Ради силы

      «Закрой глаза».       Мягкий, еле слышный шёпот — так напевают колыбельную матери почти заснувшим детям, так шелестит в подсознании Тень: хозяину тоже пора заснуть. «Не сопротивляйся», — всё так же мягко, так же осторожно, но Роуг всем телом ощущал усмешку и слышал то, что не прозвучало: «Глупец, ты ведь сам отдал мне контроль. Так чего же медлишь?» Действительно, почему? Другого выхода ведь не было. Освободи чудовище — или стань тем чудовищем, по вине которого погибнут невинные.       Нет.       Он больше никогда не ступит на второй путь.       «Расслабься, Роуг. Тебе ведь не привыкать...»

«...убивать».

      Роуг пусто глядел в серое ничто внутреннего мира. Никаких мыслей, никаких эмоций — он знал это чувство, когда теряешь себя, когда отдаёшь контроль. Добровольно или нет, не важно: путь всегда одинаковый. Путь, на котором повседневное деланное равнодушие охватывает всё. Поначалу немного страшно, немного непривычно. Там ведь твои друзья, осторожно напоминал разум, они ведь могут пострадать. Там ведь просто невинные, непричастные люди, там чужие семьи и близкие, у которых своя жизнь — такая хрупкая, такая... ничтожная.       И её так легко раздавить.       Отсюда и начиналась Тень — с этой насмешки, с последующего ядовитого удивления: «У тебя есть друзья, Роуг?»       «Ты правда считаешь, что люди будут дружить с чудовищем?»       И смех, не сумасшедший, не надменный, а потому вызывающий не злость — принятие, смирение... понимание.       Ведь даже чудовища не дружат с чудовищами.       — Не так ли, дорогая Тьма?       В ответ Тьма оскалилась, и лицо маленькой миловидной девочки стало не по-детски угрожающим.       — Давно не виделись, Тень. Я уж думала, ты навеки останешься игрушкой людишек из того племени. О тебе ведь уже сколько, лет двести ни слуху ни духу?       — О, по-моему, ты что-то путаешь. Это ведь не я двести лет дичала в одиночестве, пока мною не решил воспользоваться божок.       Усмешки двух чудовищ стали чуть напряжённее.       — Зато какое мне досталось тело, — сладко протянула Тьма, не намереваясь мириться с ничьей. — Слабое душой и жаждущее быть сильнее — не то что твой мальчишка. Чени... именно этот род двести лет помыкал тобой, не так ли?       — Мой мальчишка хотя бы хорошо сохранился.       Тень с вызовом оглядела тело МакГарден. Несмотря на сплошь покрытую чёрными отметинами кожу, она легко разглядела ожоги, свежие, сочащиеся кровью и лимфой из лопнувших волдырей, и не могла не заметить безвольно висящую левую руку — такой кусок мяса проще отрубить, чем терпеть, не без удовольствия подметила она. Лицо Тьмы дёрнулось от раздражения, из взгляда исчезло высокомерие. Вместо него вспыхнула злость, и Тень поняла: приветствие окончено.       Пора.       Безмолвно одно чудовище обратилось в бесформенный дрожащий сгусток тьмы, а другое нырнуло в тень. Секунда, мгновение — и кулаки, объятые магией, схлестнулись так, что по округе прокатилась взрывная волна. Угрожающе заскрипел старый дом, всколыхнулся лес, задрожала земля и, видят боги, могло бы взвыть небо, имей оно голос, ведь столкнулись два порождения чёрной магии. Порождения, не знающие в сердце ничего, кроме желания всё разрушить — необоснованного, тупого, до нечеловеческого крика похожего на звериный инстинкт. Впрочем, кто бы решился сказать, что то нечто, что сейчас кружило на поляне, исчезало в магии, превращалось в магию и рушило всё, к чему прикасалось, что ревело от яростной радости и, проливая кровь, свою и чужую, не замечало боли — кто бы решился сказать, что это некогда люди?       Что в основе этих чудовищ — человеческое сердце.       И что это человеческое сердце питает вырвавшихся наружу демонов.       Ах, как всё было бы проще без них — без этих глупых слабых сердец, которые не просто позволяют уничтожать мир — дают на это силы. Как всё было бы спокойнее, умиротвореннее... лучше.       «Как всё было бы лучше, если б не было тебя».       Роуг не знал, как выглядит со стороны, что творит, когда перестаёт быть собой. Зато всегда видел последствия — в деревнях, обращённых в ничто, в людях, захлебнувшихся кровью, в глазах тех редких счастливцев, что смогли выжить. Во взглядах близких, раз за разом сталкивающихся с его слабостью и раз за разом возвращавшие назад. Понять бы, как.       Понять бы, зачем.       Проматывая события жизни, Роуг тщетно пытался понять, почему Стинг так за него цеплялся. Почему, впервые увидев Тень и едва не умерев в богом забытом месте, он не отвернулся, не разозлился, не плюнул на него, не говоря уже о том, что просто не убил. Имел ведь право, имел ведь силу — силу магии и силу духа. Так нет же: вместо того, чтобы уничтожить демона, он зачем-то подружился с ним. Зачем-то стал помогать — раз за разом, не уставая, протягивал руку, озарял сиянием своей души путь, спасал, не страшась ни сломанных костей, ни крови, ни взгляда ярости-на-грани-отчаяния: «Оставь меня, уйди от меня, спаси себя, убей, пожалуйста, прошу, умоляю, убей меня». Стинг не боялся умереть ни в открытом бою с ним, ни с ножом в спине, если Тень однажды возьмёт вверх незаметно. Стинг не боялся ничего и никого — потому что привязался, привык, полюбил, и эта дружеская любовь порой была последнем спасательным кругом, удерживающим на поверхности. И всё это казалось таким... абсурдным. Неужели человек со столь сильным стержнем внутри может дорожить им — закрывшимся от страха мальчиком, который рушит всё, к чему прикасается?       В конце концов, он ведь убийца. Он ведь тень — одна из тысяч, что окружают свет.       Так почему же свет выбрал самую слабую, самую отвратительную?       Наверное, этот вопрос мог бы перечеркнуть их дружбу. Роуг не знал наверняка, просто чувствовал, что Стинг, скорее всего, не вытерпел бы — такого обращения к себе или очередной слабости товарища. Как чувствовал и то, что эта точка кипения, за которой исчезала их связь, — несомненно правильная, обязательная к достижению. Если он хотел обезопасить наконец Стинга, следовало уничтожить эту токсичную, неправильную, не заслуживающую существовать дружбу. Если он хотел...       И он хотел: спасти последнего друга — и в то же время остаться рядом, не потерять опять.       Ведь...       «Я так многое потерял... Неужели я не имею права хоть на что-то?»       «Нет, не имеешь. Ты чудовище. Ты убьёшь его. Ты предашь его. Ты чудовище. Чудовище, чудовище, чудовищечудовищечудови...»       Роуг судорожно закрыл лицо ладонями, впиваясь ногтями в кожу так, что надо хотя бы скривиться от боли, — но боли нет, и мира нет, и его самого нет. Вокруг — пустота, и внутри души такая же серая бездна. Нет разума, нет сознания: вместо них — голоса. Голос желаний, голос эгоизма, голос затравленного, задушенного страхом ребёнка, голос Тени... Тысяча голосов, тысяча личностей. Хорошо, если не сойдёшь с ума, перебирая их все.       И всё равно не найдёшь настоящей.

(потому что её нет.)

(«Тебя нет, Роуг».)

(«Ты не существуешь».)

      Обхватив себя за плечи, Роуг рухнул на спину, закусил губу, чувствуя, как дрожит подбородок, как дрожит весь он. От усталости, от ненависти к себе, девятнадцать лет стачивающей нервы, стержень, превращающей в пыль его самого, от злости, тоже направленной вовнутрь — где, чёрт возьми, та черта, за которой ничего нет, когда он уже пересечёт Рубикон, после которого наконец исчезнет?! — от сотни противоречий, каждый день, каждую минуту, каждую секунду разрывающих изнутри.       И от слабого, едва слышимого, но оттого не менее отчаянного желания хотя бы на минуту, хотя бы на чёртово маленькое мгновение... отдохнуть? побыть счастливым?       Стать нормальным?       Чтобы не было никакой Тени и никакой угрозы товарищам. Чтобы ночами не душили кошмары и те сотни чувств, которые он не имеет права показывать. Чтобы перестать притворяться сильным. Чтобы... просто пожить. Как обычные люди.

«Ты не имеешь права».

      Как свободные люди.

«Ты чудовище».

      Хотя бы на минуту.

«Ты чудовище».

      Хотя бы на чёртово маленькое мгновение...

«Умри».

      Умри. Умри. Сдохни. Сдохни. Сдохни. Сдохни.       С д о х н и т ы у ж е н а к о н е ц.       С каким-то задушенным, похожим на всхлип звуком Роуг лихорадочно вцепился в волосы руками, перевернулся на бок, сжался в комок — и закричал, истошно, дико. Как раненая тварь, загнанная в угол жестоким охотником. Загнанная, чтобы встретить смерть. Только, вот ведь незадача, охотник её ни за что не убьёт.       Ведь и тварь, и охотник — это он сам.

~*~

      Когда Тьма приноровилась к постоянным ударам из-под тени и уже была готова к тому, чтобы поймать Тень на её атаке, удача неожиданно отвернулась. «Крылья теневого дракона» оказались столь мощными, что не помог никакой блок, и Тьма с грохотом влетела в стену дома так, что дерево пошло трещинами, а она сама не могла пошевелиться от боли. Кое-как найдя в себе силы сплюнуть кровь, Тьма обратилась в магию и нырнула под фундамент: нужна передышка, чтобы кое-что обдумать.       И кое с кем поговорить.       За четырёхсотлетнее существование успев сменить множество носителей, Тьма знала, чем могло быть вызвано внезапное усиление Тени: её мальчишка пришёл в такое отчаяние, что чувства обратились в силу, контроль усилился, а значит, возросла и сила чудовища. И это несколько удивляло: судя по воспоминаниям Леви, Роуг к слабакам не относился, эмоции держал под контролем, на свои «переключения» бурно не реагировал и вообще выглядел человеком непробиваемым. Что ж, видимо, всё это — просто образ, маска, которую мальчик носил так долго, что она заменила настоящее лицо. Или просто так удачно совпал приход Тени и душевная усталость... В любом случае, на руку это не играло: после отчаяния всегда наступает опустошённость — прекрасное состояние, чтобы заснуть человеку и окончательно пробудиться его чудовищу.       Раз так, пора бы и её «сердцу» поработать чуть-чуть усерднее.       Леви безвольно лежала на поверхности воды, не думая ни о чём и не чувствуя ничего. Она не помнила, как оказалась здесь, что это за «здесь», почему так сводит болью всё тело, кто разворотил её левую руку и выжег кожу на шее... и чей это голос, металлический, звенящий, внушающий страх и трепет.       «Ох, Леви, если бы только могла сейчас видеть, до какого отчаяния довела Роуга...»       Роуг. Она зацепилась за знакомое-незнакомое имя, и в памяти что-то всколыхнулось, но Леви не успела вспомнить. Она повторила снова — Роуг. Роуг. Роуг. Но глубины воспоминаний оставались безмолвны. И это... так неприятно. Леви не понимала, почему, но от осознания того, что она забыла некого Роуга, становилось неудобно, мерзко. Пропадало спокойствие и умиротворённость, исчезало безволие. Появлялись чувства. Появлялись мысли.       Роуг.       Рывком она приняла сидячее положение — и тут же чуть не ушла под воду. Что-то тянуло туда, на дно, в бездонную чёрную пропасть. Смотря на свои бледные ноги на фоне бездны, Леви ощутила мороз по коже. Что-то не так. Там, внутри, что-то не так.       Там что-то есть.       И чем больше она вглядывалась в пустоту, тем больше ей казалось, что та приближается — вот оно, её холодное дыхание на кончиках пальцев, её трупные прикосновения к белой коже...       Вскрикнув, Леви попыталась выбраться, но тщетно — каждая попытка увенчивалась лишь тем, что она впустую барахталась, хлебала воду, чёрную и тошнотворную, уходила с головой, всё глубже, всё ближе к бездне. «Нет, — едва не плача от паники, думала она, — нет, нет, не надо, пожалуйста, не надо!»       «Ну же, иди ко мне. Ведь именно этого ты хотела...»       Леви опустила взгляд — и, несмотря на то, что находилась под водой, закричала: на неё из пустоты смотрели огромные, светящиеся красным глаза, безумные и веющие смертью.       «Иди ко мне — и тебя так же будут опасаться, и ты будешь внушать такой же трепет».       Воздух закончился, но Леви не почувствовала боли. Страх неожиданно растворился — на его место вновь приходило спокойствие, апатия. Там внутри чудовище? Всё равно. Оно тебя убьёт? Какая разница.       Оно убьёт остальных?       Будь что бу...

«И ты станешь такой же».

      Нет.       Леви распахнула глаза, чувствуя себя так, словно очнулась ото сна, встряхнула головой и поплыла наверх. Грудь горела от нехватки кислорода, тело наливалось свинцовой тяжестью, а перед глазами, кажется, всё плыло, но она упрямо плыла к поверхности — даже не видя её, даже не зная, приближается она к спасению или к смерти. Под ногами вскипала вода: монстр из бездны злился, ревел и не отпускал, и ярость его порождала в душе страх, но Леви не сдавалась. Не знала, почему, не понимала, что так отчаянно гонит её от глубинного чудовища, — следуя голым чувствам, просто пыталась выбраться.       Освободиться.       Наконец оказавшись на поверхности, Леви судорожно глотнула воздух, бездумно облокотилась локтями о тонкую гладь воды и подтянула тело, дрожащее от переутомления, нехватки кислорода, ужаса. Она притянула к груди колени и спрятала в них лицо. «Всё закончилось, всё закончилось», — безостановочно повторяла. Надо успокоиться. Всё позади. Чудовище из глубин не властно на поверхности.       Когда перестало болезненно колотиться сердце, отхлынул страх, отдавая место воспоминаниям, Леви пронзил один-единственный вопрос.       «Что же я наделала?..»       Она задрала голову к такому же чёрному ничто, какое волновалось под её телом и из которого горели два разъярённых красных глаза, и эта небесная бездна давила на плечи не хуже подводной. МакГарден вновь уткнулась носом в колени, обняла себя до судороги в плечах, зажмурилась — и вспомнила всё.       Как попала в ловушку Элдо. Как издевался над ней Флэм. Как холодно смотрели на её страдания глаза Роуга.       Как частично отдала тело Тьме.       Как полностью потеряла контроль.       Опять.       Леви застонала от осознания — всё вновь пошло наперекосяк, вновь из-за неё. Чёрт возьми, она же не этого хотела! Не заставлять страдать Роуга, не превращаться в тупого, одержимого разрушениями монстра и не осознавать в который раз своё бессилие! Она... просто хотела быть полезной. Не дать Прайду добраться до матери Стинга, не вынуждать Люси использовать духов, помочь Роугу, доказать самой себе, что способна защитить близких. Что ею больше не смогут помыкать, угрожая жизнями товарищей. Что ей не придётся никогда, будучи поверженной, смотреть на то, как издеваются над друзьями.       Разве это плохая цель?       Так почему, почему же, чёрт возьми, раз за разом она достигает абсолютно противоположного?!       От злости Леви что есть силы врезала кулаком по воде. Сквозь слёзы она разглядела два размытых красных пятна в глубине и не сдержалась:       — Что, нравится рушить мою жизнь?! Так давай, радуйся! У тебя отлично получается! Просто, Зереф бы тебя побрал, замечательно! Ненавижу! Всё, всё из-за тебя!       И, душимая изнутри бессильной яростью, Леви всё-таки заплакала.       «Будь всё проклято».       — Я просто хотела защитить друзей... быть такой же сильной, как Нацу, Гажил, Эрза... Чем же так ужасно это желание, раз вы, боги, не даёте ему осуществиться?!       «Ненавижу. Ненавижу всё».       — Я что, должна довольствоваться тем, что меня всегда спасают?! Я не имею права измениться, стать сильнее, чтобы уже я защищала, а не меня?! Я всегда должна тупо ждать, когда придёт мой друг, а потом смотреть, как он страдает из-за меня? Этого вы хотите?! Нет! Я на это не согласна! Нет, нет, нет!       «Н е н а в и ж у».

~*~

      Как же это мерзко, как отвратительно — только и делать, что убегать от противника, прятаться по углам, не иметь никакой возможности атаковать, потому что любая атака обращается против тебя! Тьма скалилась, рычала, порой срывалась на крик — и тотчас Тень в злорадном хохоте находила её, и догонялки начинались вновь.       Будь всё проклято!       Глупая Тень, питающаяся отчаянием и каждый раз умудряющаяся погрузить своего мальчишку в него. Глупая девчонка, в самый неподходящий момент проявившая силу духа. Глупые люди: посмев породить таких чудовищ, они вместо того, чтобы смилостивиться над ними и уничтожить, решили их использовать. Глупые боги, глупый мир, глупое всё — и как же это всё она ненавидела!       Ярость копилась в ней и, не находя выхода ни в магии, ни в крике, сжигала так, что становилось трудно дышать. Затеяв игру, Тьма оказалась в ловушке и теперь могла лишь лихорадочно убегать от поражения. От, чёрт возьми, очевидного поражения: Роуг потерял себя до того, что уже избавился почти ото всех цепей контроля. Тень слишком сильна.       У Тени слишком идеальный для неё хозяин.       — В этом наше с тобой отличие, глупая Тьма, — пропело чудовище за спиной Тьмы. Та отскочила, развернулась и тут же оказалась в вихре теневой магии. — Я с Роугом почти всю жизнь. Его глупые родители создали просто прекрасную почву для того, чтобы он вырос слабаком. Мне оставалось лишь создать ещё парочку условий — и пожалуйста. Он пережил столько, что осталось всего чуть-чуть до того момента, как он сломается от отчаяния.       Тьма успела только приподняться на локте, как появившаяся из-под неё Тень ударила в живот так, что Тьма едва не захлебнулась кровью. И вновь удар — в висок, на мгновение погрузивший мир в темноту, под подбородок, в затылок, в спину и плечи: Тень безмолвно вбивала её в землю, оттягивала за волосы, впечатывала лицом, атаковала в упор «Рёвом». И мир погружался уже не во тьму — в кровь, в слабость, в позор.       В неверие, что всё закончится вот так.       — Ну что, пора бы нам уже стать едиными, верно?       Воцарилось затишье. Тень перестала атаковать — хотя, боги, лучше бы продолжала избивать! Тьма почувствовала, как магия начала вытекать из изуродованного тела МакГарден. «Нет! — ужалила её отчаянная мысль. — Нет, нет, нет, ты не посмеешь! Не посмеешь!»       Но Тень смела — не нарочито медленно, но неспешно вытягивала магию дракона тьмы, и Тьма ощущала спиной её усмешку.       «Это должна быть я, а не ты!»       — Пока-пока, милая Тьма.       «Это я поглощу тебя!»       — Знаешь, должна признать напоследок: ты была... — она наклонилась к уху и с наслаждением прошептала: — ...очень слабым противником.       «Я не проиграю тебе! Я не проиграю никому! Ни за что!»       И в миг, когда ярость наполнила сущность Тьмы, сердце Леви откликнулось ей, ибо в тот же момент оно потяжелело от ненависти.       Хоть что-то ты сделала вовремя, глупая девчонка.       Тьма оскалилась окровавленными зубами и, повернув голову так, чтобы видеть растерявшееся лицо Тени, усмехнулась:       — Так это был только первый раунд, идиотка.

~*~

      Когда-то это место было домом. Здесь жила счастливая семья, окружённая редким лесом, знойным солнцем и тишиной, здесь началась история мальчика, что в будущем стал сыном дракона, недалеко отсюда закончилась история женщины, подарившей ему жизнь. Из таких мест и состоял мир — из мест, в которых что-то начиналось и заканчивалось.       Из мест, которые исчезали под руками монстров.       Так совпало, что сердца обоих чудовищ потеряли себя и этим дали нескончаемый запас сил тем, кто больше всего одержим идеей обратить всё в пыль. Ни Тьма, ни Тень не страшились боли. Они не замечали, как льётся из сотни ранений кровь, как неохотнее реагирует на приказы тело, в каком оно вообще состоянии. Плевать, плевать! Забота о теле — людская проблема. Им, чудовищам, порождённым их разумом, такая мелочь не важна, ибо на их стороне магия.       Ибо на их стороне сила, способная поставить этот мир на колени.       А начинать нужно с малого — с уничтожения, например, старого домишки, чьи стены давно раскрошились под гнётом заклинаний. Это место для кого-то важно, в чьём-то сердце занимает оно особое место? Так даже лучше! Пусть превратится в ничто то, что дорого людям, пусть исчезнут воспоминания, пусть сотрётся с лица этого ненавистного мира прошлое, настоящее, будущее — пусть всё станет ничем! Вырвать с корнями из-под земли чахлые деревья, взорвать землю на десятки метров вглубь, спрятать солнце за облаками пыли и чёрными вихрями магии — исчезай, исчезай всё! Ибо проклятому миру одна дорога — в небытие.       Тьма и Тень, давно не знавшие такого пика силы, смеялись — через боль, ломавшую глупое тело, через кровь, хлеставшую изо рта, через вскрики от ударов, которые всё-таки достигали цели. Исчезнуть в магии, появиться за спиной, ударить в бок так, словно желаешь выбить органы, вновь исчезнуть, вновь ударить — и смеяться, смеяться, смеяться! Ведь наконец-то пришла пора настоящего боя.       — Я поглотила сотни таких тварей, как ты! — воскликнула Тьма, ловко уворачиваясь от ударов Тени. Ту, впрочем, это не расстраивало: даже сквозь всполохи серого волшебства Тьма видела её довольный оскал. — Теперь пришла твоя очередь! Я — сильнейшая!..       Слова потонули во вздохе, когда «Порез теневого дракона» достиг груди Тьмы и выбил из лёгких весь воздух. Тень схватила синие волосы, дёрнула голову МакГарден вниз и что есть силы врезала коленом по подбородку, оттолкнула и сразу же — ногой по лицу.       — Не обольщайся! Твоя тупая голова за четыреста лет не додумалась, что надо узнавать слабости людей, ибо в них наша сила!       Она нырнула в тень и, возникнув за спиной дезориентированной Тьмы, с разворота ударила в голову. Обычный человек от такой атаки тотчас потерял бы сознание, — но только не Тьма, искусно владеющая магией.       — Вот, значит, как ты называешь быть на побегушках у людей? «Узнавать слабости»?       Второй удар Тени прошёлся сквозь тело Тьмы. Та закружилась, превратилась в поток чёрной магии и по руке скользнула к сопернице, которая и понять ничего не успела, как взрыв отбросил её на несколько метров. Боль обожгла грудь — опустив взгляд, Тень увидела, что вместе с одеждой атака Тьмы содрала кожу.       Так пагубно для человека — так ничтожно для чудовища.       Сосредоточившись, Тень заволокла кровоточащие мышцы чёрными отметинами так, что теперь казалось, кровью сочилась магия. В то же мгновение она резко перекатилась вбок — прежнее место взорвалось от кулака Тьмы.       — Ты тупое животное! Сотни лет действуешь одними и теми же способами! Тупо сломать, тупо говорить одни и те же слова в надежде подчинить! Ты так и не поняла, — Тень упала в землю под собой, появилась уже под Тьмой и, схватив за щиколотки, утянула в свой мир, — что люди разные. И то, что больная точка для одного, лишь придаст сил другому!       В непроглядной черноте теневого мира Тьма почувствовала себя как в пасти хищника. Здесь не было ни верха, ни низа, она болталась в пустоте так, как некогда МакГарден тонула в своей внутренней бездне, и от этого сравнения закипала кровь.       — Лучше быть тупым зверем, чем питомцем на привязи! — прорычала она, взмахнула руками — и теневой мир задрожал под двумя мощными волнами магии. За спиной послышался слабый вздох. Тьма развернулась, втянула побольше эфира, заменяющего здесь воздух, и выпалила: — Рёв дракона тьмы!       На этот раз был уже не вздох — с пронзительным криком Тень пробила выход из своего мира. Тьма юркнула за ней. Свет закатного солнца болезненно ударил по глазам, но она не нуждалась в зрении, чтобы найти врага. Есть обоняние. Есть слух. Есть магия. И эта магия кружила, взрывалась, взмывала в темнеющие небеса, выбивала кровь, силы и проклятия, сметала остатки места, когда-то бывшего для кого-то всем, и превращала всё в округе в поле битвы двух чудовищ — двух отчаянных, безумных, наполненных ненавистью и яростью чудовищ, который желали уничтожить мир, чтобы наконец-то исчезнуть тоже. И воздух прежде прекрасного, а ныне ужасного места тяжелел, наполняясь чёрной магией.       И позволяя соединиться двум сердцам.

~*~

      Пролилась ли на серый мир чернота или же это серое ничто просочилось в непроглядную тьму, не знали ни Роуг, ни Леви. Просто, в очередной раз открыв глаза, они увидели беспокойное серо-черное ничто и почувствовали, что больше не одни. Что за спиной кто-то есть — и этот кто-то не желает тебе смерти.       Несколько секунд, или минут, или часов они смотрели друг на друга — и растерянно, и устало, и чуть-чуть равнодушно. Смотрели и не верили зрению, обонянию, слуху, улавливающему слабый ритм чужого сердца. Не верили, потому что знали: внутренние демоны пойдут на всё, чтобы окончательно уничтожить стержень.       Иллюзия. Это всё иллюзия.       «Тебя не может быть здесь», — думали они — и мир, не поддающийся законам логики, озвучивал их мысли.       Леви вздрогнула, услышав чужой голос, и выдохнула:       — Но я здесь. И я не плод Тени. Я — это я.       Роуг испытующе смотрел на неё несколько опять то ли секунд, то ли дней. Чёрно-серый мир подсказывал, что он, кажется, понял, принял... поверил, потому что слишком устал для опровержения. И, смотря в его пустые стеклянные глаза, Леви верила словам мира, Леви чувствовала: он действительно устал и, наверное, готов сейчас поверить в любую ложь.       — Мне жаль, — вырвалось у неё. Под гнётом внезапной вины закружилась голова. Это ведь её вина, что он такой. Она виновата в том, что он снова страдает.       Когда она решилась поднять взгляд, Роуг всё так же продолжал смотреть — равнодушно, отстранёно, как будто перед ней сидит пустая оболочка, а не человек. Как будто сердце его давно остановилось, мозг умер, и больше нечему отвечать за чувства, за переживания, за жизнь, в конце концов.       Смотрел. И молчал.       И это молчание было худшим наказанием.       — Скажи мне хоть что-нибудь. Ты Роуг, да? Настоящий Роуг. Не магия Тьмы. Скажи мне, что это так, пожалуйста! — умоляла МакГарден.       Но Роуг оставался глух к её просьбам. Ни один мускул на его лице не дрогнул, когда по щекам Леви покатились слёзы, когда она, задрожав, обняла себя, но не спускала с него глаз — смотрела с бессильной надеждой и всё больше её теряла.       — Я виновата, я знаю. Но... я не хотела этого! Я до последнего контролировала её, но тот маг... Боги, откуда я могла знать, что он на это способен? Да что я вообще могла сделать, когда нас с тобой поймал тот марионеточник? Что, кроме как отдать ей контроль? Умереть?!       Леви зло вытирала слёзы, пыталась успокоиться, но не получалось: едва собрав две части внутреннего стержня, она неосторожно поднимала взгляд на Роуга, который не менял ни позы, ни взгляда, и это выбивало из рук всё. «Мне всё равно», — говорила его поза. «Ты мне абсолютно неинтересна», — говорили его глаза.       — Прости меня. Я лишь хотела помочь тебе. Хотела защитить Лю-чан и Стинга вместе с тобой. Я...       — ...не хотела быть слабой. Вот и всё. Называй вещи своими именами, — прервал он. Леви обрадовалась — на ту короткую секунду, пока не дошла до неё эта холодная интонация — и этот колющий, режущий смысл, в котором только дурак не заметил бы упрёка.       И это мгновенно заставило высохнуть слёзы.       — Да, — осторожно начала она, — я не хотела быть слабой. Потому что слабые никогда не смогут никого защитить...       — И ты не смогла никого защитить, — вновь не дослушал Роуг, бессмысленно смотря себе под ноги и так же бессмысленно теребя край плаща. — Ты слабая, Леви, — продолжил он. Леви показалось, что её ударили по лицу и одновременно с тем выбили из-под ног мир, оставив болтаться в пустоте. Она растерянно округлила глаза, приоткрыла губы, чтобы спросить, но в этот миг Роуг поднял взгляд — и Леви поняла, что не может выдавить из себя и звука. — Я открою тебе секрет, Леви: слабые никогда не станут сильными.       Едва отзвучало последнее слово, как он вновь вернулся к созерцанию ничего под собой. Так равнодушно. Так неделанно равнодушно. Леви прокручивала в голове его слова, мир помогал не забывать интонацию, и раз за разом они всё больше ощущались как... предательство? Как нож, который не просто воткнули в спину — ещё вдобавок покрутили, медленно, с наслаждением, упиваясь болью. Возможно, вырезали какой-нибудь рисунок. Или слова. Да, слова.       Ты никогда не станешь сильной.       Слабачка. Сла-ба-чка.       — Что... что ты такое говоришь? — тихо выдавила она, когда дар речь наконец вернулся.       Роуг молчал.       — Я не понимаю...       Тишина в ответ. Ни слов, ни даже взгляда.

«А существую ли я для тебя вообще?»

      — Не молчи. Не молчи после всего, что ты сказал!       Тишина. Оглушительная, бьющая по нервам, по сердцу, по всему существу ти-ши-на.

«Мне всё равно».

      — Роуг... пожалуйста...       — Правду.       Леви недоуменно нахмурилась.       — Что?       — Ты спросила, что я говорю. Ответ: правду.       Леви выдохнула — коротко, нервно, с нотками подкрадывающейся то ли истерики, то ли злости.       — «Правду»? И в чём же заключается твоя правда? Что слабые должны сидеть сложа руки и наслаждаться тем, что их постоянно спасают? что им не суждено измениться и они не смогут никогда помочь своим друзьям? Такая твоя правда?       И, видят боги, как же сильно захотелось взвыть, когда Роуг вновь ничего не ответил ни словами, ни взглядом.       — Я с тобой разговариваю!       Подскочив, Леви в два шага преодолела расстояние между ними и схватила Роуга за воротник. И глаза, полные ничего, лишь сильнее разожгли в ней злость.       — Ответь мне, — тихо прошептала она. Чени никак не отреагировал, и Леви не сдержалась: от души встряхнув его, она уже прокричала: — Ответь мне!       — Правда в том, что такие попытки не приведут ни к чему хорошему. И мы с тобой — наглядный тому пример.       «Мы с тобой». Что-то щёлкнуло в мыслях на этих словах. Что-то... неприятное. Болезненное. Что-то, что отказывалось укладываться в голове, быть принятым. Отпустив Чени, Леви отпрянула на несколько шагов, в отчаянном неверии уставилась вбок. Нет... нет, нет.       Не надо говорить этого. Не надо.       Но обида на прошлые слова ещё клокотала в груди, и Леви не сумела прислушаться к разуму.       — Не сравнивай меня с собой, — сказала она.       Холодно. Жёстко. Спокойно.       Роуг поднял на неё пустой взгляд — хотя бы по этому жесту можно подумать, что заинтересовался. Впрочем, вряд ли. У заинтересованного человека не бывает таких мёртвых глаз.       И в этот момент Леви поняла, что это нестерпимо сильно отталкивает её от Роуга.       — То, что тебе не удалось быть сильным... то, что это не получилось у тебя, не значит, что это не получится у меня.       Она ожидала, что Чени спросит, почему, но тот лишь пожал плечами:       — Как знаешь.       «Да будь ты проклят!» — горькая обида от этого равнодушия уколола с такой силой, что вновь заслезились глаза.       — Я буду сильной. Потому что я устала от того, что меня защищают. Мне надоело быть той, кого спасают. Пришёл мой черёд спасать, мой черёд защищать и помогать. И я не сдамся только из-за того, что какой-то... что кто-то сказал мне, что от слабости не избавиться.       Скрестив руки на груди, Леви плюхнулась на «землю» и отвернулась, больше не в силах терпеть отсутствие хоть какой-либо реакции.       Но она неожиданно появилась. Не сразу — прошли опять несколько секунд-минут-столетий, прежде чем она услышала слабый смех.       Такой больной, что она всем телом вздрогнула.       С каждой минутой-вечностью он всё усиливался. Леви растерянно смотрела на то, как Роуг, закрыв глаза ладонью, смеётся. Ломано. Истерически.       Так, как никогда не смеётся здоровый человек.       — Что смешного? — осторожно спросила она.       Он отнял руку от глаз, но вновь не посмотрел на неё — взгляд устремился куда-то вбок, и это был соответствующий смеху взгляд.       — Это так... иронично. Ты всю жизнь была слабой, тебя всю жизнь защищали, и теперь тебе это надоело. Теперь тебе хочется нести ответственность самой. А я... Знаешь, Леви, — он заглянул ей в глаза, и с лица исчезла улыбка, — я бы полжизни отдал, чтобы быть в твоей ситуации. Чтобы хоть кто-то, хоть один раз защитил меня. Чтобы меня, слабого, беспомощного, ничтожного, не заставляли нести груз, который мне не под силу. Разве не смешно? Я так отчаянно жажду иметь то, от чего так отчаянно жаждешь избавиться ты.       Обняв себя за плечи, Роуг рухнул на спину и выдохнул тихо, но проклятый драконий слух всё услышал:       — О боги, как же я устал от этой жизни...       И под этими словами окончательно затухли тлеющие огни обиды, злости и других колючих чувств, терзавших сердце. В бессилии Леви опустила руки.       Слова Роуга подрубили в ней всё.       Она... не знала. Не догадывалась даже, что он испытывает что-то подобное. Он не оскорблял её, называя слабой, не пытался задеть.       Он просто... сломался?       Подняв взгляд на безвольно лежащего Чени, Леви остро поняла, что он действительно сломан. Этот приход Тени, эта битва, которая началась из-за её слабости, с концами подорвали его стержень. Сточили так, что не осталось даже пыли, — только эта мерзкая пустота во взгляде, словах и движениях.       Или же причина не в этой битве? И вообще никакой причины нет — Роуг ломался каждый раз, когда поддавался Тени. Каждый раз разбивался на части, смеялся задушенным искорёженным смехом, вспоминал то, что разрывало душу в клочья, — а потом собирался. Восстанавливался, натягивал равнодушную маску, умело делал вид, что ничего не произошло. Всё в порядке. Всё как всегда.       А потом — опять Тень.       Опять ломаться. Опять собираться.       Нет. Роуг не мог быть таким... таким. Не мог так искусно притворяться, не мог быть слабым, не мог...       Нет, нет, нет.       Н е т.       Она неуверенно обняла себя за колени. «То, что тебе не удалось быть сильным»... Леви боялась представить, какие раны вскрыла своими словами, о какой сотне невынесенных ответственностей вспомнил Роуг, что испытал в тот момент. Да, она не знала. Да, она не хотела. Опять.       Леви отчаянно зажмурилась, но сил уже не хватало на такие сильные чувства. Просто усталость. Просто бессилие.       Просто пустота.       И с ростом этой пустоты росли силы Тени и Тьмы. Всё более чудовищные всплески магии оглушали округу, всё сильнее страдала земля, всё чаще подвергалось атакам небо. Два монстра, два чудовища, тем больше терявших себя в битве, чем больше теряли себя их сосуды. Их тела уже едва могли сражаться даже с поддержкой магии, но они не смели останавливаться — жажда крови, жажда остаться последним демоном гнала в очередную атаку и концентрировала в груди больше эфира, больше ярости, чтобы вместе с противником снести как можно больше мира.       Серо-чёрный мир остро реагировал на магические взрывы. Он дрожал от каждой атаки, и эта дрожь перекидывалась на его двух безмолвных обитателя, которые... просто ждали, когда всё это наконец закончится.       Леви прикрыла глаза. Как же хотелось домой. Под одеяло с книгой в руках, или с чашкой кофе утром на балконе, или с Лю-чан в парк и по магазинам, или на тренировку с Роугом — только чтобы как раньше, с Роугом, который не мнит себя слабым и не сломан по её вине. Что-нибудь, с кем-нибудь, куда-нибудь, только бы подальше от опасностей, опустошённости, неопределённости — подальше от всего, из чего состоит этот ужасный мир.       Ну, или хотя бы вновь стать самой собой. Помочь Люси, Стингу и Мей, если они, конечно, ещё сами не управились. Сделать хоть что-нибудь, а не сидеть в томительном ожидании своей судьбы.       В конце концов, судьба принадлежит ей, а значит, ей и решать, как она сложится. Ни Тьме, ни Тени, ни кому-либо ещё.       В какой-то момент Роуг резко принял сидячее положение и отчеканил:       — Надо выбираться отсюда.       Леви удивлённо уловила в его голосе и глазах сосредоточенность, собранность. Уверенность? Ни пустоты, ни усталости — Роуг вдруг внезапно пришёл в себя, стал прежним, и Леви бы порадоваться, но изнутри обгладывали сотни сомнений, которые, как комок змей, шипели наперебой: «Это иллюзия, маска, притворство. Настоящий Роуг — тот, которого ты видела сломленным».       — Но как? — заглушая их мерзкое шипение и надеясь, что его не услышит мир, спросила МакГарден.       — Тень всегда исчезала, когда оставалось мало магии. Пока контроль не принадлежит им полностью, они зависимы от нас, а значит, и от количества нашего эфира. Они не смогут... существовать там, в нашем мире, если его будет мало.       — Насколько мало? — насторожилась Леви.       — Чем ближе к полному отсутствию, тем лучше.       — Отличная формулировка и не менее отличная перспектива умереть, — мрачно проворчала она. — Разве они не пополнят эфир там, в нашем мире?       Роуг покачал головой:       — Пока живы мы — нет. Подавить их не получится: их контроль сейчас в разы сильнее нашего, так что это единственный вариант.       Показывая, что возражения не принимаются, Роуг сел в позу лотоса и жестом приказал сесть рядом. Леви напряжённо устроилась напротив.       — И что теперь?       — Сосредоточься. Всё, что нам нужно сделать, — освободить столько эфира, сколько сможем до того, как умрём от его нехватки.       — Так просто? — с сомнением протянула Леви.       — Мы с тобой оказались здесь, потому что эфиры Тьмы и Тени объединились. Полагаю, чтобы изгнать их, нам нужно достичь одинаково низкого уровня эфира.       — То есть... надо объединить наши эфиры?       — Да.       Леви в нерешительности прикусила губу.       — Ты уверен, что получится? — тихо спросила, не решаясь поднять на Роуга взгляд.       — Если будем действовать вместе — да.       Твёрдость в голосе Чени так контрастировала с его недавним состоянием, что Леви терялась: то, что она видела, произошло на самом деле? Что довело Роуга до такого состояния — и что из него вывело? Но сколько ни смотрела она в спокойные красные глаза, сколько ни прислушивалась к миру, ничто не давало ответов. Буря, случившаяся в душе Роуга, улеглась — и едва ли хоть одна живая душа узнает о причинах и последствиях.       — Ты готова?       Не находя сил выдавить простое «да», Леви кивнула и закрыла глаза.       Сосредоточиться. Найти эфирные потоки Роуга. Коснуться их. Найти в себе решимость коснуться.       Вот они, медленные, тяжёлые, обжигающие холодом даже на расстоянии. Коснуться. Позволить слиться со своими.       Интересно, какие они?..       — Всё будет хорошо, — услышала она как сквозь туман голос Роуга, сдержанный, отстранённый, но где-то глубоко-глубоко затаивший желание подбодрить. Такой, как раньше.       Только Леви ему больше не верила.

~*~

      Сражение между ними приближалось к очередной кульминации, как внезапно с кулаков и Тьмы, и Тени исчезла магия. Они растерялись столь сильно, что обе пропустили удары в лицо, осели на землю, уставились недоуменно на руки, на тело — на соперника, у которого таял контроль. Растворялись чёрные метки на коже, обнажая свежие кровоточащие раны, стремилось вверх тонкими, редеющими с каждой секундой струйками волшебство, прояснялся взгляд.       Люди очнулись. Чудовищам пора в клетку.       — Нет! — закричала Тьма и, зажмурившись, попыталась усилить контроль. Только усиливать больше было некуда. Девчонка не отбирала у неё контроль. Она...       — Сообразительные детки, — усмехнулась Тень. — Вот же ж незадача: мы с тобой так увлеклись друг другом, что позволили им объединиться.       Тьма подняла на неё обескураженный и одновременно яростный взгляд.       — И ты так просто с этим смиришься?!       — А что делать, дорогая Тьма? Мы слишком зависимы и от них, и от эфира. Но не волнуйся ты так: это последний раз, когда ты в таком положении. Когда мы столкнёмся вновь, я поглощу тебя и тебе больше не придётся так злиться.       — Мечтай дальше. Мы обе знаем, кто сильнейшая среди нас.       Тень вяло усмехнулась. Магии критично не хватало, растворялись нити контроля, едва позволяя шевелиться, говорить... думать.       Пора уходить.       Ох, Роуг... и когда ты вырос таким умным мальчиком?       — Следующая битва нас рассудит, Тьма. Следующая битва нас рассудит...       Спасаясь от бессилия, два монстра закрыли глаза — и через несколько долгих минут, когда поляна с уничтоженным лесом и домом впервые услышала тишину, когда рассеялась проклятая магия в воздухе и стихли отголоски последнего сражения, глаза открыли люди.       Когда контроль вернулся, Роуг и Леви не сдержали болезненного стона: Тень и Тьма превратили друг друга в то ещё месиво. От недостатка крови тотчас закружилась голова, желудок сворачивался в узел и периодически подкатывал желчь в горлу — кажется, чудовища больше всего любили бить друг друга в живот, — а дыхание давалось с трудом: от желчи, от колоссальной магической нагрузки, от боли в рёбрах, каким-то чудом уцелевшим. Роуг заметался взглядом по округе в надежде найти, чем прикрыть развороченную грудь, иначе до заражения недалеко. Леви в это время пыталась найти силы перевязать то, что не так давно было левой рукой, но пальцы не могли связать узла от усталости, от крови, от того, как бешено вращался перед глазами мир и какая ватная слабость охватила разум, от магического голода, который начинал сводить судорогами каждую мышцу... от всего.       Порой они мимолётно, тайком оглядывали друг друга, и хотя общий мир исчез, они знали, о чём каждый думал.       Такие побитые, такие истерзанные — и при этом не победившие ни одного врага.       Все четверо из «Проклятия драконов» — на совести Стинга.       Роуг и Леви досадливо поджимали губы. Как глупо всё-таки получилось...       — Надо им помочь... — тихо пробормотала Леви. Она предприняла попытку встать, но от первого же движения тело пронзила такая судорога, что МакГарден с трудом проглотила крик. Кое-как вернувшись в прежнее положение, она не сдержала разочарованного всхлипа. — Да будь всё проклято...       — В таком состоянии мы им будем только мешать. Отдыхай.       — Как я могу отдыхать, когда Лю-чан там сражается?!       — Леви, — холодно осадил её Роуг, — надо знать момент, когда следует отступить.       МакГарден вытерла лицо, зашипела, когда прошлась шершавыми грязными ладонями по выжженным щекам. Уставилась на них раздосадованно, хмуро, не веря, что вот так просто опускает руки.       — Я понимаю. Но как подумаю, что они сейчас там сражаются, и...       — Я знаю, что ты чувствуешь. Но самое полезное, что мы сейчас можем сделать для них, — не вмешиваться.       Леви прикрыла глаза. Роуг прав. Надо просто осознать эту правоту. Осознать и принять, что сейчас она балласт и своим копошением лишь сделает лучшей подруге хуже.       Надо просто осознать эту правоту.       Дрожь пробила тело, когда Леви вспомнила ещё одну правду — из того ужасного чёрно-серого мира, который сломал Роуга и взрастил в ней семена глупой, детской обиды. Она осторожно скосила на него взгляд: Чени принюхивался, напряжённо оглядывался... кого-то искал? Лицо его с каждой секундой отчего-то всё больше мрачнело. Но эта мысль прервалась, исчезла под гнётом предыдущей, под тем простым выводом, который напрашивался ещё в том мире.       Да, она не приняла позиции Роуга по поводу слабости. Но это не отменяло того факта, что своими словами она могла надавить на больное. Надо извиниться. Вот только не всколыхнёт ли это разлом внутри него, не снимет ли маски и не обнажит того искалеченного Роуга? Может, лучше не лезть?       Пока Леви металась между двумя огнями, Роуг настороженно внюхивался в воздух, и то, о чём говорило обоняние, не нравилось. Он не чувствовал запахов Лектора и Фроша: их тонкий, старый шлейф едва улавливался от места, где когда-то располагался дом, а потом устремлялся вверх. Тут бы расслабиться, подумать, что эксиды очнулись и убрались подальше от разборок Тени и Тьмы, если бы не одно но: рядом с ними был другой запах. Чужой. Таким не обладал никто из «Проклятия драконов», так не пахли ни Стинг, ни Люси, ни Мей.       Здесь был кто-то ещё.       Кто-то, кто сумел ускользнуть от внимания Тьмы и Тени. Кто забрал эксидов: их запахи смешивались на высоте. Кто был здесь совсем недавно: запах свежий, острый, напоминающий...       «Нужно предупредить Леви...»       ...небо.       Дзинь.       Звон колокольчиков. Порывистое дуновение ветра — будто кто-то пробежался рядом. Свист разрезаемого мечом воздуха. Запах, тот самый, чужой. Чужак здесь, понял Роуг.       И в тот же миг рухнул лицом в землю. Под телом начала расплываться лужа крови — от глубокого пореза, филигранно точно очертившим на спине линию и разворотившим бок.       Леви рухнула мгновением позже, не успев ни вскрикнуть, ни увидеть ничего, ни понять, — только почувствовать острую боль по всему животу и кровь, опять кровь, хлынувшую из раны.       — Какое скучное завершение битвы, — растёкся по округе женский, нарочито недовольный голос. Последние лучи солнца отразились на доспехе стоявшей возле руин женщины и сверкнули на окровавленном лезвии катаны, гарду которого украшала пара колокольчиков. — Я надеялась, что один из вас уничтожит другого: всё-таки проклятые нам не особо нужны. Но да ладно, мало ли что случится. Как расходный материал, вы вполне сойдёте.       Она сняла шлем и встряхнула копной прямых чёрных волос, собранных в хвост. Будь Роуг в сознании, он бы мог узнать в ней Небесного Воина Курогане, с которым судьба когда-то столкнула по дороге в Белокоготь. Но увы, в сознании он не был, потому не мог ни узнать женщину, ни воспротивиться, когда она подхватила тела безвольных драгонслееров и приготовилась возвращаться домой.       В небо взметнулся столб белого света, а воздух в округе потяжелел от магии. Курогане пригляделась: источник такой магической силы недалеко.       — Как интересно... Эта магия так похожа на драконью, — хитро прищурилась она. — Неужто Стинг Эвклиф познал Драгон Соул? Ох, прошло, наверное, лет сто с тех пор, как я видела его в последний раз. Надо поторопиться, — она накинула шлем и активировала крылья, — и сделать всё, чтобы этой битве никто не помешал.