человека, поэтому ей не составило труда догадаться, что в зелье нуждалась Эвклиф. — Это восстановит ваши силы. Но вы должны понимать, что когда тело, истощённое недостатком магии, внезапно получает всю её в полном объёме, это не ведёт ни к чему хорошему.       — Что ты имеешь в виду? — насторожилась Хартфилия.       Дева поспешила успокоить:       — Смертью это не грозит, не волнуйтесь. Но тело, испытавшее такие крайности, будет сильно истощено. Когда магия закончится, вы, возможно, не сможете даже пошевелиться.       — Нестрашная цена, — сказала Мей, откупоривая флакон и залпом выпивая содержимое.       Пока её магия восстанавливалась, Люси отозвала Деву и переключила внимание на Водолей. Подчиняясь создателю, вода раз за разом обрушивалась на ледяную громаду и изредка, словно невзначай, пыталась попасть по Прайду. Тот от этих попыток легко уклонялся — и Люси не нравилось то спокойствие, что застыло на его лице.       — Я готова! — послышался куда более бодрый голос Эвклиф. Она поднялась и обратилась к Водолей: — Думаю, нам не помешает объединить силы.       — Чтобы уж наверняка, да? — невесело спросила русалка. — Что ж, от помощи не откажусь, потому что моя магия не растопила этот лёд.       Люси не сдержала горестного вздоха, Мей тоже растерялась — ровно на секунду, по истечению которой она взмахнула руками, сосредоточила столько силы, сколько могла высвободить за раз, — и к бушующей звёздной магии прибавилась ещё одна волна. Поднялся такой грохот, что Люси пришлось заткнуть себе уши. Сидеть в сторонке ей не нравилось, но она сделала всё, что смогла. Теперь ситуация находилась в руках Водолей и Мей.       Когда шум несколько спал, а брызги от сталкивающейся со льдом воды перестали постоянно попадать в глаза, Хартфилия снова посмотрела на Прайда. Он стоял в нескольких метрах за её спиной, смекнув, что тыл Водолей — самое безопасное место, и без интереса наблюдал за яростью чужих магий.       — Вызвать духа воды — неплохая идея, — сказал он, когда заметил внимание заклинательницы. Впрочем, взгляда на неё он не опустил. — В конце концов, звёздные духи являются наследниками Первой магии, а той подвластно всё. А тут ещё и драконья магия... Пусть драгонслееры — носители Первой магии куда более опосредованные, нежели драконы, всё равно вкупе получается потрясающая по своей силе атака.       Люси удивлённо замерла. Она никогда не слышала, чтобы о духах говорили как о носителях Первой магии. В конце концов, та, единая по своей природе, являющаяся источником всего и ввиду этого связанная со всем, мало ассоциировалась с изолированным звёздном миром, который населяли духи с разной магией. Да и драконы идентичностью волшебства никогда не отличались...       — И тем не менее, — вывел её из мыслей голос Прайда, — даже это не в силах разрушить то, во что вложена жизнь. Нет ничего сильнее заклятий, использующих тело как катализатор.       — И что хорошего в таких заклятиях? — ощетинилась она.       — А я и не говорил, что они хорошие. Сила, Люси Хартфилия, не тождественна хорошести.       Шум воды наконец исчез. Хартфилия перевела полный надежды взгляд на место, где должна была стоять ледяная громада.       И, боги, уж лучше бы она просто осталась невредима!       — Что же это, чёрт возьми, за магия... — шокировано прошептала Водолей, не отрывая взгляда от посветлевшей, полной бугров, шипов и сколов поверхности льда, который легко проглядывался за пышным платьем Мей и весьма немаленьким хвостом русалки.       — Она, — сглотнула Эвклиф, — стала больше?..       Напрасно они всматривались в светло-голубую корку — ни один луч солнца не мог выцепить в ней силуэт Стинга.       Чистый свежий лёд, пожравший человека.       — Стинг... — сорвавшимся голосом сказала Мей, протягивая руки ко льду, — ...где ты?.. Стинг... Стинг! Стинг!       Под конец сорвавшись на крик, Эвклиф бросилась к глыбе, прижалась к ней всей телом, лбом, мокрыми от слёз щеками, отчаянно вглядывалась в переливы света, застрявшие во льду, и шептала бессвязно: «Нет, нет, ты не мог умереть, ты не мог, ведь вот она я, твоя мама... ты не мог умереть на моих глазах...» Она звала его всё громче и громче, прижималась к льду всё сильнее, словно желая пройти сквозь него, оказаться в сердце этой проклятой магии, там, внутри, рядом с сыном, рядом с опьянённым жаждой мести сыном, которого она опять потеряла...

«Услышь меня, Стинг».

      ...и, обезумев от горя, она не замечала, как становятся мертвецки бледными её ладони, как расцветает на них узором иней — и как становится холодно, холодно, холодно...

«Услышь меня, мой мальчик».

«Мой сын».

      Мей едва исполнилось восемнадцать, когда, наведавшись к доктору по поводу постоянных недомоганий, тошноты и слабости, она вышла с одним-единственным словом на губах: беременна. Магия доктора легко слышала и различала жизненные потоки, потому ему не составило труда уловить в теле девушки биение маленького сердца.       Разразившаяся к обеду духота разогнала людей, поэтому сейчас Мей стояла одна на всей улице и могла не скрывать растерянность, страх... даже ужас? Нет, она ничего не имела против детей, легко с ними ладила, а порой любила пофантазировать и попредставлять себя в роли матери. Уже к восемнадцати она точно знала, от кого будет её ребёнок, с кем она войдёт в этот новый, неизведанный этап жизни. И Жан, конечно, прекрасно годился на роль отца любящего, ответственного. Просто... неужто уже сейчас?       Положив руки на небольшой живот, Мей осторожно присела на ближайшую скамейку. Как же так получилось? Они с Жаном условились, что раньше окончания его службы в войсках Совета о детях не будут даже разговора вести: Мей претило в одиночестве возиться с ребёнком, а Жан хотел воочию наблюдать за ростом своего сына (в том, что будет именно мальчик, он почему-то не сомневался). Но до конца службы оставалось больше полугода, а она уже на четвёртом месяце беременности. Неосознанно Мей обхватила живот сильнее. Зажмурилась, пряча отчего-то выступившие слёзы, закусила губу, чтобы сдержать всхлипы. Нет, нет, она совсем не представляла себя в роли матери сейчас! Ей всего восемнадцать, и хочется гулять до рассвета, забываясь в танцах, не отказывать себе ни в еде, ни в алкоголе, целоваться так, чтобы мерк мир перед глазами от нехватки кислорода, и отдавать всю себя любимому человеку — тому, которого она не видела уже четыре месяца, по которому изголодались её сердце, душа, тело!..       И вдруг — ребёнок.       Как сказать об этом родителям? Они, конечно, поймут, не выгонят, не отругают: мать сама обзавелась ребёнком, отгуляв всего семнадцать лет. И они непременно помогут в материальном обеспечении (хотя в деньгах благодаря Жану она недостатка не знала), в воспитании, в переезде, о котором всего однажды мельком проговорили: мол, когда создадите семью, тогда уедете куда хотите. Только кто мог подумать, что это «хотите» наступит уже сейчас? Сейчас, когда между ней и мужем — десятки километров...       ...боги, а как сказать об этом Жану?       Вдруг на неё упала тень, а сверху прозвучал незаинтересованный, глухой от усталости мужской голос:       — Я думал, в больницах людей лечат, а не калечат. Выглядишь неважно, Мей.       Та замерла на мгновение: уже больше года она не слышала этот голос. Да что там, Мей даже не сразу узнала его: настолько стал он безжизненным. Она подняла голову — заслоняя солнце, перед ней стоял светловолосый... парень? мужчина? В ужасе Мей смотрела на своего ровесника с огрубевшими чертами лица, холодным взглядом, в котором нет-нет, а проскальзывала неприязнь, и глубокими кругами под глазами; форменная одежда Совета, широкая и свободная по своему покрою, не могла скрыть покрупневшие плечи и туловище — куда ни упирался её взгляд, Мей видела никак не мальчика и даже не парня, каким был восемнадцатилетний Жан. Нет, Мей видела мужчину — и мужчину столь грозного, столь пугающего своей знакомостью и незнакомостью одновременно, что и без того подавленное настроение упало ещё ниже.       — Прайд?.. — тихо выдавила она, чувствуя, как неприятно пересохло в горле. — Не ожидала тебя здесь увидеть...       — Выдался выходной, вот и решил наведаться к родителям. А тут — ты... — он пожевал губами, во взгляде вновь промелькнула антипатия, и Мей становилось тошно от понимания: эта антипатия адресована ей. — Помочь дойти до дома? А то ты такая бледная, что, того и гляди, рухнешь через два шага.       — По правде сказать, ты выглядишь сейчас не лучше, — парировала она без тени зла.       Прайд пожал плечами:       — Работа в Совете не из лёгких, что поделать. Так что, помочь?       — Нет, спасибо.       Как можно увереннее и спокойнее она поднялась, а самочувствие даже позволило на короткую секунду взглянуть Прайду в глаза. Однако продлилось это недолго: тут же на тело накатила слабость и головокружение, и, чтобы не упасть, Мей схватилась за скамейку одной рукой, — а второй осторожно, едва касаясь, заслонила живот.       Прайда она не видела, но даже спиной смогла ощутить, насколько потяжелел его взгляд.       — Скажи мне, что я не прав и у тебя просто расстройство желудка, — послышался его бесцветный голос. Мей с трудом чуть обернулась, чтобы встретиться с ним взглядом, однако и секунды она не протянула в этих гляделках. И этих мгновений Прайду всё равно хватило, чтобы уловить в её глазах и сожаление, и потерянность, и испуг — всё то, что позволило узнать ответ, так его и не услышав. — Поверить не могу... — произнёс он с плохо скрываемой злобой.       Мей вновь села на скамейку, коря себя за то, что вообще решила двинуться при таком самочувствии — и при такой компании. Кто бы мог подумать, что первым о ребёнке узнает не Жан и не отец с матерью — первым узнает тот, чьё сердце она год назад невольно разбила своим отказом.       Она поставила крест на любовных отношениях между ними. Прайд пошёл дальше и перенёс этот крест на дружбу — вот так, в один миг рухнули пять общих лет, а на место теплу во взгляде пришли холод, высокомерие и грубость, которые раньше предназначались только Жану, а теперь рухнули и на её плечи. Сердце Мей, которое все вокруг признавали слишком добрым, болело до сих пор: не этого она хотела, говоря «нет». Но Прайд не умел отступать, даже если знал, что шёл по гиблому пути, потому пропал из её жизни на год, чтобы появиться сейчас и вскрыть незажившую рану — у Мей всё умирало в груди от того, как смотрел на неё сейчас некогда друг и какие слова всё пытались сорваться с его губ.       — Тебе только-только исполнилось восемнадцать, — цедя каждую букву сквозь плотно сжатые зубы, прошипел Прайд. — О чём вы вообще думали? Вы ещё дети!       — Под такой ответственностью быстро повзрослеем, — бесцветно произнесла Мей, смотря мимо Прайда и закрывая живот руками.       — «Ответственность»... И что же вы, будете взрослеть вместе с ребёнком? Что из него тогда вырастет?       — У тебя есть идеи получше?       На ответ она не надеялась, — а уж на то, что он будет таким, тем более.       — В Фиоре с недавнего времени есть возможность прервать нежелательную беременность.       Видят боги, какое счастье, что в тот момент Мей сидела: иначе она непременно упала бы на ослабевших ногах. Впрочем, даже сидя Мей ощутила противное состояние невесомости. За пару секунд оно добралось до сердца и мозга, шоком уничтожило другие чувства, подчинило себе всё тело до того, что она долго смотрела перед собой и не могла до конца осознать: Прайд предлагал ей... что?       — Ты... — выдавила она спустя минуту молчания не своим голосом. Медленно Эвклиф подняла на Прайда взгляд, поражённый и полный уже не шока, а ужаса. — Ты хочешь, чтобы я... убила своего ребёнка?       Прайд закатил глаза.       — Это ещё не ребёнок. Плод, эмбрион — называй как хочешь, но это не человек.       — У него есть сердце! — закричала Мей, в порыве чувств вскакивая со скамейки.       — И у животных тоже. И что же ты — назовёшь их людьми?       Мир перед глазами вновь закружился — и от злости на Прайда, на его слова, и от отвратительного самочувствия, которое пожирало тело уже больше недели. Как будто весь мир сделал шаг навстречу: в одно мгновение она потерялась в ощущениях, в том цветастом быстром хороводе, что теперь заменял небеса, землю, дома и Прайда, в слабости, подкосившей ноги и почти повалившей на землю. Прайд вовремя подхватил её, аккуратно опустил на скамейку, но от его сухих цепких рук Мей стало только хуже.       — Я не к тому, что это признак человека, — сказала она, когда пляска перед глазами прекратилась и она могла видеть небо, слышать дыхание рядом сидящего Прайда и ощущать приятный холод скамейки — когда мир наконец вернулся в норму, оставив только один нюанс в виде бывшего друга. Она посмотрела ему в глаза, холодные и чужие, и дурно становилось ей от того, что эти глаза принадлежали некогда близкому человеку. — Я к тому, что он живой, Прайд... Он уже живой. Как я могу убить живое существо?..       Прайд фыркнул, лучше всяких слов показывая, что он по этому поводу думает, и сердце Мей вновь заныло от боли: боги, и это ты, мальчик, который когда-то теплом своей заботы согревал в любую погоду и имел улыбку ярче солнца, мальчик, которого когда-то она могла полюбить!..       — Он живой, Прайд. Этот ребёнок живой. И это... это мой ребёнок. Нет, это наш, наш с Жаном ребёнок. Это дитя любви. И ты предлагаешь мне убить его?       — Боже, — поморщился он, — избавь меня от этой ванильной чуши.       С отчаянным неверием она смотрела на него, вглядывалась в глубь ледяных карих глаз, но уже заранее обрекались на провал её поиски человечности, любви, сострадания — хоть чего-то светлого!.. нет, правду говорили люди о том, что глаза — зеркала наших душ, и глаза Прайда не могли отражать того, что уже давно потеряно и уничтожено, чтобы освободить место тьме, непроглядной в своём одиночестве.       Между тем он покачал головой:       — Ты слишком наивная, Мей. Долго ты не проживёшь, — после чего поднялся и, не прощаясь, пошёл прочь.       Мей долго смотрела ему вслед. Улавливала чутким драконьим слухом, как тяжело, натужно билось сердце, уже отвыкшее от чувств, как порою резко вздымалась грудь, давя судорожные вздохи; видела, как до побеления кожи сжались кулаки, сцепились зубы; ощущала сквозившее во всём, в каждом движении, взгляде и запахе то живое, что отчаянно пыталось прорваться наружу — и что с трудом, но уверенно уничтожалось. «Что же с тобой произошло? Ты по-прежнему живёшь в прошлом, но... неужто только лишь оно так тебя переменило?» Она прикрыла глаза и не сдержала горького вздоха.       Пожалуй, она действительно слишком добрая, — а жизнь таких всегда коротка.       Коротка...       ...но прекрасна.       Держа в руках только-только появившегося на свет сына с жидким светлым волосом и глазами цвета неба, цвета всепоглощающей свободы, ощущая ласковые объятия мужа, ради такого случая сумевшего выпросить отгул, Мей ощущала себя самой счастливой девушкой на свете. И если раньше, каких-то несколько минут назад она плакала от тяжёлых родов, то сейчас не могла сдержать слёз радости. Она прижимала к сердцу их ребёнка, ребёнка их чувств, их любви, и не могла помыслить о том страшном варианте, который предлагал Прайд. К слову, он больше не появился в родной деревне, а Жан не видел его на службе, но Мей было всё равно — весь её мир смыкался на любящей семье и помещался в ладонях.       Смотря на маленького беспомощного младенца, который прижимался к ней, Мей понимала: она сделает для него всё.       — Стинг... — в восхищении повторял Жан имя, которое они выбрали, и с губ его не сходила улыбка.       — Добро пожаловать в этот мир, — тихо прошептала Мей, — мой сын.

~*~

      — Мей-сан! — как сквозь толщу воды услышала она незнакомый женский голос, а в следующую минуту несколько пар рук схватили её за плечи и рывком оттащили назад. Эвклиф растерянно, пусто смотрела на глыбу льда перед собой и ничего не понимала: только что она общалась с Прайдом и держала в руках новорожденного Стинга, а теперь... Она оглянулась — по одну сторону от неё парила в воздухе русалка, по другую сидела светловолосая девушка, и сжималось сердце от волнения в её взгляде — и от того, как этим она на неё похожа. — Боги, ваши руки... — между тем в ужасе произнесла девушка.       «Люси», — вдруг вспомнила Мей. Вспомнила — и замерла, понимая, что на какое-то время забыла её.       И что совсем не чувствует прикосновений на своих пальцах, которые Люси осторожно приподняла.       Крик встал поперёк горла, когда Эвклиф увидела свои обезображенные белые ладони, из которых словно высосали жизнь: до того были они тонкими, высохшими и не слушающимися. Как ни напрягалась она, руки не двигались, не сжимались — даже просто мелко не тряслись. Как будто остались там, в толще проклятого льда.       — Как же это так... Я же просто коснулась его, и... — Мей подняла на Хартфилию глаза, полные слёзы. — Я увидела свою жизнь... своё прошлое... я держала Стинга на руках...       — Значит, Стинг почти потерял все воспоминания, — послышался голос Прайда, но уже не из-за спины. Отвлёкшаяся на Мей Люси не заметила, как враг ловко перебрался ко льду так близко, что смертельная магия оседала на волосах и одежде инеем. — Раз магия начинает распространяться на всех, кто находится рядом или касается её, значит, она на пике. Да и, как вы могли заметить, — он мазнул взглядом по глыбе льда, — Стинга как-то уже и не видно.       В неверии Мей покачала головой. Нет, нет, всё не может быть кончено! Стинг... Стинг, которого она минуту назад держала на руках и ласково прижимала к сердцу, Стинг, которого не больше часа назад увидела повзрослевшим, возмужавшим, до боли в сердце похожим на Жана, — этот Стинг не мог умереть.       Её сын не мог умереть, а она, мать, не могла быть свидетельницей его смерти.       Родители не должны видеть смерть своих детей.       Не должны.       Не должны.       Не должны!       — Пора заканчивать это представление. — Прайд окинул взглядом злую от своей беспомощности Водолей, Люси, неверяще глядящую на глыбу льда со Стингом, и Мей, до которой наконец дошло: всё кончено. Он двинулся в их сторону.       Взмахом руки Люси отозвала Водолей: больше она не могла держать открытыми уже четвёртые за сегодня врата, — и, отчаянно следя за приближением Прайда, не сразу заметила, как сжалась в комок Мей, как вцепилась она бледными негнущимися пальцами в плечи и начала рвано хватать воздух. Хартфилия придвинулась поближе, нагнулась, заглядывая Эвклиф в лицо, и замерла от вида прокушенных до крови губ и крепко зажмуренных глаз, из которых всё равно текли слёзы. Прежде чем она успела предположить, что происходит, пальцы коснулись оголённого плеча Мей — и та вскрикнула.       — Мей-сан! — в ужасе отшатнулась Люси. — Что с вами?!       — Волшебное зелье перестало приносить пользу, надо полагать, — ответил вместо неё Прайд. Фыркнул: — Обрекать её на двойной магический голод было жестоко.       Люси вскинула на Прайда разозлённый взгляд.       — За что ты так ненавидишь Мей-сан? Чем она заслужила те страдания, которые ты ей причиняешь?       — Абсолютно ничем, — пожал тот плечами.       И пояснять, разумеется, ничего не стал. Люси в ярости стиснула кулаки: да будь ты проклят!       — Для чего ты убиваешь драгонслееров?       — Для их же блага.       Будь проклят вдвойне, ускользая от прямых вопросов! Чёрт возьми, они имели право знать!       — Начал бы тогда с себя, — прошипела Хартфилия. — Ты же тоже драгонслеер!       Прайд в ответ на её злобный выпад только коротко хохотнул.       — Я не такой, как вы, Люси Хартфилия, — продолжил он, навеселившись. — Хочешь, в трёх словах тебе покажу, насколько велика пропасть между нами?       — Уж соизволь.       От его спокойной улыбки и взгляда глаза в глаза, не цепкого и не пронизывающего, но всё равно приковавшего всё её внимание к чужим карим, по спине Люси пробежал холодок. Что-то изменилось в его настрое. Чем-то тягучим и уверенным повеяло от взгляда, движений и выражения лица, и Люси, сидящая перед ним на коленях, вдруг ощутила странный трепет — сродни тому, что испытывала, когда речь заходила о мастерах и святых магах.       О тех, кто намного, намного сильнее.       Кто на совершенно другом уровне.       Люси сглотнула. Она никогда не ощущала столь явного... превосходства?       Не отнимая от неё взгляда, ставшего заинтересованнее и внимательнее, Прайд слегка наклонил голову, прищурился, теперь цепко вглядываясь в её лицо, дёрнул уголками губ в чуть большей усмешке — и уронил наигранно-небрежно:       — Я — Белый генерал.       Люси распахнула глаза.       Белый генерал, пятнадцать лет назад принёсший Фиору победу над Альбионом? Своим предательством, по словам заказчика из Шеффлера, положивший начало слабости фиорской армии?       Он?       Прайд фыркнул, усмехаясь сильнее.       — Приятно знать, что спустя пятнадцать лет моё прозвище ещё на слуху. Впрочем, даже если бы всю память обо мне и стёрли... Ты примерно представляешь, насколько сильны люди, дослужившиеся до генералов, верно?       Нет, подумала Люси ошарашенно, она понятия не имела. Все её знания ограничивались тем, что генералы — это высшее воинское звание в Фиоре, а дальше наступала территория аналогий: сильнейшие в армии, должно быть, равнялись сильнейшим в гильдиях. Среди гильдий.       Святым магам.       — Сейчас их осталось всего шесть штук. Шесть лучших среди лучших. Шесть... — Прайд отвёл взгляд в сторону и добавил тихий смешок: — ...воистину чудовищ.       И ты, внезапно нагрянувшее седьмое.       Люси оперлась руками о землю и в ужасе вытаращилась перед собой.       — Ты... — начала хрипло, запнулась, смачивая горло и пытаясь среди переполошившихся мыслей выцепить хоть одну мало-мальски ценную, — вернулся в Фиор, чтобы отомстить?       — А могут быть другие причины?       Люси подняла на него потерянный взгляд.       — Это ты предал Фиор... — возразила слабо. — Если кто и должен мстить, так это он тебе...       Прайд прикрыл глаза, и улыбка соскользнула с его лица.       — Боги, — устало вздохнул он, — годы идут, а вера в святость власти у народа не исчезает.       — О чём ты?..       — Скоро узнаешь. А пока что не мешайся под ногами.       И двинулся в их сторону — в сторону Мей — снова. Люси судорожно забегала глазами по округе: что делать, что ей делать?! Призвать духов? Да кто, чёрт побери, выстоит против него?! Локи, Водолей, Телец — да вызови она хоть всех, всё равно не победит чудовище, под кожей которого бьются восемь драконьих лакрим и которое с лёгкостью противостояло Стингу!       Ничего не поделать, отчаивалась Люси, зарываясь пальцами в волосы, ей не спасти Мей!       Чёрт, чёрт, чёрт!       Она зажмурилась. Шаги Прайда раздавились почти у самого уха — ещё несколько, и он настигнет их, оттолкнёт её в сторону и убьёт Эвклиф, а потом распадётся на части лёд за его спиной, знаменуя смерть Стинга, и...       Люси застыла. А что, если?..       Нет времени думать!       Когда их разделяли всего несколько шагов, а Прайд уже вскинул руку, готовясь вцепиться в горло Эвклиф, Хартфилия сорвалась с места — вскочила на дрожащие ноги, заслонила собой Мей, посмотрела ему в глаза прямо, без доли страха за свою жизнь и даже решительно сжала связку ключей. Прайд удивлённо взметнул брови: узнав, кто он, она всё равно на что-то надеется?       Хах. Интересно, на что? Что решительность и желание защитить Мей, так горящие в её глазах, заставят его остолбенеть ошарашенно, удивиться силе духа и тому, как крепок в ней стержень, раз она до сих пор не сдалась? Или что он, и того гляди, испугается, в ужасе отступит под этим яростным взглядом? Он остановился, с лёгким любопытством смотря в ответ. Ну же, девочка! Давай, бывшая хвостатая фея, покажи, на что способны ваши узы дружбы!       А он позволит твоим розовым очкам разлететься вдребезги.       — Лишь в сказках, Люси, злодеи в такой миг страшатся, одумываются и отступают. А мы с тобой... не в сказке.       Хартфилия вздрогнула: просто имя из его уст звучало... странно.       — Я не жду, что ты отступишь, — сказала она, и голос её, несмотря на усталую дрожь, звучал уверенно. — Но пока есть во мне хоть капля магии, пока я могу стоять на ногах и двигаться, я не позволю тебе навредить Мей-сан!       — Не надо, Люси... — едва услышала она за ветром слабый голос Эвклиф, которая на остатках сил, превозмогая боль, схватила её за руку и потянула вниз.       Но заклинательница сдаваться и смиренно принимать смерть не собиралась.       — Ещё ничего не кончено, Мей-сан! Стинг ещё там! Он жив, и я знаю, я чувствую это! И вы... — на этом моменте от вставших в горле слёз она запнулась, — вы тоже должны это чувствовать! Вы его мать, Мей-сан! Узы, что связывают вас... прочнее и сильнее их нет ничего в этом мире! Я знаю это! Как ребёнок, как дочь, ради которой моей матери не жалко было и жизни!       Слёзы брызнули из глаз, но Люси не зажмурилась, не спрятала лицо в ладонях — смотрела на человека, разрушившего некогда счастливую семью, и видела вместо него вымученное лицо улыбающейся Лейлы.       Прайд между тем изобразил на лице одобрение:       — Воодушевляющая речь, вот только бесполезная: Стинга вам не спасти.       — Пусть так. Хотя я не верю, что это безвыходная ситуация... пусть так. Но есть кое-что, что сделать возможно, и я обязана попытаться!       Едва затихло последнее слово, как Люси выхватила Звёздный поток и наотмашь ударила Прайда. Тот атаки хоть и не ожидал, увернулся легко. Люси замахивалась снова и снова, но все её отчаянные, сопровождаемые криком удары потоком не достигали цели. «И это всё?» — думал он, и в глазах его отражалось холодное разочарование. Лишь на это способна её сила дружбы и любви? Какая бессмыслица. Впрочем, чего ещё ждать от столь эфемерной силы, когда строится она только на словах?       Несколько углубившись в размышления, он не заметил, как Хартфилия совсем растеряла страх и подбежала к нему вплотную. И, боги, какая глупость: вместо того, чтобы что есть силы атаковать потоком, она завела руку с ним за спину, и Прайд видел — пользоваться им она не собирается. Вместо этого она навалилась на него всем телом и толкнула назад.       Глупая девчонка.       Но когда спину прошиб смертельный холод, Прайд понял: ни о какой глупости не может быть и речи. Он дёрнулся, пытаясь отстраниться или хотя бы упасть, — но ледяная магия воспоминаний и смерти Инэра уже взяла над ним контроль.