Элдо и Флэм больше десяти минут блуждали по округе, пытаясь понять, в каком направлении убежали оставшиеся волшебники «Проклятия драконов», когда за спиной взорвался столб света. Вспыхнув за долю секунды, он пронзил небо, оборачивая темноту в дневную голубизну, затмил уходящее за горизонт солнце, ударной волной сбил их с ног и оглушил на долгую минуту, налил тяжестью магии воздух — что-то безумное случилось в паре километров, и от этого «что-то» стыла в жилах кровь и пропадало желание сражаться.
— Что за херня? — нервно усмехнулся Флэм, смотря на мощный поток волшебства. Наверное, точно так же выглядит Эфирион — такой же огромный и внушающий трепет, прошивающий насквозь небеса и землю, заставляющий шквалистым ветром завывать саму природу. Чудовищная магия. Чудовищная человеческая сила.
Или не совсем человеческая?
У Флэма сбилось дыхание, когда в памяти ожила картина девятилетней давности. Другая страна, далёкий материк, ему всего десять, и он с детским восхищением открывал окружающий,
свободный мир. С любовью смотрел на тех, кто познавал его вместе с ним.
С ужасом столкнулся с настоящим живым драконом.
С монстром, при взгляде на которого стыла в жилах кровь и пропадало желание сражаться.
Он скосил взгляд на Элдо, который, судя по напряжённому лицу, вспомнил то же самое.
Боги, да это же... немыслимо. Откуда тут взяться дракону? Они ведь ещё пятнадцать лет назад покинули Ишгар...
— Нам нужно поторопиться. Прайд-сама наверняка где-то там.
...хотя по его землям ещё бродят те, в ком кипит драконья кровь — и драконья магия.
Флэм раздражённо оскалился. Грёбанный Эвклиф.
— Если этот Стинг превратился в дракона... — он замялся. Любящий сражаться, он ненавидел признавать бессилие, проигрывать, медлить, мириться с чем-то, что мешало броситься в бой, однако практика показывала: когда этим «чем-то» становилось его чутьё, следовало прислушаться. — Не думаешь, что мы будем лишь путаться под ногами?
Следовало, будь всё трижды проклято,
отступать.
Это знал и Элдо. Знал, что необходимо доверять чутью Флэма и что в борьбе против дракона они ничем не помогут Прайду, что их помощь в принципе не нужна, если тот решит биться всерьёз, — а по-иному биться с драконом невозможно. Знал.
Как знал и то, что, несмотря на все доводы разума, он не сможет устоять в стороне, когда единственным близким людям угрожает опасность.
Элдо закатил правый рукав кофты и бегло оглядел выбитые на запястье линии, похожие на браслеты. Все четыре на месте. Все живы.
Пока что?..
— Хотя бы уведём оттуда Инэра, — сказал он.
Дзинь.
Ведомый чутьём, Элдо судорожно пригнулся. Над головой просвистел меч — широкий, мощный замах, который разрубил бы шею, будь он чуть расторопнее. Поняв, что враг бил слева направо, Элдо метнулся в левую сторону, вскочил, дёрнул на себя руки — и неизвестному пришлось активировать крылья и спасаться в небе от натянутых магических нитей, которые с лёгкостью раздробили землю.
Стоп. Крылья?
Элдо поднял голову. Зрение не обмануло — перед ним парил в воздухе враг, полностью закованный в доспехи и расслабленно державший в правой руке катану. Порывы ветра тревожили колокольчики, которые украшали рукоять оружия, и по округе разносился лёгкий перезвон.
— Неправильный ответ, Элдо, — раздался весёлый женский голос. Он вздрогнул — лишь в тот момент, когда незнакомка произнесла его имя, его наконец прошибло мерзкое чувство того, как кто-то копается в голове. И вместе с этим чувством потяжелело сердце: они столкнулись с Небесным Воином. — Время уже позднее. Деткам пора спать и не мешать взрослым.
Она плавно спустилась на землю, и Элдо не нравилось то спокойствие, что сквозило в голосе, словах и движениях. Ей было всё равно, что один противник способен тонкой нитью разрубить пополам тело, а сила второго, стоявшего за её спиной, и вовсе неизвестна; она не обращала внимания на свет, слепивший глаза, и на невероятную концентрацию магии, от которой болели человеческие лёгкие. Стоя меж двух врагов, она расслабленно ждала атаки — и всем своим видом говорила, что они не более чем развлечение, маленькое, быстрое, ничтожное, лишь за неимением чего-либо делать удостоенное внимания.
И таким странным казался тот факт, что это с одинаковой вероятностью мог быть что старожил, закалённый столетиями, что новичок — гордый, самонадеянный новичок, который сейчас смел преграждать дорогу к Прайду.
Видят боги, как хотелось верить во второй вариант!..
— Меня зовут Курогане. И вы, мальчики, — с усмешкой она вытянула перед собой катану, — станете отличной закуской для вашего дракона.
..но сила, звенящая в клинке и пропитывающая слова, не давала возможности верить.
~*~
Магия взорвалась вокруг Стинга так, что Люси отшвырнуло на несколько метров и впечатало в склон ближайшего холма. Она коротко вскрикнула, с трудом сплюнула вставшую в горле слюну, которой едва не поперхнулась, и инстинктивно свернулась в комок. Поднявшийся ветер вжимал в холм, не позволяя открыть слезившиеся глаза, и Люси оставалось только в неведении слышать рёв урагана, за которым исчезали другие звуки, и чувствовать, как всё сильнее и сильнее давит чья-то магия. Плотная до осязания, она ощущалась как весь мир, брошенный на плечи — брошенный для того, чтобы сломать, раздавить, уничтожить,
убить.
Чья-то жестокая, непостижимая в своей беспощадности магия.
Чья-то.
Хах. Может, хватит бегать от реальности, Люси? Ты ведь прекрасно знаешь, что это — магия Стинга.
Нечеловеческая магия Стинга.
Определённо нечеловеческая.
Ведь от него никогда не веяло такой силой. Впадал ли он в азарт боя, поддавался ли злости, входил в Драгон Форс — никогда,
никогда. Ничто в принципе в её жизни не давило на тело с такой силой, будто его зажали между молотом и наковальней, ни одна магия не вставала камнем в горле и не сдавливала грудь тисками, словно запрещая дышать, не отбирала все пять чувств, оставляя только с голым ощущением того, как смазывается, исчезает реальность. Как дрожит она в страхе перед мощью чудовища — некогда человека с некогда человеческими мыслями и желаниями.
С некогда человеческим сердцем.
«Что теперь-то?» — отчаянно пыталась понять Хартфилия, но ответ найти не удавалось. Никогда прежде она не оказывалась в такой ситуации и не сталкивалась с давлением магии, которое разрывало на части тело, в котором так явно, так неприкрыто сквозила жажда сломать и разрушить всё; с силой, в ужасе перед которой замирал весь мир; с человеком, который лишился себя самого. Лишился человечности.
Человечность.
«Третье поколение — самое несчастное, не находишь? От боли они могут впасть в вечный сон, от ярости — потерять человечность. Потерять себя», — всплыли в памяти недавние слова Прайда. Вкрадчивые. Насмешливые.
Претворившиеся в жизнь.
Драгон Соул.
У Люси перехватило дыхание, когда она наконец поняла,
что случилось со Стингом.
Нет. О нет...
Объятая ужасом осознания, она сжалась сильнее — и только в этот момент вернувшееся осязание позволило почувствовать жёсткую мокрую ткань в руках, пахнущую солью, затхлостью и свежестью одновременно — пахнущую смертью. Ветер всё ещё не позволял открыть глаза, но Люси не нуждалась в зрении, чтобы вспомнить, что прижимала сейчас к телу и что так надрывно пульсировало в районе сердца. Словно боясь. Злясь. Не желая мириться с потерей.
«Мей-сан...» — всхлипнула Хартфилия, обнимая пустое платье и лакриму, затерявшуюся в её складках — всё, что осталось от матери Стинга.
Стинг.
Боящийся? Нет.
Злящийся? Да.
Не желающий мириться с потерей? Да.
Не желающий мириться с тем, что убийца его семьи до сих пор жив? Да, определённо да.
Пожертвовавший ради мести человеком внутри себя? Да, определённо, будь оно трижды проклято,
да.
Стинг. Больше-не-человек Стинг Эвклиф.
Больше не Стинг Эвклиф, получается?..
«Нет, — воскликнула она и, если бы не вжимавший в землю ветер и магическое давление, для уверенности мотнула бы головой, — нет, нет, всё не может так закончиться! Стинг, ты... ты не можешь...»
Ветер стихал, давление спадало, хотя и продолжало до сих пор вставать поперёк горла и лежать на плечах неподъёмным грузом. Буйство огромного количества магии, в один миг взорвавшейся и этим взрывом пронзившей небеса и землю, гасло, и Люси в надежде приоткрыла глаза. Пожалуйста, пожалуйста, молила она не мыслями, а чувствами, сердцем — молила о чём-то, о чём не смела подумать, что не смела произнести, представить, ощутить пятью чувствами, осознать разумом. О чём-то, что шлейфом ужаса прошивало тело, что должно оставаться словами — не становиться реальностью, нет, нет,
нет.
«...ты не можешь превратиться в чудовище...»
Она вглядывалась в объятого светом Стинга. Такой яркий, ослепляющий, горячий — как солнце, на которое напрямую без слёз не взглянешь. Только украдкой, краем глаза или прячась за солнцезащитными очками. Только прячась.
«Ты человек, Стинг...»
Человек?..
Она вглядывалась украдкой, прятала глаза за ладонью — и видела. Видела... это.
Горящие алым, горящие кровью глаза. Перекошенный в оскале рот, обнажавший ряд обострившихся зубов, с которых стекала слюна. Когти вместо пальцев, которые легко порвут кожу и мышцы, огромные лапы вместо рук, в которых поместится голова человека. Чешую, белую и плотную, своей толщиной разорвавшей одежду на груди. Он вертел обеспокоенно головой, улавливая сотни звуков и запахов, не обращал внимания на судорожные всхлипывания Хартфилии и через раз дышащего ледяного мага. Он не видел никого, кроме Прайда, в которого вперил столь яростный, столь сочащийся жаждой убийства взгляд, что даже Люси не могла пошевелиться.
Это взгляд не человека. Это не разумный взгляд. Это взгляд... это даже не взгляд, господи.
Это одна тупая эмоция, которая завладела всем телом. Глазами, дыханием, утробным, звериным клокотанием в глубине груди, движениями. Мыслями? Их нет. Чувствами? Все они превратились в ярость. Памятью? Её ведь тоже нет. Стинг не помнит, кто перед ним стоит и что сотворил этот человек в его жизни. Не помнит ни Роуга, который остался где-то рядом с забытым домом, ни Лектора, который тоже где-то там, далеко, ни Люси, которая в реальности — рядом, а в воспоминаниях — не существует.
Не помнит Мей. Не помнит ни матери, ни отца.
И себя — тоже не помнит.
Люси зажала рот ладонью, но сдержать новых рыданий не смогла.
Мей больше нет — и Стинга теперь тоже.
Исчезла вся семья. По её вине.
По её
слабости.
Лучше быть слабачкой, чем убийцей — так ты решила, Люси Хартфилия, в утро того злосчастного дня, когда вы отправились в Шеффлер? Что ж, ты слабачка.
Убийца-слабачка.
Смотри же теперь на плоды своих стараний. Любуйся. Ты думала, что в миг, когда вода Мей растопила ледяную клетку Стинга, твоя жизнь оказалась в безопасности, всё закончилось, разрешилось? Ох, глупая наивная Люси, ты не спаслась от смерти — лишь сменила своего палача. Закончилось ли всё? Да: нечеловек-дракон, твой некогда товарищ с минуты на минуту уничтожит чудовище с восемью лакримами под сердцем — и затем примется за тебя. Ведь ты для него никто: ни напарница, ни подруга. Ни капли пространства в его сердце не отведено для тебя. Просто мусор. Просто ещё одна жертва.
Для Стинга-человека ты ничего не значила. Для Стинга-чудовища — тем более.
Смотри же, смотри, убийца!
И Люси смотрела — на Стинга, который не вернулся в человеческий облик, на реальность, такую мерзкую, такую ужасную — ту, которую сотворила сама, которой позволила стать кошмаром. Смотрела — и ждала, когда упадёт на неё взор палача, когда он вспомнит, что, помимо Прайда, рядом существует ещё один монстр. Существует в смиренном ожидании того, когда жертва его слабости и наивных мыслей разберётся с явным врагом и придёт к тому, от кого нож прилетел в спину. Придёт вершить возмездие.
«Мей-сан погибла из-за меня...»
Придёт забирать жизнь.
«...поэтому ты имеешь полное право на то, чтобы убить меня, Стинг».
Только для начала окропи свои лапы кровью чудовища, который чуть больше, чем она, причастен к ранам на твоём искалеченном сердце.
Ты заслужил право убить его.
...заслужил ведь?
Оглушительная тишина вдарила по ушам. Дрожащей рукой Люси дотронулась до лица, провела по корке засохшей крови на виске, слыша прикосновения — не оглохла. Просто разом смолкла природа, застыла в страхе и томительном ожидании первого рывка Стинга, его первого крика, первой атаки — в ожидании того, когда столкнутся друг с другом нечеловек с силой дракона и человек. Просто человек.
Да, с восемью лакримами. Но просто человек.
А разве есть у просто человека хоть шанс против дракона?
Хоть шанс. Хотя бы малейшая надежда, которая позволит принять бой. Хоть что-то, что поборет сковавший тело страх и даст силы сдвинуться с места,
принять смерть.
Нет. У Прайда ничего из этого нет. Люси чувствовала, Люси понимала это, и не важно, что на лице его не было и капли трепета: ей хватало глубокого шока Инэра — шока от осознания того, что даже твой лидер с такой-то магией перед чем-то бессилен.
Прайд проиграет.
И где-то на самом глубине души Люси слышала облегчение.
Пусть так, пусть хотя бы так. Пусть умрут все, — но в том числе и ты, монстр, забравший детство Стинга.
Сохраняй напускное хладнокровие, делай вид, что ситуация под контролем, что ты вообще можешь выбраться живым из этой схватки. В глубине души ты знаешь, что у твоей смерти глаза — некогда синие, как небо, а сейчас красные от лопнувших капилляров и не отражающие ничего человеческого.
Ты сам сказал: «Любой, кто попадётся под руку, будет уничтожен».
Сохраняй напускное хладнокровие — тем горче и неприятнее окажется момент, когда твоя гордость будет уничтожена вместе с жизнью.
Напускное хладнокровие.
Напускное ведь, да?
Стинг дёрнулся — видимо, попытался сделать шаг, но тело скрутило от объёмов магии, и он рухнул на землю. Рыча и извиваясь от боли, он пытался приподняться, но ходили ходуном кости под кожей, трещали перестраивающиеся мышцы, лопались старые, человеческие сосуды и появлялись новые. Пахло палёной кожей, которая искрилась от волшебства и сгорала, уступая место чешуе. Кое-как Стинг поднял голову — поднял для того, чтобы, даже страдая от боли, смотреть на Прайда, смотреть и не видеть ничего, кроме смерти и крови.
Но тот оставался спокоен даже под таким пронизывающим взглядом.
— Ну и ну... Ты и в самом деле вошёл в Драгон Соул. Честно говоря, это последнее, чего я бы хотел, — ровно произнёс он, опускаясь рядом с Инэром. — Полагаю, пара минут у меня ещё есть.
На указательном и среднем пальцах возник маленький магических шар. Прайд начертил им невидимую ломанную — и вокруг ледяного мага кольцами вспыхнули магические знаки.
— Это защитит от магии. Как только сможешь нормально двигаться, уходи отсюда, — говорил он между делом. — Сколько у тебя осталось перемещений?
С трудом контролируя деревянные конечности, Инэр достал из кармана лакриму, заполненную пространственной магией.
— Одно, — выдохнул он.
— Отлично. Не факт, что в случае чего я успею, так что если он ринется на тебя — перемещайся. Без возражений и промедлений. Я ясно выражаюсь?
— Бросать тебя наедине с этим чудовищем?! Ни за...
— Я ясно выражаюсь? — с нажимом повторил Прайд, и Инэр, поглотив жгучую злость на собственную слабость после «Ледяного гроба», который ни к чему не привёл, и на Эвклифа — за то, что превратился в проклятое чудовище, — был вынужден согласиться. — Вот и славно. Перемещайся куда-нибудь подальше. Если сумеешь связаться с Флэмом и Элдо, будет замечательно, если нет, не критично: я сам вас потом найду. Ну а теперь, — он снял куртку, оставаясь в чёрной безрукавке с высоким воротом, накинул её на ещё подрагивающие от мороза плечи Инэра и со вздохом поднялся, — пришла пора разобраться с тобой, Стинг.
Тот, хоть и не понимал речи, зарычал — видно, даже прочной чешуи и чудовищных объёмов магии было недостаточно, чтобы не видеть в нём угрозы. Впрочем, зверь всегда чует хищника лучше человека.
Всегда распознает, кто только бравирует, а кто — действительно опасен.
Прайд окинул его тяжёлым взглядом и без усмешки, но всё равно уничижительно протянул:
— Готов стать моим девятым драконом-жертвой, Стинг Эвклиф?
Затихло последнее слово.
(Уничтожить.)
Затихла боль.
(Я так хочу тебя у н и ч т о ж и т ь.)
Стинг сорвался с места так молниеносно, что с земли поднялась пыль. Прайд успел нырнуть вбок, спасаясь от горящего магией кулака, развернулся и прыжком попытался разорвать дистанцию, но Стинг тут же рванул следом — и Прайду пришлось уйти в глухую оборону. Хотя «оборону», пожалуй, громко сказано — как бегущая от охотника дичь стремится сделать всё, чтобы не попасть в капкан и не словить пулю, так и он бросал все силы на то, чтобы ни один удар чудовища просто не коснулся его.
Потому что всего одна ошибка — и можно попрощаться с костями, с органами,
с жизнью.
Не зная усталости, Эвклиф с рёвом атаковал и атаковал, за всполохами магии не всегда видя противника, за свистом разрезаемого воздуха не всегда слыша, за пылью, забивавшей глотку, не всегда чувствуя. Но он не нуждался в пяти чувствах, чтобы сражаться, как не нуждался в стратегиях и планах — просто бить, бить, бить, куда-нибудь, как-нибудь, срываясь на рык и утробное клокотание, бросаясь вперёд — ближе к жертве, ближе к крови, ближе к смерти. Он выдохнул в упор «Рёв», который разорвал завесу пыли, суетно забегал взглядом по округе: где же ты, человек, дичь, будущий мертвец? Уши дёрнулись, уловив движение позади, и он слепо доверился слуху: развернулся и что есть силы врезал кулаками по земле. Две стены белой магии взорвали округу, и чудовище услышало первую пролившуюся кровь.
Кровь.
Её запах ударил в нос, и чудовище на мгновение замерло. На мгновение, потому что после единственное чувство, которое теперь знало его сердце, вскипело с новой силой.
С жаждой большей крови.
Не дожидаясь, когда осядет на землю пыль, оно рвануло вперёд, выбросило лапу с когтями, пульсирующими от желания вцепиться в чью-то плоть, но не обнаружило никого. Прайд увернулся, и чудовище, увидев его объятую белоснежным свечением фигуру, впервые не бросилось тотчас в атаку — напротив, замерло, насторожилось.
И вместе с ним замерла Люси. От слёз глаза щипало так, что больно было просто смотреть, но она смотрела на подозрительно знакомое сияние и пыталась вспомнить, где уже его видела, при каких обстоятельствах уже чувствовала эту спокойную, умиротворяющую магию. Как будто тёплое одеяло укрывает тебя от мира, и больше не ноют раны и не терзается в агонии душа, как будто... лечит.
Лечит.
Затягивалась рана на щеке Прайда, испарялась кровь.
И сильнее вжимало в землю давление восьми лакрим.
«Он может лечить себя? — ошеломлённо поняла Хартфилия. — Магия небесного дракона? Но пользователь же... Венди же не могла излечивать свои раны...»
— Армор, — засияло белым тело Прайда, — Армс, — вспыхнуло под ним белое свечение, похожее на пламя. — Хм, Вернир? Пожалуй, не стоит мелочиться. Всё же человеку тяжело тягаться со скоростью дракона, — задумчиво заключил он, и на несколько секунд его объял белый полупрозрачный шар. У Люси всё рухнуло в тот миг, когда она вспомнила те же слова, те же всполохи волшебства — те же Упрочнение, Усилие и Ускорение, которые колдовала Венди.
В этот раз с молниеносной скоростью ринулся Прайд. Он врезал в грудь Стинга так, что тот с криком отлетел на десяток метров, но не успел приземлиться, как последовал новый удар — в бок, на котором ещё не выросла чешуя. Стингу потребовалось несколько секунд, чтобы найти в себе силы разогнуться от боли, но было поздно: прилетевший в затылок локоть впечатал в землю. Та пошла трещинами, в воздух вдарила пыль — и вместе с пылью взметнулся вверх столб белой магии, заставивший Прайда отступить.
Чудовище с утробным клокотанием, шатаясь, начало подниматься, и только содранная на подбородке кожа говорила о том, что его сейчас избивали.
Прайд тряхнул кулаком, стряхивая с костяшек кровь.
— Я бил со всей силы, а тебе хоть бы хны? — тяжело произнёс он. Ухмыльнулся: — А ты крепкий орешек.
В ответ чудовище яростно закричало, взмахнуло лапами, и плотный столб магии, окружавший его, взорвался — раз, второй, третий. Белыми волнами прошивая мир, он раздробил землю, всколыхнул ураганом природу, ветром до крови хлестнул Люси по лицу и вдавил в холм, не давая ни вдохнуть, ни пошевелиться — лишь смотреть на новые белые волны, которые сеяли разрушения и несли смерть. Прайд умело уклонялся, Инэр был в безопасности под десятком замков защитной магии, и лишь одна Люси, обездвиженная и напуганная, только и могла, что молить богов о прекращении кошмара — о том, чтобы хотя бы на мгновение утихла ярость Стинга и чтобы ни одна волна его магии не попала по ней. Ведь... Над головой пролетел поток волшебства, вмиг до основания разрушая холм и погребая заклинательницу под землёй.
Ведь всего одно попадание — и она мертвец.
Чувствуя, как становится тяжело дышать, Люси стряхнула с лица землю — и в этот миг увидела летящую на неё белую волну.
Летящую на неё... смерть?
«Нет...»
Время словно замедлилось. Свечение магии жгло глаза, но Люси не могла прикрыть их — напротив, широко распахнув, как в замедленной съёмке смотрела на разрушительную волну, такую яркую, красивую, совершенно не похожую на порождение жестокой, нечеловеческой магии. Разве такие атаки забирают твоё последнее дыхание? Разве...
Разве вот так закончится её жизнь?..
Вот так, снеся половину тела, вот здесь, вдали от дома и «Хвоста Феи», вот с ними, двумя столкнувшимися чудовищами. Вот
сейчас. Через секунду, мгновение...
Впрочем, сейчас или на пять минут позже — какая разница?
Это ведь магия Стинга. Это Стинг.
Он обязан убить её.
И Люси смиренно закрыла глаза.
Страх, тревога, сожаления — всё терзавшее до этого момента душу растворилось в белом сиянии. В святом сиянии.
Точно: у Стинга ведь святая магия.
Идеальная для того, чтобы покарать такую грешницу.
— Люси! — прорезался сквозь грохот мужской взволнованный голос, и вероломное сердце узнало в нём Стинга, хотя — боги, какая глупость, Стинг ведь сейчас чудовище, да и по имени он её никогда не называл...
Хартфилия распахнула глаза — белую магию на мгновение закрыл чей-то силуэт, который подхватил заклинательницу на руки, прижал к себе аккуратно, но крепко, даже успокаивающе погладил по спине, после чего одним прыжком вытащил из-под зоны действия атаки. Краем глаза Люси заметила, как блеснуло волшебство Стинга в рыжих волосах и стёклах очков, и в неверии отняла лицо от белой рубашки под строгим чёрным пиджаком, шепча:
— Локи?..
Ответом послужила мягкая улыбка духа. Он осторожно приземлился в паре метров от разрушенного холма, но отпускать хозяйку не стал.
— Успел-таки...
— Что ты здесь делаешь?
— Дева сказала, дела у вас совсем плохи. И не прогадала.
Лицо его посерьёзнело в тот миг, когда он поднял взгляд на прячущегося в сердце белой магии Стинга.
— Драгон Соул, да? — хмуро протянул он, впрочем, уже зная ответ. Люси в удивлении подняла брови.
— Ты знаешь об этом?
— Король звёздных духов рассказывал. — Он заметил в глазах заклинательницы новой вопрос и поспешил добавить: — Я... все мы надеялись, что ты никогда не увидишь чего-то подобного, вот и молчали. Если бы ты знала, что Нацу и другие имеют шанс превратиться в...
это... ты бы свела себя с ума от беспокойства. Ты же у нас такая, да, Люси? — попытался улыбнуться Локи, но Хартфилия даже из вежливости не могла ответить на его доброту. Локи быстро смекнул это и, опустив взгляд, перевёл разговор: — Что это у тебя?
Не догадываясь, что делает этим только больнее.
Люси проследила за его взглядом и только тогда обнаружила, что до сих пор судорожно впивалась в платье Мей и горящий под ним драконий кристалл. Пришлось до крови прикусить губы, чтобы вновь полоснувшая по внутренностям боль не вырвалась наружу — в виде осточертевших всхлипов и слёз, которые уже, кажется, должны были высушить глаза.
Но Локи всё разглядел и всё понял. Он видел мать Стинга всего один раз, и то — сколько? полчаса назад? — но для него, духа, живущего в другом временном потоке, не прошло и пары минут. Пару минут назад женщина, удивительно похожая на хозяйку добрым взглядом и решительностью в сражениях, была жива. А теперь обнимала её пустое платье Люси и сходил с ума от яростной боли Стинг — нужно быть совсем глупцом, чтобы не понять.
Всего пару минут назад.
Локи сожалеюще прикрыл глаза.
Раньше его прошибала дрожь всякий раз, когда он сталкивался с подобным: когда бок о бок он сражался с заклинателем, а потом минуту спустя звёздный мир сотрясала новость о его смерти, когда понимал, что всего год назад по календарю мира духов его хозяин был свеж и полон сил, а теперь умирал стариком, когда... Раньше его прошибала дрожь всякий раз.
Но то «раньше» было сотни лет назад.
Так давно, так, будь неладно изменчивое время, недавно.
И за спиной осталось достаточно могил, чтобы сейчас не вздрагивать и не удивляться — только обнять сильнее девушку, чьё сердце боги не желали оставлять в покое, прижаться губами к макушке головы, не говорить слов, зная, что не дойдут они до отравленного потерей разума и что лучше их сейчас — просто присутствовать, просто быть рядом. Просто
защитить. Заслонить собой от некогда друга, который больше не друг и не человек даже, который — угроза, опасность, потенциальный убийца. Быть готовым увернуться — или прикрыть собой. Ведь духу созвездия смерть не страшна, а Люси не должна умирать так рано.
Не должна идти по дороге Лейлы.
И, уткнувшись носом в плечо Локи, расслабляясь под его ласковыми прикосновениями и объятиями, Люси позволила себе забыть о том безумстве, что творилось вокруг. Отдохнуть.
На минуту.
На мгновение.
Хотя бы на чёртово маленькое мгновение.
И на то мгновение, когда Люси забыла обо всём мире, то же самое сделал Стинг. С каждой секундой всё более яростный крик сотрясал округу, и уже болела глотка, голосовые связки, лёгкие — болело всё от невозможности выплеснуть тот огонь, что раздирал изнутри. Он бил кулаками в землю, высвобождая больше магии, содрогал небеса «Рёвом», слой за слоем сдирал землю «Крыльями», «Когтём», «Святыми лучами», которые впервые не знали наводки — они атаковали всё, что было рядом и далеко, и не важно, человек это, или камень, или птица, или пустота. Всё, всё, всё! Уничтожить всё, стереть в порошок этот грёбанный мир, заставить его взвыть так, чтобы услышали все люди и звери, все страны, континенты и моря, чтобы всё живое и неживое знало: проснулось чудовище, и это чудовище жаждет вашей крови.
Когда порвались голосовые связи и кровь брызнула из пасти, чудовище наконец замолчало. Но в груди, даже несмотря на потерю голоса, клокотал рык, стекающая по подбородку кровь вперемешку со слюной сводила с ума ещё больше, а когти дрожали от судороги — от того, что уже несколько минут не знали они ничего, кроме раздробленной земли. Нужна плоть, нужна
чужая кровь.
И лучше пусть ею окажется кровь того, чей запах подозрительно сильно похож на его собственный.
Кровь дракона.
Да. Да.
Дай.
Д а й м н е у б и т ь т е б я.
Он сорвался с места, одержимый желанием вгрызться в глотку Прайда. Тот увернулся, но разрывать дистанцию не стал — вместо этого схватил за лицо и впечатал в землю так, что образовалась воронка. Чудовище завыло, дёрнулось, пытаясь вырваться из захвата, и вдруг обнаружило, что не может пошевелиться. По чешуе и палёной коже поползла красная змея. Особенно сильно затянувшись на шее, она обвила всё тело, и чудовищу оставалось только с ненавистью смотреть на холодное лицо жертвы — жертвы, которая смела возвышаться над ним.
(Разорвать тебя...)
Жертва, которая получила невероятное преимущество, сумев обездвижить, — и которая оказалось невероятно глупой, раз вместо того, чтобы до смерти избить, отдалилась.
— Что за?.. — растерялся наблюдавший за боем Локи. В следующую секунду ему хотелось прикусить себе язык, но было поздно: умиротворение Люси развеялось, и она подняла потухший взгляд на человека и дракона.
Подняла — и замерла в неверии.
— Это же...
Вокруг Стинга парили несколько волшебных печатей в виде кругов. Один, два, три — Хартфилия насчитала не меньше шести, прежде чем вспомнила, где уже видела их, только не белых — горящих зловещим фиолетовым и поставивших на колени даже Лаксаса.
— ...формула Аматерасу, — одними губами завершил мысль Локи.
— Стинг! — в ужасе закричала Люси и, не осознавая своих действий, выскочила из объятий духа, рванула в сторону обездвиженного дракона.
В этот момент Прайд припал правой рукой к земле — и с небес на Стинга обрушился столб магии, белой, но совершенно не греющей. Ударная волна подрубила Люси ноги. Она едва успела схватиться за трещину в развороченной земле и спасти себя от того, чтобы улететь с поля боя. Мгновением позже Локи накрыл её сверху, спасая от ветра, но Люси этого не чувствовала — она смотрела на бушующее волшебство и молила всех богов, чтобы Стинг пережил эту атаку.
Чтобы Стинг...
не проиграл?
Формула Аматерасу сотрясала мир недолго. Когда развеялась вражеская магия, Люси скинула с себя Локи и ринулась к яме, воронке — господи, да назови это хоть бездной — не ошибёшься! От стучавшего в глотке сердца она не могла даже выкрикнуть имя Эвклифа. Только бежать вперёд, быстрее, быстрее, не слыша ни Локи, ни голоса разума, не видя ошеломлённого Инэра и удивлённо приподнявшего брови Прайда. Плевать на всё, на всех! Лишь бы Стинг был жив, лишь бы он...
Она рухнула как подкошенная возле воронки, когда что-то взметнулось вверх и справа на неё упала чья-то тень. Чья-то...
Воронка была пуста.
Люси медленно подняла голову, глаза в глаза встречаясь с чудовищем.
Оно смотрело на неё пристально, но не видя, боги, совершенно не видя, не осознавая, кто сидит перед ним, кто отчаянно вглядывается в глубины его глаз и понимает, что в них нет ничего, кроме крови и гнева. Не видя. Не осознавая.
(Люси Хартфилия?)
Не помня.
(Кто это, чёрт возьми, такая?)
— Стинг... — выдохнула она, не шевеля пересохшими губами.
Но Стинга здесь не было.
И Люси наконец поняла это — поняла в тот миг, когда увидела слепые от ярости глаза и лапу, взметнувшуюся вверх для удара.
«
Для драгонслеера в этом состоянии нет друзей».
Глупая, глупая Люси.
Кто ты такая для Стинга, чтобы при взгляде на тебя он стал человеком?
— Люси! — в последний момент Локи успел схватить её за руку и рвануть на себя, спасая от атаки чудовища. Оно повернуло вслед им голову, и снова — глаза в глаза, только Хартфилия больше не знала отчаяния.
Не знала больше ничего.
Она для него пушечное мясо. Мошка, блоха, что-то мелкое и незначительное, пригодное лишь для того, чтобы ненадолго утолить голод ярости. Слабая. Принёсшая в его жизнь только горечь и разрушение. Отнявшая маму. Бесполезная. Давшая столько обещаний и надежд — и ничего не выполнившая.
«Твоё доброе сердце однажды сможет спасти его», — так сказала Мей, так сказала женщина, вверившая ей судьбу своего единственного ребёнка, ожидавшая, что она спасёт его — из ледяной клетки, из глубин драконьей ярости.
Так сказала Мей — и эти слова казались жесточайшей насмешкой.
«
Я ничего не смогла», — признала Люси, и этот вывод как когтистая лапа, вырывающая из груди сердце.
Как твоя лапа, чудовище по имени Стинг.
Чудовище, в рождении которого виновата
она.
(Когда же ты убьёшь меня, мой палач?)
Стинг бросался на них так, что едва удерживал равновесие после каждого рывка, но — преследовал, упрямо, целенаправленно, разрывая на части глазами и хриплым криком заставляя всё внутри сжиматься. Так не кричит ни человек, ни зверь: их боль останавливает, они боль элементарно чувствуют. Чудовище же боли уже не различает, потому что больно — всё: то, что эта реальность ещё существует, а не потоплена в крови и не раздавлена до смерти; то, как жадно и ненасытно обгладывает исчезающий разум и больное сердце злость, которая скручивает лапы, выдавливает из груди рычание, заставляет захлёбываться кровью — своей, будь всё проклято, а не чужой, не...
...а где же дракон?
Полностью сосредоточившись на звёздном духе и заклинательнице, чудовище открылось — и в следующее мгновение жестоко поплатилось за такую оплошность. Прайд навалился со спины, двумя руками вбивая голову Эвклифа в землю, схватил за волосы, оттянул и что есть силы врезал по обнажённому горлу — и чудовище рефлекторно прогнулось, выплюнуло вперемешку со слюной воздух, оцепенев от его нехватки. Взгляд на несколько секунд помутнел. Он вновь получил преимущество — и вновь не воспользовался им, отдалившись.
Почему, Люси и Локи поняли почти сразу же: на теле чудовища расползались фиолетовые магические символы.
— Площадь Самоуничтожения?! — воскликнул Локи — и, осознав, что если он прав, им придётся плохо, закинул Хартфилию на плечо и что есть мочи рванул прочь от дракона.
Взрыв, последовавший минутой позже, всколыхнул природу не хуже формулы Аматерасу и драконьей магии Стинга, однако даже сквозь грохот Люси услышала крик — нечеловеческий, полный животной агонии крик. Лев кинулся к земле, навалившись на хозяйку телом и какое-то время смотря в её шокированные, загнанные глаза.
Глаза, которые прежде никогда не смог бы ассоциировать с Люси Хартфилией.
«Боги, что же сотворил этот мир с тобой...»
Когда действие заклинания прекратилось и Локи смог без опаски за жизнь заклинательницы подняться, они увидели очередную бездну, кратер, сердце которого продолжало дымиться. «Там Стинг», — догадалась Люси.
Но решимости вновь побежать ему на помощь не нашла.
— Я удивлён, что ты так легко пережил восьмидесятую формулу Аматерасу, — раздался в наступившей тишине голос Прайда. — Ну, Площадь Самоуничтожения точно добавит тебе хлопот. Но даже её недостаточно, чтобы одолеть тебя, верно, Стинг?
Тот не ответил ни рычанием, ни криком. Волшебники слышали копошение в воронке и надрывное дыхание, но чудовище не появилось ни через минуту, ни через две.
— Думаю, у тебя есть минут пять, прежде чем бой закончится. Не хочешь показать, на что действительно ты способен, убийца драконов в Драгон Соул? — Прайд подошёл к краю воронки и взмахнул рукой, ветром прогоняя дым. Так он увидел чудовище, умытое кровью: лопнула чешуя, кожа была выжжена до мяса, а спина разворочена до того, что острое драконье зрение различало кое-где розоватые кости позвоночника и плеч. — Не разочаровывай меня, Стинг. Неужели смерть мамы придала тебе так мало сил?
Уловив чужой голос, чудовище с рокотанием выдохнуло воздух и предприняло попытку встать, но тут же болью стянуло разорванные обнажённые мышцы, и оно рухнуло обратно на землю. В такой момент человек или зверь отступили бы, смиренно ожидая, когда затянутся раны, — и уж точно не пытались встать вновь, и вновь, и вновь, рыча от бесплодных попыток, разбрызгивая кровь, корчась, но не от боли — от того, что ярость гнала вперёд, в бой и смерть, а глупое тело было не способно даже сдвинуться с места.
Прайд огорчённо фыркнул:
— Какая жалость. Столько бравады, столько ярости — и что в итоге? Я стою здесь, без ран, и не использовал ни одного драконьего заклинания. Уже в который раз такая ситуация. Не понимаю, не то драконы никогда не были так сильны, как о них говорили, — он спрыгнул в воронку и в упор подошёл к чудовищу, — не то просто люди раньше были... слабее? Нет. Глупее.
Он присел рядом со Стингом, заглянул в глаза.
— Да. Глупее. Ведь драконы — чудовища, наделённые силой, а люди — чудовища, наделённые разумом.
Хотя боль до сих пор сковывала тело, Эвклиф дёрнулся в сторону Прайда, намереваясь прокусить клыками ногу, как что-то невидимое полоснуло по лицу и в лоскуты порвало кожу вокруг рта.
— Не стоит, — холодно предупредил Прайд, — если не хочешь, чтобы мой ветер раскромсал тебя на куски.
Глотка и лёгкие нещадно горели, но чудовище всё равно набрало как можно больше воздуха и выдохнуло «Рёв». Он в щепки разнёс одну из стен воронки, взметнулся вверх на десятки метров и на столько же — вглубь и вдаль, в итоге образовав огромную трещину, но атака была провальной: Прайд увернулся. Не сойдя с места, продолжая сидеть на корточках и высокомерно глядеть в глаза раздавленного дракона.
— Это всё, на что способна твоя ярость?
Сверху вниз глядела на него она, жертва, такая близкая — и до дрожи недостижимая одновременно. Такая невредимая: ни одной капли крови, которую безумно хотелось почувствовать на губах, ни единой раны на теле, которое до пятен перед глазами хотелось рвать когтями. Такая сильная и оттого ещё больше желаемая быть втоптанной в грязь, в её органы, в её смертьсмертьсмертьсмертьсмер...
(убитьубитьубитьубитьуби...)
У б и т ь.
Чудовище закричало — точнее, хотело закричать, в реальности получился лишь протяжный хрип, но и в нём противник учуял угрозу, выпрыгнул из воронки — и не прогадал. Изуродованное тело охватило белое магическое сияние, затянувшее собою развороченную спину и плечи, и чудовище рывком вскочило на ноги, огляделось, внюхалось в потяжелевший от волшебства воздух.
Вот ты где, моя жертва.
Одним прыжком чудовище выбралось из воронки и уже в воздухе выдохнуло в Прайда «Рёв». От давления магии распирало грудь, потому атака получилась такой силы, что достигла, казалось, горизонта, вспыхнула у края неба, словно желая притвориться солнцем, и взорвалась ввысь на — метры, километры, сотни километров, кто знает. Приземлившись, чудовище передними и задними лапами оттолкнулось от земли и оттого получило достаточное ускорение, чтобы даже находящийся под зачарованием «Вернир» Прайд не сумел уклониться. Он боднул человека в живот, схватил за шею, с наслаждением впиваясь в кожу когтями и наконец-то ощущая ими кровь, и повалил на землю — в новую воронку, созданную теперь не человеческой силой, а его, драконьей. С кровью и плотью отлетала чешуя на лапах и бёдрах, не выдерживая силы ветра, который окружал врага, но чудовищу было плевать: вот она, его жертва, под ним, беспомощная и загнанная в угол! Вот она, кровь! Прайд судорожно глотал ртом воздух, который не протискивался в лёгкие, и бил в живот, в бока, пытался скинуть, но дракон вцепился так, что не помогало ничего.
— Рёв огненного дракона! — выдохнул Прайд в упор. Взвился ввысь столп огня, огромный настолько, что для Люси, Локи и Инэра исчезло за пламенем полнеба. Они не попали под атаку, но жар всё равно полоснул по лицам и заставил вспыхнуть одежду. Мигом изменилась температура: исчез холод надвигающейся ночи, стало душно, как в разгар беспощадного пустынного лета, и от духоты не спасал даже поднявшийся ветер. Безумная атака коснулась всех.
Кроме того, кому она и предназначалась.
От шока у Прайда перехватило и без того затруднённое дыхание: не обращая внимания на горящие волосы, где-то сгоревшую, а где-то только облезшую кожу и вздувающиеся волдыри, чудовище по-прежнему прижимало его к земле, скалилось красными от крови зубами, впивалось в шею — ещё чуть-чуть, и вырвет к чертям позвоночник. С хрипом-рычанием оно замахнулось свободной лапой и врезало в солнечное сплетение, и только «Армор» спас от пробития живота. Ещё одного удара зачарование не выдержит, понял Прайд — и, коснувшись когтей возле горла, пустил по телу дракона «Связывающую Змею». «Пять... четыре... три...» — отсчитывал он до того момента, как магия начнёт действие.
Он дошёл до одного, когда чудовище вновь засияло режущим, жарким светом — и Прайд поражённо увидел, как «Змея» начала испаряться с кожи и чешуи. Подавил?! Он поднял глаза, встречаясь с диким взглядом — взглядом, говорившим, что один и тот же трюк второй раз не сработает.
Однако частично «Змея» успела подействовать на руку чудовища, и Прайд воспользовался этой секундной заминкой — выдернув из шеи когти дракона, он уткнулся руками в землю, рывком вытащил своё тело из-под туши Эвклифа и тут же атаковал ногой в живот. Силы оказалось достаточно, чтобы дракон, удерживая равновесие, был вынужден приподняться, — но недостаточно, чтобы остановить. Мгновение, и он схватил драгонслеера за ногу, подпрыгнул и швырнул в землю. Вскрик, снова воронка — нет, нет, не надейся сбежать, глупая жертва! С грохотом чудовище приземлилось в сердце воронки, но Прайд оказался быстрее и сумел вовремя откатиться, спасаясь от плена, не спасаясь от «Рёва». Тот снёс его вместе с метром земли, на несколько секунд заставляя помутнеть сознание. Больше инстинктивно, чем разумно, Прайд завалился на бок и спас себя от белой магической волны, но вновь повторилась ситуация «сначала успех, потом поражение»: увернувшись от магии, он не увернулся от мощного удара в лицо. С разбитого носа хлынула кровь, мир скрылся за пеленой чёрных точек, и Прайд пропустил ещё один удар, в грудь, заставивший захрустеть кости, и ещё один, вновь в лицо, и ещё один, под шею, почти в кадык, словно дракон решил вернуть долг, и ещё, и ещё... Ничего не видя из-за крови, застилавшей глаза, и не слыша, не чувствуя иных запахов из-за неё, Прайд не мог ни разорвать дистанцию, ни контратаковать, ни элементарно защититься — не успевал, не видел, не знал, откуда придёт новый удар и что ставить на защиту. Голова гудела от боли, увеличивающейся с каждым пропущенным кулаком, мышцы сводило судорогой: чёрт возьми, да когда ты возьмёшь перерыв, грёбанное чудовище?! Дракон с локтя врезал по лицу, и Прайд осознал: если и настигнет усталость Эвклифа, он до неё уже не доживёт. Не под такими атаками, не с такой силой... Не доживёт. Проиграет.
Умрёт.
— Прайд-сама!
И тогда чудовище переключится на Инэра.
Мысль отрезвила как ледяной душ. Невзирая на лапу, прилетевшую в живот, Прайд пригнулся, коснулся ладонью земли — и через несколько секунд россыпь фиолетовых знаков «Площади Самоуничтожения» взорвала их опору. Чудовище потеряло равновесие, завалившись назад, и бесконечная череда атак наконец прекратилась, позволяя Прайду отпрыгнуть на безопасное расстояние. Дракон вновь попытался достать отдалившуюся жертву «Рёвом», но Прайд так же, как и он, не собирался дважды наступать на одни и те же грабли — и защитные формулы отразили волшебство.
— Вот это уже другое дело, — усмехнулся Прайд. — Теперь я тоже не буду сдерживаться, мальчишка!
Драгонслеер развёл руками, и перед ним вспыхнул огромный, в три раза превышавший его рост золотистый магический круг.
— Разлом Бездны?! — в один голос воскликнули Люси и Локи.
Прайд схлопнул руки так, что коснулись друг друга только запястья. Золото волшебного круга налилось тёмным и потерялось на фоне ночного неба, — а в следующий мир окрестность пронзил огромный луч непроглядно-чёрной магии. На несколько километров вглубь треснула земля, с которой срубило все холмы, потяжелевший от огромной концентрации эфира разрывал лёгкие Люси и Инэра, а от грохота заложило в ушах. Локи не смог устоять на месте — поднявшийся ветер сбил его с ног и снёс так далеко от поля боя, что когда действие запрещённого заклинания стихло, поблизости не было видно ни Прайда, ни Стинга.
Впрочем, это волновало духа в последнюю очередь: куда больше тревожила задыхавшаяся на его руках заклинательница, которая, дыша ртом, не могла проглотить воздух.
— Носом, носом дыши! — пытался достучаться до неё Локи, но тщетно: сходя с ума от недостатка кислорода, Люси рефлекторно старалась за раз проглотить как можно больше, не понимая, что это и мешает дышать. Закрыть ей рот сейчас значило бы задушить: Хартфилия была просто не в состоянии дышать через нос. — Люси, воздух слишком насыщен эфиром! Прошу, носом, дыши носом, не ртом!
Вцепившись в воротник пиджака Льва, Люси широко распахнутыми глазами глядела в черноту неба, не видя, однако, ни её, ни взволнованного лица друга. Лёгкие и горло жгло так, словно ей вливали раскалённое железо, и от этого дугой выгибалось тело: кислорода, дайте хоть немного кислорода! В надвигавшейся темноте тонули первые вспыхивавшие звёзды, далёкие и смазанные от покатившихся по щекам слёз. «Помогите...» — молила она у звёздного неба.
Молила, в глубине души уверенная, что не достойна его помощи.
— Прости, Люси, — видя, что всё тщетно, прошептал Локи — и наотмашь ударил хозяйку по лицу, заставляя потерять сознание.
Какие-то мгновения Люси ещё дёргалась в агонии от нехватки кислорода. Потом затихла. Прикрыла рот, больше не проглатывая за раз много перенасыщенного магией воздуха, задышала через нос. Перестала судорожно вздыматься грудная клетка, и Локи с облегчением выдохнул — пронесло.
Он устремил взгляд к горизонту — где-то там, в том направлении остались Прайд и Стинг. Если Стинг, конечно, остался... Рядом дымилась от глубокого разлома земля, давил на плечи тяжёлый воздух — «Разлом Бездны» был смертельным что для тех, кто непосредственно попадал под его удар, что для тех, кому просто не посчастливилось оказаться поблизости: человеческие лёгкие не в состоянии выдержать такую концентрацию эфира. Вот только Стинг уже не человек, его лёгкие — лёгкие дракона. Если он сумел увернуться от тёмного взрыва, значит, спасся.
Через несколько минут очнулась Люси: удар Локи был недостаточно сильным, чтобы надолго вывести заклинательницу из реальности. Она попыталась подняться, но грудь свело так, словно несколько часов её сдавливали тисками, а перед глазами поплыло: мозг, переживший кислородное голодание, пока ещё не был готов работать.
— Отдохни, Люси.
— Как я могу отдыхать?.. — едва слышно пролепетала Хартфилия, и взгляд её устремился в предполагаемую сторону Прайда и чудовища. — Там ведь Стинг...
Она снова попыталась сесть, но Локи мягко надавил на плечи и уложил обратно.
— Ты ведь и сама понимаешь, что это не Стинг.
Люси вздрогнула.
— Что?
— Я... понимаю, это тяжело принять. Но пойми, Люси: Стинга уже не вернуть. Драгон Соул не идёт в обратную сторону. У Стинга только два пути: либо его убьют, либо он станет драконом. Ты... ты же знаешь это, Люси. Раз знаешь про Драгон Соул, должна знать и то, что...
— Что ничего нельзя сделать? — оборвала его Хартфилия. Но не слезливо, не отчаянно — неожиданно... раздражённо? Локи в растерянности кивнул, и Люси — действительно раздражённо — продолжила: — Я уже была сегодня в такой ситуации. Я тоже думала, что ничего нельзя сделать, что остаётся только смириться и наблюдать со стороны. И знаешь, к чему это привело? К тому, что выход нашёлся, но за него заплатила своей жизнью Мей-сан! Она пожертвовала собой ради Стинга, из-за этого Стинг впал в Драгон Соул — из-за её смерти, из-за того, что я... — голос Люси неожиданно сорвался. Потупив взгляд, она заставила себя закончить мысль: — ...я оказалась бессильна. Почему, Локи? Почему никто из вас не говорил мне о возможности призывать вас в себя? Почему, — она подняла на Льва разочарованные глаза, — вы умолчали об Альмагесте?
При упоминании Альмагеста Локи не без ужаса распахнул глаза.
— Откуда ты знаешь о нём?
— Какая теперь разница, — горько усмехнулась Люси. — Мей-сан мертва, Стинг тоже, и во всём этом виновата я. Если бы я была сильнее... если бы я знала Альмагест, я бы смогла спасти их обоих...
— И поплатилась бы за это своей жизнью! Альмагест — смертельное заклинание! — с плохо скрываемой злостью воскликнул Лев.
— И что с того?! — в тон ему закричала Хартфилия. — Я всё потеряла, Локи! Семью, «Хвост Феи», Леви, которой я больше не нужна, — всё, понимаешь?! У меня ничего нет! А у Стинга было всё, кроме матери! И вот, она появилась — лишь для того, чтобы вновь исчезнуть! Из-за меня, из-за меня!
Сорвавшись в конце на истерический крик, Люси закрыла лицо ладонями и затряслась в беззвучных рыданиях. Локи нерешительно коснулся её, предлагая объятия, но Люси дёрнула плечами, отмахнулась от его рук.
— Я устала, Локи. Устала осознавать, что ничего не могу изменить. Что я могу только смотреть, как умирают мои друзья, духи и... и просто люди, которые не заслуживали такой ранней смерти. Которые просто этой смерти не заслуживали. Мне тошно от мысли, что я жива за счёт чужих жертв, что... что я жива, а другие погибли. По моей вине, из-за моей слабости. Я... я так больше не могу.
Невзирая на боль в груди, Люси встала на ноги и сжала кулаки. Стихший ветер колыхал её порванную одежду, обнажавшую израненную, вымазанную в крови кожу, тревожил грязные волосы, в которые тоже забралась кровь — стоя под ним, она казалась старой фарфоровой статуэткой, что готова треснуть от малейшего прикосновения. И в то же время горел огонь в карих глазах — огонь, полный решимости защитить тех, кто дороже всего на свете.
Огонь, который Локи видел в глазах всех заклинательниц рода Хартфилия.
— Я больше не собираюсь стоять в стороне и быть молчаливым наблюдателем! Я сделаю хоть что-то или погибну, пытаясь!
Огонь, который в конечном итоге не принёс им ничего хорошего.
Локи поднялся вслед за ней, взял за руку и с тихой, полной печали надеждой заглянул в глаза.
— Тогда позволь мне быть рядом с тобой до самого конца.
~*~
Когда они вернулись на поле боя, сражение между драконом и драгонслеером шло в полную силу. Люси заметила, что Стинг терял равновесие всякий раз, когда приходилось опираться на правую стопу или атаковать правой рукой; на всей правой половине тела, начиная от лица и заканчивая ногой, которую не закрывали уничтоженные штаны, нельзя было сыскать ни чешуи, ни кожи: видимо, увернуться полностью от Разлома Бездны не получилось. Однако Эвклиф не беспокоился ни из-за боли, ни из-за того, что в открытую рану может попасть зараза — он с хрипами бросался в атаку, больше всего тянясь к лицу Прайда, вспыхивал магией, сплёвывал кровь, когда пропускал чужие удары, и не важно, куда они попадали: в грудь, или живот, или мимолётно задевали шею. Люси прикусила губу, поняв, что внутри Стинга сейчас не органы, а каша, и каждое прикосновение заставляет заходиться кровяным кашлем. Прайд же... Расслабленным его назвать было нельзя: он не усмехался и не смотрел уничижительно, полностью сосредоточившись на выпадах дракона, — но выглядел гораздо лучше Стинга. С шеи исчезли раны от когтей, разбитый нос и рассечённый висок больше не кровили, а сам он лучился белым сиянием — магия лечения, которую он почему-то мог применять на себе.
Тряхнув головой, Люси на время заставила себя забыть о поединке между двумя чудовищами и напряжённо забегала взглядом по округе. Она молила всех богов, чтобы платье Мей и её лакрима не попали ни под «Разлом Бездны», ни под белую магию Эвклифа — чтобы они были целы. Чтобы она могла сохранить эту часть матери Стинга. Вернуть ему, когда он очнётся.
Он очнётся.
Он
непременно очнётся.
Люси сделает всё, чтобы это претворилось в жизнь.
Локи исследовал местность поблизости: не отходил далеко, понимая, что в случае внезапной атаки Хартфилия в её состоянии не сможет уклониться, но и носился курочкой-наседкой по просьбе самой хозяйки. «Им не до меня», — весомо сказала она, хотя на самом деле ей просто была неприятна такая гиперопека. Обоснованная, конечно, но, господи, уже стоящая поперёк горла.
Для себя Люси решила: это будет последний раз, когда она столь беспомощна.
— Нашёл! — вывел из размышлений голос Локи. Он всучил ей платье Мей, поверх которого лежала лакрима и... медальон? Хартфилия озадаченно покрутила в руках золотое украшение с разорванной цепочкой. Пальцы нащупали на задней стороне не то буквы, не то просто шероховатости, но она не успела ни осмотреть, ни спросить: два схлестнувшихся «Рёва» сбили с ног. Люси подождала, пока стихнет безумство магии и ветра, после чего переложила платье с лакримой и медальоном обратно в руки Локи.
— Забери это в звёздный мир. Сейчас.
— Сейчас? — неприятно поразился Лев. — Люси, это для меня перемещение туда-обратно займёт не больше минуты. В вашем мире...
— Я знаю, — жёстко оборвала его Хартфилия. — Но больше нам так может не повезти. Спрячь их, пожалуйста. Я хочу, чтобы они были в целости и сохранности, когда всё закончится.
Несколько секунд он с немой просьбой передумать смотрел в глаза хозяйки, но та осталась непреклонна. Дух вздохнул.
— Хорошо. Как скажешь. Только молю, — он горячо схватил её за ладони и поднял на уровень лица, — не умирай, Люси. Обещай.
— Я дала слишком много пустых обещаний сегодня. Прости, — сокрушённо мотнула Хартфилия головой.
Локи поджал губы — и, больше не сказав ни слова, исчез. Несколько секунд Люси была не в силах отвести взгляд от парящей в воздухе золотой пыли.
Так исчезла Нибиру.
Так исчез Марс.
Чёрт.
Отбросив горькие мысли в сторону, Люси развернулась — и тут же была вынуждена прикрыть голову руками и припасть к земле, чтобы спастись от очередной ударной волны. «Что же мне делать? Стинг...»
Она подняла взгляд на дракона, который, однако, на дракона уже и не походил. Остались только измазанные в крови лапы, тонкие наросты чешуи на левой половине тела и взгляд, горящий алой яростью. По-прежнему злился, по-прежнему сходил с ума от злости и невозможности утолить её голод, по-прежнему...
«...как мне спасти тебя?»
Как в принципе вмешаться в этот безумный бой и при этом выжить? Как вернуть в сознание Стинга, если тот кинется на неё тотчас, когда заметит? Ему ведь плевать, на кого бросаться. Это человек внутри него хотел поквитаться с Прайдом — дракон же не различал ни убийцу отца, ни Люси, которая и не подруга ведь. Так... никто. Ничего не значащая напарница.
Люси зажмурилась. Решимость помочь Стингу пылала до дрожи в кулаках, нежелание сдаваться едва позволяло усидеть на месте, но она не знала, как достучаться до человеческого сердца Эвклифа, что вообще можно сделать.
Опять.
Будь всё, чёрт побери, проклято.
Люси вскинула взгляд на сражающихся волшебников и, когда удар Прайда вновь заставил дракона плеваться кровью, вдруг поняла: если сейчас Стинг выйдет из Драгон Соул, он проиграет.
Они проиграют. Только тупая драконья ярость держит его сейчас на ногах и не позволяет померкнуть сознанию — от боли в изувеченном теле, от потерянной крови, от ран, которые смертельны для простого человека. Стинг наверняка отключится сразу же, как спадёт второе проклятье драгонслееров. А Прайд... Люси отчаянно смотрела на мгновенно испарявшиеся ссадины, на удары просто кулаком и удары магией, от которых трескалась земля и тревожили округу слабые ударные волны, кожей ощущала клокотавшее волшебство — огромное, необъятное, сравнимое с драконьим без Драгон Форс и Драгон Соул. Его осталось так много, что он способен не раз и не два сколдовать «Разлом Бездны», или какую-нибудь формулу Аматерасу, или вновь превратить в кашу тело Эвклифа «Площадью Самоуничтожения», или защититься от магии врага, спрятавшись за «Тремя Божественными Столбами», или — чёрт знает, сколько ещё заклинаний затаилось в его разуме.
Важнее другое: он побеждает.
Человек побеждает дракона.
«Боги, да кто же ты такой?»
(«Вот какова сила генералов — чудовищ в человеческом обличье?..»)
Прайд подбил его ударом в голень, кулаком в живот встретил его завалившееся тело, сделал шаг в сторону и локтём по спине впечатал в землю с такой силой, что в воздух брызнул фонтан крови. Дракон приподнял голову, чтобы не захлебнуться от желчи, как Прайд тут же пнул в лицо, отбрасывая на несколько метров, завершая атаку «Рёвом ледяного дракона». От сковавшего холода чудовище даже не почувствовало, как содралась кожа-лоскуты вокруг рта и вновь закровили подбородок со щеками, не смогло увернуться, когда ринулся на него Прайд, когда прилетел в горло и солнечное сплетение кулак, когда с разворота он снова пнул по лицу — снова отбросил, снова вбил в землю до воронки, до кровавого марева перед глазами, до желчи в глотке, объятой тупой болью. Наспех глотнув воздуха, оно выдохнуло «Рёв» и прервало избиение — на несколько коротких секунд, по истечении которых пригнувшийся Прайд врезал под подбородок. Чудовище отлетело, с хрипом врезалось в землю и проехало пару метров, прежде чем инерция прекратила терзать его спину. Запрокинув голову, оно недвижимо смотрело на пляску чёрных кругов, которые закрывали мир, и чувствовало, что магия перестаёт компенсировать потерю крови и разодранное в край тело.
Слабое мерзкое тело.
Только вспыхнувшая на этих словах злость была такой тихой, что дракон её даже не заметил.
— Не пора ли тебе уже на покой? — раздался уставший голос Прайда.
Жертва.
Жертва?..
Чудовище перекатилось на живот и на дрожащей левой руке — правая уже никуда не годилась — приподнялось, когда взгляд зацепил фигуру неподалёку.
Светлые волосы, больные от волнения и переживаний глаза, растерянность, мелькнувшая на лице девушки, когда она заметила его внимание. Или не растерянность? Что это? Что за чувство заставило её распахнуть глаза и губы, выпрямиться —
протянуть руку?
—
Стинг, — и с невероятной теплотой произнести это... слово?
В памяти всколыхнулось... что-то.
— Стинг, — говорил чей-то женский голос. Не такой, как у девушки, которая с надеждой — да, вот оно,
надежда — тянула к нему руки и смотрела так, что заходилось болью там, что-то в груди. Что-то, словно истекающее кровью, когда другой голос продолжал неустанно твердить: — Стинг. Стинг. Стинг.
Стинг.
Что это?
— Мой мальчик...
Дрожь.
Что?..
А голос снова повторил:
— Мой мальчик, — и он почувствовал, как что-то эфемерное, тёплое и нежное коснулось исполосованного рта, ласково очертило линию скул, застыло кончиками пальцев в уголках глаз. Прислонилось лбом ко лбу — и он увидел.
Её... её.
Женщину с волосами цвета солнца и глазами двумя осколками неба, глазами, в которых тонул весь мир — и которые не нуждались в этом мире, которые смыкались на нём одном. Её губы шевелились, но он не мог, не пытался даже расслышать, что она говорит. Смотря в глаза, полные слёз и — и любви, теплоты, надежды, он чувствовал, как грудь распирает уже не ярость. Что-то другое. Больное, колючее, до жжения в глазах отвратительное, до крика в развороченном горле невозможное. Что-то, связанное с этой женщиной, с этой...
...мамой?..
— Стинг, — говорила она. Звала.
Кого?
По кому проливаешь ты слёзы, мама? До кого так нежно пытаешься достучаться? Почему смотришь — с такой любовью, с такой мольбой?
Мольбой простить тебя.
Мольбой
вернуться.
— Стинг... — позвала она в последний раз. А потом теплота с лица исчезла, иллюзия рассеялась, а поверх материнского голоса возник другой, но он тоже с любовью и мольбой твердил: — Стинг... Стинг...
Он моргнул. Правую щёку зажгло от глаз до подбородка — что-то скатилось по мышцам, на секунду тревожа открытые раны.
А потом он увидел девушку. Такая похожая на маму...
На
его маму, вдруг молнией пронзило осознание. Воспоминание.
Он сел на колени и застыл, смотря на приближающуюся девушку и не видя её, видя маму, не дыша от кома, который вдруг встал в глотке, и от понимания, что в груди клокочет не ярость —
отчаяние, неверие, больное в своей реальности, горечь, раздирающая душу, раздирающая сердце — да, вот оно, вот то, что сейчас обливается кровью и сжимается так, что дышать невозможно, существовать, жить... сражаться? За что сражаться? С кем?
— Ма... ма... — прохрипел он.
Где же ты?
Он смотрел на девушку, а та смотрела на него и тоже едва дышала от того, как скручивало от неверие сердца, потому что дрогнула кровавая пелена в правом глазу, скатилась с него слеза — потому что впервые за минуты-часы-вечности, которые знали чудовище-дракона, проявилась голубая радужка и исчезла злость.
Потому что Стинг очнул...
Ударом в висок Прайд снёс Эвклифа на несколько метров.
— Эй, эй, Стинг, ты чего? Неужто удумал выйти из Драгон Соул? — усмехнулся он.
Когда Стинг поднялся, Люси в отчаянии схватилась за голову: от того проблеска сознания, которое пробудила в нём слабость, не осталось и следа. Снова заплыли яростью глаза, снова исказился в кривом оскале рот, снова из груди доносился хрип-рычание — не речь, не попытка заговорить, вспомнить, вернуться,
стать человеком.
— Потеряешь свою ярость — проиграешь, Стинг. Впрочем, — Прайд в театральной задумчивости коснулся подбородка, — победы тебе не видать в любом случае.
Шатаясь от недостатка крови, Эвклиф ринулся к врагу, но той ярости, что теперь горела в груди, было уже недостаточно. Прайд даже не стал уклоняться: перехватив выброшенный кулак, заломил за спину, ногой вдавил в землю, рванул руку на себя — и дракон завыл от вывихнутого плеча.
— Прекрати! — закричала Люси, бросаясь к ним, но мгновение — и ветер вдарил в грудь до кругов перед глазами и помутневшего сознания.
— Потерпи пару минут, Люси. Когда Аматерасу наконец подействует, я убью и тебя.
Стинг под ногой заурчал, задёргался, пытаясь освободиться и не понимая, куда утекает магия, откуда такая тяжесть во всём теле, почему от давления, вжимающего в землю с каждой секундой всё сильнее, идёт кругом голова и пульсируют руки.
— О. Полагаю, теперь ты почувствовал эффект восьмидесятой формулы, — холодно обронил Прайд, отпуская безвольную руку и отступая на несколько шагов.
К тому моменту пришедшая в себя Люси услышала его слова и растерянно замерла.
— Что?
— По-твоему, способность этого заклинания — один лишь взрыв? Это же Аматерасу — заклятие, направленное на подавление эфира. Хотя кому я это говорю?..
Схватившись за плечи, Стинг перекатился на спину, зашипел от боли, вернулся на живот, согнулся так, что коленями коснулся лба, в следующую секунду выгнулся — он ёрзал и метался в агонии, ртом глотая воздух и старался выдавить из груди хоть какой-то звук, но не мог. Что-то невидимое, неизвестное, сильное до темноты перед глазами стискивало рёбра, наливало свинцом лапы, судорогами выворачивало мышцы. Разгорался в горле пожар, но то горели не злость и не отчаяние — то горела магия, белым сиянием охватившая тело, сверкнувшая из глотки, ноздрей и глаз, как будто заперли в Стинге огромное количество света.
Заперли.
Её лицо перекосила такая гримаса ужаса, что Прайд насмешливо протянул:
— Вижу, ты поняла, что происходит со Стингом.
— Ты... запечатал в нём всю его магию?.. — выдавила Хартфилия.
— Какая прекрасная интонация. Какая верная. Да, вся мощь дракона, вся сила сейчас заперта в его теле, и более того — она продолжает расти, пока он злится. Как долго продержишься, Стинг? — опустил он взгляд на корчащегося дракона. — Надеюсь, что не очень. Не оттягивай неизбежное: как бы ты ни извивался, твоя собственная магия разорвёт тебя на куски.
— Нет! — выкрикнула Люси, подорвалась с места.
Но не успела сделать и шага.
Магия вокруг Стинга взорвалась так, будто он только что вошёл в Драгон Соул. Но уже не столбом.
За мгновение она поглотила всю окрестность. Дошла до деревни, сметая старые дома, до леса, с корнем вырывая деревья, до поляны, где некогда жила семья и где уже нечего было уничтожать. Вспыхнула так, что поголубевшее небо раскинулось над далёким поселением, куда сутки назад переместил их Канраку, увидели тонкое марево на горизонте жители Шеффлера и Ибериса. Раскинулась на десятки километров вокруг и на столько же — вглубь, вдарило в небо столбом пыли и дыма, в стороны — взрывной волной. Застонала земля, и стон этот слышала вся северо-восточная часть Фиора.
Люси осталась жива лишь благодаря появившимся Часам. Где они пережили долгие минуты буйства волшебства, Хартфилия не знала. От волнения кусая пальцы, она смотрела в одну точку перед собой и снова молитвами обращалась к богам: спасите Стинга, не дайте ему умереть от собственной силы! Он ведь почти очнулся! Попытался заговорить, посмотрел осмысленно, вспомнил, что-то, чёрт побери, вспомнил! Если бы Прайд не выбил эту крохотную искру человечности, он бы уже пришёл в себя, вновь стал человеком!
(Ох, глупая Люси.)
«Не убивайте его! — отчаянно шептала заклинательница. — Он не заслужил этого! Он должен жить!»
Пожалуйста...
(Если б ты знала...)
«Я должна помочь ему!»
(Если б ты в этот момент знала...)
Милосердные боги, пожалуйста...
(...что богам давно плевать на судьбы людей.)
Для Люси прошло не меньше вечности, прежде чем магия развеялась. Часы высадили её в глубине воронки — хотя, боги, какая это воронка, скорее огромный карьер — и исчезли, и Хартфилия даже не успела поблагодарить. Впрочем, едва ли она сейчас могла выдавить из себя хоть слово и помыслить хоть о чём-то, хоть о ком-то другом, кроме Стинга. Пережил ли этот взрыв Прайд? Наверняка да: он знал, на что идёт, применяя формулу Аматерасу. Но плевать. Может напасть со спины? Плевать. Плевать-плевать-плевать. В тот миг, когда что есть силы она бежала к сердцу карьера, падала, кубарем летела несколько метров, сдирая кожу в кровь, поднималась, бежала и снова падала от усталости, она забыла о существовании «Проклятия драконов», Роуге, Леви и эксидах, которые могли попасть под белую магию — забыла обо всех и обо всём. Мир замкнулся на одной-единственной фигуре, мысли, чувства, разум — всё сосредоточилось, слилось и в такт ударам сердца шептало на грани безумия: Стинг, Стинг, Стинг!..
Выживи!
Что-то ударило её в голень, подрубая ноги и заставляя носом проехать пару метров. Люси хотела вскочить, как на затылок легла чья-то ладонь и вдавила в землю.
— Не торопись ты так, — прозвучал расслабленный голос Прайда. — А то ведь и помрёшь от рук этого чудовища.
Он ослабил хватку, позволяя Люси вскинуть голову — и в ужасе застыть.
Стинг стоял впереди. Сильно накренившись, он тем не менее удерживал равновесие на ногах, хрипел, мычал, издавал глухой, лишённый разума, лишённый сознания протяжный звук, смотрел залитыми кровью глазами, стеклянными от боли. Исчезли жалкие остатки чешуи — да что там, исчезла вся кожа, и ручьём стекала с обнажённых обгорелых мышц кровь. В воздух бил дым, и заставлял выворачиваться наизнанку запах палёного мяса. На теле не было ни одного живого места: куда ни падал взгляд, Люси видела только кровь, которая лилась со рта, с носа, с человеческих рук, не знавших когтей, с человеческих плеч, развороченных сначала «Площадью Самоуничтожения», а теперь собственной магией, с... со всего. Язык не поворачивался назвать то, что стояло перед ней, живым.
Назвать
человеком.
Нет, это был не человек.
Ходячий мертвец.
Мертвец, жизнь которого удерживала одна магия вперемешку с остатками ярости, дотлевающими во взгляде. Он попытался сдвинуться с места, пошатнулся и только чудом устоял на ногах. Голова мотнулась так, будто была сломана шея, руки — будто исчезли из них все кости. Изо рта хлынула новая кровь, Стинг судорожно закашлялся, утопая в ней, захлёбываясь, стараясь выдавить из лёгких и при этом не задохнуться. И смотрел — вроде на них, но в то же время сквозь.
Не видел.
Не осознавал.
— Поразительно, не правда ли? — Прайд поднялся во весь рост, но почему-то не стал двигаться к Стингу. Не стал
добивать. Люси вздрогнула: лишь в этот миг она осознала, что Прайд победил. — Он уже ничего не соображает. Не может двигаться, не может колдовать. И всё равно хочет броситься в бой.
Не шевелясь, Люси пыталась поймать взгляд Стинга, но кровь, застилавшая его полуприкрытые глаза, не давала этого сделать. Он при смерти. Избит до помутнения животного рассудка.
Как тогда.
Как тогда, когда на мгновение вспыхнула в нём человечность.
Может, и сейчас?.. Стинг засипел — видно, пытался зарычать, но разорванные голосовые связки, щедро сдобренные кровью и желчью, не позволили. Дёрнул левой рукой, пальцами, хотел сжать в кулак, но не осталось сил даже для такого. Разбит. Втоптан в грязь.
Втоптан в поражение.
«Как же так получилось?..»
— Ты и вправду чудовище, Стинг Эвклиф.
Чудовище.
Жаждущее разрушений. Желающее впиться в чью-нибудь глотку, вырвать чьё-нибудь сердце, разорвать пополам чьё-то тело, и не важно, чьё. Не различающее друзей и врагов. Не помнящее ничего, что было «до» — до того, как ярость выжгла другие чувства, взяла контроль над разумом и исчезло в её огне всё человеческое. Знающее только гнев. Обладающее невероятной силой, одним ударом способное сломать кости, выбить жизнь. Тупое, бездумное животное.
Чудовище.
Люси заново оглядела Стинга.
Нет.
Одним ударом сломать кости и выбить жизнь сейчас можно только ему самому. Он помнил то, что было «до»: какие-то моменты, отрывки, наверняка несвязанные, но важные и дорогие сердцу настолько, что некогда чудовище пролило слёзы. Очнулось на секунду, сдёрнуло с мира кровавое марево, посмотрело ясно, разумно,
по-человечески. Не пылали яростью его глаза, не искажал лицо безумный оскал. Нет. Это стояло не чудовище. Да, оно ещё жило в нём — текло по порванным сосудам, пыталось налиться во взгляде и движениях, силилось толкнуть в сражение.
Соседствовало с воспоминаниями о матери, которые удерживали на месте, гасили тупую злобу и не позволяли сделать последний шаг навстречу смерти.
Давали шанс.
Люси прикрыла глаза.
Мама Стинга. Мей.
Женщина, на которую она так похожа.
Рывком подскочив, Люси бросилась вперёд и остановилась на расстоянии вытянутой руки от Стинга. Спину жёг заинтересовавшийся взгляд Прайда, но Люси до того не было никакого дела. Стинг насторожился, взглянул исподлобья, но во взгляде не нашлось той слепой ярости, которая до этого властвовала над ним. Напряжённость. Опасения. Цепкая внимательность. И Люси понимала, что она ещё не друг и не напарница, она — угроза, и неосторожное движение может разрушить всё.
Потому — медленно, аккуратно подняла руки на уровень груди.
— Стинг... слышишь меня, Стинг? — прошептала она, вкладывая в голос столько теплоты и нежности, сколько могла достать с глубин сострадательного сердца. — Это я, Стинг. Люси. Помнишь меня?
Она не спеша протянула ладонь.
— Позволь мне... коснуться.
Стинг смотрел тяжело, но не сдвинулся с места, когда кончиками пальцев Люси дотронулась до ободранной щеки. Лицо дёрнулось, Люси с опозданием поняла, что прикасаться к оголённым мышцам невыносимо больно, и хотела отдёрнуть руку, как Стинг выдохнул:
—
Ма... ма...
Люси вздрогнула и застыла — под этим пронизывающим взглядом глаз, которые до сих пор горели красным, но горели вяло и неуверенно.
Как старые лампочки, которым давно пора погаснуть.
— Нет, Стинг. Я не... Я Люси. Помнишь? Твоя бесполезная слабая напарница, — улыбнулась она, чувствуя, как защипало в глазах. — Заклинательница духов, которая ничего без тебя не стоит. Помнишь ведь, Стинг? Ты сам сказал, что мы без вас...
я без
тебя не справлюсь...
Она сделала шаг ближе, и Стинг мог пробить ей бок одним ударом, найдись у него силы — найдись у него
желание. Но не было ни того, ни другого, потому он позволил приблизиться так, что ощущал на своих губах дыхание Люси. Подушечками пальцев она коснулась другой щеки, провела чуть выше, остановилась у глаз. Заглянула в них, и снова отчаянием и горечью зашлось сердце.
Сердце, пытающееся вспомнить.
— Ну же, Стинг. Ты не мог забыть меня. Я же... такая раздражающая. Не желаю принимать твои взгляды, огрызаюсь с тобой, бешу одним присутствием. Я же Люси, Стинг!.. Нет, о боги, какая глупость, нет. Я не Люси. Хартфилия! Ты так меня называешь, Стинг. Помнишь? Помнишь ведь?
Сдерживая рыдания, содрогаясь, она на носочках приподнялась и плавно прислонилась лбом ко лбу Эвклифа.
— Пожалуйста, вспомни меня...
Они смотрели глаза в глаза, почти — душа в душу. Почти, потому что металась во взгляде душа Люси, тянулась к нему, ластилась, надеясь теплом и светом вылечить больные разум и сердце, а во взгляде Стинга плескалась кровь, и усталость, и что-то затхлое, неживое, такое далёкое — не дотянуться, хоть брось всю себя на мосты и дороги.
Вместе с яростью засыпал дракон.
Вместе с драконом засыпал человек.
Люси в неверии распахнула глаза:
— Нет, нет, нет... не умирай, Стинг! Прошу тебя, не умирай!
Позабыв о чужой боли, она ладонями обхватила лицо Эвклифа, прильнула всем телом — ближе, плотнее, ощутить биение сердца, заставить его работать.
— Смотри на меня. Пожалуйста, посмотри на меня! — горячо шептала она, поднимала голову, заглядывала в глаза, которые с каждым утекающим мгновением становились все более стеклянными, более пустыми.
Более мёртвыми.
— Нет...
Колени Стинга подогнулись, и он рухнул наземь. Люси подхватила его под руки, упала рядом, обняла, прижимая к себе, кладя тяжёлую голову на плечо — и плача, в неверии плача.
— Нет... всё не может так закончиться...
Но становилось всё спокойнее и умиротворённее дыхание. Не лилась из горла кровь, не слышались хрипы, не перекатывались мышцы — Стинг расслабился, успокоился, растворился в этих объятиях.
— Ну же, Стинг! Давай! Это я всегда сдаюсь, я пускаю всё на самотёк! Ты-то не такой! Ты... — она прижалась щекой к колючим пыльным волосам, зарылась носом, вцепилась в шею и затылок до судорог — вот они, мои прикосновения, Стинг, моя жизнь! Забери её, забирай всю без остатка — только живи, живи... — Мей-сан пожертвовала собой не для того, чтобы ты умирал, Стинг! Нет, нет, пожалуйста, нет!
Она глотнула воздух, хотела продолжить, как Стинг со свистом выдохнул воздух —
что-то произнёс. Люси замерла, затаила дыхание.
— ...и.
...чт...
—
Люси...
Имя.
Её имя.
Её имя из
его уст.
Впервые названное. Звучащее ужасно непривычно и странно.
И такое спокойное, что новые слёзы покатились из глаз. Люси смотрела в чёрную бездну над головой и чувствовала, как дрожат в попытке улыбнуться губы.
Он вспомнил. Он очнулся. Он стал человеком.
Он вернулся к ней.
— Да, Стинг... это я, Люси... — она крепче обхватила руками его голову, прильнула, продолжая плакать, и бездумно гладила по шее, торчащим лопаткам, плечам, принося этими прикосновениями и умиротворение, и боль. — Вспомнил свою раздражающую напарницу? Раз вспомнил... ты должен понимать: я без тебя не справлюсь. Никто без тебя не справится. Лектор, Роуг... представляешь, каково им будет, если ты умрёшь? Нет, нет, Стинг, ты... не можешь... не можешь...
Стинг замолк, больше не пытаясь выдавить её имя.
— Я исправлюсь, Стинг, слышишь, исправлюсь! Прислушаюсь к тебе и твоим словам, только, пожалуйста, не умирай!
Тишина.
— Стинг?..
Мёртвая тишина.
В это миг Стинг окончательно обмяк в её руках — и Люси, срывая голос, закричала.
~*~
Какое-то время Прайд безучастно наблюдал за истерикой заклинательницы: та кричала, звала Стинга, обнимала его бесчувственное тело, прижималась лбом ко лбу, губами к щекам и макушке — и за буйством собственных чувств была не в силах расслышать дыхание. Слабое, хриплое и редкое, оно, однако, свидетельствовало о том, что Стинг ещё жив. Ненадолго, конечно, можно отдать последний штрих времени, но Прайд не любил оставлять дела незаконченными.
«Не каждый способен выйти из Драгон Соул», — размышлял он, пока лечебные заклинания восстанавливали тело. Хмыкнул: видно, Люси Хартфилия невероятно много значила для Стинга, раз ради неё он совершил невозможное.
Или не Люси Хартфилия?
Прайд окинул взглядом светлые волосы и лицо, под грязью, пылью и кровью на котором проглядывались черты Мей, мягкие, утончённые, ей-богу кукольные. Действительно похожи.
Настолько, что даже животный разум поддался этой схожести.
Слабая улыбка тронула его губы: какое трогательное завершение битвы двух чудовищ. Ты похожа на Мей не только внешностью, верно, девочка с добрым сердцем?
Даже немного жаль убивать такую.
Закончив с лечением, Прайд схватил саблезубов за руки, вытащил из воронки и швырнул на землю.
— Вот и конец, полагаю, — заключил ровно.
Люси подползла к Стингу, прикрыла собой и лишь после подняла на него взгляд, отчаяние в котором граничило с безумной злобой.
— Ты убил уже пятерых драгонслееров! Неужели этого недостаточно? — дрожащим от слёз и усталости голосом воскликнула она.
— Пятерых? — удивился Прайд. — Ты мне льстишь. От «Проклятия драконов» пало только четверо.
От растерянности из головы исчезли все вопросы. Люси опустила взгляд широко распахнутых глаз.
Как это — четверо? Канраку ведь говорил о пяти людях, и ему не было никакого смысла лгать или утаивать. Информация неверна? Нет, информация из Архива не может быть неверной...
Люси вздрогнула.
Кто-то другой открыл охоту на убийц драконов?
Дзинь.
— Какая прекрасная битва! И кто бы мог подумать, что в ней победит человек!
Прайд вскинул голову, Люси обернулась — за ней, раскинув широкие крылья, парила в воздухе женщина в доспехах. Звенели на ветру колокольчики, украшавшие гарду катаны.
На ветру, что вдруг изменил направление.
Женщина спустилась, вытянула руки — и в следующее мгновение подчинившийся ей ветер бросил на землю два бессознательных тела, в которых Люси узнала Элдо и Флэма.
— Станцуй же теперь со мной, дракон!
