Фу Мин засуетился и бросился к выходу с криком: «Нет-нет! Император больше не принимает!», но тут же был остановлен резким окриком:
- Фу Мин! До последнего человека. Или ты забыл?
Советник остановился и побрел обратно к трону, сокрушенно покачивая головой. Он не забыл. Когда-то молодой Император пожелал, чтобы его встречи с народом были ежемесячными. Долго советники во главе с Фу Мином отговаривали его от этой затеи – опасно так часто открывать для всех Янтарный дворец. Приходится привлекать дополнительную охрану, при этом ставя под удар границы, Император слишком утомляется, и вообще – загадочность и недоступность – его лучшие союзники. Нехотя Лонгвей согласился с доводами советников там, где речь шла о безопасности Империи. В итоге для ежегодного приема были определены два дня. Первым стал весенний Праздник Цветения Сирени, в память о покойной Императорской чете. А второй – почти через полгода, в День Золотой ветви, когда осень полностью вступает в свои права, окрашивая окрестности Янтарного дворца в багряно-золотой цвет, но до холодов еще далеко, и народ в ожидании приема может расположиться на Главной площади дворцового комплекса. Тогда, согласившись на уговоры советников, молодой Император поставил условие: прием будет вестись до последнего человека, даже если ему придется сидеть в Тронном зале всю ночь.
Уже в который раз за сегодняшний день золотые двери отворились, и показалась весьма необычная процессия из пятерых человек довольно неряшливого вида. Судя по внешности, они принадлежали к роду Шакалов – многочисленного племени, обитавшего, по большей части, в Нижних Империях.
Один из них - среднего роста, коренастый, в грубой одежде из невыделанной кожи - шел впереди. Еще четверо несли какой-то большой, накрытый черной тканью, предмет. При виде странных визитеров начальник стражи Сюн Чи напрягся и, на всякий случай, положил ладонь на рукоять секиры.
В середине зала посетители остановились и пали ниц. Подняв голову, главный заговорил.
- О, величайший из императоров мира, о лучезарнейший из правителей, о прекраснейший из мужей…
- Довольно, - остановил Лонгвей поток льстивых слов. – Какое дело у вас ко мне, чужестранцы?
- Великий Император так умен и сразу догадался, что Небесная Империя – не наш родной дом. И он прав в своей прозорливости. У нас вообще нет дома. Мы кочевники из рода Шакалов, уже много лет странствуем по миру в поисках лучшей доли. От людей мы слышали о справедливости и добром сердце Небесного Императора. И пришли с нижайшей просьбой о маленьком кусочке земли, где мы могли бы построить скромное жилище и возделывать рис и пшеницу себе на пропитание.
- Но почему вы выбрали Небесную Империю? Наши земли не самые плодородные и расположены высоко в горах. Земли Западной Империи Лесов или Северной Империи Воды подошли бы вам куда больше.
- Увы, Император Тигр и Император Черепаха не так милостивы и благородны, как Вы. Не нашлось в тех краях места для нас, недостойных.
«Все понятно, наверняка, преступники – воры или мошенники, вот и не пускают их никуда», - подумал Лонгвей, а вслух произнес:
- Что это у вас с собой?
- О, Император! Не с пустыми руками пришли мы к Вам на поклон, а с даром, достойным Вашего величия, ибо редкость и ценность его несомненны.
С этими словами Шакал подошел к странному предмету, и одним движением сдернул с него черную ткань. Это была клетка размером примерно два на два локтя. Внутри клетки слабо шевелилась какая-то грязно-серая масса с коричневыми пятнами.
Лонгвей напряженно выпрямился на троне:
- Что это?
- О, Великий Император, это редчайший представитель рода Белых павлинов, который с радостью станет Вашим преданным рабом.
Вытащив из кармана большой ржавый ключ, Шакал открыл клетку и грубо вытащил оттуда грязное, жалкое существо, едва держащееся на ногах. По рядам придворных пронесся вздох, в котором изумление смешалось с жалостью и брезгливостью.
Это действительно был Белый павлин. Но в каком состоянии! Бледное тело – сплошь в побоях и ссадинах, перья на крыльях изломаны и торчат грязными серыми обрубками; хохолок на голове выщипан и волосы в том месте - коричневые от спекшейся крови; из длинного хвоста выдернуто несколько перьев, обнажая загноившиеся раны. На руках – темные обломанные коготки, лицо опухло так, что черт и не разобрать. И весь покрыт какой-то белой пылью.
Кочевник резко встряхнул Белого, пытаясь заставить его стоять, но тонкие ноги подкосились, и пленник тяжело осел на пол. Шакал злобно пнул его под ребра носком сапога; несчастный лишь слабо дернулся и затих.
- Вы не подумайте, что он помер. Нее… Он живой и крепкий. Просто по дороге нам пришлось его немного приструнить. Очень уж кусался больно да когтями царапался, сволочь.
Лонгвей медленно поднялся с трона и подошел к группе кочевников. На тонких высоких скулах играли желваки, глаза почернели.
Подойдя к пленнику, он присел перед ним на корточки и легко коснулся пальцами окровавленной щеки.
Белый с трудом разлепил веки и слабо улыбнулся разбитыми губами:
- Ты – солнце?
И потерял сознание.
Лонгвей медленно выпрямился.
- Фу Мин! Лекаря немедленно! Сюн Чи! Этих – под стражу и в Комнату Правды – я позже с ними разберусь.
Шакалы упали на колени и завыли. Главный кинулся к Лонгвею и схватил его за полу золотого одеяния.
- Что мы сделали не так, о величайший? Разве не рады Вы такому редкому рабу?
Император брезгливо отдернул парчовую ткань и оттолкнул Шакала ногой.
- Презренная тварь! Как ты смеешь прикасаться ко мне? Сюн Чи! Убрать!
Когда визги и завывания пленников стихли в глубине дворца, Император наклонился, аккуратно подхватил пленника одной рукой под острыми коленками, так, что истерзанный хвост остался висеть в воздухе, другой обвил худенькие плечи и поднял с пола.
- Что Вы делаете, Ваше величество?! - тут же запричитал Фу Мин. – Может, он чем заразный? Может, у него блохи… или, как это у вас… пухопероед!
- Фу Мин, что ты несешь? – толстяк начал раздражать Лонгвея. – Никто из вас не знает, как правильно поднять его, чтобы не причинить боль. Малыш и так достаточно настрадался.
- Но, Ваше…
- Замолчи, Фу Мин! Где лекарь? Я несу его в Покои Целителей.
Худенькое тельце в его руках было почти невесомым. Грязная голова доверчиво лежала на широком плече Императора, пачкая роскошную золотую ткань. От Белого исходил отвратительный запах нечистот и давно немытого тела. Император поморщился. Покои Целителей находились в Южном крыле дворца, и идти пришлось долго, переходя из одного длинного коридора в другой.
Все это время рядом нервно суетился Фу Мин, с трудом поспевая за Лонгвеем на своих коротеньких ножках.
В Покоях Целителей Императора уже ждал Главный Лекарь Кьянфан – сухой долговязый человек средних лет, целиком и полностью преданный своему ремеслу. Рядом с лекарем, согнувшись в глубоком поклоне, застыли в ожидании две служанки-помощницы.
Опустив хрупкую ношу на белое покрывало, Император приказал Кьянфану незамедлительно приступить к осмотру мальчика и сделать все возможное для облегчения его страданий. А сам отправился в Комнату Правды.
***
Комната Правды представляла собой большое помещение на нижнем этаже дворца. Он располагался ниже уровня земли и освещался только укрепленными на стенах факелами. Тюрьма в Небесной Империи находилась высоко в горах, охраняемая специальным гарнизоном императорской армии. Здесь же, во дворце, держали только тех пленников, которых Император желал допросить лично.
Пятеро Шакалов были прикованы к стене с поднятыми вверх руками. Когда Лонгвей зашел в комнату, они вновь жалобно завыли и разразились надсадным тявканьем. Движением руки Император остановил стражников, которые кинулись к пленникам, намереваясь заткнуть им рты ударами кнута.
Император медленно подошел к главному Шакалу. Его голос был обманчиво спокоен и тих.
- Как твое имя, кочевник из рода Шакалов?
- Б..басан.
- Знаешь ли ты, Басан, что рабство в Небесной Империи отменено более ста лет назад?
- Н-нет, не знал…
- Знаешь ли ты, что Павлины, любой род Павлинов – пользуются почетом и уважением во всех Четырех Империях.
- Да что в них…
Лонгвей вскинул руку, откидывая на плечо широкий рукав парадного одеяния. Из взметнувшегося иссиня-черного крыла стремительно вылетел тонкий клинок и впился в самый кончик уха Шакала, пригвоздив его к стене. Кочевник взвыл.
- Я хочу, чтобы ты, Басан, рассказал мне все, я подчеркиваю, абсолютно все, об этом юноше из рода Белых павлинов.
- Ухо… Вынь…
- Я выну клинок, когда ты мне все расскажешь, и ни секундой раньше.
- Я…Мы…- заскулил кочевник, пытаясь найти положение, в котором боль будет не так сильна - Мы встретили его на границе Восточной Империи неделю назад. Он пробирался по горам и …был почти безумен, все бормотал что-то про … про какую-то … не помню, как она называется…
Логвей медленно повернул клинок в ухе Шакала.
- Ааааа! Вспомнил! Вспомнил… Про... библиотеку…... и про... белую пыль.
- И что вы сделали?
- Мы вспомнили, что Белые павлины... в большой цене... и решили… если привезем его Вам, то получим землю.
- Вы бы не получили от меня землю за все золото мира. Вы – жалкие разбойники, думающие только о своей выгоде, без капли сострадания в сердце. Молитесь Богине, чтобы мальчик выжил. Иначе вас ждет смерть. Сюн Чи!
Склонившись к здоровяку, Лонгвей тихо отдал распоряжение:
- Пока оставь их здесь. Мне кажется, им еще будет, что нам рассказать. Подождем, пока мальчик придет в себя.
***
После допроса Лонгвей вновь отправился в Покои Целителей.
Белый был вымыт и лежал, укрытый белоснежным одеялом до самого подбородка. Под слоем грязи обнаружились искристо-белые волосы, которые сейчас слегка серебрились от влажности. Длинные ресницы оказались такого же белого цвета с нежно-сиреневыми кончиками. Но черты лица по-прежнему скрывались под следами жестоких побоев.
- Что скажешь, Кьянфан?
- Это действительно Белый павлин, Ваше величество. Более того - представитель самого малочисленного и загадочного рода Белых призраков из Восточной империи. Несмотря на столь ужасный вид, его состояние не вызывает у меня опасений, хотя для восстановления понадобится время. И, пока он не сменит оперение, боюсь, красавчиком его не назовешь. Я дал ему укрепляющий отвар с сонным зельем. В ближайшие дни он должен спать и понемногу есть.
- Сколько ему лет, как думаешь?
- Хм… Сложно сказать. Он очень истощен и выглядит как подросток. Но, судя по длине хвостовых перьев, ему не меньше семнадцати.
- Понятно. Обо всех изменениях в его состоянии сообщать мне незамедлительно. Как придет в себя, тут же доложить.
Устало растирая виски, Лонгвей направился в свои покои. За окном уже занимался рассвет; молодой император не спал почти сутки, и его единственным желанием было как можно быстрее добраться до кровати.
Но у провидения были иные планы.
