***
Приближался первый день зимы – День рождения Императора. Дворец шумел как растревоженный улей – много знатных гостей прибудет в этот день ко двору, несметное число драгоценных даров преподнесут молодому Императору в день его 25-летия. Старик Ки Жонг, Советник по церемониям еще со времен дедушки Лонгвея вместе с Фу Мином не спали уже третью ночь, занимаясь подготовкой праздника. Уже много столетий церемония подношения даров была неизменна – Император восседал на троне, гости подходили кто по одному, кто целыми делегациями, и поздравляли правителя. И хотя им было отведено для этого ровно по пять минут, церемония всегда занимала целый день. Струились медовые потоки лести, сыпались драгоценные каменья, складывались к ногам Императора златотканые ковры, изысканные статуэтки, кованые сундуки с редчайшими тканями, шкатулки с украшениями, редкие звери, бесценные свитки и фолианты. И потом еще много дней под руководством неутомимого Фу Мина все это распределялось по назначению - в сокровищницу, в музей, в библиотеку, в зверинец… - Скука смертная, - вынес приговор Роу. Лонгвей сам рассказал ему о торжестве. Тот воодушевился и расспросил, как обычно празднуют День рождения знатного феодала. Не вдаваясь в подробности, Лонгвей поведал Роу о церемонии. И мнение Роу, признаться, полностью совпадало с его собственным. Но Ки Жонг и слышать не хотел о переменах, взывая к многовековым традициям и устоям Императорского двора. Праздник приближался. Роу что-то скрывал и ходил с загадочной мордашкой. Лонгвей догадывался, что Роу готовит ему подарок, но вида не показывал. Ему нравилось наблюдать за лукавыми чертиками в фиолетовых глазах, за тем, как Роу задумчиво прикусывает нижнюю губку, словно обдумывая что-то, как внимательно смотрит на него, думая, что Лонгвей этого не замечает. И все же с каждым днем Белый становился все грустнее. Пусть скука, пусть фальшь и лесть, но это будет праздник Ло, а Роу останется в стороне. Лонгвей заметил печаль юноши, но что он мог изменить? Открыть все теперь, когда между ними протянулась невидимая, шелковая ниточка доверия? Нет. Это было выше его сил. Он не знал, когда скажет Роу правду. Он не знал, какую правду откроют Роу сорванные покровы памяти. Тягуче-сладкая паутина лжи надежно опутала Императорские покои, где в тихие осенние вечера, под злобное завывание ветра, под мерное потрескивание дров в камине расцветала его иллюзия, его придуманный мир, в центре которого был Роу – Белый павлин Императора.***
За три дня до начала зимы прибыл новый маг. Сначала пришло послание от Гу Реншу, в котором он извещал, что Верховный маг Империи Воды уважил его просьбу и посылает в помощь Императору Неба одного из своих лучших чародеев - Наронга из рода Черных лебедей. Тот готов пробыть при дворе Небес столько, сколько потребуется для того, чтобы усилить магическую защиту, осмотреть пострадавшую девушку и обследовать дворец на присутствие враждебной магии. От себя Гу Реншу приписал, что, если этот Наронг хорошо себя проявит, возможно, будет разумно предложить ему остаться во дворце в качестве придворного мага. Когда Хранитель Облачного зеркала сообщил Лонгвею о прибытии чародея, тот распорядился немедля препроводить его в Зал для аудиенций и направился в Императорские апартаменты. По дороге он столкнулся с Фу Мином, который засыпал его сотней вопросов по поводу праздника, и когда Лонгвей пришел в Зал, гость уже был там. Он стоял, отвернувшись лицом к окну; его высокая, вся в черном, фигура, отчетливо выделялась на фоне темнеющего неба. - Достопочтенный Наронг. Человек обернулся, и Лонгвей на мгновение потерял дар речи. Перед ним стоял самый красивый мужчина, которого ему когда-либо приходилось видеть. На вид ему было слегка за тридцать. Черный плащ не мог скрыть гордого разворота широких плеч и стройности тела. Гладкие черные волосы с двумя ярко-красными прядями у висков были зачесаны назад, открывая высокий лоб - смуглый и гладкий. Четко очерченные губы чувственно изгибались, а черные глаза, казалось, смотрят в самую душу. Наронг из Рода Черных лебедей был ошеломляюще красив – хищной, темной и опасной красотой. Лонгвей и сам был недурен собой, но перед этим человеком почувствовал себя простаком. Не было сомнений, что Наронгу известно о том впечатлении, которое он производит на людей. С легкой усмешкой маг взглянул прямо в глаза Лонгвея и поклонился: - Ваше величество, - голос низкий, глубокий, завораживающий. В его церемонном поклоне не было ни капли почтительности – обычная уступка для высшего по положению, но не по сути. Лонгвея не зря с детства учили быть Императором. Ни одна эмоция не отразилась на его лице. Легким кивком головы он разрешил магу сесть. Наронг уже был осведомлен о том, что следует сделать, и готовился тотчас приступить к своим обязанностям. Было решено, что помощницу доктора Кьянфана маг осмотрит незамедлительно, а после займется обеспечением магической безопасности праздника. А уже после – все остальное. Лонгвей выделил чародею покои неподалеку от комнат Гюрена и препоручил его заботам Фу Мина. Когда Наронг вышел, Лонгвей облегченно вздохнул - в обществе нового мага он чувствовал себя некомфортно.***
Утром накануне праздника Лонгвей, проснувшись, с удивлением обнаружил, что Роу уже встал и неуверенно топчется на пороге его спальни, нервно подергивая хвостом. - Ты чего? – спросил Лонгвей и похлопал рукой по кровати, приглашая Белого сесть. Тот помялся и неуверенно пристроился на краешке. Лонгвей схватил его за руку и притянул к себе, тут же ощутив привычное напряжение в паху. Роу, не удержавшись, упал на грудь Лонгвея и отпрянул; щеки тронул нежный румянец. Поджав одну ногу под себя, он устроился напротив Лонгвея. - Роу, не тяни. Рассказывай, что у тебя. - Ло, я приготовил тебе подарок, - выпалил Белый и смущенно зарделся. - Хм… Но у меня же только завтра День рождения. - Я знаю, но… - Роу опять смущенно опустил глаза, – завтра у тебя будет много подарков и не чета моему. Он просто потеряется среди них. Поэтому я и решил сегодня, когда только мой… Лонгвей улыбнулся. - Я очень хочу увидеть твой подарок. - Правда? – просиял Белый и выбежал прочь из спальни. Вернулся, зажимая подмышкой что-то плоское и прямоугольное, завернутое в лоскут шелковой ткани. Лонгвей уже догадывался, что там может быть, но, когда Роу, сияя смущенной улыбкой, сдернул ткань, не смог удержать восхищенного возгласа. Как и предполагал Император, это был его портрет, но он и представить себе не мог, что мальчишка может создать нечто подобное. Случайно найденные им наброски и вполовину не передавали мастерства художника. - Я снял рамку с миниатюры с нарциссами, - виновато затараторил Роу. – Но ты не переживай, я обязательно сделаю для нее новую. А если тебе не понравится… - Да демоны с ней, с миниатюрой! Роу, это же чудесно! Лонгвей смотрел на портрет и не верил своим глазам. Он был небольшой, около локтя в диаметре, но как же искусно выполнен! Далеко не все картины в дворцовой галерее могли с ним сравниться. Роу запечатлел его сидящим в кресле у камина с бокалом вина. Иссиня-черные волосы свободно падали на спину. Светлый шелковый халат подчеркивал изгибы стройного мускулистого тела. На губах играла озорная полуулыбка, а глаза… глаза смотрели с нежностью и грустью. И все – изящный изгиб тонких пальцев, блики света на резных гранях бокала, струящаяся гладкость шелка, антрацитовый блеск волос - было прописано с величайшим мастерством, талантом и …чем-то еще, что не сможет заменить ни одна, даже самая совершенная техника. - Тебе нравится? – Роу закусил нижнюю губку и с тревожным нетерпением смотрел на Лонгвея. - Нравится? Мне нравится?! Роу, да я просто в восторге! У тебя же настоящий дар! Роу, я…я просто даже не знаю, как тебя отблагодарить. Лонгвей на мгновение задумался, а потом, бережно положив картину на столик, выбрался из кровати. - Собирайся, Роу! Да оденься потеплее! - Что? Мы куда-то идем?! - Нет, малыш, мы куда-то летим! Так что крылья оставь свободными! - А куда, куда? Скажи! - Это сюрприз. Пока Роу собирался, Лонгвей вызвал Фу Мина и велел отменить все назначенные на сегодня встречи, благо перед праздником их было немного. Потом приказал собрать большую корзину с едой, вином, двумя шерстяными пледами и всем необходимым для разведения костра. Все это время Фу Мин суетился рядом. - Но Ваше велич… - Фу Мин! - То есть, Ваша милость… Куда Вы собрались, там же снег! Лонгвей подошел к окну. И вправду – снег. Первый снег! Крупные лохматые снежинки беззвучно кружились в воздухе, укрывая белым искрящимся покрывалом голую землю, ветки деревьев, расписные стены дворца. - Правда, снег! Фу Мин, правда, снег! Он подбежал к толстяку, приподнял его над полом и закружил. Тот задрыгал коротенькими ножками. - Ваше ..эээ.. милость! Что вы делаете? - Я радуюсь, Фу Мин! Я просто радуюсь первому снегу! Взгляд советника упал на портрет. Он удивленно открыл рот. - Что это? - Не видишь, мой портрет. - Но кто это нарисовал? Неужели… - Да, это Роу. - Но …но это потрясающе! Опоссум бережно дотронулся до рамки и вгляделся в лицо на портрете. А этот Белый, видать, искренне привязан к Императору. Роу выбежал из своей комнаты полностью собранный. Он надел темно-синие кожаные штаны, короткий, подбитый мехом, плащ с капюшоном и теплые башмаки. Теперь мальчишка нетерпеливо приплясывал на месте в ожидании Ло. Лонгвей отпустил Фу Мина и быстро оделся. Свой дорожный костюм он дополнил таким же, как у Роу, коротким плащом на меху. - А ты лететь-то сможешь? Ну-ка, расправь крылья. Роу осторожно повиновался. Кое-где, там, где новые перышки еще не достигли нужной длины, оставались проплешины, но в целом оперение росло равномерно. - Попробовать можно. Если не получится, буду тебя держать. Полетим из спальни, здесь окно выше над землей. С помощью специальной перевязи он закрепил корзину на поясе и открыл окно. В комнату ворвался колючий морозный воздух. - Не боишься замерзнуть? - Неа! Летим скорее! Лонгвей и забыл, что Роу уже много дней сидел взаперти. Взявшись за руки, они встали на подоконник и взлетели. Роу с непривычки чуть было не упал вниз, но Лонгвей удержал его. Постепенно полет выровнялся. Они стремительно удалялись от дворца в сторону горной гряды на Востоке. Роу восторженно смеялся, с наслаждением вдыхая холодный, обжигающий горло воздух. Поистине, Лонгвей знал, как отблагодарить друга за подарок. - Нам далеко лететь? - Нет, скорее высоко. Полет и вправду был недолгим. Совсем скоро они достигли горной гряды, и Лонгвей сильными, уверенными взмахами крыльев устремился ввысь, к одному ему известной цели. Роу едва поспевал за ним, хотя не был отягощен полной корзиной снеди. Вскоре Павлины достигли большого скалистого выступа, который, подобно каменному языку, вырастал из горы. Сюда они и летели. Опустившись на выступ, Лонгвей отстегнул корзину и облегченно потянулся. Взяв Роу за руку, он подвел его к самому краю выступа. - Смотри. Замирая от восторга, Роу разглядывал открывшуюся перед ним картину. Казалось, они стоят на самой вершине мира. Внизу – сколько хватало глаз – простирались суровые скалистые горы; кое-где между ними - крошечные долины с журчащими речушками, далеко-далеко синело маленькое горное озерцо. И все это великолепие медленно укрывал первый снег – благословение волшебницы-зимы. Глаза Роу светились неподдельным восхищением; погрузившись в восторженное созерцание, он очнулся, только когда Лонгвей дернул его за рукав. - Идем. - Куда? - А ты думаешь, мы здесь будем знакомиться с содержимым той тяжеленной корзины, которую я сюда тащил? Логвей взял Белого за руку и повел к темному провалу в горе, который из-за падающего снега был почти не виден. Здесь Ло немного помедлил и шутливо поклонился Роу: - Добро пожаловать в мои тайные владения. Провал оказался входом в небольшую пещеру – темную, но сухую и чистую. В углу виднелась вязанка дров и кучка сухих веток. - Так, я развожу костер, а ты накрываешь на стол. Будем праздновать мой День рождения. Роу взвизгнул от восторга и бросился выполнять задание. Он достал из корзинки скатерть, расстелил прямо на полу и стал выкладывать еду. Слуги постарались на славу: здесь были свежие булочки, завернутые в плотную льняную ткать, вареные яйца, твердый ароматный сыр, нарезанное тонкими ломтиками вяленое мясо, зеленые яблоки и восхитительное темно-красное вино – крепкое и пряное. Еще в корзинке оказались маленькие серебряные чашечки и какие-то непонятные металлические палочки с острым кончиком на одном конце и завитком на другом. Лонгвей развел костер. Ветки отсырели, и с ними пришлось повозиться, но вскоре веселое пламя затрещало под темными сводами пещеры. Лонгвей бросил Белому шерстяной плед: - Укрывайся, зима все-таки. - Здесь и так тепло. - Укрывайся, сказал, - прикрикнул Ло и сам закутался в плед. - Ты первый человек, которого я привел в это место, - рассказал Лонгвей, когда они утолили первый голод и выпили по чашечке вина. – Я нашел его, еще когда был маленький. У меня здесь был свой тайный мир, о котором никто не знал. Да что говорить, я и сейчас, бывает, прилетаю сюда. Есть в этом месте что-то особенное, какая чистота, что ли, первозданность, нетронутость… Я очень хочу, чтобы ты тоже почувствовал это, Роу. Белый сидел, подтянув коленки к груди и сжимая в руках чашечку с вином. Он слегка опьянел и рассеянно слушал Лонгвея, растворяясь в волшебстве этого чудесного зимнего дня. - Если это твой мир, Ло, я хочу, чтобы он был и моим тоже. Лонгвей нервно сглотнул и подавил желание броситься на мальчишку, сжать в объятиях, целовать до изнеможения, овладеть им прямо здесь, на полу пещеры, пить сладкие стоны, когда он будет выгибаться под ним, обнимая длинными стройными ногами и выкрикивать его имя искусанными, опухшими от поцелуев губами… Отогнав наваждение, Лонгвей притянул к себе корзинку и извлек те самые палочки, предназначения которых Роу так и не понял. - А это для чего? - Сейчас увидишь. Лонгвей взял булочку, отломил от нее кусочек и нанизал на палочку. Поднес к огню и стал медленно поворачивать, подрумянивая булочку со всех сторон. В воздухе разнесся восхитительный аромат поджаренного хлеба. - Ешь… Роу протянул пальцы к поджаренному кусочку, но Лонгвей отрицательно мотнул головой. - С палочки ешь. Не бойся, она не горячая. Роу осторожно взял палочку из рук Лонгвея и поднес к губам ароматный дымящийся хлеб. Вдохнул глубоко, закрыл глаза и осторожно откусил. - Ммм… Как вкусно! Еще хочу. Лонгвей скормил Роу всю булочку, радуясь неподдельному восторгу юноши. - Послушай, Ло, по-моему, ты меня обманываешь. Лонгвей насторожился. - Это почему? - По-моему, никакой ты не знатный феодал. Ну, посуди сам – со мной возишься, сидишь в пещере на полу, ешь жареный хлеб… Лонгвей облегченно выдохнул. - По-твоему, феодалы не могут есть жареный хлеб? - По-моему, не могут. Феодалы – они серьезные, высокомерные, изнеженные, старые и толстые. И они бы ни за что не забрались так высоко на гору. - Ну, тогда считай, что я особенный феодал, не такой как все. - А ты и есть не такой как все, Ло. Богиня, да замолчит ли он? Или не понимает, как действуют на Лонгвея его слова? Не понимает. Они пробыли в пещере, пока не начало смеркаться. Ели поджаренные булочки с мясом и сыром, пили вино, дурачились. Подвыпивший Роу оказался еще более искусным рассказчиком, чем обычно, и носился по пещере, завернувшись в плед наподобие мантии и изображая … надменного Императора Неба Лонгвея! А предмет его вдохновения хохотал до упаду, держась за живот и катаясь по полу. - Эй, ты полегче, - выдавил, наконец-то Ло, давясь смехом, - я все-таки его подданный. - Ну и что? Он же не узнает.***
Когда они собрали вещи в корзинку и вышли наружу, уже смеркалось. По-прежнему шел снег; он полностью засыпал площадку перед пещерой и призрачно кружился в горном безмолвии… Лонгвей остановился, вдыхая обжигающий морозный воздух, впитывая колдовство гор, продлевая магию этого удивительного дня. Роу молчал. Он поднял к небу руки и ловил снег на раскрытые ладони. Голова его откинулась назад. Пушистые снежинки падали на белые ресницы, запутывались в белых волосах, сверкали алмазной изморозью на белой коже. Снег и Роу были созданы друг для друга. Белый снег и Белый павлин. Чистое дыхание природы и чистая душа. Юноша закружился, звонко смеясь, и чуть не упал с обрыва. Лонгвей поймал его за запястье и притянул к себе. - Роу… - хрипло прошептал. - Ло, спасибо тебе. - За что? - За этот день, за эти горы, за этот снег, за то, что ты есть… Роу приблизил свое лицо к лицу Лонгвея и легонько поцеловал в щеку. И Император не выдержал. Застонал сдавленно, нашел холодные снежные губы, с каким-то порывистым отчаянием накрыл горячим, жаждущим ртом. Глаза Роу широко открылись; он отпрянул на миг, а потом улыбнулся так счастливо, так бесконечно нежно и смело, обвил руками шею Лонгвея и прильнул к алчущим губам. Задыхаясь от блаженства, Лонгвей прижимал к себе стройное податливое тело и целовал, целовал жадно мягкие, сладкие от вина губы, щеки, нос, снежные ресницы, белую гибкую шею, ловил губами счастливую шальную улыбку. «Роу, мой Роу, мое наваждение, мое счастье, мой мир…». А на темном небе ярко и остро сверкали чистые ледяные звезды. И было им ведомо то, чего не знали счастливые безумцы далеко внизу. И печалью наполнялись ледяные сердца от этого знания.