***
Фу Мин оказался прав – стайка бойких ребятишек не давала Тасмиру ни на минуту возвращаться к горестным мыслям. Они занимали все его время, ему даже пришлось прервать работу по составлению картотеки. Радовались и Чаглу с Гу Реншу, сидя у камина и наблюдая, как юный Хранитель возится с малышней, то раздавая им пустые обрывки пергаментов и тонкие кисточки, то выписывая на большом свитке простые иероглифы и объясняя их значение, то усадив ребятню в кружок и рассказывая волшебные сказки. Тасмиру было в удовольствие проводить время с детьми, и в глубине души он был благодарен Фу Мину за то, что тот все так хорошо устроил. Больше всего Белый привязался к малышу Ки, и Совенок отвечал ему взаимностью. Беременность его матери протекала очень тяжело, она не могла вставать с кровати, ее ноги отекли, приобрели болезненный синюшный оттенок, и даже микстуры доктора Кьянфана не могли помочь бедной женщине. По всем признакам роды должны были вот-вот начаться, но время шло, а схватки так и не приходили. День ото дня женщине становилось все хуже и хуже. Малыш Ки почти все время проводил с Тасмиром, ходя за ним будто хвостик. Однажды он уснул в его комнате, и Белый не стал его будить. Ощущение под боком теплого, пахнущего неповторимым детским запахом тельца дарило ему иллюзию покоя и умиротворенности. Маленький Совенок стал для Тасмира той ниточкой, которая удерживала его на грани реального мира.***
Император Лонгвей сквозь приоткрытую дверь библиотеки наблюдал за Белым Павлином и его подопечными. Видно было, что дети просто обожают своего воспитателя. Волосы юноши слегка растрепались от того, что всем малышам очень хотелось потрогать его хохолок. Все-таки Павлины – очень редкий род, и изящная корона из перьев привлекала внимание малышни. Тасмир охотно позволял им трогать перышки, лишь слегка морщась, когда они дергали слишком сильно. В отличие от Тасмира, Лонгвею вовсе не нравилась бесцеремонность детворы. Так на голове у Белого вообще ничего не останется. Он решительно открыл дверь и вошел в библиотеку. Дети тут же отскочили от Хранителя и в восторге уставились на вошедшего. Никогда раньше они не видели такого роскошно одетого, величественного человека. Самый смелый из них, мальчишка лет шести из рода Гепардов, подскочил к Лонгвею и потрогал подол темно-синего парчового одеяния, шитого серебряной нитью. - Жесткая, - скривился малыш. Очевидно, ему казалось, что столь прекрасная на вид ткань должна быть нежной как лунный свет. Лонгвей улыбнулся и потрепал мальчонку по голове. На его лице появилось выражение притворной суровости. - Если вы не перестанете дергать вашего воспитателя за хохолок, он останется лысым и некрасивым. - Нет, Тасмир самый красивый и хороший! – вдруг закричал Ки и тут же спрятался за спину Хранителя, убоявшись собственной смелости. - Согласен с тобой, - Лонгвею было приятно, что дети так защищают своего наставника. - Достопочтенный Чанглу, распорядитесь, чтобы детей пока отвели в Крыло целителей. Мне необходимо поговорить с Хранителем Тасмиром. Чанглу, кряхтя, стал подниматься с кушетки, но его остановил Гу Реншу. - Ваше Величество, позвольте, я заберу детей и покажу им Музей Даров. Думаю, им будет интересно. - Конечно, дядюшка, это ты хорошо придумал. Дети застыли с раскрытыми от изумления ротиками, когда поняли, кто перед ними. Воспользовавшись их замешательством, Гу Реншу подхватил ребятню и подтолкнул к двери. Чанглу неспеша последовал за ними.***
Мощные крылья рассекали морозный воздух, языки пламени срывались с них, растворяясь в звенящем ледяном безмолвии. Знакомая дорога в этот раз была как чужая. Белая пелена внизу скрывала долины и озера, горные перевалы и лесистые плато. Благо, неизменным ориентиром на пути в поселение Белых Павлинов быль пик Сонэль, что стрелой взмывал в небеса чуть южнее Руалана. Большой любитель искусства, Донгэй часто бывал в Руалане. Он всегда летал туда сам, не пользуясь Облачным зеркалом. И каждый раз его сердце замирало, когда среди гор вдруг появлялись искрящиеся на солнце шпили хрустальных башен Руалана. Еще издалека он слышал детский смех, стройное пение, стук молоточков, перебранку художников, журчание маленьких водопадов и множество других звуков, присущих счастливой, беззаботной жизни затерянного в горах поселения. Вот впереди сверкнули знакомые шпили, и на какое-то мгновение Донгэю показалось, что не было страшных событий последних месяцев, и сейчас перед его глазами возникнет прежний Руалан. Но мертвая, пустынная тишина напомнила Дракону, что его надежды беспочвенны. Скованное морозом озеро, ледяные ручьи с перекинутыми через них серебряные мостиками и серые, тусклые башни – вот каким предстал Руалан перед своим императором. Снег убрал следы трагедии, не было крови и растерзанных, ощипанных тел. Уже давно по поручению Донгэя все погибшие жители были похоронены. А теперь медленно умирало и само поселение. Дракон опустился на главную площадь Руалана, где раньше, искрясь и журча, бил огромный фонтан, который жители поселения окрестили Песнью Фей. В огромной хрустальной чаше плавали изумрудные лодочки в виде лепестков, в которых сидели сделанные из драгоценных камней сказочные существа, пели и играли на музыкальных инструментах чарующие мелодии. Разумеется, они приводились в движение при помощи тончайших механизмов и бытовой магии, но осознание этого не портило впечатление, а еще больше заставляло восторгаться мастерством здешних ремесленников. В середине чаши на высоком резном постаменте красовалась мраморная статуя основателя Руалана – Великого мага из рода Белых Павлинов Эльми Ниру. Сейчас огромная хрустальная чаша была засыпана снегом, драгоценные лодочки с феями пропали, а статуя основателя застыла в скорбном молчании. Донгэй обернулся человеком и тут же отругал себя за непредусмотрительность. Он так и остался в легком домашнем одеянии из тонкого шелка, от которого сейчас не было никакого толка. И, хотя он не был слишком чувствителен к холоду, все же почувствовал себя очень неуютно. Дракон заставил себя отрешиться от неприятных ощущений и горьких воспоминаний. У него были вопросы, ответы на которые он мог найти только в одном месте. Решительным шагом Донгэй направился к библиотеке.***
- Пора? – голос Тасмира был глухим и безжизненным. - Да. - Когда? - Сегодня ночью. - Хорошо. Лонгвей, который приготовился выдержать лавину возражений со стороны Тасмира, застыл в недоумении. - Тасмир, ты… - Я же сказал, хорошо, Ло. Что тебе еще нужно? – Белый обернулся и с вызовом уставился на Императора. - Это хорошая девушка из рода Лисиц. Ее зовут Тайли… - Я не хочу ничего знать о ней. Давай быстрее покончим с этим. - Роу… Тасмир… Я не хочу, чтобы ты делал это через силу… Мне тоже нелегко, и… - Остановись, Лонгвей. Я все обдумал. В конце концов, в жизни есть вещи и поважнее … - Тасмир запнулся и вновь отвернулся к окну. – Ты очень много сделал для меня, Лонгвей, и продолжаешь делать. Я люблю библиотеку, я привязался к этим ребятишкам, особенно к Ки, мне нравится проводить время с господином Реншу… Я не хочу быть неблагодарным. И сделаю то, что ты просишь. - Поважнее чего, Роу? - Что? - Ты сказал, в жизни есть вещи поважнее. Поважнее чего? Белый прижался щекой к ледяному стеклу и закрыл глаза. Лонгвею показалось, или действительно на кончиках плотно сжатых ресниц блеснули капельки слез? - Это не имеет значения… - Роу… В одно мгновение Император преодолел расстояние до юноши и заключил его в кольцо своих рук. Сухие горячие губы прижались к нежной коже виска. - Мой Роу… Мой… Тасмир осторожно высвободился из объятий Лонгвея. - Не надо, Ло… Лонгвей. Прошу тебя, если ты хоть что-то чувствуешь ко мне, не мучай меня больше. Дай мне забыть тебя. Дай научиться жить без тебя. Ты – Император, а я всего лишь Хранитель Дворцовой библиотеки. Пусть так и будет. Каждое слово Белого будто острым кинжалом вонзалось в сердце Логвея. Стиснув зубы, чтобы не выдавать своего отчаяния, он сказал: - Вечером будь готов. За тобой придут и проводят в гаремное крыло.***
Полупрозрачный балдахин стыдливо прячет движущиеся в едином ритме тела. Хриплое дыхание и робкие, сдерживаемые стоны нарушают тишину комнаты. Волосы цвета расплавленной лавы текут по шелковым простыням, сплетаясь в единое полотно – прядь за прядью, нить за нитью. В длинных темно-золотых ресницах играет пламя от высокого камина, инкрустированного зеленым мрамором. Жадные руки скользят по стройному белому телу, сжимая упругую грудь с острыми розовыми сосками, впиваясь в крепкие ягодицы, до красных отметин впиваясь в нежную плоть. - Ты моя… только моя… слышишь… никому тебя не отдам… - Только твоя, любимый мой, жизнь моя… Навсегда.